док, она записывала в специальную тетрадь эпизо-
ды из неправильного поведения одноклассников на
перемене, то есть когда их не видят учителя. Одну
такую запись я почему-то запомнил – «Поносов бе-
гает». Бедный Поносов, наверное, и не знал, что бе-
гать на перемене – нехорошо. Но Люся-то знала – и
все записывала! В общем, Люся выглядела вполне
заслуженной наградой родителям за непоседливую
и непослушную Наташу. Я был последним ребенком
родителей, а в смысле трудностей, которые им доста-
вил – средним. Не так спокоен и правилен, как Люся,
но и не так неуправляем как Наташа. Мое детство, ко-
нечно, отличалось от детства Наташи. Во-первых, -
сын. Отец очень хотел сына, и когда я родился – он
просто прыгал от счастья в прямом смысле. Соседи
потом рассказывали маме, что пока она была со мной
в роддоме, отец просто носился по этажам, делясь со
всеми своим счастьем. Счастье усиливалось еще и
тем, что вообще-то мама не хотела меня рожать и со-
биралась делать аборт. Но отец ее сумел уговорить – то
есть ему я обязан своей жизнью как минимум триж-
ды – с учетом того, что на войне он защищал и мое
право на жизнь. Мое первое воспоминание об отце –
как он оставил меня дома, а сам пошел в универси-
тет. Дома больше никого не было, и, похоже, это был
первый раз, когда я остался один. Не знаю, сколько
времени отец отсутствовал, но все это время я про-
сидел на диване, не сходя с места и ничего не делая.
Потом отец пришел и спросил – что я, так и просидел
все это время? Практическое воплощение своих пла-
нов моего развития отец начал со спорта. Он хотел,
чтобы я занимался спортом, и отдал меня в секцию
спортивной гимнастики, когда мне было всего 6 лет.
Примерно в 8-9 лет меня, как и моих сестер, отдали
в музыкальную школу. Примерно в 11-12 лет отец
отвел меня в их лабораторию в университете, чтобы
я обучился там премудростям радиоэлектроники.
Я не стал мастером спорта по гимнастике, хотя и за-
нимался ей много лет, музыкальную школу я бросил
через 3 года, свое радио-развитие я прекратил еще
быстрее. Отец учил меня фотографировать, и даже
подарил мне свой фотоаппарат «Москва-5» с объек-
тивом «гармошкой» - и я не стал никаким великим
фотографом и даже не полюбил это дело как хобби.
Я всегда впоследствии думал, что отец хотел от меня
во всех этих занятиях каких-то великих достижений,
а я его разочаровывал. Я всегда думал, например, что
мне разрешили бросить музыкальную школу только
потому, что я набрался смелости «стукнуть по столу
кулаком» и сказать «не пойду больше». Я действи-
тельно не любил музыкальную школу. Я ее ненави-
дел, особенно сольфеджио, несмотря на то, что его
у нас вела очень красивая женщина Ольга Яновна.
Но я был еще маленький, и не мог оценить этого до-
стоинства предмета, а никаких других достоинств
у него я не видел, пение по нотам вызывало у меня
стойкое отторжение. То же и с хором. Его у нас вела
Розита Андриановна. Она тоже была очень красивой
женщиной, и вдобавок к этому она была, наверное,
лучшим специалистом тогда в этом деле. Но даже
такая комбинация не смогла привить мне любовь к
занятию хоровым пением, и, выводя какую-нибудь
партию вторым голосом, я думал только о том, когда
же это закончится. Уроки по специальности (то есть
непосредственно игра на фортепьяно) мне тоже не
нравились, потому что мне не разрешали подбирать
то, что я хотел, а заставляли играть концерт Берко-
вича, из которого я запомнил только фамилию ком-
позитора. Так что любовь к музыке так и не пришла,
а развившаяся ненависть к ней была такого размера,
что я осмелился перечить отцу, и заявил, что больше
в музыкальную школу не пойду. Увидев такую мою
решительность, отец не стал настаивать на продол-
жении моей музыкальной карьеры. Так я полагал до
недавнего времени, и только совсем недавно я узнал
от мамы (вот как полезно писать книгу!), что на самом
деле отец и не думал меня заставлять, придержива-
ясь мнения, что если человек не хочет что-то делать,
то пусть лучше не делает, и что надо искать то, что
понравится. Я был разочарован несколько, потому
что до этого открытия полагал – и с гордостью иногда
рассказывал - что вот однажды так проявил свой ха-
рактер, что даже отец понял, что спорить бесполезно.
