Тем временем Текла принесла ребенка матери. В эту минуту та больше не чувствовала себя больной. Она бросилась к сыну, обняла его обеими руками, омочила его головку слезами радости, вновь и вновь переспрашивая о том, не ушибся ли он. Эберхард был цел и невредим, но еще не оправился от испуга и выглядел очень бледным. Мать упала на колени, держа любимого ребенка на руках, и из глубины души воскликнула:
— О Боже, Ты снова подарил мне его. Я хочу воспитать его для Тебя!
Затем она поднялась с колен и, обессиленная, села на кровать, посадив мальчика себе на колени.
— Какой ты нехороший мальчик, Эберхард,— сказала она ему,— Какие же страдания причинил ты мне своей легкомысленностью! Сколько раз я предостерегала тебя от таких опасных выходок. Сколько раз говорила не подходить к колодцу, не приближаться к лошади, не влезать на деревья. И твое непослушание чуть не стоило тебе жизни. Что сказал бы твой отец, если бы я тебя лишилась?! Теперь будь послушнее, мой мальчик. Какое чудо, что Бог опять подарил тебя мне! Благодарность Богу, что Он спас тебя, послав Своего святого Ангела! А где же ангел, спасший тебя,— бедная угольщица? — спросила она, оглядываясь,— Ее нет здесь? Текла, пойди поищи ее и поскорее приведи сюда, чтобы я могла ее поблагодарить. Такой поступок не может остаться без вознаграждения.
Текла поспешила в привратницкую. Роза уже вернулась от отца и снова сидела у кроватки больной девочки, усердно работая спицами.
— Пошли,— сказала ей Текла,— ты должна подняться к милостивой госпоже. Радуйся, потому что ты наверняка получишь хорошее вознаграждение.
Когда Текла сказала о вознаграждении, Роза смутилась: она не хотела никаких подарков. Но, подумав о том, что, не приняв приглашения, она может огорчить счастливую мать и к тому же это будет невежливо, она последовала за Теклой.
Смущенная, с красными щеками вошла Роза в комнату хозяйки замка. Та сидела на кровати рядом с дремлющим мальчиком, но, увидев Розу, поспешила ей навстречу с распростертыми объятьями, не задумываясь о низком положении девушки. Нежно обняв ее, она сказала:
— О, моя доченька, как я должна быть тебе благодарна! Какой самоотверженный поступок ты совершила! Какое нескончаемое горе ты отвела от меня! Какую неописуемую радость доставила! Без тебя этот милый мальчик, так тихо спящий сейчас на кровати, лежал бы холодный и мертвый на дне колодца. Ты спасла от смерти моего сына и подарила его мне вновь. С этого момента ты будешь моей дочерью и во мне найдешь настоящую мать. С этой минуты ты всегда будешь со мной.
— А тебя,— строго, однако без вспышки гнева обратилась она к Текле,— тебя я больше не могу оставить у себя на службе. Ты плохо справилась с самой легкой обязанностью: никогда не выпускать детей из виду. А с этим прекрасно справляется каждая няня. Не подоспей на помощь Роза, ты могла бы стать не няней для детей, а детоубийцей. Сегодня я выплачу тебе заработанные за это время деньги, а завтра ты покинешь мой замок.
Текла, судорожно всхлипывая, просила о прощении и помиловании. Она упала на колени, убеждая хозяйку в том, что она, бедная сирота, не знает, куда ей идти, и что обязательно исправится.
Но Хильдегарда ответила:
— Ты мне часто обещала исправиться, но никогда не сдерживала свое слово. Больше я не могу положиться на тебя. И хотя мне нелегко выгнать тебя, но я не могу сделать тебе одолжение и подвергать своих детей постоянной смертельной опасности. Иди и там, где ты найдешь другую работу, будь более ответственной.
