{Все кредитное дело, а также связанное с ним разбухание торговли, спекуляции и т. д., покоится на необходимости расширить пределы обращения и сферы обмена и перепрыгнуть через них. В отношениях между народами это проявляется в более грандиозных масштабах, более классически, чем в отношениях между индивидами. Так, например, англичане, для того чтобы иметь чужие нации своими покупателями, вынуждены их кредитовать. Аu fond [cxxxviii] английский капиталист дважды производит обмен с производительным английским капиталом: 1) как английский капиталист, 2) как янки и т. д. или в какой-либо иной форме, в которой он поместил свои деньги.}
{Намек на капитал как на предел производства имеется, например, у Годскина:
«При нынешнем состоянии [общества, при котором рабочие никогда не бывают собственниками капитала,] всякое накопление капитала увеличивает ту сумму прибыли, которая от них требуется, и делает невозможным всякий такой труд, который обеспечивал бы только то, что необходимо для приличного существования рабочего» [ Thomas Hodgskin. Popular Political Economy. London, 1827, стр. 246 (Русский перевод, стр. 201)]. «Прибыль является ограничением производства» [189].
Благодаря внешней торговле расширяются границы сферы обмена, и для капиталистов создается возможность потреблять большее количество прибавочного труда:
«За ряд лет весь мир может взять у нас едва ли больше, чем мы берем у мира... Даже прибыли, получаемые нашими купцами от их внешней торговли, оплачиваются здешними потребителями тех товаров, которые ввозятся взамен вывезенных... Внешняя торговля есть лишь товарообмен ради удобств и удовольствий капиталиста. [IV—23] Но он может потреблять товары только до известного предела. Он обменивает хлопчатобумажные изделия и т. д. на вина и шелка других стран. Но эти вина и шелка точно так же представляют прибавочный труд нашего собственного населения, как и сукна и хлопчатобумажные изделия; и этим путем разрушительная сила капиталиста увеличивается безгранично. Так удается перехитрить природу» («The Source and Remedy of the National Difficulties, deduced from Principles of Political Economy, in a Letter to Lord John Russel». London, 1821, стр. 17—18).
О том, в какой мере переполнение рынка связано с существующими пределами необходимого труда:
«Увеличенный спрос [на получение работы] со стороны рабочих означает их готовность брать себе менее значительную долю продукта и оставлять более значительную его долю тем, кто их, рабочих, нанимает; и если говорят, что это сокращает потребление и тем самым увеличивает переполнение рынка, то я могу лишь заметить, что в таком случае переполнение рынка оказывается синонимом высокой прибыли »(«An Inquiry into those Principles, respecting the Nature of Demand and the Necessity of Consumption, lately advocated by Mr. Malthus». London, 1821, стр. 59).
В этих словах вполне выражена одна сторона противоречия [присущего капиталистическому производству].
«Практика [капитала], состоящая в том, что труд применяется капиталом только там и только тогда, где и когда он может произвести, сверх издержек на содержание рабочего, еще и прибыль для капиталиста, противоречит... естественным законам, регулирующим производство» (Годскин. Пит. соч., стр. 238) [Русский перевод, стр. 196].
«Чем больше капитал накопляет, тем больше возрастает вся та сумма прибыли, которую требует себе капиталист; тем самым создается искусственное препятствие [artificial check] для роста производства и населения» (там же, стр. 246) [Русский перевод, стр. 201].
