В руинах лежала вся улица. Соседние, сколько можно было видеть, тоже. Что не могло погореть — то обгорело, кирпичи закоптились и из промышленно-бурых сделались черными в черноте ночи. Было душно. Робко развевались и постепенно развеивались последние дымки, клубистые, как грязная вата. Никогда, наверное, со времен основания Соттевиля на его улицы не вываливало столько народу: одни были обезумевшие от отчаяния, другие звали на помощь, третьи горели жаждой действия. Стоял гвалт. Кто-то вещал, стоя на втором этаже единственной уцелевшей стены мэрии, но оратора слышно не было. Человек, случайно попавший в Соттевиль в этот час, мог бы подумать, что началась революция.
Люди тушили, тащили, носились. Лилась вода. Мимо спешно выбравшихся Жюли и Кавалье на самодельных носилках пронесли обожженного раненого, у которого не было лица. Фасадные стены глазели пустыми провалами, где были окна, а за фасадом не было ничего, кроме груд кирпича. На опустевшие подоконники выставляли лампы. Один дом просто сложился пополам: левая стена упала вправо, правая влево, а передняя и задняя раскрошились. Горожане разбирали завалы. Пронеслись пожарные на машине, извивался звук сирены, а за ним, за этим звуком, слышен был грудной, невыносимый вой женщины, стоявшей у завала и потрясавшей руками. Один на другом, скрещенные, как столовые приборы на тарелке, лежали вырванные из земли немые уличные фонари. Их стекло хрустело под ногами. Дом над подвалом остался цел, только стекла вылетели от ударной волны и с подоконников упали на асфальт все растения в горшках.
— Откуда мы шли? — спросил у хозяина Кавалье. С каждой минутой он казался все более неуравновешенным. — Где наша машина, дьявол побери этот город?
|
|
— Где-то здесь, — Жиль забежал вперед. — Вот… вон!
— Случай нам не благоволит, — Жюли уперла руки в бока. — Вот и все, — пестрый цирковой автомобиль лежал на боку в воронке от снаряда, в отдалении от того места, где его оставили. Асфальтовое твердое покрытие дороги было разворочено, как если бы было живой утробой.
— Все против нас.
— Плевать, — грубо произнес Кавалье. — Плевать на машину. На случай тоже. На все плевать, — Жюли вспомнила где-то слышанное: «плевать, что поезд под откос, лишь бы не пассажирский…». Она подумала: в конце-то концов, наверное, всегда единственной мыслью будет такая — «лишь бы не пассажирский».
— За домом гараж, — сказал хозяин. — Можете взять мой автомобиль.
Кавалье устало выдохнул:
— Большое спасибо.
— Может, мне на небесах зачтется, — хмуро отозвался хозяин. Сыновья побежали наперегонки показывать гараж. Кавалье поспешил за ними, на углу столкнулся с Ламарром, дернул его за плечи и силой развернул назад. Старший мальчик открыл висячий замок на гараже. Жиль с любопытством заглянул внутрь и опешил:
— Ничего себе…
— Помню, в пятнадцать лет я учился водить на таком. Оно еще ездит? — поинтересовался Кавалье. Получив утвердительный ответ, спросил про бензин.
— Вы обижаете меня, — рассеянно откликнулся хозяин, — не смотрите, что машина выглядит старше Генри Форда. Я ездил на ней на днях, бензин остался. Если что, заправочная станция будет по дороге на Руан…
— Мне не до заправочных станций, черт подери, — рявкнул Кавалье, раздраженно стуча пальцами по обшивке автомобиля. Где-то раздался громкий шум. Кавалье инстинктивно пригнулся, но это ветер шумел железными воротами.
|
|
— Вашей даме не лучше?
— Нет. Только хуже. Вы садитесь?..
Хозяин переступил с ноги на ногу.
— Езжайте без меня, — вздохнул он наконец, — я доверяю вам машину, и если вы вздумаете ее угнать, это будет на вашей совести. Я до утра ни шагу не ступлю прочь от дома.