— Позвольте мне, милостивая госпожа, сказать слово в защиту Теклы,— вступилась смущенная Роза,— и не воспримите мое вмешательство как осуждение вашего решения. Вы, конечно, правы, что Текла допустила непростительную ошибку. Ее легкомыслие стало причиной вашего смертельного страха, доставило боль материнскому сердцу и могло стоить вашему сыну жизни. Но Текла, которая не допускала, что такое может произойти, теперь будет научена этим горьким опытом и больше никогда в жизни не будет столь легкомысленно поступать. К тому же разве Текла совершила только ошибку? Не старалась ли она изо всех сил исправить ее? Не помогала ли она, как вы и сами видели, спасти вашего сына, притом рискуя собственной жизнью. Правильно ли говорить сейчас только об ее ошибке и ни словом не упомянуть о ее верной помощи? Вы хотите безжалостно оттолкнуть и выгнать отсюда бедную девушку, проявившую свою верность в спасении вашего ребенка?
Милостивая госпожа, Бог только что услышал вашу молитву. Не отвергайте же в эту минуту просьбу и мольбу раскаивающегося человека! Бог явил вам Свою милость, проявите же и вы ее по отношению к ближнему. Бог подарил вам вашего любимого ребенка, так не лишайте же покинутую бедную сироту доброй приемной матери. Сам Бог прощает сироту, котораядействительно хочет исправиться, поэтому простите ее и вы. Бог дает вам прекрасную возможность на деле доказать Ему благодарность, простив Теклу и помиловав ее.
Ведь мы с Теклой можем радоваться о чудном спасении ребенка и вместе с вами проливать слезы радости. Хотите ли вы, самая счастливая сегодня женщина, быть той, которая из-за своей неумолимости сделает другого человека несчастным? Можете ли вы причинить Текле такие страдания тогда, когда слезы радости едва успели высохнуть на вашем лице? Не должны ли вы утереть своей нежной рукой ее слезы? Нет, вы благородная женщина и не можете так поступить.
Что касается меня, я не могу принять предложенное мне место. Я боюсь совершить грех, заняв место бедной служанки и построив свое счастье на чужой беде.
Госпожа Хильде гарда внимательно посмотрела на девушку, выдающую себя за простолюдинку.
— Не знаю,— с улыбкой заметила она,— чему я должна больше удивляться: твоему геройскому поступку или твоему благородному поведению. Кто же может устоять перед такой заступницей? Текла может оставаться на своем месте, но и ты должна быть со мной. Я тебя никуда не отпущу, прекрасная девчонка! - воскликнула она,- Сейчас у меня нет возможности сполна отблагодарить тебя, так как мой муж далеко и я в этом замке, как узница. Но я надеюсь, что вскоре настанеттот день, когда мой муж вернется домой, и тогда я смогу щедро вознаградить тебя. Но ты уже теперь оставь свою работу у привратницы. Отныне ты будешь моей дочерью, моей собеседницей, моей подругой. Я сейчас же велю переодеть тебя в лучшую одежду.
Роза была глубоко тронута словами госпожи, которая так любезно ее встретила и так великодушно простила раскаивающуюся Теклу. Она чувствовала искреннее уважение к этой женщине и потому с удовольствием бы осталась у нее. Но в то же время она думала о своем отце. Если она примет предложение, то больше не сможет так часто посещать его и ухаживать за ним. А рассказать о том, что она дочь Эдель- берта, девушка не отважилась.
Взвесив все обстоятельства, она сказала:
— Извините меня, милостивая госпожа, но я не могу принять ваше предложение, хотя очень признательна за ваше расположение. В глазах Божьих более ценно то доброе дело, за которое мы не получаем благодарности здесь на земле, а ожидаем награды на небесах. К тому же я настолько довольна моей нынешней работой, что не мечтаю ни о какой другой. Положение не облагораживает человека, его облагораживает то, как он исполняет свои обязанности и переносит трудности, возлагаемые на него занимаемым положением. У меня, как у прислуги тюремщика, есть возможность оказывать благодеяние заключенным. Я очень счастлива, оставаясь на своем месте, поэтому не делайте меня несчастной.
— Странная ты девушка,— задумчиво произнесла Хильдегарда,— я тебя не понимаю. Ты говоришь о том, что счастлива в своей темной привратницкой и несчастна рядом со мной. Это кажется мне непостижимым. Разве нет в моей власти ничего, чем я могла бы послужить тебе? Проси, что хочешь, и я обещаю, что если это возможно, твоя просьба будет исполнена.
