- БАРАБАНЫ, Джон…БАРАБАНЫ! – он чуть не плакал.
- Да все в порядке, Фил. Видишь, бегу играть.
К счастью, новая песня Робби, «Love Me Two Times», была вдохновляющей, так что следующий сет в «Fog» прошел для меня не так болезненно.
Спустя несколько дней я решил взять ход событий в свои руки. И отправился на «Коламбию», в офис Билли Джеймса, узнать, что происходит. Билли убедил компанию подписать с нами контракт – без денег, но с шансом на запись – что сподвигло Рея выбросить букву «си» из своей фамилии (Рей сказал, что «Manzarek» и без «c» достаточно сложно выговорить). Но по истечению месяцев «Коламбия» не сделала для нас ничего, даже студийного времени не заказала. Было очень похоже, что нас кидают. Билли было нечего мне сказать. Я знал, что мы ему нравимся, но он не мог заставить восхищаться нами всю свою большую компанию. Он извинился и сказал, что ему нужно выйти на пару минут. Со скуки я принялся осматривать его кабинет. Испытывая легкий страх, я встал и порылся в бумагах на столе. И наткнулся на листок с названиями групп, среди которых было и «The Doors»! Мы были одной из семнадцати команд в списке под заголовком «Отказать». Имелся и другой список, из двенадцати названий, под шапкой «Утвердить». У меня упало сердце. «Коламбия» решила от нас отказаться. Я сел обратно в кресло, пытаясь унять стук в груди, и в этот момент вернулся Билли.
Я сказал, что мне пора идти.
Вечером в клубе я рассказал ребятам обо всем, что видел.
- «Коламбия» - это то же самое, что «Дженерал Моторс». А «Кэпитол Рекордз» - типа «Крайслера». Это огромные корпорации, которые сами не знают, что им нравится, кроме прибыли. Они подписывают группы пачками, потом пачками списывают… Им без разницы».
Мои сотоварищи были огорошены, но сдаваться мы не собирались. Первое отделение прошло без настроения, но потом мы привели себя в порядок, говоря друг другу, что люди просто пока еще нас не поняли.
Это были наши последние вечера в «Fog». Хозяина напрягло платить нам лишние двадцать долларов, которые он посчитал прямым убытком. Ой-ой-ой. После четырех месяцев выступлений перед крошечными аудиториями нас в конце концов уволили. Джоуи, невысокий, но крутой и очень опытный вышибала заведения, неожиданно сорвался и разрядил долго сдерживаемую агрессию, нокаутировав кого-то из пьяниц. Возникла драка. Нас сделали крайними, объявив зачинщиками – и выгнали, не расплатившись за целую неделю. Это был первый случай общественных беспорядков на нашем концерте, и в тот раз мы уж точно были в них неповинны!
Как ни странно, счастье улыбнулась нам именно в этот момент. Оно явилось в облике экстремально-сексуальной блондинки и разговаривало нежным голосом маленькой феи из сказок. Ее звали Ронни Харран, она заведовала концертной программой в «Whiskey» и пришла поглядеть на нас в тот самый разнесчастный вечер, когда нас выгоняли из «Fog». У нее было чутье на талант – и глаз на любовника. Она сочла, что аккомпанирующий состав вполне адекватен, а лидер-вокалист – готовая рок-звезда. Сырой талант. Адонис с микрофоном. Она должен принадлежать ей. На следующий день Ронни убедила хозяев «Whiskey» нанять нас в качестве «домашней группы» - без предварительного прослушивания.
А еще несколько дней спустя Джим же ночевал у нее дома.
Ронни обеспечила нам наш первый, самый важный прорыв. За полгода до нашего появления «Whiskey» был чисто танцевальным заведением с гоу-гоу девочками в клетках и поп-исполнителями типа Джонни Риверса. Но к тому моменту они переориентировались и начали устраивать рок-концерты. Элмер Валентайн, совладелец клуба, всегда был в курсе новых тенденций, и тогда, и в последующие годы. (К началу 70-х клуб было зачах и прикрылся, но в середине 70-х Элмер снова открыл его – и с большим успехом – уловив новый всплеск творческой активности с появлением панков и «новой волны»).
