Пустота встречается с ничто

Нисида Китаро (1870-1945)

«Человек становится личностью благодаря ощущению взора пустоты». (Суд­зуки Тору)

Однажды японский философ 20 века, основатель киотской школы Нисида Китаро бродил по парку Уэно и пере­жил чистый опыт Сатори. Ему откры­лась логика небытия, позволившая про­зреть мир как его отсутствие.

Подлинное «существование» – это нонэкзистенция, несуществование. Тело Будды тождественно телу человека. А тело человека представляет собой тело пустоты. Решающаяая встреча – это встреча человека с пустотой, при которой встречающийся сам ста­новится пустотой. «Существует» немало при­знаков прорыва в пустоту. «Про­ходит лик мира сего», - говорил Достоев­ский. Давно пора довериться тому, что Нисида Китаро назвал чистым опы­том, логи­кой небытия, как условием видения истины.

О том, до какой степени логика небытия укоренились в культуре Востока, свидетельствует характер восточного искусства. Японский писатель Каваба­та Ясунари посвятил раскрытию этой темы свою Нобелевскую речь, напо­мнив о том, что в дзэнских храмах, в залах для медитации обычно сидят мол­ча, непо­движно, с закрытыми глазами, до тех пор, пока не наступит состоя­ние недумания и неве­дения. Тогда исчезает «я» и его место занимает ничто. Но это не есть ничто в его западном понимании, а пустота Востока, в кото­рой всё (не) существует само по себе, пустота, как беспредельная вселенная души. Завершая свою речь, Кавабата вновь обратился к ничто: «Критика находит в моих произведени­ях пустоту (ничто). Но это совсем не то, что на­зывают нигилизмом на Западе, потому что отличаются наши духовные исто­ки». Идея небытия в западном понимании – это, как правило, идея конца, ис­чезновения, уничтожения. Восточная идея пусто­ты исходит из представления об отсутствии абсолютного «существования» ве­щей и мира, как не обладаю­щих самосущностью. А то, что в абсолютном от­ношении и так не существу­ет, способно исчезнуть или быть уничтоженным лишь условно.

Идея небытия у Нисида выступает как соединение философии буддизма с экзистенциализмом Хайдеггера. В силу того, что главной задачей Нисида была критика западной (и не только философской) традиции, он интерпрети­рует «небытие» в значении «абсолютной пустоты» буддийской мыс­ли, кото­рую рассмотривает в контексте противоре­чия «общего» - «индивидуального» и определения условий достижения сво­боды. Что каса­ется Хайдеггера, то в лекции «Что такое метафизика?» он также рассуждал о ничто как об условии свободы: «Без исходной открытости ничто нет ника­кой самости и никакой свободы». Согласно философии небы­тия Нисида Ки­таро, бытие – вторично, конечно и условно, а небытие – вечно, бесконечно и абсолютно. Небытие включает в себя всё. Обозначая противо­речия европей­ской мысли, Нисида отметил, что в её основе всегда находи­тся бытие, пони­маемое как процесс. А это не допускает свободу индивиду­ального поскольку провозглашает всеоб­щую причинную обусловленность. Подобные рассу­ждения Нисида основаны на буддийской концепции всеобщей взаимосвязан­ности сущего. Философ утверждает, что, для сохранения возможности свобо­ды, универсально-общее должно «существо­вать», обеспечивая связи индиви­дуального и одновремен­но несуществовать как нечто, ограничивающее ин­дивидуальность. Такое универсальное общее возможно как абсолютное не­бытие, описывая которое Нисида пользуется та­кими выражениями буддий­ской мысли, как «созерцание без созерцающего» и «определение без опреде­ляющего», тем самым утвер­ждая его несубстанци­альность. В итоге Нисида противопоставил классиче­ской европейской концепции, которую обозначил как «диалектику процесса», концепцию диалектики ме­ста, являющуюся по существу диалек­тикой абсолютного небытия. Подобная диа­лектика становится возможной благодаря абсолютному отрицанию, исклю­чающему все, что связано с пред­ставлением о развитии и процессе. Ничто, небытие выступает как та среда, где всё происходит, а само происходящее представляет собой смену событий, совершенно между собой не связанных. «Ничто» Хайдеггера, которое опре­деляется как «ничто из сущего», рассматривается Нисида в качестве основы сущего и места его (не)бытия. В итоге Нисида приходит к выводу о том, что идея небытия как представление о «всеобъемлющем универсуме, который, будучи всем, есть ничто», определяет духовный характер восточной культу­ры, в отличие от потребительской, ориентированной на бытие, культуры западной.