Мальтус следующим образом формулирует противоречия между капиталом как орудием производства вообще и капиталом как орудием производства стоимости:
«Прибыли всегда измеряются стоимостью, но никогда не измеряются количеством [продукта]... Богатство страны зависит, с одной стороны, от количества продуктов, получаемых благодаря ее труду, а с другой стороны, от такого приспособления этого количества к потребностям и покупательной способности наличного населения, которое, как можно думать на основании расчетов, должно придать этому количеству продуктов стоимость. Нет более достоверного положения, чем то, что богатство не определяется одним только из этих факторов. Но, быть может, теснее всего богатство и стоимость связаны тем обстоятельством, что стоимость необходима для производства богатства... Ту стоимость, которая придается товарам, т. е. тот труд, который люди готовы принести в жертву для получения этих товаров, при настоящем положении вещей можно считать почти единственной причиной существования богатства... Потребление и спрос, имеющие место у рабочих, занятых производительным трудом, совершенно недостаточны для того, чтобы давать стимул к накоплению и применению капитала... Одни лишь производительные силы еще не обеспечивают создания соответствующей степени богатства, точно так же как этого не обеспечивает и рост населения... Для этого необходимо такое распределение продуктов и такое приспособление этих продуктов к потребностям тех, кто их потребляет, при котором меновая стоимость всей массы продуктов постоянно увеличивается;... иными словами, производительные силы в полной мере приводятся в действие только при наличии не встречающего препятствий спроса на все, что производится» («Principles of Political Economy», 2nd edition. London, 1836, стр. 266, 301, 302, 315, 361, 311, 361).
Правда, с одной стороны, такого рода спрос вызывается постоянным созданием новых отраслей производства (и взаимно обусловленным расширением старых), в результате чего старые отрасли получают новые рынки и т. д.; производство, действительно, само создает спрос, увеличивая количество рабочих в уже существующих отраслях и создавая новые отрасли, в которых новые капиталисты применяют новых рабочих и которые вместе с тем становятся, в свою очередь, рынком для старых отраслей. Однако, с другой стороны,
«спрос, создаваемый самим производительным рабочим, никогда не может быть достаточным спросом, ибо он не распространяется на все то количество продукта, которое рабочий производит. Если бы имело место последнее, то не было бы прибыли, а следовательно и мотива для применения труда рабочего. Само существование прибыли, приносимой каким-либо товаром, предполагает спрос, выходящий за пределы того спроса, который предъявляется рабочими, создавшими этот товар »[там же, стр. 405, примечание издателя]. «Как рабочие, так и капитал могут оказаться в избытке по сравнению с возможностью их прибыльного применения» [там же, стр. 414, примечание].}
{Относительно пункта 3 [cxxxix], к которому мы вскоре перейдем, следует заметить, что то предварительное накопление, в качестве которого капитал выступает по отношению к труду и благодаря которому он распоряжается трудом, сначала представляет собой [с одной стороны] не что иное, как сам прибавочный труд в форме прибавочного продукта, а с другой стороны — ордер на чужой сосуществующий труд[190].}
Разумеется, здесь пока еще речь идет не о том, чтобы рассмотреть перепроизводство в его определенности, а только о том, чтобы проанализировать зародыши перепроизводства в том виде, в каком они первоначально содержатся в самом капиталистическом отношении. Поэтому мы здесь еще и не должны принимать в расчет другие имущие и потребляющие и т. д. классы, которые не производят, а живут на свой доход, следовательно обмениваются с капиталом, образуют для него меновые центры. Мы лишь постольку можем частично затронуть вопрос об этих классах (но лучше это сделать при рассмотрении накопления), поскольку они имели большое значение при историческом образовании капитала.
При производстве, основанном на рабстве, точно так же как и при патриархальном сельском хозяйстве, включавшем в себя и домашнюю промышленность, когда большая часть населения непосредственно своим трудом удовлетворяет большую часть своих потребностей, круг обращения и обмена весьма сужен, и, в частности, в условиях рабства раб вовсе не фигурирует как участник обмена. При производстве же, основанном на капитале, потребление во всех пунктах опосредствовано обменом, а труд никогда не имеет непосредственной потребительной стоимости для того, кто трудится. Весь [IV—24] базис капиталистического производства составляет труд как меновая стоимость и как созидатель меновой стоимости.
