мог бы вспомнить о своей фронтовой жизни, а мне так
приятно было бы слушать тебя. Как мне не хватает тебя. У
меня всегда миллион новостей, которые непременно нуж-
но выложить… Ты не такой – тебе легче. Завтра мы будем
говорить! Хоть 10 мин. общения - это тоже счастье для нас!
А потом опять писать-писать… Ты сейчас над английским?
Павлук, быстрей начинай с диссертацией, не забывай –
она цель, остальное - между делом»
«Где записать» - вчера не зашла на почту! - не успевала
на собрание. А кружки совсем заброшены, моё «толкание»
не помогает… Сегодня на лекции об идеомоторном акте
рассказывала – сенсация!»
«Подумай, Анёк, прихожу в школу, а завуч гово-
рит, что уроков у меня не будет - весь класс «само-
освободил» себя от последних 3х уроков, сбежали
сорванцы! До моего 6-го урока ещё час. Я сказал,
что категорически против срыва – урок должен
состояться – надо вызвать учеников! У классного
руководителя этого класса безнадёжное отноше-
ние - дисциплина ужасная на всех уроках. Я такого
не допускаю. Строгость считаю непременной и со-
единённой с надеждой, любовью. На урок собралось
большинство, провёл!
….«Павлук мой, получила сегодня фото и одно посылаю
тебе - посмотри, какая я страшная у тебя, какая-то старая,
криворотая. Не превратилась я в цветущую девушку, какая-
то измождённая. Посмотри и увидишь, что не стоит так ску-
чать… Но знаю, что и такую ты меня будешь любить…Сей-
час буду готовить «Воображение», как уложить в 1 час? От
Иосифа (Иосиф Палей – муж той самой Тоси, тоже,
как и отец, ученик Ананьева и Мерлина. Позднее
он сумел вернуться в Ленинград и стал известным
ученым) лекций нет. Буду по-своему. Может это и лучше - у
него высокая теория, для моих студентов – абстракция, им
хочется конкретики, ближе к жизни.
Как мы хорошо поговорили! Настроение - боевое!
А психология у меня не выходит из головы, себя тоже ищу
в ней. Хорошо, что я не изучала медицину - заболела бы
всеми болезнями.
Лекции проходят прилично. Вот только студенты не
соглашаются, что в сновидениях только прошлый опыт.
Я пошла за Ананьевым и включила сновидения в «Пред-
ставления», а ведь в них больше воображения!.. Всё меч-
таю, какое это будет счастье, когда мы будем вместе! Це-
лую- целую, люблю. Твоя.»…
«… Из твоих писем я вижу, что нам необходимо жить
вместе не только потому, что мне бывает невыносимо без
тебя, но - и это главное - ты без меня не умеешь следить за
своим здоровьем! Почему у тебя столько дел, не имеющих
никакого отношения к аспирантуре? Особенно - агита-
тор - ежедневно ты занимаешься выборами! Бегаешь для
этого по домам. Я уверена - никто так не делает. Ты такой
худющий, глаза воспалённые, некогда поесть, а спишь 6
часов, а тебе надо минимум 8! Ты дождёшься - я напишу
в ваш институт! И Ананьеву! Все сны о тебе тревожные,
не в радость эти свидания. Пишу «Речь», объясни мне 2ую
сигнальную систему, казалось, знаю, но не для студентов.
И ещё - как сделать переход от «Личности» к «Психичес-
ким процессам»?... Звучит ария Роберта, помнишь вмес-
те слушали в «Большом»! Когда звучит любимая музыка, у
меня лучше пишется. Лекции пока получаются и всё лучше
контакт с аудиторией - вопросов больше! Всё-таки, хоть
маленький, прогресс. Целый день - дома: температура,
горло, насморк, голова. Тяжело в одиночестве, но - ради
здоровья - бери пример!... Павлик, со следующей стипен-
дии тебе надо рубашку купить. Умоляю - чтобы ты был кра-
сивым, аккуратным!