А он, оказывается, и не хотел. Он не ждал от меня вы-
соких спортивных результатов, он хотел, чтобы я был
хорошо развит физически. И вообще, он хотел разно-
стороннего моего развития, поэтому и обучал много-
му – вождению машины, фотографированию, домаш-
нему строительству и ремонту бытовой техники…
А я-то всегда думал, что отец ждет от меня боль-
ших достижений и разочарован их отсутствием, что
я не соответствую его высоким требованиям… И, воз-
можно, еще и поэтому – а, может, в первую очередь
поэтому – я избегал общения с ним. Наверное, надо
чаще – при любой возможности и по любому пово-
ду – подчеркивать достоинства своих детей, показы-
вать им свое восхищение и любовь... Может, это и
есть лучшая подготовка к тяжелой жизни. А может,
и жизнь тогда не окажется тяжелой…
В общем, воспитание наше проходило в направле-
нии обучения и исправления неправильного – и это,
похоже, было основным поводом для общения. Если
при этом вспомнить, что отец рос в семье, где его об-
щение с отцом происходило только во время воспита-
тельной порки, то и удивляться особо нечему. Кстати,
и в маминой семье тоже все было строго: мамин при-
емный отец (родной отец мамы умер, когда ей было
3 месяца, так что она его и не помнила) был директором
школы, мама – бухгалтером, они были очень скромны-
ми людьми и в то же время очень строгими со своими
детьми, и излишними нежностями их тоже не балова-
ли. Так что странно было бы ожидать этого и нам.
Отец очень заботился о том, чтобы мы не выросли
изнеженными и избалованными. Любой акт «бало-
вания» им пресекался – он часто по этому поводу
делал замечания, особенно своей маме – нашей ба-
бушке Еве. Она всегда - видимо, помня голод вой-
ны, - старалась нас накормить, в любой момент дава-
ла что-нибудь вкусненькое, никогда нас не ругала, не
заставляла ничего делать, всегда была с нами ласко-
ва – ну, то есть, по мнению отца, наносила непопра-
вимый ущерб воспитанию личности. Кстати, из всех
взрослых нашей семьи бабушка Ева была единствен-
ной, не имеющей не только высшего – вообще ника-
кого - образования, и специалистом в воспитании де-
тей она не была, правильных приемов воспитания не
знала – и запомнилась мне как человек – единствен-
ный! - рядом с которым мне всегда было спокойно…
Даже и не знаю, какой вывод из всего этого сде-
лать. Может, ну его к черту, это воспитание. Прос-
то разговаривать с детьми о том, что им интересно,
просто баловать их, просто делать каждый момент
жизни радостным и светлым, рассказывать им обо
всем, что знаешь, о себе…
Отец бы, например, да и мама тоже, так много ин-
тересного могли бы нам рассказать о себе, о своем
времени. Но никогда ничего подобного они нам не
рассказывали – все только дела, дела… Вот и оказа-
лись воспоминания о страшных воспитательных бе-
седах сильнее, чем о положительных моментах…
Более того – все это передается, так сказать, в сле-
дующие поколения. И мы – дети наших родителей –
такие же воспитатели. Тоже все воспитываем своих
детей в духе подготовки к тяжелой жизни… Откуда
вот это у нас? – а вот из того же воспитания… Мы все
перенимаем от родителей – а наши дети от нас. Но –
слава Богу! – жизнь не стоит на месте, и все посте-
пенно меняется. Я со своими старшими детьми (они
сейчас уже взрослые) в их детстве не особенно много
беседовал о своем прошлом, да и о них самих тоже
– но все-таки уже больше, чем мой отец. И они тоже
боялись меня, но уже не так, как мы своего отца.