Так вот, прежде всего: в отличие от раба наемный рабочий сам является самостоятельным центром обращения, он участник обмена, человек, создающий меновую стоимость и получающий ее посредством обмена. Во-первых, благодаря обмену между той частью капитала, которая определена как заработная плата, и живой рабочей силой меновая стоимость этой части капитала непосредственно дана еще до того, как капитал снова выйдет из процесса производства и вступит в обращение; другими словами, сам этот обмен еще может пониматься как акт обращения. Во-вторых, каждому отдельному капиталисту все рабочие, за исключением его собственных, противостоят не как рабочие, а как потребители, как собственники меновых стоимостей (заработной платы), денег, которые они обменивают на его товар. Все эти рабочие являются теми центрами обращения, из которых исходит акт обмена и которые сохраняют меновую стоимость капитала. Они составляют относительно очень большую, — хотя, если иметь в виду собственно промышленных рабочих, и не столь большую, как это обычно воображают себе, — часть потребителей. Чем больше их количество, чем больше численность промышленного населения и чем значительнее та денежная масса, которой они располагают, тем больше сфера обмена для капитала. Мы видели, что тенденцией капитала является в возможно большей степени увеличивать промышленное население [cxl].
Собственно говоря, мы здесь еще совсем не занимаемся отношением одного капиталиста к рабочим других капиталистов. Это отношение показывает лишь иллюзию каждого отдельного капиталиста, но оно ничего не меняет в том отношении, в котором капитал вообще находится к труду. Поскольку дело касается своего рабочего, то каждый капиталист знает, что противостоит ему не как производитель потребителю и желает по возможности ограничить его потребление, т. е. его меновую способность, его заработную плату. Разумеется, каждый капиталист хочет, чтобы рабочие другого капиталиста были возможно более крупными потребителями его товара. Однако отношение каждого капиталиста к своим рабочим представляет собой вообще отношение между капиталом и трудом, существенное отношение. Но именно отсюда и возникает иллюзия — истинная для каждого отдельного капиталиста в отличие от всех других, — будто кроме его рабочих весь остальной рабочий класс противостоит ему как потребитель и субъект обмена, не как рабочий, а как человек, тратящий деньги. Забывают о том, что, как говорит Мальтус,
«само существование прибыли, приносимой каким-либо товаром, предполагает спрос, выходящий за пределы того спроса, который предъявляется рабочим, создавшим этот товар », и что поэтому «спрос, создаваемый самим рабочим, никогда не может быть достаточным спросом» [«Principles of Political Economy», 2nd edition. London, 1836, стр. 405, примечание издателя].
Так как одно производство приводит в движение другое и таким образом создает себе потребителей в лице рабочих чужого капитала, то для каждого отдельного капитала спрос рабочего класса, создаваемый самим производством, представляется «достаточным спросом». Этот спрос, создаваемый самим производством, гонит производство за пределы той пропорции, в рамках которой оно должно было бы осуществляться с учетом [платежеспособного спроса] рабочих; с одной стороны, производство вынуждено выходить за эти пределы; с другой стороны, если спрос, «выходящий за пределы спроса, создаваемого самим рабочим», исчезает или сокращается, то наступает крах. Тогда сам капитал рассматривает спрос со стороны рабочего — т. е. выплату заработной платы, на которой основан этот спрос, — не как барыш, а как убыток. Иными словами, здесь дает себя знать имманентное отношение между капиталом и трудом.
Опять-таки именно конкуренция капиталов, их безразличие и самостоятельность по отношению друг к другу приводят здесь к тому, что каждый отдельный капитал относится к рабочим всего остального капитала не как к рабочим. Hinc [cxli] — неудержимое стремление выйти за пределы правильной пропорции. От [докапиталистических] отношений господства капитал отличается именно тем, что рабочий противостоит ему как потребитель, полагающий меновую стоимость, противостоит в форме владельца денег, вкачестве денег, в виде простого центра обращения, — он становится одним из бесконечно многих центров обращения, в результате чего стирается его определенность как рабочего.