С мая по июль 1966 мы работали на разогреве у таких групп как «Rascals», «Paul Butterfield Band», «Turtles», «Seeds», «Frank Zappa and The Mothers Of Invention» «Them», «Animals», «Beau Brummers», «Buffalo Springfield» и «Capitan Beefheart». Мы начинали выступления в девять вечера, когда клуб был полу-пустой, но это был важный шаг в нашей карьере. Мы заполняли первые пятнадцать минут, играя «Latin BS #2». Мы зависали на одном аккорде в ритме сальсы и импровизировали, причем Джим тоже участвовал, подыгрывая на маракасе. Пьеса была чисто инструментальная, мы разыгрывались – и сыгрывлись как ансамбль. Играть в «Whiskey» было престижно – и нам, наконец, начали платить как профессионалам – группа зарабатывала $495,50 в неделю.
Прошло немного времени, и пополз слушок: «Doors» - самый горячий хаус-бенд на Стрипе. «Арто-рок», как прозвал нас Билл Кирби из университетской «Daily Bruin». Кирби назвал Джима «мрачным, страждущим и голодным ангелом из ада», а его пение «вопящими взлетами поэзии и музыки».
По иронии, нам больше всего понравилась ругательное ревю Пита Джонсона из «Los Angeles Times»: «The Doors» - это квартет голодного вида, с интересным и оригинальным саундом, но с самым худшим сценическим исполнением из всех рок-н-ролльных групп в городе. Их лидер-вокалист эмоционирует с закрытыми глазами, электро-пианист зависает в трансе, согнувшись над своим инструментом, словно вычитывая таинства с клавиш, гитарист бесцельно слоняется по сцене и барабанщик кажется потерявшемся в своем отдельном мирке».
Вечером в гримерке, перед началом выступления, я похвастался нашим первом ревю в «Times».
- Он пытался нас опустить, - говорил я Рею, размахивая газетой. – Но я думаю, то, как он описал нас на сцене – это как раз то, что надо! Если бы я прочитал такое, чувак, мне бы точно захотелось увидеть эту группу. Рей, ты только глянь, ты «вычитываешь таинства с клавиш»! Прикинь? А я – «потерялся в отдельном мирке»? Чувак, этот парень РЕАЛЬНО зрит в корень.
Рей улыбнулся своей замечательной широкой улыбкой, а Робби сказал, что пора на сцену. Джим прикрыл глаза, готовясь к своему сценическому эмоционированию, и мы взяли его под руки и повели вниз по ступенькам, как слепого. Мы так хохотали, что еле смогли отыграть первую песню. У меня пол-отделения кололо в боку от смеха.
(Годы спустя я случайно столкнулся с Джонсоном на «Warner Bros. Records», где он возглавлял отдел артистов и репертуара, и первое, что вылетело у него изо рта, было: «Я дико извиняюсь за то ревю». «Не за что извиняться, Пит, - заверил я его. – Нас вдохновило то, как ты нас описал!»)
***
В июне мы с энтузиазмом ожидали выступления в нашем клубе группы «Them» во главе с их лидером, певцом и автором песен Ван Моррисоном. Он сочинил несколько прекрасных песен, например, «Gloria» и «Mystic Eyes», которые уже успели войти в репертуар чуть не каждой клубной группы.
В вечер их первого выступления «Whiskey» был забит публикой, галдевшей в радостном предвкушении. VIP-ложи в конце зала были полны. Мы открывали концерт и начали – волнуясь – с «Break On Through». Я загнал ритм, и песня прозвучала, как скороговорка.
- Ты загоняешься, Джон! – прокричал мне Робби, когда Рей играл свое соло. Он начал «Love Me Two Times», кивая головой в нужном темпе, для гарантии, чтобы я опять не ускорился.