А они, эти дети, со своими детьми уже совсем другие.
Аня, моя дочь, много общается со своим сыном, мно-
гое ему рассказывает. Про Максима, своего старше-
го сына, вообще не говорю – он уже совсем другой, и
его детям совершенно не угрожает никакой особый
«нервный напряг» от подготовки к «тяжелому буду-
щему взрослой жизни», а ждет их совершенно счас-
тливое детство. Да и я со своими младшими детьми
стараюсь вести себя по-другому. Получается далеко
не всегда – очень трудно перешагивать пороги, сфор-
мировавшиеся в детстве. Но я стараюсь. Стараюсь
меньше делать им замечаний и больше хвалить, ста-
раюсь, чтобы они чувствовали себя со мной спокой-
но. И перед сном беседую с ними о чем-нибудь инте-
ресном, а иногда пугаю их – им очень нравится, и они
всегда смеются. И я уже знаю, что вот эти бессмыс-
ленные и бесполезные вроде моменты запомнятся им
больше всего – как тарелка борща на двоих.
Моменты нашей жизни
В 1968 г. отца назначили заведующим кафедрой
педагогики и психологии. Примерно в это же время
у него случился его первый инфаркт, который, как
решили они с мамой, явился «звонком» о чрезмер-
но высоких нагрузках – отец никогда не жалел себя,
отдавался всему, что делал, полностью. Однако, этот
звонок мало что изменил, и отец продолжал работать
«на износ», пытаясь воплотить в жизнь как можно
больше из задуманного. А задумано было много, и
эти десять лет, что отец руководил кафедрой, стали
самым замечательным периодом его жизни, самым плодотворным и самым насыщенным разными собы-
тиями. Какими только направлениями в психологии
он не занимался! Он развернулся, что называется, «на
полную катушку». Точнее, они развернулись вместе
с мамой, которая тоже уже была и кандидатом наук,
и доцентом. Они охватили широчайший спектр пси-
хологических исследований и приложений и просто
передвинули психологию в Удмуртии на совершенно
иной уровень – уровень, достойный науки, а не толь-
ко популярного просвещения. И с тех пор наука пси-
хология развивается в Удмуртии именно как наука,
сохранились все заложенные родителями традиции,
приумножились новыми направлениями, новыми
кадрами. И это не мое и даже не мамино предположе-
ние. Сейчас, когда прошло уже больше 40 лет, и Уни-
верситет отмечал свое 80-летие, об этой роли роди-
телей в становлении науки психологии в Удмуртии
говорили открыто, в том числе и на самих психологи-
ческих кафедрах, которых теперь уже не только что
несколько кафедр, а аж целый институт! И мне очень
приятно, что там, в институте, висит барельеф, пос-
вященный отцу, а в университетском музее есть не-
мало материалов о родителях. Вряд ли кто-нибудь из
нас, их потомков, сможет похвастать таким следом в
истории хоть чего-нибудь. Отец занимался всем – от
применения психологии на производстве до судебно-
психологических экспертиз. Все, о чем думалось и
мечталось столько лет, вдруг получило возможность
воплощения – разве могло быть это упущено?! Этот
период жизни моих родителей известен многим – их
студентам, которых было невероятное количество,
преподавателям университета, руководителям пред-
приятий, которые пытались внедрять в свою работу
научные психологические методы, различным пар-
тийным руководителям, возглавлявшим и направ-
лявшим в то время все, в том числе и развитие психо-
логии, учителям и директорам школ, в которых под
руководством кафедры проходили практику студен-
ты и многим-многим другим, включая тех, кто прос-
то получил от моих родителей непосредственно пси-
хологическую помощь.
