| Любят лётчиков у нас, Конники в почёте. Обратитесь, просим вас, К матушке-пехоте! Пусть тот конник на коне, Лётчик в самолёте, И, однако, на войне Первый ряд – пехоте. Александр Твардовский |
Хороший выдался денёк, чудесный, морозный, солнечный – как под заказ для патетично-праздничной обстановки. На плацу, готовые присягнуть Родине, молодые солдаты застыли по стойке «Смирно». Оружие в положении «На грудь».
Поочерёдно, чеканя шаг, каждый выходил из строя. Зачитывал текст Военной присяги. Расписывался напротив своей фамилии и вновь становился на своё место. Всё чётко, ровно, красиво. Усиленные занятия строевой подготовкой не прошли даром. Прохождение торжественным маршем. На трибуне командование дивизии, полка и какие-то высокопоставленные гражданские чины.
– Духи[128] вешайтесь! – наперебой доносилось с крыльца казармы. Это кричали «старослужащие», поджидавшие молодое пополнение в расположении[129]. И «духи» действительно вешались в прямом и переносном смысле.
Ломы, лопаты и кирки, скребки для уборки снега, швабры и полотёры не покидали рук молодых солдат – все хозяйственные работы, выполняемые ротой, лежали теперь на них. А рота, в основном, всегда была занята именно хозработами. Да и по большому счёту, какая разница, что рыть: траншею под канализацию или окоп для стрельбы из положения «Стоя» – работа для солдат находилась всегда: они постоянно что-то копали или загружали-разгружали, в общем – не простаивали. Командир полка по этому поводу неизменно повторял на разводе[130]: «Солдат без дела это ходячее ЧП[131]. Солдаты всегда должны быть заняты делом, иначе у них дурные мысли появляются!»
Боевая подготовка тоже никому не давала скучать – «молодым» в особенности. Частые подъёмы по тревоге и бесконечные марш-броски – это обычные армейские будни одной из девяти таких же мотострелковых рот дважды краснознамённого ордена Кутузова третьей степени гвардейского мотострелкового полка.
Мишке, да и остальным из его призыва, требовалось время, чтоб приобвыкнуть. Главное тут не сила, а выносливость, закалка, упорство, характер и привычка.
Автобронетанковая техника простаивала из-за нехватки горючего и запчастей. Зато патроны были в избытке. Стрельбы проводились не меньше двух раз в неделю и не только днём, но и ночью. По дороге на полигон рота преодолевала значительные расстояния пешком – к этому-то как раз Мишке было не привыкать.
Набегавшись по сопкам, выжатые как лимон солдаты первым делом приступали к чистке своего (закреплённого за ними) оружия. Только «блестящий как у кота яйца» «калашников[132]» мог быть сдан в оружейку[133]. Старшина роты «страшный» прапорщик Никифоров принимал автоматы лично, тщательно осматривая каждый экземпляр. Он лютовал. За плохо вычищенный автомат, принесённый ему для проверки, можно было запросто схлопотать наряд вне очереди[134].
«Духи», кроме своих, чистили автоматы за «черпаков», «слоны» – за «дедов»[135]. Такое «распределение труда» являлось одним из самых безобидных проявлений «дедовщины». А теперь представьте, если «молодой» плохо почистил автомат, а «дед» получил наряд, сдавая его Никифорову.
Всё худшее начиналось после отбоя. Как только офицеры покидали расположение роты «молодёжь» становились объектом «моральной разгрузки». Дневальный выкрикивал фамилии «провинившихся за день», вызывая их по одному в каптёрку[136]. Там «дедушки» выписывали каждому «по заслугам». От почти безобидного подзатыльника, пинка под зад или удара пряжкой по мягкому месту, до особо унизительных, гнусных издевательств – «колобашек»[137], «китайских стульчиков»[138], «пробивания фанер»[139]. Могли и «накормить голодана»[140] – всё по мере тяжести и разновидности «проступка». За серьёзную провинность или в связи со своим «плохим настроением» «деды» выходили из каптёрки, устраивая экзекуцию всем «слонам» и «духам» роты или одного конкретного взвода. В качестве так называемой «профилактики» прилетали сапоги, табуретки или что под руку «дедушке» попало. Начиналась «сушка крокодилов»[141]. Всё зависело от настроя и желания «дедов».
За провинность считалось и грязная подшива[142] на утреннем осмотре[143], и не резко выполненная команда. О серьёзных «косяках»[144], от которых пострадала вся рота, упоминать не стоит. В разряд «провинившихся» мог попасть любой.
Побывав в каптёрке не раз, Мишка вспоминал напутственный совет отца «не лезь на рожон». Он для себя решил: «Раз сломать сложившуюся систему невозможно – нужно просто выдержать. Выжить. Потом будет легче».