Люби меня дважды, я ухожу
боп-боп-боп-боп-боп-боп-боп
Люби меня дважды, ведь я ухожу
БОП-БОП-БОП-БОП! СКРИИИИИИЧ
У Робби «завелась» гитара, и это испортило всю концовку песни. Shit. Мы перенервничали.
В перерыв все искали, куда бы приткнуться. Марио, вышибала, узнал меня и пустил постоять на лестнице, ведущей на балкон, стоять на которой не разрешалось.
«Them» все разом выскочили на сцену. Они врубили несколько песен подряд, нонстопом. Ван был пьян, очень взволнован и напряжен и ожесточенно колотил о сцену стойкой от микрофона. Каждый раз, когда он, широко раскрыв рот и вывалив язык, издавал очередной яростный вопль, нечто ирландское во мне заставляло меня покрываться гусиной кожей. Древний страх.
Я не понял, зачем парню с таким талантом надо так напиваться перед выходом на сцену, и отчего ему так не по себе, когда он на ней. По крайней мере, они ни на кого не похожи, подумал я. Причем, дело было не в их исполнении, скорей, в их пьяной и скандальной иноземной харизме. Джим считал их великими.
В два ночи, после концерта, я сидел рядом с Ваном на заднем сидении в «Chevi Nova» Ронни Харран. Мы ехали к ней домой на небольшую вечеринку. Все пили и болтали – кроме Вана. Когда мы добрались, он уселся на диван, мрачно глядя по сторонам, и долго не произносил ни слова. Затем, внезапно, он взялся за гитару Ронни и начал петь песни о реинкарнации, о перевоплощении в «иное время, в ином месте и с иным лицом».
Если я решусь стать в выхлопную струю
За твоей реактивной мечтой
Где ломается, трескаясь, сталь
И останусь в кювете, на проселке глухом
Найдешь ли ты меня, поцелуешь ли в глаза
И укроешь легко в тишине
Чтобы смог я родиться опять
(в другом мире, в другое время, в доме на холме,
всего лишь странник в этом мире, в иное
время, в краю ином, с иным лицом)
Это была чистая поэзия, слитая с рок-н-роллом. Я пожалел, что с нами нет Джима. В комнате воцарилась тишина, все смотрели на Вана. Он пел о том как мы будем «гулять в саду, промокшем от дождя», и я почувствовал, что у меня увлажнились глаза. Похоже, в этот вечер Ван был не в силах общаться на уровне светской болтовни, и потому решил высказать, что хотел, в своих песнях. Мы были зачарованы. Казалось неуместным осыпать его комплиментами, его музыка задевала слишком глубокие чувства. Поэтому, когда он допел, в комнате минуту-две стояла тишина. Священная тишина. Потом все снова заговорили, и вечеринка пошла своим чередом. Это был особый вечер, и мне повезло, что я на нем побывал. (Песни, которые Ван пел в ту ночь, «Slim Slow Slider» и «Madame George», позднее вошли в один из моих самых любимых альбомов, «Astral Weeks»).
Мы успели достаточно близко познакомиться с «парнями из Белфаста» за то время, что они работали в «Whiskey», и они разрешили нам включить их песню «Gloria» в наш репертуар. В последний вечер, перед тем, как «Them» отправились домой, на свой Old Sod, мы сыграли «Gloria» все вместе. Два клавишника, две гитары, два барабанщика, Алан – славный, хоть и вечно «под шофе» басист – и два Моррисона. Песня длилась минут двадцать. Вот был вечерок!
Несколько месяцев спустя я прогуливался по бульвару Санта Моника в Западном Голливуде – и встретился взглядом с Ваном, проезжавшим мимо в машине. Он тоже узнал меня и попросил водителя остановиться. Он сообщил, что приехал по делам и спросил, как дела у Джима. Я знал, что Джим обожает Вана и переживает за него. Было очень трогательно, что два рок-н-рольщика с одинаковыми фамилиями так душевно относятся друг к другу.