— Тогда я ловлю вас на слове,— ответила Роза,— Пожалуйста, дайте мне время подумать, что я могу у вас попросить. Думаю, что вскоре вы сможете посодействовать моему большому счастью; пока же оставьте меня там, где я нахожусь. А сейчас простите меня, я должна идти, так как больше не могу оставлять больную дочь привратницы одну.
Она поклонилась благородной госпоже и быстро покинула комнату.
Роза разоблачена
Госпожа Хильдегарда фон Фихтенбург, супруга Кунериха, отличалась не только своим великодушием и мягкостью, но и мудростью. Она сразу же оценила благородство Розы и почувствовала к ней большое расположение. Искренне желая видеть эту девушку счастливой, она, однако, не могла понять ее поведение. Госпожа полагала, и не без основания, что в облике этой служанки есть нечто таинственное. Она сидела и, подперев голову рукою, долго размышляла над этим.
«Где научилась эта бедная дочь углежога так благородно вести себя? — спрашивала она вновь и вновь.— А ее умение выражать свои мысли?! Откуда у нее такие манеры держать себя? Уже по тому, как она входит в комнату, легко понять, что она получила хорошее воспитание. Она нисколько не смущалась, разговаривая со мной, как будто когда-то вращалась среди аристократии. Все это вызывает у меня недоумение. А ее героизм, рассудительность и присутствие духа невольно заставляют восхищаться ею.
Интересно, по какой же причине она не хочет быть постоянно при мне, хотя всякому понятно, что быть рядом со мной намного лучше? За этим непременно что-то кроется. Может быть, она что-то скрывает? Возможно, ей приходится хранить какую-то тайну, разоблачение которой повлекло бы за собой стыд и смущение? Не думаю, что это так, однако я должна поближе к ней присмотреться».
Хильдегарда тут же дала распоряжение старому управляющему замком, чтобы тот следил за каждым шагом Розы. Мужчина неукоснительно выполнял поручение госпожи, но результатом его слежки были громкие похвалы в адрес достойных дел Розы. Однако как-то утром исполнительный старик, смущаясь, сообщил госпоже, что поздно ночью, когда все в замке уже спали. Роза посещала в тюрьме вражеского рыцаря и провела у него несколько часов.
— Мне это кажется сомнительным и опасным,— пришел к выводу управляющий.— Эта угольщица навлечет на нас несчастье, если поможет рыцарю сбежать, а у столь смелой девушки достанет мужества сделать это. Правда, я должен признать, что не знаю, какой между ними состоялся сговор, мне не удалось это услышать. Я прислушивался у двери камеры, но так ничего и не услышал, кроме неразборчивого шепота.
Это произошло не потому, что Роза и Эдельберт говорили о чем-то тайном; просто честный управляющий был почти глухой.
Госпожу Фихтенбург несколько удивила эта новость.
— Эдельберт — наш злейший смертельный враг,— сказала она.— В этом не однажды уверял меня мой муж, когда я просила его не мучить этого бедного рыцаря. Да, Кунериху пришлось рассказать мне много плохого об Эдельберте, чтобы я не сомневалась в том, что этот человек весьма враждебно настроен против нас. Мне не нравится, что эта неизвестная девушка находится в таких близких взаимоотношениях с нашим злейшим врагом. Но прежде чем что-то решать, я должна сама их послушать.
Она приказала управляющему сразу же сообщить ей, как только он заметит, что Роза снова беседует с рыцарем, но ни в коем случае не рассказывать об этой истории обитателям замка. Сама же Хильдегарда ничуть не изменила свое отношение к Розе. Как и прежде, она встречала ее с неизменной добротой и не подавала повода заметить, что в чем-то ее подозревает.
Через несколько дней госпожа фон Фих- тенбург вышла с детьми в сад и пригласила Розу пойти прогуляться с ней. Она дружелюбно разговаривала с девушкой и подарила ей несколько ароматных персиков.