Почти все следующее лето – 1951 года – они про-
вели вместе, были в Ленинграде, ездили к маминым
родителям в Гжатск, а осенью отец еще был в Сык-
тывкаре и работал там целый месяц вместе с мамой.
Результатом столь плотного сотрудничества - кро-
ме профессиональных достижений, конечно – ста-
ло рождение их дочери Наташи, моей старшей сес-
тры. Мама родила ее в Ленинграде 25 апреля 1952
года, она специально приехала туда к родам, чтобы
отец и его мама, моя бабушка Ева, могли помогать.
После этого мама вместе с Наташей уехала снова в
Сыктывкар – то есть опять по этой сложной дороге с
пересадками (с трудом все это можно представить!).
Там деревянный чемодан, который отец в свое время
тащил по льду через реку, стал для Наташи ее пер-
вой кроваткой. Расскажу, кстати, о том, как Наташе
было выбрано имя. Наташей звали мамину младшую
сестру, мою тетю, которая была удивительным и пре-
красным человеком, открытая, честная, высочай-
шей порядочности личность, после ее смерти мама
написала книгу «Наташа, девочка из Гжатска» - за-
мечательная книга, которой зачитывались даже те,
кто совсем тетю Наташу не знал. Так вот, тетя Ната-
ша очень радовалась маминому выбору, а отец очень
радовался, что у мамы такая сестра – они всегда ра-
довались друг другу и были настоящими друзьями.
Иногда они встречались – то у родителей в Гжатске,
то в Лениниграде. Однажды они встретились в Мос-
кве, каждый куда-то ехал: тетя Наташа в Гжатск, а
отец – в Ленинград. Перед отправлением поезда они
сидели на вокзале и разговаривали, и мечтали о бу-
дущем, которое, конечно же, всегда представлялось
светлым. Они заговорили о детях – кто сколько хо-
чет иметь детей. И тут они договорились до того, что
отец назовет свою первую дочь Наташей, а тетя На-
таша своего первого сына – Павлом. Вот так их и на-
звали – задолго до их рождения. Так что у меня есть
старшая сестра Наташа и старший двоюродный брат
Павел, который родился в феврале 1958 года в Пра-
ге. Вообще в нашей родне все очень уважают моих
родителей и называют в их честь своих детей. Так
что у нас кроме моего отца есть еще 3 Павла, а кроме
мамы – еще 3 Ани.
«… Эни, что-то ты иногда очень уж восхваляешь
меня - прямо неудобно я себя чувствую. Это, конеч-
но, по сравнению с тамошними мужчинами. Так
ты пиши всё, что о них знаешь - я очень хочу знать
о людях, с которыми ты работаешь, с которыми
приходится сталкиваться... Целую мою любимую
девочку! Береги себя! Твой Павел. »
Отец никогда не ревновал маму к другим мужчи-
нам – я думаю, это результат его собственной уве-
ренности в себе и в маме. И все же к этому вопросу
относился серьезно – правда, в другом, совершенно
неожиданном контексте. Приведу письмо, которое
отец написал маме в ответ на ее письмо о том, что она
ехала в машине, и какой-то попутчик обнял ее, что-
бы ей не было холодно. Рассуждения отца по этому
поводу, думаю, будут интересны всем, а тем, кто хо-
рошо знал отца – наверняка будет приятно еще раз
встретиться с его мыслями, с его логикой и прямо-
той – чертами, по которым его легко узнать.