За несколько месяцев работы в «Whiskey» мы подружились и с другими группами. Дон Ван Влит, он же «Capitan Beefheart», был эксцентричным, но очень приятным в общении человеком. У него было уникальное чувство юмора. Какой монолог по поводу своей зубной щетки он выдал однажды в гримерке, перед выступлением! Большой чудак. Он мог толкнуть речь о чем угодно – и все слушали, развесив уши. А уж на сцене его хаулин-вулфовский голос повергал нас в священный трепет. Его построенная на блюзах музыка доставала меня до потрохов, чего я не могу сказать о всяких фолк-роковских группах типа «Birds». Тексты «Birds» мне нравились, но их аранжировки представлялись мне в виде тел, у которых нет ничего ниже пояса. No balls. В их песне «Eight Miles High» есть отличная мелодия и гипнотический звук двенадцатиструнной гитары, но ритм, как по мне, все портит. С другой стороны, «Buffalo Springfield», с их набором поэтов-певцов (Стиви Стиллз, Нил Янг, Ричи Фюрей), просто разрывало от избытка талантов.
Мы начали обрастать поклонниками.
Группиз включительно.
Честно признаюсь, я расстроился с непривычки, когда некая особо приметная блондинка с подружками подошли вплотную к сцене в «Whiskey», глядя на Джима, и не обращая никакого внимания на меня. Они стояли так близко, что могли его потрогать. Они были, как под гипнозом. Джим теперь ходил в тесных вельветовых джинсах, и без исподнего. Блондинка без всякого стеснения уставилась прямо на его развилку, переглядываясь и возбужденно хихикая со своими приятельницами. У двадцати-двух летнего молодого человека вроде меня, с вечным столбняком, ее бесстыдство вызывало танталовы муки на грани физической боли.
Гардеробом Джима теперь заведовала Ронни Харран, и именно она посоветовала Джиму обходиться без трусов, как она обходилась без лифчика. Я не мог оторвать взгляд от очертаний ее сосков под блузкой, точно так же, как группиз не могли наглядеться на очертания промежности у Джима. Я решил отрастить длинные бакенбарды, в надежде хоть как то конкурировать.
Могу сказать, что кроме штанов Джима, у нас имелись и другие средства, чтобы гипнотизировать публику. Наши песни. «Back Door Man» была глубоко сексуальной и поднимала всех на ноги. «Break On Through» было в кайф играть – аранжировочка легла, как влитая, плюс я мог продемонстрировать свою джазовую технику.
Мы казались публике еще более странней, чем обычно, каждый раз, когда начинали играть «Alabama Song», тему которой мы позаимствовали у Вайля с Брехтом. Мне нравилась такая реакция. Когда Рей первый раз дал нам послушать эту вещицу в оригинальном исполнении, на диске с записью «Махагонни-оперы», мне она показалась малость чудной. Но когда мы взялись ее аранжировать, до меня дошло, какая это была замечательная идея. Я готов спорить, ни один человек в клубе не догадывался, что эту песню сочинили не мы, и уж тем более, что мы взяли ее из оперы, написанной в Германии в двадцатых годах.
Пол Ротшильд, ставший позднее нашим студийным продюсером, вспоминает, что Рей восхищался Брехтом и Вайлем, «по очевидным причинам. Я имею в виду, что они говорили в двадцатых то, что Джим пытался втолковать в шестидесятых… каждый по-своему они старались показать реальность своему поколению. Включение в репертуар «Alabama Song» для «Doors» было их данью памяти другим отважным людям из другой отважной эпохи, притом, что текст песни звучит поразительно современно».
В те дни в «Whiskey» хаживала странная хипповая компания, своего рода секта. Администрация пускала их бесплатно, потому что они добавляли веселья в обстановку. Их лидера звали Вито, это был сорокалетний бородатый скульптор, и с ним его эффектная, и весьма кокетливая жена, Сью. Карл, его закадычный дружок, тоже слегка староватый, как для сцены, носил красно-зеленое трико в облипку и бархатный плащ с капюшоном. Hollywood Cheap, несостоявшийся актер. Кажется, никто понятия не имел, чем занимается Карл в дневное время. Они появлялись, как вампиры, живущие только в ночи.