Кавалье внимательно посмотрел на него:
— Вы думаете, будут еще бомбить? — он спросил это без страха, без удивления, совершенно деловым тоном. Хозяин пожал плечами. У него было выражение лица человека, которого загнали в неудобный угол нехороших примет. Кавалье сел за руль. Жюли прыгнула на переднее сиденье. Кавалье взглянул на нее без особого интереса:
— Может, останешься? Безопасный подвал. Добрые люди. Кто знает, что начнется через пять минут.
— Она все правильно делает, — Жиль согнал Жюли с переднего сиденья, сел сам. — Мы своих не бросаем, ага? — он расслабленно откинулся на спинку сиденья. — Поехали, братец. Пора заканчивать с этими трагедиями.
Сзади устроились Жюли, Ламарр, Фрида в его объятиях. Автомобиль зафырчал и тронулся, слегка пружиня на рессорах. Жиль спросил, знает ли Кавалье дорогу. Тот молча кивнул, сцепив руки на руле. Чтобы выехать на проходимую улицу, пришлось объехать весь Соттевиль. Там, где дорога вроде бы уцелела, машина все равно продвигалась едва-едва. В середине ночи люди заполонили город. Паники не было; однако не было и никакой организации, только хаотичное, нелепое движение, посреди которого кто-то брался что-то делать, но так и не заканчивал.
|
|
— Надо бы помочь, — проронил Жиль, глядя, как несколько мужчин разбирают завал. — Это, конечно, бессмысленно, но все же…
— Иди, — отозвался Кавалье.
— Что-что?
— Иди, говорю, — сосредоточенно повторил он, занятый тем, как объехать воронку и не повредить колес. — Разрешаю идти. Я запомнил адрес твоего приятеля.
Жиль неприятно, через силу ухмыльнулся; лицо его скривилось — он даже на арене не делал таких гримас, какие выкидывал иногда в дружеском разговоре:
— А мне и не нужно твоего разрешения, — и, так как автомобиль двигался на пешеходной скорости, раскрыл дверцу, выскочил и шумно захлопнул ее за собой. Никто не пронаблюдал, как он удалялся от машины, и не видел его лица. Кавалье покачал головой:
— Вот опять последнее слово за ним, — и посигналил, чтобы двое растерянных подростков убрались с дороги.
— Один завал, — пробормотал Ламарр, — а их тут сотни, этих обрушенных домов.
— Неправда. Я думаю, тысячи.
Промышленную зону Кавалье просто пролетел — насколько это возможно было сделать на машине времен прошлой войны. Жюли заглядывала в окно, Ламарр — в другое, как будто они соревновались, кто первым заметит… заметит что? Пока мимо мчались еще дымившиеся, запруженные работниками и добровольцами вагоноремонтный цех и химический завод, а за ними — сиротливо забытая бумажная фабрика, Кавалье усердно нажимал на педаль, расходуя бензина вдвое больше, чем мог бы при нормальной езде. Мимо промелькнул указатель: конец Соттевиля. Автомобиль выехал на набережную и взлетел на мост.
Фрида дернулась и отвернулась. Жюли пересела на середину заднего сиденья, чтобы видеть в лобовое стекло, как бдит потревоженный Руан. Небо казалось поразительно светлым. Над крышей кафедрального собора виднелся легкий серый дымок на фоне темно-синего неба. Автомобиль протарахтел по мосту, выгнувшемуся кошкой над бездной-Сеной. Люди бродили и город бредил. Чтобы тушить пожары, воду из Сены черпали бочками и даже ведрами, заливали в кузова тяжелых грузовиков, пытались гонять шлангами. Выгоревшая в сороковом году полоса города между собором и рекой, начерно восстановленная, тлела. По набережной было проехать невозможно. Автомобиль снова попал в хаос уличного блуждания. Кавалье вертел головой так и этак. Наконец он высунулся в окно и крикнул кому-то, растерянно шатавшемуся без дела:
— Эй, старина! Собор цел?