Это было то самое «будущее», к которому отец так
стремился, ради которого были все предыдущие слож-
ности и длительные разлуки, связанные с аспиранту-
рами и защитами диссертаций отца и мамы. Это как
раз было то «будущее», про которое отец рассказывал
маме в самые тяжелые моменты их жизни, которое
должно было вознаградить за весь предыдущий труд.
Конечно, все эти десять лет родители были погло-
щены работой как никогда, хотя и до этого были за-
няты, в основном, ей. Но в эти 10 лет развернулось
немало событий и в семье – ведь за 10 лет мы из детей
превратились во взрослых людей – так что и в этом
плане это была целая эпоха.
И кое-что из этой эпохи я уже помню сам, то есть
могу рассказать вполне ответственно. Хотя это кое-
что – далеко не полное последовательное воспомина-
ние, а просто некоторые отрывки, но которые, воз-
можно, дадут более полное представление о жизни и
личности отца.
Как я уже говорил, из всего, связанного с отцом,
крепче всего в моей памяти засели воспитательные
беседы на кухне. Хотя в жизни нашей было множест-
во других событий – в том числе и очень радостных и
приятных, и некоторые из них я тоже помню.
Например, я помню наши поездки за грибами.
Считалось, что за грибами надо ехать рано утром.
Почему – не знаю. Может, пока грибы еще свежие
и не раскисли на жарком солнце, а может, пока их
не разобрали другие грибники. А может, и по дру-
гой причине. Отец будил нас рано утром – часа в 4!,
и мы, наверное, не хотели вставать, но я запомнил,
что мне как раз нравилось вставать так рано – ведь
впереди был целый день счастья. Помню, что я очень
любил эти поездки. Да и не только я – все, конечно.
Ведь поездка за грибами – это не только само собира-
ние грибов (которое мы тоже все любили), но и (!) –
обед на расстеленном покрывале, где-то на поляне, у
реки или просто в лесу. Когда мама достает из сумок
термос, хлеб, и потом все, что приготовлено к обеду:
яйца, помидоры, огурцы, масло, соль в спичечном
коробке, бутерброды с сыром, а иногда даже кури-
ца или колбаса. Кажется, ничего уже не может быть
лучше. Но – может. Это вождение. Всегда, когда мы
куда-то выезжали из города, отец давал мне водить
машину. Вообще, отец очень любил машины, очень
любил быть за рулем и часто говорил «если бы не
инвалидность, я работал бы водителем». И я теперь
точно знаю почему, ведь я тоже люблю водить маши-
ну, и, уверен, по той же причине – это физическое
ощущение свободы, еще одна возможность делать то,
что хочешь – поехать туда, куда хочешь. Это ты ве-
дешь этот автомобиль, это ты определяешь, куда он
тебя везет, а не кто-то еще… А кроме того – и это, я
думаю, было не менее важно, - машина делала для
отца возможными длинные и долгие передвижения,
которые без нее были для него невозможны или му-
чительны – ведь боли в ноге не оставляли его никог-
да, а совсем даже минимальные пройденные рас-
стояния делали эти боли очень сильными. Вообще,
машины – это отдельная глава, такая отдельная со-
ставляющая жизни отца, и как мне кажется, весьма
значительная.
Первой машиной родителей была «Победа». Если
кто не помнит – это была одна из основных моделей
(а может и вообще единственная) легкового автомо-
биля – большая, кузов – из толстого железа. Однаж-
ды отец и еще трое преподавателей (у всех, между
прочим, по двое - трое детей!) ехали по Нылгинско-
му тракту для выбора территории под студенческий
спортивный лагерь. На обратном пути, нарушив пра-
вила, какой-то велосипедист оказался прямо на пути
«Победы», еще немного – и он был бы сбит. Отец свер-
нул в кювет, машина трижды перевернулась. Те, кто
потом видел, в каком состоянии была машина после
аварии (совершенно смятый со всех сторон кузов),
не могли поверить, что все люди в машине не толь-
ко остались живы, но и практически не пострадали!