Тем временем маменькины сынки, вытирая сопли и слёзы, оставляли часть, и как справедливо подметил Демидов «вне всякой взаимосвязи от наличия у них мышечной массы». Конечно, физически крепкие были более подготовленными, а потому и более стойкими, но «ломались» не только хлюпики.
Юрий Куприянов, с Мишкиного призыва, был боксёром-разрядником[145], он с самого начала держался обособленно, считая всех ниже себя. Наверное, поэтому Юра стал излюбленным объектом придирок и издевательств со стороны «дедов». Сержанты же особо рьяно следили за строгим соблюдением им уставных норм: подход - отход к начальнику[146], выполнение распорядка дня в котором всё расписано по минутам[147]. Днём Устав, ночью «дедовщина». Поддержку солдат своего призыва Куприянов всячески отвергал. В результате, не выдержав морально-психологического воздействия, он совершил суицид. Повесился, привязав брючной ремень к водопроводной трубе.
После каждого беглеца, а тем более после суицида резко увеличивалось количество занятий по строевой и физической подготовке, принимались зачёты по знанию общевоинских уставов. Ротный и взводные[148] из расположения не вылезали. Построения с целью проверки наличия личного состава сопровождались длительными монологами офицеров, призывающих солдат к соблюдению порядка и воинской дисциплины. В строю рота простаивала часами. Заместитель командира по воспитательной работе (которого в разговоре по-прежнему называли замполитом[149]) проводил душещипательные беседы. Что эти беседы могли дать? Если кто-то вдруг, купившись на его вкрадчивую откровенность, имел неосторожность взболтнуть чего лишнего – он тут же попадал в разряд «стукачей». «Стукачи» в армии долго не живут.
Офицеры-воспитатели-перевоспитатели – «инженеры человеческих душ» – могли ли они изменить убеждения и восприятие человеком жизни как таковой за время его службы в армии? Повлиять на мировоззрение солдата, который не о службе думал, а как бы быстрее вернуться домой. Солдата, в сознание которого прочно засела «дедовщина» с её полуворовскими понятиями?
Валера Смирнов первым из «духов» получил от родителей посылку. Он шёл, мечтая, по-братски поделится ею со всеми из своего взвода. Не тут-то было – «деды» подозвали его в курилку[150]. Бесцеремонно, подобно стае шакалов, они раздербанили коробку распределив меж собой содержимое.
– Свободен! – Валерке вручили найденное в посылке письмо. И то хорошо, могли бы и письмо порвать.
Со всеми остальными почтовыми отправлениями, будь то денежный перевод, посылка или мало-мальская бандероль, приходящими в адрес кого-то из «духов», «деды» традиционно поступали так же.
Что помогало Михаилу Демидову выдержать все тяготы и лишения, так это врождённое чувство юмора и самоиронии.
РТУ[151]. Очередной марш-бросок. Полная экипировка[152]. Сопка за сопкой. Болота. Учебные тактические задачи. Позади километров двадцать. Последний рубеж. Силы на исходе. За кого-то уже несут автомат и вещмешок, лишь бы сам отстающий более-менее топал. Все взмокшие от пота, вдобавок заморосило. Сначала свежо, потом колюче. Мокро, липко. Мечты: «Умыться, поужинать и по идее отбой».
По ротной колонне прокатился слух: «Ужина не будет, дороги разнесло, ни один транспорт сюда не доедет». «Духи» молчат, им рта открывать не полагается. Среди «слонов» проскользнуло что-то вроде отчаяния и недовольства одним словом – нытьё. Панические нотки слышны даже у «черпаков». Да что слова – всё написано на лицах.
Демидов, решив подбодрить товарищей, выдаёт с лёгкой иронией: «Нет таких преград, которые не смогли бы взять настоящие гвардейцы!» В ответ слабое и нервозное «Ха-ха». А Мишка уже гонит волну дальше: «Наконец-то мы по настоящему познаем все прелести службы!» В ответ более звучное «Ха-ха-ха!» и рота рвёт вперёд! Так как Демидов «дух», то в ответ ему от замка[153] прилетает подзатыльник. Но это был подзатыльник «для отчётности», то есть положенный, почти любя.
Перевал преодолели как на крыльях. Своевременная шутка открыла второе дыхание, дала разрядку, облегчение, как в жару стакан воды или глоток свежего воздуха.
Ужин всё же привезли, на БМП[154]. Капустный бигус во время транспортировки растрясло – взболтало, после схода пены в термосах осталась лишь половина. Блюдо (вода, капуста, картофельный порошок и пара волосинок тушеного мяса) съедобности сомнительной, на гражданке на такое никто б и не посмотрел – съели всё подчистую. Причём, полновесные порции достались далеко не каждому. Полуголодные солдаты пошли устанавливать палатки для ночлега. Когда палатки были собраны, в них затопили «буржуйки», отогрелись, просушились, принялись готовить своё (а молодые не только своё) обмундирование к завтрашнему утреннему осмотру. Затем построение на вечернюю поверку и долгожданная команда «Отбой!». Этой ночью «деды» не издевались – они спали.