Этой же ночью, через час после заката солнца к госпоже прибежал запыхавшийся управляющий и с порога крикнул:
— Прямо сейчас, милостивая госпожа, Роза снова разговаривает с заключенным рыцарем. Теперь вы можете сами услышать, какой заговор готовят эти двое против вас и нашего господина.
Госпожа фон Фихтенбург накинула на себя темный плащ, чтобы никто из слуг не смог ее узнать, и поспешила к двери тюрьмы.
«Не очень похвально, что я туда иду,— говорила она себе, спускаясь в подземелье,— Подслушивать — низко и недостойно. Но я должна пойти на этот шаг, потому что искренне беспокоюсь о благополучии этой бедной девушки. К тому же нельзя терять из виду и собственное благополучие».
В камере горел свет и дверь была только прикрыта, поэтому Хильдегарда могла слышать каждое произнесенное слово. Она внимательно слушала все, о чем говорили Роза и Эдельберт.
— Персики превосходные,— сказал заключенный рыцарь,— это как раз тот же сорт персиков, который рос на дереве у стены башни в нашем саду. Они всегда были моим любимым лакомством. Какой у них приятный для глаз розовый цвет, ароматный и сильный запах, какие они нежные и сочные на вкус.
— Ах,— заметила Роза печально,— мне хочется плакать при виде этих персиков. О мой дорогой отец, если бы я смогла снова срывать те прекрасные фрукты в нашем саду и приносить их тебе в комнату в чистой, уложенной виноградными листьями корзиночке, как это было в прежние времена.
— Я благодарю Бога за то, что ты смогла принести мне и эти,— остановил ее Эдельберт,— Ты сказала, что в этом году дерево принесло только десять персиков и три из них милостивая госпожа дала тебе? Она очень, очень добра к тебе.
— Поэтому я постоянно думаю о том,— призналась Роза,— что должна ей как-то сказать, что я твоя дочь. Думаю, она умеет хранить тайны и у нее лучше всего получится упросить Кунериха, чтобы он подарил тебе свободу.
— Я так не думаю,- возразил Эдельберт,- Ты даже не представляешь, как он меня ненавидит. Возможно, сердце этой благосклонной женщины мягкое и нежное, как этот мягкий и нежный персик, но сердце Кунериха твердое, как персиковая косточка. Пытаясь раскусить ее, ты только сломаешь зубы.
— Но я все же думаю, что когда он узнает, как твоя дочь с Божьей помощью спасла его сыну жизнь, он не даст тебе умереть в тюрьме.
И если я брошусь к его ногам и буду умолять его, он тебя наверняка выслушает.
— О, не думай, что это так просто,— со вздохом произнес Эдельберт,— Я знаю его слишком хорошо. Если он даже и сочтет твой поступок, сделанный ради его сына, прекрасным и подумает о том, чтобы вознаградить тебя, он никогда не сможет решиться на то, чтобы отказаться от своей ненависти ко мне и признать свою неправоту. Этот корень слишком глубоко проник в его сердце. Скорее ты вырвешь дерево с корнем, чем искоренишь его ненависть!
— Но, дорогой отец, может быть, нам все- таки удастся убедить его, что ты, кого он лишил всего имущества, все же любишь его и благословляешь; что ты охотно сделал бы для него добро, что любишь его и всех его родных и относишься к ним так же, как и ко мне; что без твоего отцовского наставления я, возможно, не отреагировала бы так быстро на крик ребенка и не поспешила бы на помощь, чтобы спасти сына Кунериха. Ведь по сути именно ты являешься первопричиной этого спасения. Не размягчат ли все эти аргументы его сердце, как теплый весенний ветер — снег и лед. Не сможет ли это смягчить его?