— Почти цел, — отозвались ему. Кавалье поехал дальше, пробормотав себе под нос:
— Ну хоть что-то на свете вечно.
— Ты знаешь этого человека? — поинтересовалась Жюли. Кавалье ответил:
— Здесь все друг друга знают. Все — руанцы, у которых опять погорел город. Все свои. Так было в сороковом году, так было, если память мне не изменяет, в Столетнюю войну… Он нажал на газ. Перед автомобилем люди разбегались врассыпную, не столько от вида его, сколько от шума. Один раз колеса проехали по хрустящему стеклу: Кавалье всерьез испугался за шины. Улица Жанны д’Арк была перекрыта рухнувшим зданием. Ее уже перегородил полицейский кордон, предупреждавший, что вот-вот упадет еще что-то. Свернули в крошечный переулок. Мимо проплыл последний оплот Средневековья — угрюмо взиравший на суету круглый, серо-коричневый донжон, где допрашивали Жанну. Этот остаток крепости выглядел маленьким, даже чуть-чуть несерьезным. При слове «донжон» обычно представляют совсем другое.
— Вот бы нам сейчас крепостей настроить, — размечталась Жюли.
— Не спасет, — хмыкнул Ламарр. — От одной бомбы эта башня — плюх!..
— Замолчи и не наговаривай. Пусть у нас хоть что-то останется.
Следующая улица почти не была освещена. В свете фар скользили отсветы битых стекол — ни одного целого стекла на всю улицу — и обрушенная с фасадов лепнина. Приходилось объезжать рухлядь, скопленную на дороге; час назад эта рухлядь была элементами сооружений. Кавалье резко нажал на тормоз. Жюли выставила руки, чтобы не удариться головой о переднее сиденье.
— Я, конечно, понимаю, что все это уже никуда не годится, — пробурчал Кавалье, — но не так, чтобы настолько…
Жюли выглянула вперед. Прямо перед машиной узкую улицу перегородила упавшая стена. Она так и лежала, эта стена, выставив валуны бетонного пола, а рядом стоял дом без стены и без перекрытий этажей. Обломки мебели и даже почти целый диван были высыпаны на улицу. Вокруг — никого.
— Да сколько можно, — сорвался Ламарр. — Давай назад.
— И как далеко сдавать назад? — Кавалье задал вопрос критическим тоном, но вопрос этот был риторический. Он махнул рукой. — Не проедем и никуда мы отсюда не выедем, — Кавалье заглушил мотор — фары погасли. Сделалось темно, как в погребе. Кавалье буркнул что-то и завел мотор снова, чтобы был свет. Автомобиль опять принялся трястись. — Ламарр, ты город хорошо знаешь?
— Достаточно, — осторожно ответил тот, почуяв, что дело не идет к добру.
— Я знаю, — вставила Жюли, но на нее обратили не больше внимания, чем на пролетающую мошкару.
— Метров через двести улочка уткнется в бульвар Изер. Если повернуть направо и идти по бульвару, доберешься до больницы. Но идти долго. На бульваре Изер офис полиции, постарайся найти там машину.
— Понял, — эхом ответил Ламарр и открыл дверцу. Его лицо ничего не выражало, равно как и лицо белой как молоко Фриды. — Жюли?..
— Я с вами, — откликнулась та и последней выбралась наружу. Улица была так узка, что попытка развернуться привела бы к дополнительным разрушениям. Из-за зданий, чуть в отдалении, торчала макушка донжона, как насмешка. — Все, уходим. Может, все-таки оставим машину?..
— Стоило бы, — пробурчал Ламарр. Кавалье задумался. Жюли подняла палец к губам:
— Тс-с, слушайте!.. — в ту же секунду прекратилось расслышанное ей неровное постукивание, доносившееся откуда-то из автомобиля. — Уходим, — повторила она, изучающе заглянув в машину. Ей показалось, заднее сиденье ощутимо подпрыгивало. Ламарр проследил направление ее взгляда, снова открыл дверцу и с силой поднял крышку сиденья.