Мишка, как водится, присматривался к окружавшим его людям. Прежде всего, его интересовал внутренний мир человека: кто, что из себя представляет, с кем можно иметь дело, а кого лучше обходить стороной. Заметил он и такую закономерность, что из «дедов» больше всех свирепствуют те, кто сам ещё год назад был «чмошником»[155], а теперь по законам «дедовщины» стал «выше рангом». «В обиду таких другие «деды» не дадут, ибо это нарушение незыблемого порядка вещей. А вот без свидетелей им можно и накостылять» – сделал для себя вывод Мишка.
Во взводе с Демидовым служили два его земляка, одного с ним призыва, они сдружились: Володька Липатов из Запанского[156] по прозвищу Хиса, и Ильяс Хуснуллин с Алексеевки[157] именуемый Чус. Мишке к тому времени, за то, что он во время одного из марш-бросков умудрился спать и бежать одновременно, дали кличку Зомби.
Хиса, Чус и Зомби сообща, а когда и в одиночку (это как подвернётся) стали методично отлавливать «особо зарвавшуюся шваль» из наиболее насоливших им «дедов», «черпаков» и уж тем более «слонов». «Духи» от хронического недосыпания и недоедания, конечно, были истощены, но и злы словно осы. Используя внезапность нападения, подручные средства типа сапёрной лопаты, удачно растущее дерево или стену, об которые можно было ударить противника, эта троица нагнала ужаса человек на пятнадцать. Испытавшие на себе «боль укуса злобных ос», лишний раз, к ним уже не цеплялись. Хотя существовала и обратная сторона медали: «проученные», будучи вместе с другими солдатами своего призыва, могли и «масла в огнь подлить». И тогда снова месть.
Время шло медленно, тем не менее, непременно вперёд, вот уже у «дедов» и «стодневка»[158] перевалила далеко за половину. Скоро в роту прибудет новое пополнение. «Солдат спит, а служба идёт!»
Михаила разбудил посреди ночи ангел хранитель. Это был не его ангел, а Валерки Смирнова спавшего на соседней койке. Иначе как объяснить, что Демидов ни с того ни с сего проснулся.
Валерка, по кличке Лось, отвернувшись от прохода между кроватями, лежал на левом боку как раз лицом к Михаилу. В лучах лунного света Мишка увидел в его правой руке шприц. Лось не спал, он целился себе в вену.
Мишка знал: «Смирнов не наркоман». Он ударом вышиб из руки Валерки шприц.
– Ты дурак? Зачем тебе это? – шепотом, так чтоб не разбудить остальных спросил его Демидов.
Валера не ответил, он тихо заплакал.
– Тоже мне, нашёл к чему себя здесь приучить, – пробурчал полусонным голосом Мишка, собираясь снова уснуть.
– Там не наркотик, я не травиться. Шприц пустой. Я воздух в вену хотел ввести, чтоб со всем этим покончить, – полубеззвучным голосом вдруг отозвался Смирнов.
В виски Демидова словно ударило током, сон тут же пропал – его как рукой сняло.
– Идиот! Большой, а бестолковый! Мне ещё жмура для полного счастья под боком не хватало!
– Тебе хорошо. Ты хохмить умеешь…
– Слушай, Лось, жизнь вообще штука тяжёлая, но это совсем не повод с ней расставаться. Да, не спорю, стёб помогает. Ну а тебе-то что мешает над всем прикалываться? То, что сегодня огромная проблема, из-за которой ты жизни себя лишить хочешь, завтра, при повторном взгляде, ведь окажется сущим пустяком. Кто, что тебе сделает? Что может быть самым страшным? Убьют тебя что-ли? Вот услышать от человека, который хотел покончить с жизнью, что он боится смерти – это то, что действительно смешно! Лось, ты ведь теперь можешь ничего не бояться! Если даже случится худшее – так ты сам этого хотел, а тебе всего лишь помогли!
– Ты философ.
– Не без того. Давай, может всё же, поспим? Пока дают спать. А поговорим завтра.
– Я не усну.
– Если честно, то и мне ты тоже весь сон отбил, но всё же надо спать. Обещай, если я засну, ты не попытаешься повторить.
– Теперь уже точно нет. Теперь не буду. Ты ведь по сути меня спас. Уберёг от опрометчивого поступка, - уже с ухмылкой сказал Валерка.
– Вот и славненько. Вот и хорошо.