Отец, правда, потерял сознание на какое-то время…
Но маме ничего не сказал, пришел домой с улыбкой,
в хорошем настроении (то есть, конечно, делал вид).
И уж потом рассказал о том, что случилось. Не сра-
зу рассказал, а, стараясь, как всегда, сберечь мами-
но спокойствие, постепенно, в стиле «Все хорошо,
прекрасная маркиза». В различных воспоминаниях,
в том числе и напечатанных, свидетели тех событий
описывают действия отца, как геройские – свернул
в кювет, чтобы не сбить велосипедиста! Я думаю, его
решение свернуть в кювет было нормальным реф-
лекторным действием, характерным для большинс-
тва водителей. Потому что на самом деле в этой си-
туации гораздо правильнее было сбить нарушившего
правила велосипедиста, чем угробить 4 невиновных
человек в «Победе» - отцов совершенно невинных
детей! Велосипедисту повезло – во-первых, думать
и выносить справедливый приговор было некогда,
и, во-вторых, у отца была отменная реакция… Всем
четверым в машине повезло тоже – перевернуться в
машине в кювет и остаться живыми и практически
невредимыми! Не повезло машине – но это был са-
мый удачный вариант. С тех пор отец всегда говорил,
что самое опасное на дороге – велосипедисты. И ког-
да много лет спустя он учил меня водить машину, он
всегда это повторял. Впоследствии я, хоть никогда и
не сталкивался в аварийных ситуациях с велосипе-
дистами, но точно так же повторял это своей дочери,
когда она училась водить машину. Причем повторял
не потому, что это мне говорил мой отец, а потому,
что был именно глубоко уверен – и до сих пор уве-
рен! - в том, что это так – настолько сильно было вли-
яние его слова. Кстати, отец и в этом обогнал свое
время: много лет спустя я прочитал в правилах до-
рожного движения Австралии (где дорожное движе-
ние организованно просто отменно!), что одна из на-
ибольших опасностей на дороге – велосипедист. Это
записано прямо в правилах - среди наиболее важных
советов водителям!
Второй машиной был Москвич-401, эту я уже не-
много помню, похожа на те, в которых ездил Штир-
лиц. Но я не помню никаких событий, связанных с
ней, если не считать того, что потом отец продал эту
машину нашему соседу Борису Ивановичу, и мы,
дети двора, подсыпали ему в бак песок, а также заты-
кали выхлопную трубу. А еще наш дворовый алкаш
Кутя, который каким-то чудом совмещал пьянство и
работу молотобойца на механическом заводе, возвра-
щаясь однажды домой после одного из этих занятий,
т.е. в любом случае находясь в подпитии, стал играть
с нами в футбол. И когда мяч закатился под эту ма-
шину Бориса Ивановича, Кутя просто приподнял ее
наполовину, чтобы мы могли его достать.
Третьей машиной был Запорожец-965. Такой гор-
батый маленький Запорожец, менее престижной
машиной была только «инвалидка» - некое подобие
коляски с мотоциклетным двигателем. Отцу этот За-
порожец дали то ли бесплатно, то ли без очереди – в
общем, как инвалиду войны. Кстати, более престиж-
ная модель тоже была только одна – Запорожец 966,
но ее инвалидам не давали, а может, давали, но не
всем, а выборочно. Конечно, еще были крутые ма-
шины – например, Волга ГАЗ-21 с оленем, застыв-
шим в прыжке на капоте, но это уже было из разряда
недосягаемого даже для воображения. Но каким-то
образом родителям удалось поставить дело так, что
мы никогда не вздыхали по поводу более престиж-
ных моделей, а очень радовались нашей маленькой
машинке. Я не знаю, что̒ родители для этого делали,
наверное, ничего, просто сами были такими – неза-
вистливыми, искренними… А может, и делали что-
то, но так, что мы этого не замечали – профессиона-
лы же. Но в любом случае, мы и взрослыми стали
точно такими же – совершенно избежавшими этого
чувства зависти, способного погубить в человеке все
самое хорошее. И в этом нам крупно повезло - в сегод-
няшней жизни поводов для зависти гораздо больше:
разница в материальном обеспечении людей гораздо
глубже, соблазны стать известным и влиятельным в
глазах окружающих легко овладевают людьми. Сто-
ит один раз попасться – и это станет целью всей жиз-
ни, затмив саму жизнь. Нам повезло с родителями.