— Спасибо, что не забыли про меня, — сказал младший сын хозяина машины, выбираясь из оборудованного ящика под сиденьем. Он отважно выдержал тяжелый взгляд Ламарра, а это было не каждому взрослому под силу. Ламарр спросил, сдерживая злость:
— Тебя-то сюда что понесло?
— Тоже хочу помочь, — гордо сообщил семилетний мальчик. Жюли рассмеялась в кулак и отошла на полшага, чтобы Ламарр не взглянул на нее точно так же серьезно. — Я могу машину покараулить, например.
— Нет, — отрезал Кавалье, — мы тебя одного не оставим, маленький дурак.
Мальчик обиделся. Кавалье вздохнул и кивнул на соседнее сиденье:
— Садись сюда, мальчик. Будем с тобой машину заводить и искать другой выезд на бульвар, — сам он вышел из машины: — Переберетесь через завал? — было невысоко, кое-где около метра. Кавалье подсадил на руках Фриду, затем Жюли. Ламарр отказался от его помощи и гордо поковылял по ребру какой-то внутренней стены, с одной стороны обклеенной симпатичными голубыми обоями, с другой — салатовыми.
Улочка резко шла вверх. До перекрестка с радостно плоским и прямым бульваром оставалось пройти совсем немного, но Жюли, сама от себя такого не ожидая, выбилась из сил. Она не жаловалась. Ламарр тащил Фриду на руках, сильно отставая от Жюли. Та обернулась. Ей приятно было видеть свет фар в отдалении, правда, на таком расстоянии фары выглядели желтыми точками.
По бульвару Изер прошумела пожарная машина.
— Жюли! — крикнул Ламарр, не успевая. Жюли бросилась на дорогу, размахивая руками:
— Остановите! Останови-ите!
Ей пришлось отскочить в сторону, чтобы не попасть под машину. Заскрипели тормоза. Пожарные остановились. У Жюли сорвалось дыхание.
— Моя жена умирает! — закричал пожарным Ламарр, теряя самообладание. Фрида обхватила его руками за шею:
— Уймись, глупый мужчина.
Фриду внесли в машину, Ламарр сел рядом, Жюли — тоже, хотя ей уже не хватало места. Чтобы поместиться, ей пришлось слишком тесно прижаться к Ламарру, но ей было все равно, а ему — тем более. Один из пожарных был молод и хорош собой, и ему, конечно же, тоже было все равно. Машина помчалась по бульвару Изер. Пожарный включил сирену, и люди бросались с дороги. Ночь, яркая, страшная и шумная, казалось, переходила в день. Мимо неслись огни и вывески.
Перед больницей Сент-Илер было вавилонское столпотворение. Гул голосов был так плотен, что, казалось, можно было ощупать рукой. Жюли поостереглась вначале выходить из машины, но ее вытащили под локти. На ступенях больницы раненые лежали на простынях. Санитары, не успевавшие внести всех внутрь, светили фонарями и автомобильными фарами. Один человек, полулежа на носилках, громко, с подвываниями жаловался на духоту. Ламарр переступил через чьи-то ноги, чтобы подняться по лестнице.
— У нас и так рук не хватает, — раздраженно сказал врач, едва Ламарр вошел в здание больницы. За его спиной медсестра делала перевязку человеку, лежавшему на деревянной скамье. Обычное распределение пространства — «здесь кабинет, здесь операционная, здесь процедурная» — нарушилось, а фойе выполняло все возможные функции. Врач срывал злость на всяком, кто попадался под его руку. — Эй, вон того несите наверх и сразу в операционную. Просто ад, — это было адресовано уже Ламарру, — и мы в нем горим. Если вы вдруг слушали английское радио, то знаете, как оно с завидным оптимизмом любит рассказывать о бомбежках немецких частей. Это, конечно, вызывает подъем духа, но не когда немецкие части больно близко, да?