Еще одной достопримечательностью этой тусовки была дочь Эррола Флинна, Рори Флинн, высокая, стройная и очень красивая. Он всегда приходила в белых, полупрозрачных одеяниях, как в неглиже. Я подозревал, что межу ней и Робби что то есть, но в ответ на мои вопросы Робби только похабно ухмылялся. В «секте» Вито было человек двадцать. Когда мы играли, они выходили под сцену и исполняли театрализованный импровизированный танец-пантомиму, для каждой песни – свой.
Они ходили только на те группы, которые считали лучшими – «Love», «Birds» и еще пара-тройка других. Когда они начали приходить на наши выступления, это было воспринято как хороший знак. Было здорово иметь таких танцоров, которые были «внутри» музыки, плюс – они шокировали всяких цивилов в костюмчиках-с-галстучками. Все вместе воспринималось как некое сугубо наше, особое действо. Их пляски вдохновляли меня и порой помогали находить новые ритмические ходы. Когда мы играли наши самые сложные вещи, например, «The End», они просто останавливались и смотрели на Джима. Они, похоже, не замечали, что я подыгрывал их реакциям, но именно в те вечера я развил свою технику «подкачки» дикого пения Джима чем-то вроде шаманских ритмов. Я весьма гордился своим новоприобретенным могуществом, и с нетерпением ждал встречи с новыми восприимчивыми аудиториями, которые явятся, чтобы оттянуться и протащиться под нашу вопиюще-примитивную музыку.
Давай сотворим это, бейби, пока мы в расцвете
Соберемся все вместе еще один раз
Из вечера в вечер толпа становились все больше, и народ приходил все более обкуренный, а у нас по-прежнему не было контракта с фирмой грамзаписи. «Коламбия» официально отказалась сотрудничать с нами, и Биллли Джеймс сказал, что, к сожалению, ничем не может нам помочь. Очень мило, как для менеджера. Несколько компаний присылало своих представителей поглядеть на наши выступления, но дальше этого дело не продвинулось. Ронни Харран предложила нам подписать с ней менеджерский контракт, как это сделали «Love», но даже Джим считал, что она слишком региональный деятель, чтобы суметь продвинуть группу на общенациональном уровне.
Чарли Грин и Брайан Стоун, бывшие менеджеры Сонни и Шер, тоже хотели подписать с нами контракт, но они забирали себе 75% процентов всех доходов «Buffalo Springfield», включая авторские и издательские. Мы считали, что для издателя брать больше 50% - аморально, что это старый подход - выпивать из музыкантов всю кровь. Нил Янг стал моим соседом год спустя, когда он ушел из «Springfield», и он рассказал мне, что на покупку дома в Топанга Каньон у него ушло сорок штук – все, что он заработал в группе. Он должен был заработать больше.
«Френк Заппа хотел продюсировать нас, - вспоминает Робби. – Терри Мелчер («Birds») тоже хотел продюсировать нас, но нам не нужен был продюсер. Нам был нужен лейбл».
Наконец, некий реальный интерес к нам проявила фирма «Elektra Records», благодаря Артуру Ли из «Love», который посоветовал им присмотреться к нам повнимательней. Хозяином фирмы был Жак Хольцман, долговязый, тощий очкарик. Он несколько раз приезжал на наши концерты и говорил с нами на тему контракта. Жак был самоуверен и вел себя вполне профессионально. Он начал свою карьеру, разъезжая на мотоцикле, с портативным магнитофоном «Nagra» и записывая этнические фолк-группы типа Дейва Ван Ронка, Джоффа Малдура и «Кёрнер, Рей и Гловер». Мы зауважали его за это.
На момент начала наших переговоров «Электра» еще была маленькой компанией, по сравнению с большими дистрибьютерами типа «Кэпитол» или «Коламбии». «Электра» занималась изданием дисков фолк-исполнителей, например, Джуди Коллинз, а в последнее занялись и рок-группами, «Paul Butterfield» и «Love». Можно было рассчитывать на их хороший музыкальный вкус, как фолк-лейбла, и при том они были достаточно маленькими, чтобы мы не затерялись в общей колоде. В этом был определенный плюс. Единственное, что нас беспокоило – хватит ли их возможностей, чтобы раскрутить группу в масштабах страны.