{Точно так же обстоит дело и с создаваемым самим производством спросом на сырье, полуфабрикаты, машины, средства сообщения и на вспомогательные материалы, применяемые в производстве: красители, уголь, сало, мыло и т. д. До тех пор пока обмен происходит между самими производителями, этот спрос, в качестве платежеспособного, полагающего меновую стоимость спроса, является достаточным и удовлетворительным. Его недостаточность обнаруживается сразу же, как только конечный продукт находит свою границу в непосредственном и окончательном потреблении. Эта видимость [достаточного спроса], которая гонит производство за пределы правильной пропорции, также основана на сущности капитала, представляющей собой — это следует подробнее рассмотреть в связи с конкуренцией — нечто отталкивающееся от самого себя, т. е. множество капиталов, совершенно безразличных по отношению друг к другу. Поскольку один капиталист покупает у другого, покупает товары или продает их, постольку они находятся между собой в простом меновом отношении; они не относятся друг к другу в качестве капитала. Та правильная (воображаемая) пропорция, в которой они должны обмениваться друг с другом, чтобы в конечном счете иметь возможность в качестве капитала увеличить свою стоимость, — лежит вне их отношения между собой.}
Прежде всего: капитал принуждает рабочих к прибавочному труду сверх необходимого труда. Только таким путем капитал увеличивает свою стоимость и создает прибавочную стоимость. Но, с другой стороны, капитал полагает необходимый труд лишь постольку и лишь в той мере, в какой [применяемый им] труд есть прибавочный труд, который может быть реализован в виде прибавочной стоимости. Следовательно, капитал полагает прибавочный труд в качестве условия необходимого труда, а прибавочную стоимость — в качестве границы для овеществляемого труда вообще, т. е. для стоимости вообще. Коль скоро капитал не может полагать прибавочного труда, он не полагает и необходимого труда, а на капиталистической основе полагать необходимый труд может только капитал. Таким образом, капитал ограничивает — как говорят англичане, посредством artificial check [cxlii] — труд и созидание стоимости, и притом по той же причине, по которой он полагает прибавочный труд и прибавочную стоимость, и в той мере, в какой он их полагает. Следовательно, по самой своей природе капитал полагает [IV—25] предел для труда и созидания стоимости, находящийся в противоречии с тенденцией капитала к их беспредельному расширению. И поскольку капитал, с одной стороны, полагает специфические для него пределы, а с другой стороны — гонит производство к выходу за всякие пределы, он есть живое противоречие.
{Так как основой капитала является стоимость и, следовательно, капитал не может существовать иначе, как посредством обмена на эквивалент своей стоимости, то он неизбежно отталкивает себя от самого себя. Поэтому универсальный капитал, без противостоящих ему чужих капиталов, с которыми он совершает обмен, — а с той точки зрения, на которой мы сейчас находимся в нашем исследовании, капиталу не противостоит ничего, кроме наемного труда и его самого, — есть нелепость. Уже в капитале как реализованной меновой стоимости заложено отталкивание капиталов друг от друга.}
Если, таким образом, капитал, с одной стороны, делает прибавочный труд и обмен его на [другой] прибавочный труд [cxliii] условием необходимого труда и, стало быть, условием того, что рабочая сила становится меновым центром, — и уже по этой причине суживает и обусловливает сферу обмена, — то, с другой стороны, для капитала не менее важно ограничить потребление рабочего предметами, необходимыми для воспроизводства его рабочей силы, стоимость, выражающую необходимый труд, сделать пределом реализации стоимости рабочей силы, а потому и меновой способности рабочего, и пытаться свести к минимуму отношение этого необходимого труда к прибавочному труду. Это ведет к новому ограничению сферы обмена, которое, однако, совершенно так же как и первое, тождественно с тенденцией капитала относиться ко всякой границе самовозрастания его стоимости как к [подлежащему преодолению] пределу. Таким образом, не знающее меры увеличение стоимости капитала — не знающее меры полагание стоимости — здесь абсолютно тождественно с ограничением сферы обмена, т. е. с ограничением возможности увеличения стоимости, реализации стоимости, созданной в процессе производства.