Так вот, наш белый «Запорожец» я уже помню очень
хорошо, в первую очередь потому, что именно на нем
отец начал меня учить водить машину – а было мне
всего 7 лет! Для вождения я подкладывал под себя
подушку, поскольку иначе – даже в такой маленькой
машинке – я не видел дороги. Машинка наша была
с ручным управлением. Поскольку у отца не было
правой голени – вместо педали газа были такие ло-
пасти на руле (кстати, очень удобно), а вместо педали
тормоза – рычаг у правой руки. Я легко научился с
этим управляться. Во время вождения отец никогда
не повышал на меня голоса, даже если я ехал непра-
вильно. Он методично учил меня, например, не за-
езжать одновременно двумя колесами в выбоины, а
выбирать дорогу так, чтобы в выбоину одновремен-
но попадало только одно колесо. Если же попадали
два – машину сильно трясло. Но и в такие моменты
отец никогда меня не ругал, не выговаривал мне – он
меня учил. И научил – впоследствии я действитель-
но умел достаточно плавно проехать по самой коря-
вой дороге (какая, например, вела от шоссе к нашему
садовому участку). Сейчас мне уже не попадаются
такие дороги, но все равно приятно сознавать, что в
случае чего – я и это могу. Не помню, с какого воз-
раста отец начал привлекать меня к ремонту маши-
ны. Сам он возился с машиной часто. Во-первых, я
думаю, все машины тогда были такие, что в них все
время что-нибудь не работало. Во-вторых, отцу это
нравилось. В этом деле он также проявлял свою сме-
калку и находил нестандартные, но эффективные
решения. Я помню, что однажды появилась дыра в
крышке блока цилиндров. Неважно, что большинс-
тво не знает, что это такое – достаточно знать, что
эта крышка должна выдерживать сильное давление.
И вот каким-то образом в ней появилась дыра. Такую
дыру не заклеишь лейкопластырем. Все говорили
отцу, что придется покупать новую (то ли крышку,
то ли блок цилиндров, а может вообще машину – не
помню). Но отец был бы не он, если бы не нашел ре-
шение. Тогда только-только появился клей, называ-
емый «эпоксидная смола». Клей хороший, но не на-
столько прочный, чтобы им заклеить немаленькую
дыру, и чтобы он выдерживал давление. И тогда отец
«усилил» этот клей – он напилил железных опилок,
добавил их в этот клей и заклеил дыру. Я помню, как
все удивлялись, увидев, что это сработало. Кстати,
это было уже с «Москвичом» - нашей следующей и
последней для отца машиной. Эту машину родите-
ли купили, долго ожидая ее в очереди, хотя можно
было получить опять Запорожец без очереди. Но
отец хотел хорошую машину - и они ее купили! Под
руководством отца я тоже стал неплохо разбираться
в устройстве машины. Однажды, когда отца уже не
было, мне пришлось менять на нашем «Москвиче»
коробку передач. Я не просто сменил ее сам – я сде-
лал это один, и даже не подняв машину на домкрат.
Те, кто понимает в этом – оценят. Опять же, сейчас
это все уже не является необходимым, и все действия
по обслуживанию машин свелись к плановым поез-
дкам на техобслуживание. Я уверен, что большинс-
тво водителей не знают, как поменять колесо – какой
уж там самостоятельный ремонт. Да это сейчас и не
надо. Но приятно сознавать, что ты это можешь.
Возможно, у тех, кто понимает и помнит, что такое
сменить коробку передач, возникнет вопрос: а поче-
му я делал это один, что нельзя было позвать кого-
нибудь? И я отвечу – это, видимо, наследственное.