В ноздри ударял острый запах медикаментов и спирта. Кроме того, пахло потом. На полу валялись грязные, покрытые засохшей коркой бинты, снятые медсестрой с чьего-то тела. Жюли аккуратно переступила через них, но в следующую секунду была чуть не сбита каталкой. Отскочив, она наступила на ногу человеку с параноидальным взглядом и руками в гипсе. Оглянувшись, Жюли не увидела ни Фриды, ни Ламарра.
— А войны-то нет, — озабоченно вещала одна медсестра. «Вот что странно, — подумала Жюли, — войны-то нет. Мы ни с кем больше не воюем. Очень мирные». От вида крови, бинтов и гипса Жюли стало дурно, и она поспешила выйти наружу. Осмотрелась — куда теперь? — и рефлекторно двинулась по улице Сент-Илер, надеясь куда-нибудь да вернуться. Над головой небо совсем разгладилось и было предельно чистое.
Жюли прошла переулками и узкими дворами, куда не заходил никто, кроме жильцов близлежащих домов. Город, где она родилась, Жюли знала на ощупь. Впереди замаячила круглая крыша донжона, выплывшая вдруг с неожиданной стороны. Жюли споткнулась; но нет, ей показалось, то, что она приняла за донжон, было другим зданием. Облик города переменился в одну ночь, а ведь даже не было пожара. «Один донжон, — бормотала Жюли, прыгая через ямы скверной пешеходной дороги, — это еще не вся крепость. Два донжона — это хорошо, но две крепости было бы лучше. Один донжон — это даже не цитадель… это должна была быть цитадель…».
Она вышла на улицу Буврей. Далеко впереди маячили неяркие задние фары. Жюли устремилась вверх, к оставленному автомобилю; сказать по правде, она была удивлена и даже будто бы разочарована, что автомобиль стоял на прежнем месте. Никого не было видно, но мотор упрямо кряхтел. Жюли показалось даже, что вокруг вообще пусто, но она прошла вперед и увидела мальчика: он скучал на переднем сиденье и баловался, крутя руль влево-вправо. Он был такого роста, что его макушка не торчала над спинкой кресла.
— Эй, где Кавалье? — первым делом спросила Жюли, облокотившись о переднюю дверцу. Мальчик повернул к ней голову:
— А я не знаю, — он поглядывал на Жюли с большим интересом, как будто бы та пришла его развлекать. Жюли начала нервничать:
— Он же не мог оставить тебя одного.
— А почем я знаю.
Жюли рассердилась:
— Выкладывай, куда он ушел и когда, — все этой ночью выходило не так, как было задумано. Мальчик пораскинул мозгами:
— Ушел давно. Сказал, сейчас вернется, — Жюли всплеснула руками:
— Дьявол!..
Мальчик строго посмотрел на нее:
— Не ругайтесь.
— Я и не ругаюсь. Рассказывай все от и до. От нашего с Ламарром и Фридой отбытия до конца.
— Сначала он хотел развернуться, — скучающим тоном начал мальчик. — Но задний ход заклинило. Мы его не используем. Последний раз он застрял вот правда надолго. Тогда этот месье сказал, что сейчас вернется, и пошел туда вниз. Там машина ехала. Я смотрел. А потом она уехала. И я потом еще шесть машин насчитал.
Жюли повернулась через плечо: перекресток, на котором, по-видимому, исчез Кавалье, оставался пустым и немым. «Как всегда, — подумала Жюли с большой обидой, — от некоторых людей не ждешь ничего плохого, а они, как назло, делают». Она встряхнула головой:
— Надо ехать. Он не пробовал просто толкать назад?
— Не-а.