Ниситани Кэйдзи был учеником Нисида и в своих философских построени­ях опирался на Хайдеггера и Сартра. Он также, как и Нисида, разрабатывал намеченную Хайдеггером проблему ничто, и видел в ней альтернативу креа­ционистскому взгляду на мир. Для Ниситани была важна экзистенциалист­ская идея творчества человеком самого себя из небытия. Подобное творче­ство не является простой опорой на собственные силы. Человеческое бытие постоянно преодолевает рамки наличности чтобы осуществиться через не­бытие. При этом точка зрения, формируемая буддийским пониманием пу­стоты, поднимает, по мнению Ниситани, атеистический экзистенциализм на качественно новый уровень: «С позиций этой пустоты, позволяющей преодо­левать чело­веческий взгляд, раскрывается мир становления всех ве­щей».

Мы видим, что Ниситани и другие ученики Нисида продолжили его путь со­единения западных представлений о ничто (философского нигилизма) с вос­точным пониманием пустоты. Так, Судзуки Тору придумал понятие «мир эхо - бытия», обозначающее бытие как отзвук (эхо) превичного небы­тия - абсолютной пустоты. Из всех видов небытия, лишь несуществование челове­ка выступает как самосознающее. Собственно мир предстаёт как логи­чески выраженная связь «я» и «ты» через посредство вещей. Однако, за внешней связью через вещи скрывается внутренняя связь через пустоту, в ко­торой, как в трансцендентном небытии, находят отражение вещи. «Истинная картина бытия – это мир, в котором раздаётся эхо пустоты абсолюта, - писал Судзуки Тору. - Эта пустота внешне отражается в виде вещей». В мире эхо – бытия перекликается абсолютно свободная пустота, которая только и делает воз­можным подлинное бытие как ничто. Мир-эхо - это мир гармонии сво­бодной любви, товарищество «я» и «ты», которые, опросредованные вещами, пребывают в абсолютной пустоте ничто. «Эхо трансцендентной пустоты, подобно кругам на воде, распространяется от материи к жизни, от жизни к духу и к обществу». В отличие от Нисида, пустота у Судзуки субстанциаль­на. Она представляет собой абсолютное нематериальное начало, окрашенное в традиционно восточные мистические тона.

Эстетический экзистенциализм Имамити Томомобу рассматривает акт смер­ти как результат деятельности ничто. Именно так Имамити понимает опре­деление Хайдеггером человека как бытия, стремящегося к смерти. Со­гласно Имамити, ничто выступает в качестве силы, утверждающей и опреде­ляющей жизнь человека и одновременно как сила, вызывающая его смерть. По мне­нию Имамити, уверенность человека в собственной смерти основана не на логике разума, согласно которой «все умирают и я умру». Источником такой уверен­ности является воздействие на человека самого ничто. В чело­веке для ничто нет ничего скрытого. «Ничто, - говорит Имамити, - хотим мы этого или нет, своим присутствием вокруг нас и в нас намекает нам о смерти зара­нее».

Пустота и ничто встречаются друг с другом на Востоке и на Западе. В то время, как мыслители киотской школы рассматривали ничто, просветлённый учитель адвайты из Великобритании Дуглас Хардинг обратился к пустоте. Хардинг упорно искал ответ на вопрос «кто или что я такое?». Его книга «Об отсутствии головы» рассказывает о том как в возрасте 35 лет он обрёл ясное видение своей пустотной природы. Последующие двадцать лет Хардинг упорно, хотя малопонятно писал об отсутствии собственной головы и, следо­вательно, об отсутствии себя, как такового. Многие до сих пор считают, что он либо говорит загадками, либо слегка не в своём уме. Мало кто верит, что он действительно так думал:

«Во-первых, я знаю: пустота целиком и полностью осознаёт свою пустоту. Она наслаждается собой как безупречной ясностью. Во-вотрых, именно пото­му что она является ничем, она является всем. При отсутствии в этой пустоте меня самого я наполнен всем остальным. Будучи третьим лицом, я - это мир, будучи первым лицом — я заключаю его в себе. Увидеть это, значит быть тем, кто я есть. И этого достаточно. Безголовость - смысл моей жизни и ради­кальный ответ на все мои проблемы».