Замолчали. Каждый стал думать о своём. Примерно через час Мишка всё же уснул. До подъёма оставалось ещё два часа сна.
– Рота подъём! – подал команду дневальный.
Утренняя физическая зарядка: забег на три километра. Заправка постелей. Утренний туалет и утренний осмотр. Завтрак. Развод. День недели суббота, а значит – ПХД[159]. Всё шло своим чередом, в соответствии с заведённым порядком. Рота готовилась к итоговой проверке[160] за зимний период обучения. Красились-мазались, выпиливались-вырезались новые таблички и бирочки – старые заменялись на новые. Очередным методическим указанием и соответствующей директивой для бирочек и табличек был установлен другой размер, цвет и ширина букв. В армии любят, чтоб у всех всё было одинаково: «безобразно, но однообразно». И всегда всё требуется выполнить срочно – «ещё вчера». «Всю ночь кормить, к утру зарезать, и чтоб сало было не менее пяти сантиметров». Потребовать потребовали, а из чего и чем сделать, как всегда, не выделили. «Приказы не обсуждаются, а выполняются. Ничего не знаю, чтобы было». И «молодые» всех рот бегают по полку «рожают»[161] кисточки, краску и прочие материалы – приказ подлежит неукоснительному выполнению. Вот она основа основ возникновения коррупционной составляющей и неуставных взаимоотношений: подписал командир-начальник приказ-указание, а выполнение его материально не обеспечил и начинается воровство и вымогательство, потому как из ниоткуда ничего не берётся. Задавать неудобные вопросы начальству, возражать, перечить, требовать финансы и материалы? Ни в коем случае, проще согласиться, сказать «Есть, так точно» и озадачить своих подчинённых. По иерархической лестнице команда спускается вниз до самого бесправного и беззащитного, а уж он её обязательно выполнит. Как? – вопрос риторический.
Полк проверяли офицеры штаба дивизии. Оценку поставили «хорошо» и вывод: «Несдобровать врагу. Пехота привыкла вгрызаться в глотку и опять же везде таблички установленного образца, все с бирочками – а значит непобедимы! Незыблемый постулат: единство и мобилизация против врага, несмотря на все разногласия, и недопонимания – солдаты усвоили чётко!»
Ротный пошёл на повышение – комбатом[162] в соседний полк.
Ротный
| Даже если мнишь себя героем древней Трои, Мир порой устроен так, что люди ходят строем. И пускай возможности для роста, явно плохи, Я всегда могу сказать, что просто сын эпохи. Евгений Феклистов группа Конец фильма |
«Авторитетный дембель» – Шура Федосеев стоял на крыльце казармы, вальяжно облокотившись на перила. Куртка полурасстёгнута. Пряжка ремня «висит на яйцах», шапка на затылке[163]. Он нехотя отдал воинское приветствие проходившему мимо старлею[164].
Старший лейтенант резко подскочил, дёрнул за ремень Федосеева на себя, и молниеносно, здоровенным кулачищем, ударил ему в грудь («пробил фанеру»). Шапка у Федосеева слетела с головы.
– С какой роты солдат?
– С третьей, – нерешительно ответил Сашка закашлявшись.
– Отлично. Я ваш новый командир! Пойдём за мной.
Федосеев поднял упавшую шапку и неохотно поплёлся за старшим лейтенантом в расположение роты, на ходу приводя свой внешний вид в порядок.
Дневальный явно дремал, прислонившись спиной к стене. Он вовремя встрепенулся и подал команду:
– Дежурный по роте, на выход!
Новый ротный, не обращая никакого внимания на дневального, направился прямиком в канцелярию[165]. Федосеев следом. Подбежал дежурный, догнав ротного уже у самых дверей:
– Товарищ старший лейтенант, разрешите уточнить цель вашего прибытия!
– А что так не резко сержант? Спал?
– Никак нет. Был в каптёрке, помогал старшине раскладывать подменку[166].
– Я ваш новый командир. Чем занята рота?
– Рота находится на уборке закреплённой территории[167].
– А командиры взводов? – старший лейтенант дёрнул дверную ручку канцелярии, дверь была закрыта.
– Командиры взводов тоже там, – доложил дежурный.
– Хорошо иди. И пошли дневального за взводными. И старшину ко мне пригласи.
– Старшина третьей мотострелковой роты гвардии старший прапорщик Никифоров, - представился старшина и открыл ключом канцелярию. Вскоре появились командиры взводов.
– Ну что, давайте знакомиться. Алексей Георгиевич Курлов – ваш новый командир роты.
Командиры взводов поочерёдно представились. Пожали друг другу руки.
– Чей боец? – Курлов махнул рукой в сторону стоявшего рядом Федосеева.
– Мой, - отозвался командир второго взвода.
– Дембель?
– Он самый.