Здравствуй, Му! Наконец-то получил от тебя
письмо из Сыктывкара. Очень рад, что ты хорошо
доехала и что тебя почти не тошнило. А еще боль-
ше рад, что ты еще ни разу не плакала, хотя – я
знаю это – тебе и тяжело. Но, родная моя, как бы
тебе ни было тяжело, ты все же держись так и
дальше – ведь, как-никак, а эмоциональная теория
Ланге кое-какие основания имеет. Анечка, а то, что
ты доехала одна, то это тоже неплохо – я тебе пи-
сал уже об этом. Ну, а насчет того, что Иван Фе-
дорович обнял тебя на машине и что ты благодаря
этому не простудилась, то я против этого ничего
не могу сказать, т.к. знаю, что ты в это время ду-
мала только о том, чтобы не простудиться, а не о
том, как я посмотрю на это – или, если ты и дума-
ла обо мне, то, наверное, считала, что и я посмот-
рю на это так же как и ты, т.е. что и для меня са-
мое важное – чтобы ты не простудилась. Но это не
так, Эни. Во-первых, ты должна иметь в виду, что
я – твой муж, и для меня органически непереваримо,
чтобы мужские нечистые руки (а когда мужчина об-
нимает женщину, то, для чего бы это ни делалось,
руки в это время у него грязные всегда) обнимали
дорогое мне тело моей дорогой жены. В этом отно-
шении мне как мужу безразлично, целует ли тебя
мужчина, обнимает ли, или даже просто пожимает
за руку (и в таких даже случаях нередко, что рука
мужчины грязная) – для меня все это непереваримо.
Даже больше того: один грязный взгляд на тебя со
стороны мужчины может заставить меня сказать
ему что-либо грубое. Отчего это - не знаю, может
быть от того, что во всех этих случаях в той или
иной степени оскорбляется мое чувство полного
обладания тобой – как твоей душой, так и твоим
телом. Но отчего бы это ни было, это присуще всем
любящим мужчинам. Но если бы все это касалось
меня только лишь в этом смысле, то я бы даже сам
посоветовал тебе пойти на это (ну, скажем, если
бы вопрос стоял между твоей жизнью и поцелуем
и если бы этот вопрос касался меня только лишь в
том смысле, о котором я выше говорил). Но, ведь, все
это имеет еще и другую сторону, Эни. Дело в том,
что я представляю тебя слишком строгой и принци-
пиальной в этом отношении (Эни, мы ведь откро-
венны – верно?) и за это-то тебя я особенно люблю.
И, мне кажется, я в этом отношении в тебе не оши-
баюсь – за это говорит уже то, что тебя каким-то
образом волнует то, на что другая женщина вообще
не обратила бы внимания как на пустяк, о котором
не стоит и думать. В самом деле, Эни, в принципе,
какая разница между женщиной, благосклонно поз-
воляющей мужчинам некоторые вольности ради
кокетства и тобой, позволившей себя обнять ради
здоровья? Ведь, в обоих этих случаях, женщина спе-
кулирует своей способностью привлекать мужчин,
и в обоих этих случаях цель спекуляции – личная
выгода: в первом случае женщина благодаря этой
спекуляции получает удовлетворение своему женс-
кому (но дешевого пошиба – кокетство) тщеславию,
во втором случае такая спекуляция дает женщине
возможность сохранить здоровье. Му, ты извини
меня, что я говорю так резко – это для точности.
Вот если бы ты думала, что Иван Федорович обни-
мает тебя с целью сохранить твое здоровье, тогда
бы тут никакой спекуляции не было. Но ведь ты же
знала, что это не так, что забота о здоровье для
тебя является причиной, а для него всего-навсего
поводом. Понимаешь, Эни, мне кажется, что ты
поступила нечестно по отношению к своей совести,
пошла на компромисс. Вот в этом смысле я предпо-
чел бы видеть тебя простуженной, чем спасшейся
от простуды таким нечестным способом – путем
компромисса со своей совестью. Кроме того, Эни, та-
кого рода случаи вселяют мужчинам большую уве-
ренность, толкающую их на некоторые вольности
впоследствии. Правда, в нашем случае вопрос так
не стоит, т.к. вы с Ив.Фед. незнакомы. Но я все это
говорю для будущего – мало ли какие случаи нам еще
предстоят.