— Возможно, это и произошло бы,— задумчиво ответил Эдельберт,— но только не по отношению ко мне. Однако сейчас, дорогая Роза, ничего не надо предпринимать. До тех пор пока он не вернется, я должен быть в тюрьме. Я не хотел бы, чтобы госпожа отпустила меня без его согласия, иначе она может очень дорого поплатиться за это. Даже если бы она просто выпустила меня из камеры и позволила свободно ходить по замку, мы не можем предсказать реакцию Кунериха. Подозрительный и враждебно настроенный человек способен совершить тысячу злых поступков. Дорогая Роза, не говори этой доброй женщине о том, что ты моя дочь. Опираясь на Божью помощь и поддержку, я хочу пока оставаться в тюрьме, чтобы не причинить страданий этой благородной женщине. В конечном итоге Бог Сам поставит все на свои места, поэтому достаточно сегодня говорить об этом.
Эдельберт и Роза сменили тему. Но Хиль- дегарда услышала достаточно, поэтому поспешила вернуться в свою комнату. Всю ночь она не могла сомкнуть глаз. В ее сердце смешались удивление, восхищение и боль.
«Эта бедная девушка, выдающая себя за дочь углежога,— думала она,— на самом деле благородного происхождения! Для того чтобы быть рядом со своим отцом, она надела это простое платье и обрекла себя на такую тяжелую работу. Те персики и другие угощения, которые я ей даю, она относит своему отцу. Из любви к нему она даже отказалась от лучшей участи, которую я ей предложила, и предпочла нести все тяжести ее нынешнего положения. Ах, какое же сердце у этого ребенка! О, как счастлива должна быть ее мать, если она еще жива! И эта девочка, дочь Эдельберта, которого мы держим в цепях в темнице, спасла моему сыну жизнь? И ее отец научил свою дочь так поступать? Какие же благородные мысли наполняют, должно быть, его сердце!»
Хильдегарда расплакалась.
«Нет,— сказала она твердо,— этот добрый, благородный человек должен быть на свободе. Он должен получить назад свой замок и все свое имущество. Такой замечательный отец и такая добрая дочь должны быть счастливы настолько, насколько они того заслуживают. О, если бы это было в моей власти, я тут же освободила бы его из заключения и вернула все то, что принадлежит ему! Уже этой ночью он мог бы покинуть свою мрачную камеру и на рассвете отправиться в Танненбург. Но, увы, это невозможно! Старый глухой управляющий замком, который считает, что женщина не имеет права голоса в государственных и военных делах, будет вдвойне глух к моему приказу. Он не отпустит Эдель- берта ни из камеры, ни тем более из замка. Наш управляющий в Танненбурге тоже не станет меня слушать и, крепче закрыв ворота перед Эдельбертом, будет обороняться от него, как от опасного врага. И мой муж, если услышит, что я прошу отдать Танненбург его заклятому врагу, не простит мне этого никогда в жизни.
Но все же там, где женщины не могут приказывать и принимать решения, они могут содействовать другим своим заступничеством. Как только мой муж вернется с войны, я попытаюсь разжалобить его своими слезами, просьбами и уговорами. И да поможет мне в этом Сам Господь!
Но как же я должна вести себя теперь с фрейлейн Розой? — размышляла она дальше,— Должна ли я признаться, что знаю, кто она такая? Должна ли я относиться к ней в соответствии с ее положением? Ведь она не имеет никакого отношения к распре между Кунерихом и Эдельбертом? Должна ли я одеть ее, как знатную госпожу, и обустроить для нее комнату в замке, и посадить ее за свой стол?
Но ведь это привлечет всеобщее внимание и вызовет в замке разные пересуды. Старый упрямый управляющий при поддержке своих военных товарищей никогда не допустит, чтобы Роза хоть словом обмолвилась со своим отцом. Он прикажет следить за ним строжайшим образом, и тогда о более снисходительном содержании в заключении не может быть и речи. Таким образом я лишь усилю страдания доброй девушки. Нет, нет, пока никто в замке не должен знать, что Роза — дочь Эдельберта.
Я сама тоже не буду говорить ей о том, что знаю ее тайну. Что это даст ей и ее отцу? И в какое затруднительное положение я сама себя поставлю. Лучшее, что я могу сделать для этой благородной девушки,— это не создавать шумиху, а тихо, чтобы никто ничего не заподозрил, делать для них добро в той мере, в какой это будет возможно. А разоблачение тайны оставлю до счастливого случая, который, я думаю, не за горами».