Точно так же обстоит дело с производительной силой. С одной стороны, капитал имеет тенденцию с необходимостью повышать до крайности производительную силу, чтобы увеличить относительное прибавочное время. С другой стороны, тем самым сокращается необходимое рабочее время, а следовательно, и меновая способность рабочих. Далее, как мы видели [cxliv], относительная прибавочная стоимость возрастает в гораздо меньшей степени, чем производительная сила, причем это отношение [прироста прибавочной стоимости к приросту производительной силы] постоянно уменьшается, и тем значительнее, чем сильнее уже возросла производительная сила. Но масса продуктов растет в аналогичной пропорции; если бы это было не так, то высвободился бы новый капитал, точно так же как и труд, — которые не вошли бы в обращение. Однако по мере того как возрастает масса продуктов, возрастает и трудность реализовать содержащееся в них рабочее время, ибо требуется все большее расширение потребления.
(Пока мы занимаемся здесь только вопросом о том, что процесс увеличения стоимости капитала оказывается одновременно процессом его обесценения. Вопрос о том, в какой мере капитал, имея тенденцию безгранично повышать производительные силы, вместе с тем делает односторонней, лимитирует и т. д. главную производительную силу — самого человека, — вообще, в какой мере капитал имеет тенденцию ограничивать производительные силы, к этому месту не относится.)
Итак, капитал делает необходимое рабочее время пределом для меновой стоимости живой рабочей силы, прибавочное рабочее время — пределом для необходимого рабочего времени, а прибавочную стоимость —пределом для прибавочного рабочего времени; в то же время капитал гонит производство к выходу за все эти пределы, поскольку рабочую силу он противопоставляет себе просто как участника обмена, как деньги, а единственным пределом прибавочной стоимости он полагает ее созидателя — прибавочное рабочее время. (Или, имея в виду первую сторону этого отношения, можно сказать, что обмен прибавочных стоимостей капитал делает пределом для обмена необходимых стоимостей.)
В одно и то же время капитал, с одной стороны, делает пределом, необходимым пределом для созидания им стоимостей те стоимости, которые уже наличествуют в обращении, или, что то же самое, то соотношение, в котором создаваемая им стоимость находится к стоимости, уже ранее существовавшей в нем самом и в обращении; а с другой стороны, он единственным пределом и созидателем стоимостей полагает свою производительность. Таким образом, с одной стороны, капитал постоянно и неудержимо ведет к своему собственному обесценению, с другой стороны — к торможению роста производительных сил и труда, овеществляющегося в стоимостях.
[3) ОТРИЦАНИЕ ПЕРЕПРОИЗВОДСТВА БУРЖУАЗНЫМИ ЭКОНОМИСТАМИ. НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА ОБЪЯСНЕНИЯ ЕГО У ПРУДОНА.] КАК ЭТО ВОЗМОЖНО, ЧТО РАБОЧИЙ В ЦЕНЕ ПОКУПАЕМОГО ИМ ТОВАРА ОПЛАЧИВАЕТ ПРИБЫЛЬ и т. д. И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ПОЛУЧАЕТ СВОЮ НЕОБХОДИМУЮ ЗАРАБОТНУЮ ПЛАТУ
{Нелепая мысль о невозможности перепроизводства (иными словами, тезис о непосредственном тождестве процесса капиталистического производства и процесса увеличения стоимости капитала) по меньшей мере софистически, т. е. остроумно, выражена Джемсом Миллем, как уже упоминалось выше [cxlv], в том смысле, что предложение равно своему собственному спросу, т. е. что спрос и предложение покрывают друг друга. Это, иными словами, означает лишь то, что стоимость определяется рабочим временем и что, следовательно, обмен ничего к ней не добавляет, — однако с забвением того, что для реализации стоимости необходим обмен и что от потребительной стоимости (в конечном счете) зависит, состоится обмен или не состоится. Стало быть, как говорит Милль, если спрос и предложение не покрывают друг друга, то это происходит оттого, что одного определенного продукта (предлагаемого) произведено слишком много, а другого (пользующегося спросом) — слишком мало. Это «слишком много» и «слишком мало» касается не меновой стоимости, а потребительной стоимости. Предлагаемого продукта больше, чем его «требуется»; в этом гвоздь вопроса. Получается, что перепроизводство проистекает из потребительной стоимости, а потому — из самого обмена.