Мы помедлили с ответом, продолжая работать как хаус-бенд в «Whiskey», но более заманчивых предложений не поступило. В итоге мы согласились подписать договор с «Электра»: на один год и на один альбом, с оговоренной возможностью продления еще на два года - и пять тысяч долларов авансом.
Наконец-то мы могли прикупить кое-что из приличного оборудования!
«Elektra Records» взяла нам билеты на самолет до Нью-Йорка, на церемонию официального оформления нашего контракта, и заодно они договорились о нашем выступлении с одним из тамошних клубов.
***
…Джим, ты помнишь, как мы нервничали перед нашим первым визитом в Готэм-Сити? В самолете Рей напевал старый блюз Джимми Рида: «Go’n to New Yark, get on a New Yark quiz-show» (Еду в Нью-Йорк, попал на нью-йоркскую теле-викторину). Хенри Гудзон Отель, ясное дело, оказался еще той дырой. Клоповник на углу 57-й и 8-й. Тебе ведь так нравился Макс Финк, наш новый адвокат, который посоветовал нам эту гостиницу? Твой земляк, с Юга. Он знал хозяина отеля, так что мы наивно полагали, что по знакомству будем жить на шару, или по крайней мере, с большой скидкой. Мы стали поумнее, когда вернулись в Эл.Эй., верно? После того, как нам показали номера, мы с Реем и Дороти отправились на нашу первую прогулку по Нью-Йорку. Робби пошел спать, а где, интересно, был ты? Мы чувствовали энергию города, она перла на нас со всех сторон прямо через стены отеля, и мы не могли усидеть дома. Признаюсь, мне было страшновато. Я тогда понял, о чем пели "Beach Boys" в своей песенке: “Нью-Йорк – одинокий город, когда ты единственный сёрфер на всю округу». Закрадывалась мысль, что тут, пожалуй, сложняк выжить, если дела твои плохи. Мы ведь научились любить Нью-Йорк, да? И они полюбили нас. Наша лучшая публика была на Манхеттене. Рей, Дороти и я, мы шли на Таймс Сквер той ночью, и из кафе-грилей в полу-подвальчиках вылетали клубы пара и доносился шум голосов. Скажи, ну куда ты делся? Ты пропустил такой джаз! Мы направлялись в Метрополь, где в пятидесятых играли Чарли Паркер с Майлзом Девисом. Когда мы подходили к клубу, то увидели толпу перед входом, а затем – афишу, на которой было написано: «Диззи Гиллеспи»! Мы заглянули в окно, затененное голубым, и там, прямо перед стеклом, танцевала гоу-гоу гёрл в бикини. А дальше, в глубине зала, мы разглядели самого Диззи, раздувающего щеки, как гротескная лягушка, чтобы затем выдохнуть и заиграть со всей мощью на своей странной трубе…
На церемонии подписания контракта наш новый продюсер с «Электра Рекордз», Пол Ротшильд, пригласил нас на ужин. Так что на следующий вечер Пол перевез нас на ту сторону Гудзона, в Нью Джерси, к себе домой. Там Джим, в своем репертуаре, напился в стельку и после ужина стал приставать к жене Пола, что-то тихо и сексуально шепча ей на ушко и нежно пробегая рукой по ее волосам. Пол постарался обратить все в шутку, как будто ему было все равно, но все в комнате почувствовали себя жутко неловко. Неделю спустя Пол сказал, что все было окей, потому что у него с женой «открытый брак».
События той ночью развивались чем дальше, тем хуже, когда Ротшильд повез нас обратно в отель. Джим начал хватать его за волосы, мешая вести машину. Пол попытался его оттолкнуть, и машину сильно занесло.