– Это чмо решило, что он слишком много прослужил. А офицеров приветствовать так и не научился. Когда ему срок домой?
– Десять дней осталось, товарищ гвардии старший лейтенант, – открыл рот Федосеев.
– Я не тебя спрашиваю солдат! – и обращаясь к взводному: – Все его документы: военник[168], ВПД[169] отдадите мне, я его лично домой провожу. А пока, – теперь он обращался к старшине, – поставьте его в наряд дневальным по роте[170], чтоб он меня по утрам встречал, и так три раза, как раз сутки через двое до дембеля отходить успеет.
Ротный подошёл вплотную к Федосееву:
– Тебя сразу предупреждаю, в роту я могу прийти и в три часа ночи, и в пять утра и в восемь – не дай боже тебе проколоться. Посмотрю, как ты службу несёшь, солдат. От этого и твой дембельский аккорд[171] зависеть будет! Неплохое у нас с тобой знакомство получилось, да? Как твоя фамилия?
– Рядовой Федосеев.
– Вот уже лучше. Не всё потеряно, обучаемый. Можешь идти.
Федосеев вытянулся по стойке «Смирно», отдал воинское приветствие и, развернувшись на месте по-уставному, сделав два строевых шага, покинул канцелярию.
«Вот тебя угораздило» – сочувствовали Саньку Федосееву «дембеля» и «деды». «Молодёжь» молча злорадствовала. «Дембеля» насторожились, попритихли.
Утром, на тумбочке, Федосеев вытянувшись по швам и приложив руку к головному убору, встречал ротного командой: «Смирно!» И ему повезло, потому как, вся рота (кроме наряда) в качестве утренней физической зарядки побежала не три километра, как было заведено раньше, а шесть.
Новый ротный был фанатом физических нагрузок. Сам он крепкий малый, из десантников, окончил Рязанское училище[172]. Что занесло его в пехоту, никто не знал, по слухам «на прежнем месте службы он сильно повздорил с начальством или даже кого-то избил». Папа у него был генерал и кажется не последний человек в каком-то высоком штабе, но «Наш Георгич» (как его меж собою стали звать солдаты) дальше служить не собирался, он дослуживал срок по подписанному им контракту, чтоб каких-то там льгот не лишиться.
С самого начала у ротного не сложились отношения с начальником штаба полка. Начштаба педант и бумаготворец, он на всякую депешу-указивку требовал незамедлительного и подробнейшего ответа. Курлов бумаги не любил, ему плевать было на эту писанину. А вот боевая подготовка для него была как небо для птицы, как вода для рыбы. Хлебом не корми, дай побегать-пострелять «взять высотку» или окопаться в обороне. При нём в роте «дедовщина» свои позиции сдала значительно, на смену ей пришла сержантская «уставщина», что оказалось ничуть не слаще. Хотя и «деды» свою масть держать тоже продолжали, только уже не так нагло и не так открыто как раньше.
Капитана ему не давали, так и был старший лейтенант Курлов командиром над такими же как и он старлеями, командирами подчинённых ему взводов.
С Курловым было весело. Демидов даже для себя прозвал его «московским панком», потому как ротный начал «творить чудеса».
Как-то, будучи дневальным по роте, Мишка, намывая полы рядом с дверями канцелярии, невольно подслушал разговор, суть которого заключалась в следующем:
Начальник штаба полка проверял у Курлова наличие план-конспектов[173] по физической подготовке. Он был крайне недоволен их «некачественным исполнением». Начштаба требовал, чтобы все упражнения выполняемые ротой были описаны в план-конспекте в мельчайших подробностях.
– Всё же в наставлении по физподготовке есть. Возьмите и перепишите оттуда в конспект, – советовал, раздраженно, ротному начальник штаба.
– Зачем переписывать если в наставлении есть? – противился Курлов.
– Вы не наставление с собой на занятия возьмёте, а план-конспект! – настаивал начштаба.
– Это почему же не возьму? Да оно мне и не нужно, я и так все упражнения знаю! Класть я хотел на эти конспекты!
– Все пишут, и Вы напишете – это отчётный документ!
– У меня самый последний солдат уложится в третий разряд ВСК[174] – вот это мой отчётный документ! Вам, товарищ майор, нужны бумаги или фактические показатели?
– И бумаги тоже.
– Возвели бумагомарание в ранг святыни! Вот Вам они нужны, Вы и пишите!
– Что мне положено я уже написал. И я когда-то ротным был и тоже писал.
Они разговаривали на повышенных тонах. Дошло до того, что начальник штаба упрекнул Курлова:
– Вы же присягу давали!
На что Георгич ответил:
– Давал. Не вам, а советскому народу, коммунистической партии и советскому правительству. Где всё это теперь? Единый и нерушимый народ разделили на удельные княжества, довели до нищеты. Всё продали америкосам. В стране разгул беспредела. А та партия и то правительство, которым я присягал, сами знаете где!