Му, ты извини, уж, меня за то, как и что я тебе
здесь наговорил – просто я высказал свою точку зре-
ния (ты же меня об этом просила). Я уверен, что и
у тебя такая же точка зрения. И вот, самое глав-
ное, что мне не нравится во всей этой истории, это
то, что ты, имея такую же точку зрения, изменила
ей, пошла на компромисс. Правда, компромисс здесь
был очень маленького масштаба (действительно,
Ив.Фед. обнимал тебя через пальто, на холоде и т.п.
– так ты могла в то время уговаривать себя). Но
принципам человек начинает изменять не сразу, а
именно с таких маленьких отклонений от них. Уве-
рен: еще несколько таких случаев – и ты уже легко
будешь смотреть на все это, т.е. приравняешься в
этом отношении ко взглядам большинства жен-
щин. А вот этого то как раз я и не хочу, т.к. привык
знать тебя в этом отношении стоящей выше боль-
шинства женщин и хочу знать тебя такою всегда.
Вот почему я так много написал по поводу этого
случая. И ты меня поэтому извинишь за резкость,
Эни.
Ну, вот, Му, испорчу, наверное, тебе настрое-
ние – вечно у меня так. До свидания, my dear, креп-
ко тебя целую. Павел. 12.2.51. 18-00
Моя жена Ирина, которая временами констатиру-
ет, что я могу из всякой мелочи путем своих глубоко
запутанных размышлений свить настоящую угро-
зу или трагедию, прочитав это письмо, поставила
мне диагноз: «это наследственное». Ну и отлично.
Я рад, что у меня такая наследственность. Потому
что это письмо отца я воспринимаю, как настоящую
заботу о друге, о том, чтобы друг (в данном случае –
мама) не попался на эти коварные штучки жизни. И
тот факт, что в маме можно быть абсолютно уверен-
ным, только еще раз подтверждает это – ведь тех,
кого любишь, стремишься оградить от всех угроз,
даже самых маловероятных. «Принципам человек
начинает изменять не сразу, а именно с таких ма-
леньких отклонений от них». И с этим я тоже абсо-
лютно согласен.
Мама провела в Сыктывкаре 3 года. Отец закончил
аспирантуру. Они прошли этот необходимый и слож-
ный этап и теперь радовались возможности быть все
время вместе. Правда, им предстояла еще одна дли-
тельная разлука, но тогда они об этом не знали.
Из маминых воспоминаний: «Всё больше убеж-
даюсь, что 3х летняя жизнь в разлуке (в Сыктыв-
каре) была для нас, для МЕНЯ судьбоносной: моя
«вяло текущая супружеская любовь» (я – человек
привычек) превратилась в СТРАСТЬ, в осознанное
чувство невозможности жить без ПЛ!! ….Тогда
впервые открылись (особенно для меня) мои спо-
собности любить.»
Ижевск, начало
Отец закончил аспирантуру и был направлен в
Ижевск, на кафедру педагогики и психологии УГПИ
(Удмуртский государственный педагогический ин-
ститут, теперь – Удмуртский университет). Мама к
тому времени закончила работу в Сыктывкаре, и они
с отцом в августе 1953 г. поехали в Ижевск, где им
и предстояло провести всю свою жизнь, хотя тогда
они, конечно, этого не предполагали.
Ижевск, а точнее, институт, встретил их не очень
приветливо. Сойдя с поезда на вокзале, отец с мамой
отправились прямо в институт. Собственно, им боль-
ше и некуда было идти – они никого не знали в этом
городе. Ижевск произвел на них ужасающее впечат-
ление – грязь, деревянные покосившиеся, вросшие в
землю дома, мрачные улицы, мрачные люди. Зрели-
ще было не самое приятное, особенно после Ленингра-
да. Но зато они были вместе, и это было на всю жизнь,
так что даже вид города не сильно их напугал.