- Кончай, Джим! – заорал, наконец, Пол. Но Джим только рассмеялся, словно это была дружеская шутка. Он реально ставил под угрозу нашу безопасность, и я обозлился и перепугался. Наш лидер-вокалист очередной раз демонстрировал свою нестабильность, вынося свой сценический образ слишком далеко за пределы сцены. Может, он прикалывался? Или мы только что подписали договор о записи диска, имея психопата в составе группы?
Прежде, чем я успел оценить всю философскую сторону ситуации, Джим переключился на Рея. Он дернул его за волосы с такой силой, что вполне мог вырвать клок с корнями, но Рей только шутливо журил его, пока мы подъезжали к отелю.
Мы закинули руки Джима себе на плечи и завели его в лифт, а затем протащили по коридору до номера. Как только мы его отпустили, он немедленно содрал с себя всю одежду и голый вылез через окно на карниз. На высоте десяти этажей над Манхеттеном он принялся душераздирающе завывать, словно привидение-банши.
Мы с Робби и Реем увещевали, угрожали, стебали – короче, делали все, лишь бы заставить его слезть с окна. Что он, наконец, и сделал – и тут же облапил Робби и повалил на кровать, бороться. Мы с Реем растащили их, после чего все втроем немедленно ретировались в коридор и прикрыли за собой дверь. Мы постояли в коридоре, чтобы удостовериться, что он угомонился. Было подозрительно тихо, на основании чего Рей заключил, что дело нечисто, и надо зайти, проверить. Он скользнул в комнату, мы остались снаружи, прислушиваясь. Было слышно, как Джим по телефону уговаривает дежурную подняться к нему в номер. Рей попросил его повесить трубку, затем что-то упало и разбилось, затем раздался звук льющейся воды.
- О, нет, Джим, пожалуйста, не надо, Джим, нет!..
Когда мы, наконец, отправились по номерам, Рей рассказал, что Джим упал на лампу, затем встал и обмотался шнуром с обломками. Затем он стал мочиться на ковер.
- И что же нам делать? – спросил я.
- Ну, по крайней мере теперь Ротшильд знает, с кем связался, - сказал Робби.
***
На следующий день, когда мы добирались в клуб на наш концерт, мое настроение улучшилось. Я начал осваиваться в Большом Яблоке, и это придавало мне уверенности. Я сошел с тротуара на 57-й стрит, и решительно поднял руку, подзывая таксиста. Кеб остановился, в отличие от первых дней, когда такси проезжали мимо, не обращая на меня внимания. Разумеется, таксисты терпеть не могли «патлатых». Во мне уже появилось характерное нью-йоркское «don’t fuck with me», без которого в этом городе нельзя, и это срабатывало. На Верхнем Ист Сайд было людно, как всегда. Мы круто повернули на 59-ю и остановились под мостом.
Клуб «Ondine» был приятным местечком. Таковым его делали не узкие, как клозеты, гримерки, где можно было сесть на стул у одной стены и упереться ногами в противоположную. И не крошечная сцена. И уж точно не простецкий дизайн в морском стиле. Все дело было в людях, которые сюда ходили. Брэд Пирс, менеджер, сумел привлечь сюда самую стильную тусовку на Манхеттене. Уоррен Битти. Энди Уорхол. Энди явился на наш концерт со всей своей свитой, и они заняли большую круглую ложу прямо напротив сцены. Он решил выяснить, сможет ли Джим стать его одной из его «суперзвезд». (Его слова). Люди из окружения Энди смотрели на нас с благоговейным трепетом, точь-в-точь, как публика в нашем «Whiskey». Мы начали гипнотизировать Восточное побережье. Когда мы отыграли, Джим направился в ложу к Уорхолу. Я было подумал, не подсесть ли и мне к ним за стол, но Энди выглядел, как ходячий труп, так что я воздержался. Слава Богу, Джим не стал завязываться с Энди и его кино-андеграундом, Эди Седжвик и прочими, иначе, может статься, его жизнь оборвалась бы еще раньше.