– Вот значит, какие у вас политические взгляды!
– А какое Вам дело до моих взглядов? С недавних пор армия вне политики! Хотя и звучит это как-то искусственно и неправдоподобно!
– Я тебя понял, – сказал начальник штаба и погрозился «подставить» роту Курлова под окружную проверку[175].
В ночь перед началом этой самой проверки по приказу командира роты «чтоб утром было как тельняшка» солдаты покрасили стены расположения роты в полосочку, точно в срок и ровно через доску. Какой из этого вышел скандал в «придворном» показательном[176] полку! К старшему лейтенанту Курлову комполка проверяющего не повёл, проверка роту обошла стороной.
В другой раз шоу было на полигоне, после БТУ[177]. Две роты уже стояли перед комбатом для подведения итогов проведённых учений. Рота Курлова запаздывала. И вот она уже на подходе, по команде перешла с походного шага на строевой. Старший лейтенант Курлов замечает, что рядом с комбатом стоит начальник штаба полка и зампотех[178]. Начальство на вытяжку в готовности принять воинское приветствие. А Курлов орёт: «Рота! Газы!» и вторая команда «Песню, запе-вай!»…
Шлёпают «слоники»[179] строевым шагом мимо полкового и батальонного командования слов не слышно, только брюзжание резины. От такого «Ералаша» у солдат роты трёхдневную усталость как рукой сняло, хотя и некомфортно им в противогазах песню петь, они довольны. Ротный тоже.
Командир полка ушёл в отпуск. Заместитель уехал поступать в академию. За командира остался начальник штаба. Он проводил общеполковую вечернюю поверку.
После поверки, как обычно, прохождение по плацу с песней. Каждая рота поёт свою ротную песню. Курлов снова чудит: «Рота! Песню, спят усталые игрушки, запе-вай!» Слова песни известны каждому с глубокого детства, все когда-то смотрели «Спокойной ночи, малыши». И рота поёт, что приказано. Начштаба орёт через весь плац: «Курлов, что это там Ваша рота поёт?» А ротный своим солдатам: «Вот и аплодисменты бойцы! Видите, дяденька у трибуны усами шевелит, ножкой топает. Говорит, не слышит! Давайте в три раза громче!»
Рота старается – рвёт глотки. Громче всех в полку поёт рота, остальных забивает.
Прошаренные
| А для хитро сделанных и особо прошаренных – есть болт с логарифмической линейкой! Из армейского фольклора |
Инстинкты выживания и сохранения овладели солдатами с первых дней службы. Низменные, животные, элементарные потребности повылезали на передний план, вытиснив всё остальное. Им всегда хотелось есть. Они неизменно испытывали чувство голода. По утрам же их мучил стояк – «трусы дыбились палаткой». Каждый постоянно думал о том, где-бы чего «заточить». Ну а женщина – это вообще недосягаемая мечта.
Троица Хиса, Чус и Зомби эти нелёгкие вопросы-головоломки всё же решали.
В первую очередь, находя правильный ответ на: «Где б чего съесть?» При достижении друзьями положительного результата, Хиса, с присущей ему хитрецой, любил поучительно-торжественно восклицать: «Кто ищет, тот всегда найдёт!»
Не таких как все (особо хитрых и прошаренных) остальные конечно же недолюбливали, но за способность вовремя достать необходимое – всё же уважали.
Все стоят в строю. Пронырливые и смекалистые вечно где-нибудь «шарятся», стоящих в строю это очень сильно раздражает.
Полигон. Стрельбы. Даже тут, во время коротких перекуров, засекреченная мини диверсионная группа быстрого реагирования (да, именно так воспринимали себя Хиса, Чус и Зомби) исхитрялась приготовить себе дополнительное питание.
Пропадать из вида всем троим было невозможно, да и по одному могли заметить, тем более если надолго. Исчезали по очереди, двое остальных отсутствующего «прикрывали». Так за пятнадцатиминутный перекур они успевали сварить и съесть каждый по паре-тройке картофелин. Картофель припасали заранее – прикарманивали будучи в наряде по столовой. Под предлогом «отлить» смотался первый из прошаренной троицы – метров за двести от базирования роты, присмотрел укромное местечко, подтащил веток-дров и развел костёр. Поставил котелок, набив его снегом, выложил из своего кармана картошку и назад. За ним второй, он чистил картошку, принесённую с собой и ту, что выложил первый, и ещё набивал снега в котелок. Следом третий – этот подбрасывал дров, добавлял снега и бросал в доведённую до кипения воду, весь имевшийся картофель. И снова отлучались по очереди, теперь уже поглощать приготовленное нехитрое блюдо. Прошаренный «молодняк» подобным образом побеждал свой голодняк.