У Сэя это дано в еще более глупой форме: продукты обмениваются только на продукты[191]; поэтому, в крайнем случае, бывает только так, что произведено слишком много одного продукта и слишком мало другого. При этом он забывает: 1) что друг на друга обмениваются стоимости и что один продукт лишь постольку обменивается на другой продукт, поскольку он является стоимостью, т. е. поскольку он является деньгами или становится ими; 2) что продукты обмениваются и на труд. Этот молодец становится на позицию простого обмена, при котором и в самом деле не может быть перепроизводства, ибо там действительно дело идет не о меновой стоимости, а о потребительной стоимости. Перепроизводство имеет место в связи с увеличением стоимости, не иначе.}
[IV—26] Прудон, который, правда, слышит звон, но никогда не знает, откуда он, выводит перепроизводство из того, что «рабочий не может выкупить свой продукт»[192]. Под этим он подразумевает, что на этот продукт начисляются процент и прибыль, иными словами, что цена продукта превосходит его действительную стоимость. Прежде всего это доказывает, что Прудон ничего не смыслит в определении стоимости, которое, вообще говоря, не может включать в себя никаких надбавок. В торговой практике капиталист А может объегорить капиталиста В. То, что выигрывает один, то теряет другой. Но если сложить выручку обоих капиталистов, то сумма их обмена равна сумме овеществленного в их товарах рабочего времени; только капиталист А положил в свой карман больше, чем ему полагалось по сравнению с капиталистом В. Из всей выручки, которую получает капитал, т. е. совокупная масса капиталистов, отпадает: 1) постоянная часть капитала, 2) заработная плата, или овеществленное рабочее время, необходимое для воспроизводства живой рабочей силы. Следовательно, капиталисты не могут поделить между собой ничего, кроме прибавочной стоимости. Те пропорции — справедливые или несправедливые, — в которых они делят между собой эту прибавочную стоимость, абсолютно ничего не меняют в самом обмене между капиталом и трудом и в условиях этого обмена.
Можно было бы сказать, что необходимое рабочее время (т. е. заработная плата), которое, таким образом, не заключает в себе прибыли, а, наоборот, подлежит вычету из выручки капиталиста, само в свою очередь определяется ценами продуктов, уже заключающими в себе прибыль. В противном случае, откуда бралась бы прибыль, получаемая капиталистом при обмене с тем рабочим, которого он непосредственно не применяет? Например: рабочий фабриканта-прядильщика обменивает свою заработную плату на столько-то бушелей зерна. Но в цене каждого бушеля уже заключена прибыль фермера, т. е. капитала. Таким образом, в цене тех жизненных средств, которые покупает само необходимое рабочее время, уже заключено прибавочное рабочее время. Прежде всего ясно, что та заработная плата, которую фабрикант-прядильщик платит своим рабочим, должна быть достаточно велика, чтобы на нее можно было купить необходимое количество бушелей пшеницы, какова бы ни была прибыль фермера, заключающаяся в цене бушеля пшеницы; но, с другой стороны, ясно также и то, что заработная плата, выплачиваемая фермером своим рабочим, должна быть достаточно велика, чтобы обеспечить им необходимое количество одежды, какова бы ни была прибыль фабриканта-прядильщика и фабриканта-ткача, заключающаяся в цене этой одежды.
[IV—27] Вся штука просто в том, что 1) смешиваются цена и стоимость; 2) привносятся отношения, не имеющие касательства к определению стоимости как таковому.
Предположим прежде всего — это соответствует самому понятию отношения между капиталом и трудом, — что капиталист А сам производит все те жизненные средства, в которых нуждается рабочий, которые, иными словами, представляют собой сумму тех потребительных стоимостей, в которых овеществляется его необходимый труд. Таким образом, на деньги, которые рабочий получает от капиталиста, — деньги в этой сделке выступают только в качестве средства обращения, — рабочему пришлось бы выкупить у капиталиста ту часть продукта, в которой представлен его необходимый труд. Цена соответствующей части продукта капиталиста А для рабочего, разумеется, та же, что и для любого другого участника обмена. С того момента, как рабочий начинает покупать у капиталиста, его специфическое качество рабочего погашается; в его деньгах исчезает всякий след того отношения и той операции, посредством которых они получены; в обращении рабочий противостоит капиталисту просто как Д [деньги], а капиталист противостоит рабочему как Т [товар]; рабочий противостоит капиталисту как реализующий цену товара Т, которая поэтому для рабочего так же предустановлена, как и для всякого иного представителя Д, т. е. для всякого иного покупателя.