Обнаружение великой пустоты внутри себя являлось целью большинства мистиков. Иисус тоже считал, что мы должны искать царства внутри себя - но не среди крови, мозга и костей, добавил Хардинг. Согласно утверждению последнего, однажды увидев своё отсутствие, его можно видеть снова и сно­ва, в любой момент, по собственной воле. Результат — освобождение от не­подлинного «существования». Пустота не наполнена миром, поскольку она и есть единственно возможный мир.

В последнее время к философии пустоты обратился и скандально - извест­ный российский писатель Виктор Олегович Пелевин («Диалектика переход­ного периода из Ниоткуда в Никуда»; «Чапаев и Пустота» и т.д.):

«- Не спится? — спросил Чапаев. - Да, - сказал я. - Не по себе. - Чего, пу­стоту раньше не видел? - Я понял, что словом «пустота он называет именно это «нигде», которое я впервые в жизни осознал несколько минут назад. - Нет, - ответил я. - Никогда. - А что ж ты тогда, Петька, видел? - задушевно спросил Чапаев». («Чапаев и Пустота»)

В пародий­ных сюжетах Виктора Олеговича персонажи нужны, как прави­ло, лишь для того, чтобы озвучить по ролям его пустотные категории. По­скольку субъект и объект сводятся им к пустоте, их значения можно легко поменять местами. Скажем, Бог мыслит человека, или человек Бога? Это не имеет никакого зна­чения, по­тому что в итоге мы получаем абсолютный ноль. Великолепен сюжетный ход романа «Чапаев и пустота», когда Василий Ива­нович уничтожает с помощью глиняного пулемёта иллюзию мира. Алистер Кроули считал, что есть магическая формула вселенной, как «отражательной установки для расширения пустоты посредством уравновешенных противо­положностей». Он утверждал, что знает сокровенное имя Бога — «утрачен­ный тетраграмматон», при изречении которого вселенная рассыплется в тру­ху. Опасаясь за судьбу вселенной, он никому не раскрыл своей тайны. Но глиняный пулемёт всё равно уже пущен в ход. Короче говоря, нет ничего, кроме ничего, а кто думает иначе, тот плохо подумал:

«Представьте себе непроветренную комнату, в которую набилось ужасно много народу. И все они сидят на разных уродливых табуретах, на расшатан­ных стульях, на каких-то узлах и вообще на чём попало. А те, кто попровор­ней, норовят сесть на два стула сразу или согнать кого-нибудь с места, чтобы занять его самому. Таков мир, в котором вы живёте. И одновременно у каж­дого человека есть свой трон, возвышающийся над всеми царствами мира — нет ничего, что было бы не во власти того, кто на него взойдёт. Этот трон принадлежит каждому человеку по праву, но взойти на него почти невозмож­но, потому что он находится нигде... Так почему бы вам не оказаться в нигде при жизни? Клянусь вам, это самое лучшее, что в ней можно сделать: это то же самое, что взять и выписаться из дома умалишённых».(«Чапаев и Пусто­та»)

Осознав, что существует лишь спасительное «нигде», мы, как несуществую­щие, становимся абсолютно свободны. Мы сами себя выписы­ваем и отпус­каем: «Вы знаете ис­торию про барона Мюнхгаузена, который поднял себя за волосы из болота? Реальность этого мира имеет под собой по­хожие основа­ния. Только нужно представить себе, что Мюнхгаузен висит в полной пусто­те, изо всех сил сжи­мая себя за яйца, и кричит от невыносимой боли. С одной стороны, его вроде бы жалко. С другой стороны, пикантность его по­ложения заключа­теся в том, что стоит ему отпустить себя, и он сразу же ис­чезнет, ибо по сво­ей природе он есть всего лишь сосуд боли с седой ко­сичкой. И если ис­чезнет боль, исчез­нет и он сам». (Виктор Пелевин «Свя­щенная книга оборот­ня»)

Лишь в пустоте возможно увидеть сущее. В то время как чувственность им­манентна предметности, дух полностью принадлежит ничто. Мы мо­жем видеть у духа возможность бессмертия через посредство смерти. Зна­ние – я есть пустота – означает постижение истины. Единственный путь в вечность для временной формы, которую приняла пустота - перестать счиать, что она - форма и понять, что она и есть пустота. Если я есть пустота и ты есть пустота, то я – это ты, и оба мы принадлежим вечности.

Сон восьмой