«Дедам» было легче, у них свои лагерёчки и располагались они не так далеко. К тому же «деды» полулегально выделяли кого-нибудь из «молодых» кулинарить – лишь бы ротный не заметил. Обычно это был земляк кого-то из «дедушек» или кто-то чуть хитрее остальных, потому как «повару» кое-какие «балабасы» от разложенного «сидора»[180] перепадали всегда.
Доармейский жизненный опыт пришёлся Михе в самый раз. Без зазрения совести он прибирал к рукам всё, что плохо лежит, не придавая особого значения тому чьё это. «Неожиданно потерять» своё имущество мог и зазевавшийся солдат, и неосмотрительный офицер, что уж там до принадлежащего не кому-то конкретно, а находящемуся в «общем» пользовании.
Под стать Михаилу были и его армейские друзья. Они действовали шустро, смело, пользуясь благоприятными ситуациями или заранее всё спланировав. Хиса, Чус и Зомби безбоязненно «уводили» им понадобившееся прямо из под носа.
На центральной площади Хабаровска перед Днём Победы проходила генеральная репетиция парада. Роту, в которой служил Демидов, выставили в оцепление. Срочники пялились на проходящих мимо девчат. Воспользовавшись ослабленным контролем со стороны комода[181] Мишка быстренько прошёлся по гражданским – выяснить не надо ли кому чего.
Вернулся к Чусу и Хисе:
– За бушлат предлагают блок сигарет!
Из хитрой троицы никто не курит, но сигареты – это валюта, за них многое можно выменять. Бушлат нужен более-менее приличный. У «духов» и «слонов» все зачуханные. У «черпаков» и «дедов» – то, что надо. Те как раз скинули свои бушлаты в кучу. На охрану поставили «молодого» из «шестёрок». Сами же на турнике перед девками выделываются – бицепсы, трицепсы свои показывают. Чус забалтывает «охранника» бушлатов. Миха показывает Хисе гражданского (того что с блоком сигарет) ждущего за углом в готовности совершить неравный бартер. А сам Мишка делает отвлекающий манёвр, такой чтоб уж наверняка все смотрели на него. Громко, так чтоб все солдаты слышали, бьётся об заклад, что за пять минут «склеит тёлку» из толпы.
Девчата на солдат здесь не особо падкие. Статус у солдата среди местного населения низкий, не намного выше, чем у освободившихся зэков[182]. Но Мишке на самом-то деле не знакомиться нужно, а всего лишь отвлечь.
Выбирает он самую симпатичную из тех, что с интеллектом в глазах, и смело направляется к ней. Завязывает разговор. О чём они воркуют, другие-то не слышат.
– Вы знаете, я сразу Вас приметил. Красоту её ведь не спрячешь! У меня к Вам просьба: подыграйте, пожалуйста. Мне очень нужно у своего сослуживца спор выиграть. Дело в том, что он заявляет, мол, я ещё тот урод и на меня ни одна нормальная девчонка даже не посмотрит. Вы бы мне «для понта» на листочек номер телефона чиркнули – так чтоб он видел. Номер можно любой, не свой, «от балды» – никто же не проверит. Вам такое сделать ничего не стоит, а меня этим Вы очень сильно выручите.
Она рассмеялась:
– Вы забавный. Вас как зовут?
– Михаил.
– Меня Ирина. Отчего же не помочь. Охотно помогу!
Мишка достаёт свою записную книжку, протягивает ей. Она что-то в ней пишет и, войдя в роль, чмокает Демидова на прощанье в щёчку.
Краем глаза Миха видит, как Чус показывает ему знаком: «Всё О’кей!»
Пропажу бушлата даже не особо заметили. Дело в том, что за время оцепления «старослужащие» раздевались трижды и в разных местах – им было непонятно, когда именно пропал бушлат. Возникло сомнение: возможно, они его сами где-то забыли? В общем «шестёрка» охранявший бушлаты даже подзатыльник не получил, так только пустые угрозы.
Сколько разных нужных вещей было выменяно за эти сигареты:
«Рожался» тушняк и сгущёнка. Срочно потребовалась старшине краска, тот задачу «дедам», они, под угрозой смертной казни, – «слонам» Мишкиного взвода. И снова решить проблему помогла пачка сигарет. В результате троица «прошаренных» друзей в почёте и «уважухе», а остальные «слоны» перед ними в долгу. «Долг конечно платежом красен», что верно – то верно, но ещё представится случай для взаиморасчёта.
Не забывали и про себя. Выменял Мишка пачку дрожжей. Шесть солдатских алюминиевых фляжек на одну треть заполненных компотом, сахаром и дрожжами Чус, Хиса и Зомби зарыли возле казармы, на газоне, рядом с курилкой. Как раз к Дню рожденья одного из них, крепкая брага была успешно выкопана и распита на чердаке. Жизнь налаживалась!