Два вечера спустя, после нашего завершающего сета в «Ondine», мы с компанией прямо из клуба пошли на пати отмечать Хеловин. Вечером, в канун Дня Всех Святых, каждый уважающий себя житель Нью-Йорка отрывается по полной. Деток в костюмчиках скелетов, пристающих к прохожим с традиционным «trick-o-treating» (покажи фокус или угости) не так уж много, зато весь город в карнавальных костюмах. (Когда мы с Пегги – девушкой-гардеробщицей из клуба – заскочили в кафе по пути на вечеринку, официантка была одета в костюм монахини). Одолев пару ступенек, ведущих в квартиру на первом этаже, где была вечеринка, мы оказались в огромной черной комнате, полной персонажей, разодетых кто во что горазд. Один парень стоял на постаменте в углу, застыв в причудливой позе, как статуя. Ильдико, девушка из клуба, утверждавшая, что она родом из Трансильвании, подошла ко мне сказала, что «статуя» стоит неподвижно уже несколько часов. Очаровательная темнокожая девушка по имени Дэвон шепнула мне на ухо, что ей нужно кое о чем со мной поговорить. Я оглянулся вокруг, не стоит ли кто за спиной, затем снова обернулся к Дэвон, одетой в костюм кролика из «Плейбоя» и ткнул пальцем себе в грудь.
- Со мной?
Она хихикнула.
- Хочешь, пойдем к тебе в номер, вместе с моей подружкой? – сказала она, указав еще на одну темнокожую красотку. Мне не доводилось проводить время сразу с двумя черными девушками, как, впрочем, и с одной, и у меня возникло опасение, смогу ли я удовлетворить обеих. Я предложил ей распрощаться с подружкой и встретиться через час в гостинице.
Он согласилась и, что вам сказать, ребята, я разволновался. Она уловила мои внутренние колебания и спросила, в каком номере обитает Джим. Через час мне стало ясно, что она не вернется. Моя самоуверенность съежилась до подростковых размеров, когда до меня дошло, что меня использовали.
***
Рей, Дороти и я решили возвращаться в Эл.Эй. на машине, через всю страну, поглядеть на нее, пока не исчезла и не изменилась. С той поры, как «Стоунз» стали нашими героями, я мечтал воспользоваться советом, данным на их кавере известной песенки и «прошвырнуться по «Route 66».
Если хочешь на моторе гнать на Вест
Едь моим путем, это хайвей, это бест
Прошвырнись… по «Трассе 66»
К тому же мы были не прочь сэкономить деньжат.
Рей подкатил к дверям «Henry Hudson» на «Шевроле» 60-го года, который нужно было перегнать в Лос-Анджелес. За аренду денег не брали, только на бензин.
- Ничего тачка. Белая, хороший цвет… похожа на лоу-райдер, - пошутил я. – Багажник большой, сойдет.
Мы забросили вещи в багажник, и Рей вызвался первым сесть за руль. Переехав через Гудзон в Нью Джерси, мы направились на Запад.
Трасса вьется… от Чикаго… до Эл.Эй
Из конца в конец 2000 миль по ней
Прошвырнись… по «Route 66»
Пенсильвания была вся в зелени, множество рек, красота. Мы без конца болтали о перспективах группы.
- Редактор «Crowdaddy», Пол Вильямс, хорошо пишет, - сообщил Рей. – Он реально врубается в то, что мы делаем.
- А мне понравился Ричард Гольдштейн, из «Village Voice», - сказал я. – Остроумный дядька. Я тащусь, как он простебал «The End»: «Дорс противные, и их шкура зеленая». Прикольно.
- Похоже, в Нью-Йорке мы всем понравились, - тихо добавила Дороти.
- Да. Причем одновременно и критикам, и интеллектуалам, и хиповым малолеткам, - подытожил Рей.
Я призадумался, как высоко мы сможем взлететь. Рею хотелось, чтоб до самого неба. Он представлял себе Джима в Белом Доме. А себя видел государственным секретарем. Все эти фантазии меня забавляли, и одновременно чуть настораживали. А вдруг что и сбудется. Я подумал, что Джим слишком сумасшедший, даже для той популярности, которую он имеет сейчас! Мысль о том, что в его руках может оказаться побольше власти, меня пугала.