— Значит, сейчас сделаем, — Жюли сцепила зубы. «Порочный круг, — сказала она себе. — Однажды надо браться за действие. Что у нас там? Сначала вернуть мальчика. Затем поискать Кавалье. Затем — Фрида и Ламарр…». Она смерила взглядом улицу, шедшую вниз. Засучила рукава блузки, наклонилась, принялась толкать колесо, помогая себе то ступней, то коленкой. Мальчик выскочил из машины, пришел на помощь. Автомобиль дергался, но не сдвигался с места. — Чепуха. Эй, ступай нажми до упора на крайнюю слева педаль.
Мальчик скрылся под приборной панелью: с сиденья он не дотягивался до педали. Жюли приготовилась подталкивать. С выжатым сцеплением автомобиль без посторонней помощи откатился на метр вниз по склону и стукнул колесом в рытвину, так и застрял. «Сизифов труд», — подумала Жюли и принялась толкать, закусив губу и взирая на все абсолютно равнодушно. Колесо из ямы не выскочило. Жюли согнала мальчика с водительского сиденья, приказала ему стоять рядом и, глядя на дорогу, руководить движением. Она строила планы: снова проехать вперед, подрулить, постараться, чтобы при скатывании назад яма прошла между колес. План сорвался на первом же этапе. Дряхлый автомобиль не вынес тягот старта на подъеме и заглох. Свет фар погас. Стало темно, как в погребе.
— Ни туда и ни сюда, — подвел итог мальчик, уперев руки в бока. Жюли разозлилась, принялась снова заводить автомобиль. Двигатель не набрал обороты и застенчиво примолк. Жюли ударила кулаком по приборной панели. Завела в третий раз. Что-то утробно загудело, и не из-под капота, а везде, вокруг, особенно в воздухе. Жюли, оставив машину заведенной, выбежала наружу, едва не споткнувшись о подножку, и распласталась по земле. Забраться было некуда. Всюду — город. «Да как они не могут понять, — подумала Жюли в большой обиде, — что города — это не точки на карте». Она увидела боковым зрением, что мальчик спрятался под автомобилем, и это было чертовски опасно, но почему-то Жюли сплоховала и ни о чем не предупредила. Она просто лежала на земле. В одну секунду ей захотелось сморщиться и заплакать, но тут же отпустило, только как-то грудь сжало.
Ничего не произошло. Гул пролетел мимо. Жюли приподнялась на локтях и наблюдала два удаляющихся истребителя. Некоторое время в сердце еще было тяжело: трепыхался инстинкт. Хотелось обнять город и не отпускать, например, прикрыть своей грудью. Полегчало.
— Это наши, — сказал мальчик, высунув из-под машины пыльный нос.
— Нет, — поправила Жюли, — это немцы, — она перевела дух. — Когда бомбы, нельзя под машину. Это только кажется, что если прикрыл голову, то с ней ничего не случится.
— Зна-аю, — безразлично протянул мальчик. И сказал зачем-то, скосив взгляд на Жюли: — А я тоже хочу летчиком стать.
«Эти типичные мальчишки», — подумала Жюли. Она не удержалась и недобро поинтересовалась, поджав губы:
— И сбрасывать бомбы на города, да?
Он посмотрел на нее усмехнувшись, но из-под нахмуренных бровей. Так умеют смотреть только маленькие мальчики, и только на девочек. Маленький мальчик, из которого отец старается воспитать мужчину, прекрасно знает, что кое-каких вещей девочки не понимают, но не надо упрекать их за это, а надо объяснить. И он объяснил, упиваясь ни с чем не сравнимым тщеславным чувством знания:
— Ну что за глупость, я хочу стать истребителем. Чтобы бомберы сбивать. И защищать нас.
Жюли поднялась. Она знала, что выглядела редкостной оборванкой, но сейчас ей это доставляло истерическую отраду. Села за руль назойливо урчащего автомобиля, снова попыталась тронуться. Мотор остановился. Опять темнота. Она повторила попытку два раза. Каждая попытка все более раздражала. Жюли подумала о городе и вспомнила, что бульвар Марны совсем недалеко и стыкуется с бульваром Изер на ближайшем перекрестке. Опускать руки Жюли не собиралась. За каждый шанс следовало схватиться.