Однако не всё столь радужно. Одно дело добыть – другое сохранить и не попасться.
Как говорят «не всё коту масленица», иной раз «прошаренность» заканчивалась весьма-весьма плачевно. В соседней роте, один «черпак», подобрав ключи к электрощитовой – прятал в ней курево и съестные припасы. В итоге паренёк нашёл своё короткое замыкание. Этот, второй за время службы Демидова покойник, принёс неприятности многим. В ходе командирских рейдов по злачным местам обнаружилось четыре из пяти схронов Чуса, Хисы и Зомби – потери, от ликвидации которых, нанесли им существенный урон.
Как-то попался с «ништяками» и Миха, к счастью ничего смертельного. «Деды» заприметили в его руках не положенный «слону» пакетик. Здесь исход был ясен заранее.
После отбоя, как заведено, Демидова вызвали в каптёрку.
В изъятом у него пакете обнаружилось пять пачек чая. Мишка стащил их у зазевавшегося наряда по столовой, но об этом никто не знал. Если б его поймал наряд – был бы серьёзный «косяк», а так как чай у Демидова нашли в роте, и с учётом того, что «ништяки» ушли в пользу «дедов» и «дембелей», это считалось небольшим «залётом».
Заходить в каптёрку полагалось робко, с боязнью. Дальше звучал приговор. Его исполнение. Потом вызывался следующий.
Мишка знал, сегодня нужна история про то где, когда и как он успел разжиться чаем. И наверняка ответ на вопрос: «Есть ли там ещё?»
Демидов решил разыгрывать клоунаду. Зашёл он в каптёрку нагло, скрестив на своей груди руки по-наполеоновски. Такого тут ни от кого явно не ожидали. Миха оглядел наигранно удивлённым взглядом присутствующих и изрёк:
– Вас слишком мало, что б я напугался! И вообще, рядовой Демидов не отказался бы от кружечки хорошего чая!
В ответ «ха-ха-ха!» и пяток совсем слабых пинков. Усадили рядом. Налили чай. Михаил поведал им басню о зазевавшемся «пиджаке»[183], у которого он стащил пакет с этим самым чаем и каким-то там шмотьём. Чай, мол, взял, а шмотки выкинул. История «прокатила», а клоунада понравилась.
На следующий день после отбоя, в каптёрке, шутки Демидова уже ждали. Дневальный проорал его фамилию последней. Мишка вновь, как в прошлый раз, зашёл по-наполеоновски. На лицах «дембелей» читается: «Ну, давай! Отмочи нам чего-нибудь!». Миха, останавливается, выдерживает паузу, и, довольно потирая ладони, выдаёт:
– Эх! Чуяло мое сердце, что без битой морды сегодня не обойдётся!
Реакция: «ха-ха» и наповал. А потом кто-то сквозь смех:
– Дайте ему пару пендалей, кто-нибудь, для галочки – чтоб лучше спал!
Третий раз к Мишкиному приходу в каптёрке собрались уже все «деды» и «дембеля», как на действо местной художественной самодеятельности. Мишка рост рейтинга, публики и поклонников предвидел, он знал – надо «держать марку». Вот он снова в центре каптёрки. Посмотрев всем в глаза с усмешкой, завёл такую шарманку:
– Господа! Уважаемые господа! Не хотелось бы кого-то огорчать, ущемить или обидеть. Разрешите уточнить? Чьё лицо сёдня должно будет трещать по швам первым?
Опять «ха-ха». Демидова отправили спать. В каптёре продолжалось веселье. «Деды» с «дембелями» чифирили[184]. Двоих из них провожали на дембель. Неспокойно было всю ночь: ещё много раз кого-то из «слонов» и «духов» поднимали. Мишку же больше не трогали, он «дрых без задних ног».
Михаил Демидов и Владимир Липатов заступили в наряд по роте. Дежурство предстояло нелёгкое, потому как с вечера Курлов приказал им поставить в ленкомнату[185] пару коек, а это ничего хорошего не предвещало. Ротный последнее время пил. Пил в открытую.
Как и предполагалось, посреди ночи, с каким-то летёхой[186] (судя по эмблемам – связистом) приполз «Наш Георгич». Вдвоём они подняли роту по тревоге.
Довольный тем, что солдаты уложились в отведённое время, Курлов дал команду «Отбой!» Сам же вместе с лейтенантом углубился в ленкомнате. Там они колобродили почти до утра и так три ночи подряд. Рота была в напряжении. «Деды» по ночам не бесчинствовали и не чифирили.
Потом ротный пропал, не так чтобы совсем, утром на разводе он поя