Прекрасно. Однако в цене той доли товара, которую покупает рабочий, заключена прибыль, в виде которой выступает достающаяся капиталисту прибавочная стоимость. Поэтому если необходимое рабочее время рабочего представлено 20 талерами, которым соответствует определенная доля продукта, и если прибыль равна 10%, то капиталист продает свой товар рабочему за 22 талера.
Так думает Прудон и делает отсюда вывод, что рабочий не может выкупить свой продукт, т. е. ту часть совокупного продукта, в которой овеществлен его необходимый труд. (К другому заключению Прудона, будто поэтому капитал не способен к адекватному обмену и будто поэтому имеет место перепроизводство, — мы сейчас вернемся.) Чтобы сделать проблему более наглядной, допустим, что 20 талеров [заработной платы] рабочего равны 4 шеффелям [cxlvi] зерна. Согласно Прудону, если 20 талеров представляют собой выраженную в деньгах стоимость 4 шеффелей зерна, а капиталист продает их за 22 талера, то рабочий не мог бы выкупить 4 шеффеля, а мог бы купить только 37/11 шеффеля. Иными словами, Прудон воображает, что денежная сделка искажает имеющиеся здесь отношения. 20 талеров — цена необходимого труда — равны 4 шеффелям; и эту цену капиталист дает рабочему; но когда рабочий за свои 20 талеров хочет получить эти 4 шеффеля, он получает только 37/11 шеффеля. Так как рабочий тем самым не получал бы необходимой заработной платы, то он вообще не мог бы жить, и таким образом г-н Прудон доказал бы даже больше, чем хотел.
{Сюда не относится то обстоятельство, что в практике существует как общая тенденция, так и непосредственная попытка капитала путем продажи товаров выше цены, как например при системе выдачи заработной платы товарами, надуть необходимый труд и сократить заработную плату ниже ее нормального уровня, — как физического, так и обусловленного определенным состоянием общества. Мы здесь всюду должны предполагать, что выплачивается экономически справедливая заработная плата, т. е. заработная плата, определяемая общими законами политической экономии. Противоречия должны здесь вытекать из самих общих отношений, а не из жульничества отдельных капиталистов. А как все это затем складывается в реальной действительности, относится к учению о заработной плате.}
Однако предпосылка у г-на Прудона, не в обиду будь ему сказано, — ложная. Если 5 талеров выражают стоимость одного шеффеля, т. е. выражают овеществленное в нем рабочее время, а 4 шеффеля выражают необходимую заработную плату, то капиталист А продает эти 4 шеффеля не за 22 талера, как думает Прудон, а за 20 талеров. При этом дело обстоит следующим образом. Пусть совокупный продукт (включающий необходимое и прибавочное рабочее время) составляет 110 талеров и равен 22 шеффелям; из них 16 шеффелей, равные 80 талерам, представляют капитал, затраченный на семена, машины и т. д.; 4 шеффеля, равные 20 талерам, представляют необходимое рабочее время; 2 шеффеля, равные 10 талерам, — прибавочное рабочее время. Капиталист продает каждый шеффель по 5 талеров, по необходимой стоимости шеффеля, и тем не менее он получает на каждый шеффель 10% прибыли, или 1/2 талера, т. е. 15 зильбергрошенов. Отчего получается эта прибыль? Оттого, что капиталист продает все зерно за 22 X 5 талеров вместо 20 X 5. Тот капитал, который он должен затратить, чтобы произвести на 2 шеффеля больше, мы можем принять равным 0, так как эти 2 шеффеля могут целиком сводиться к прибавочному труду, затраченному на более тщательную вспашку земли, на выпалывание сорняков, на внесение в почву органических удобрений, которые, допустим, ничего не стоят капиталисту, и т. д.