— Недалеко отсюда живет знакомый моего знакомого, — обратилась она к мальчику. — Он нам может помочь, наверное, — «Вот уж не знала, — мысленно добавила Жюли, — что однажды мне придется просить помощи именем дурака Жиля». Мальчик покивал:
— Я подожду здесь, ладно?
— Нет, — оборвала его Жюли и схватила за руку. Мальчик попытался незаметно выскользнуть из ее хватки, но она крепко сжала его ладонь. — Я тебя не оставлю. Лучше машину оставлю, чем тебя, — она окончательно заглушила мотор. В темноте Жюли и мальчик продвигались на ощупь и перелезли через завал, шаря перед собой руками. Они вышли на бульвар. Пролетели один за другим два автомобиля, Жюли махала рукой, но никто не остановился.
— Мы — руанцы, — зачем-то сказала она, посмотрев на мальчика, как будто было самое время для урока морали. — Мы должны помогать друг другу, — и она опять взяла мальчика за руку, что вызвало его огромное возмущение. Они дошли до перекрестка с бульваром Марны, повернули. Жюли считала дома. В этом квартале почти не было разрушений, но везде горел свет. Жюли сказала себе, что если не найдет помощи у друга Жиля, постучит в любой дом. Она нашла адрес, вошла в незапертую дверь, поднялась на второй этаж и отважно постучала в квартиру. Мальчик маялся рядом и ковырял в носу.
Открыла женщина, выглядевшая так, будто и не ложилась спать. Жюли слегка растерялась: имени врача она не знала. Ночью к незнакомым людям заходить не принято, даже если те не спят. На руку ей сыграло то, что рядом был мальчик: чужие дети умиляют женщин. Если бы хозяйка не увидела в глазок девушку и ребенка, она вряд ли бы открыла дверь. Жюли, получив приглашение войти, переступила порог, не произнеся еще ни слова. В проеме анфилады замаячила мужская фигура.
— Вы врач? — первым делом спросила Жюли. Она бегло оглядела помещение, где очутилась: оно напоминало одновременно прихожую и коридор, окон в нем не было, были длинные и высокие шкафы, ломившиеся от вещей. Казалось, в эту проходную комнату стащили все добро, что было в квартире. На полу лежали две перины. К стене был прислонен контрабас в футляре. Дальние углы занимали комоды: на одном стояла ваза с сухоцветами, на другом — массивный радиоприемник с корпусом из вощеного дерева.
— Да, я врач, — мужчина внимательно осмотрел мальчика, затем саму Жюли. Та выступила вперед и без всякого предисловия пошла напрямик:
— Меня зовут Жюли. Я из цирка, — она оборвала себя. Мужчина кивнул, лицо его разгладилось, как будто он услышал знакомое имя. Он подтвердил это:
— Наслышан.
«Жиль, очевидно, слишком много болтает», — решила Жюли. Ей это совсем не понравилось.
— Рад знакомству. Я доктор Жан-Клод Марди, к вашим услугам, — представившись, хозяин повернулся к жене и сказал совершенно неожиданное: — Мари, помнишь, это та девушка, у которой… — он не договорил. Хозяйка всплеснула руками; она выглядела так, как будто должна была произнести торжественное соболезнование. Жюли почувствовала, что у нее выбили почву из-под ног. Она перебрала все воспоминания, и ей стало страшно: что они знают? это? или вон то? нет, лучше бы они не знали!.. Все нелепицы ее жизни показались вдруг опасными.
— Он обязательно вернется, — сказала хозяйка, глядя на Жюли в упор. Мальчик скучал и ковырял дырку в коврике. Во всем этом не было смысла. Жюли схватилась за голову:
— Да кто вернется? Откуда?!
(1) Сортировочная станция – техническая железнодорожная станция, где формируются поезда.