Отец страшно не любил обращаться за помощью и
старался все сделать сам, даже когда обращение за
помощью было вполне естественным и эффективным
шагом для решения задачи. Мама рассказывала, что
даже когда они, например, искали какой-нибудь ад-
рес в другом городе и не могли найти, ей стоило боль-
ших трудов уговорить отца спросить об этом прохо-
жих. Мало того, он и ей не давал этого делать – и
мама, конечно, не делала, понимая какой гнев это
вызовет. Откуда такое качество появилось – неизвес-
тно, но оно было у отца всегда. Мама рассказывала,
что еще в студенческие годы, когда они еще не были
с отцом вместе, но она уже заметила его, она отмеча-
ла, что отец никогда не хотел, чтобы ему помогали,
например, поднять упавший костыль – всегда хотел
справиться – и справлялся – сам! И сердился, если
кто-то настаивал на оказании ему помощи. По рас-
сказам мамы, это качество отца проявлялось во мно-
гих случаях, и я несколько таких случаев помню, а
один из них даже расскажу.
Дело было летом (зимой отец на машине и не ез-
дил – как, впрочем, многие в то время). Мы поехали
всей семьей в Сарапул – там жил мамин брат с семь-
ей. Дорога не дальняя – 60 км, по сегодняшним мер-
кам вообще не расстояние. Да и по тем временам - не
большое путешествие, уж точно без ночевки в пути.
По дороге обратно мы прокололи колесо. Каждый
нормальный водитель в то время был готов к такому
событию: во-первых, «поймать» на дороге гвоздь или
стекло было вполне вероятно, во-вторых, резина на
колесах у большинства была в таком состоянии («лы-
сая»), что ее легко можно было проткнуть гвоздем,
держа его в руке (что иногда некоторыми и делалось
в качестве развлечения или приветствия соседям).
Так что практически каждый водитель имел у себя
в багажнике необходимый набор. Наиболее опыт-
ные и бывалые, подходившие к делу основательно,
имели 3-х ступенчатую защиту: 1) запасное колесо,
которое можно поставить вместо проколотого – для
этого надо всего лишь поставить машину на домкрат,
снять колесо, поставить колесо, снять машину с дом-
крата, 2) запасную камеру (на случай, если «запас-
ка» уже дырявая), которой можно заменить проко-
лотую – для этого надо снятое колесо разбортовать,
т.е. снять покрышку с диска, достать камеру из-под
покрышки, вставить другую и забортовать колесо
обратно, 3) кусок резины и клей (на случай, если и
запасная камера тоже уже дырявая) – для заклеива-
ния дырки в камере. У нас был второй вариант – т.е.
надо было снимать колесо, разбортовывать его и на-
девать запасную камеру. В принципе – не бог весть
какое дело, я отцу не раз помогал в таком деле, да и
перебортовка была не новым делом для нас обоих.
Так что отец сказал маме и девочкам сходить погу-
лять по лесу на пол-часика, поискать грибы, а мы тут
за это время все сделаем. Отправил он их в лес вов-
се не потому, что нам нужны были грибы, а потому,
что отец не любил наблюдателей во время работы.
Наверное, это тоже наследственное – я тоже этого
не люблю, правда, послать всех в лес удается редко.
Приступив к работе по замене камеры, мы быстро
прошли первую часть - подняли машину на домкрат
и сняли колесо. Но разбортовка загнала нас в тупик:
резина прилипла, я бы сказал «прикипела» к диску,
и не хотела с него слезать. Чего мы только не делали:
в разных комбинациях и последовательностях встав-
ляли длинную и короткую «монтажки», подклады-
вали какие-то найденные на земле палки, я вставал
по указанию отца на резину, но моего веса было явно
не достаточно, и это никак не помогало. С такой си-
туацией мы раньше не сталкивались, и понятия не
имели что делать. Мама с девочками давно уже вер-
нулись из леса. Мама уже несколько раз предлагала
поесть (что-то с собой было), но отец говорил, что не
надо – скоро поедем. Через некоторое время отец уже