Придя в институт, который в то время размещался
в единственном корпусе (впоследствии – корпус №2
Университета) и был единственным в округе кирпич-
ным зданием, отец с мамой направились к директо-
ру и ожидали вызова в приемной. Через некоторое
время секретарь пригласила их войти. Директором
тогда был М.П. Бабин. Он вызвал своего заместите-
ля по хозчасти и сказал: «Вот приехал к нам моло-
дой специалист - как вы его разместите?» На что тот
ответил, что никакого жилья у него нет для специ-
алистов, и общежития тоже нет. Есть только адреса
частных квартир. Бабин говорит: ну дайте им, пусть
идут и ищут. Вот такой был прием. Молодой специ-
алист, без 5 минут кандидат наук (а тогда кандидат
наук был, наверное, большей редкостью в вузе, чем
сейчас академик), инвалид войны, впервые в горо-
де, приехал по распределению, только что с поез-
да – и пожалуйста, иди и ищи себе жилье… У отца,
как всегда, болит нога, надо идти, города не знают….
Хорошо, что Наташу (ей было 1,5 года) не взяли с
собой… Они стали обходить адреса. Везде им отка-
зывали, как только узнавали, что есть ребенок. Уже
наступил вечер, они устали, никакого жилья не на-
шли – что же было делать? Тогда отец возмутился и
сказал: «раз институт не обеспечил нас жильем, бу-
дем спать у директора в кабинете!» Когда они при-
шли снова к директору и сообщили ему об этом, тот
вызвал хозяйственника, который предложил в таком
случае поселить их временно в общежитие – то есть,
как оказалось, места там были.
Мама с отцом радовались – свое жилье, и не на
квартире, где хозяева диктуют правила. Всю следу-
ющую неделю мама ходила по адресам (отец присту-
пил к работе), но безрезультатно. Так они и остались
в этом общежитии, в котором, как потом оказалось,
было еще несколько свободных комнат. По нашим
меркам жизнь в этом общежитии была, конечно, не
сахар. Представьте только: оно находилось в Верх-
нем переулке в районе завода им.Ленина – это при-
мерно 2 км до института. Никакого транспорта и ни-
какой дороги – добирались пешком по щиколотку в
глине через пустырь (где теперь Вечный Огонь). При
этом отец носил Наташу всю эту дорогу на шее, и она
целый год все дни проводила в институте, поскольку
не было места в яслях. Я представляю, как отцу было
это тяжело, особенно из-за ноги, но никто и никог-
да не только не слышал от него об этом, но, глядя на
него, даже не мог подумать, что ему трудно – так рас-
сказывала мне мама. Воля, закаленная с детства…
В общежитии родители прожили 2 года, там же жили
и многие другие молодые специалисты, и, конечно,
это была не скучная жизнь, и с общежитием связаны
многие яркие воспоминания. Например, я слышал
такую историю: один из коллег отца, тоже молодой
преподаватель, живший там же, купил себе фетро-
вую шляпу. Сейчас нам трудно, конечно, по досто-
инству оценить значимость такого события, но тогда
это было очень серьезное приобретение, практичес-
ки означавшее определенный уровень жизненных
достижений. Так вот, счастливый покупатель принес
этот предмет гордости домой и пошел к соседям –
поделиться радостью. Соседями были, в том числе,
мой отец и еще группа товарищей – тоже больших
шутников. Разделив первую радость приобретения с
пришедшим, они мягко перешли к беседе о ценности
вещей и важности правильного их использования.
Я впоследствии еще буду говорить о способностях
отца убеждать – они были просто поразительны-
ми. Так что у них не заняло много времени убедить
счастливца (именно – убедить!), что носить шляпу
на голове, конечно, может каждый, но правильное
и рациональное ее использование – нарезать из нее
фетровые полоски для натирания до блеска ботинок.
Просветленный обладатель шляпы немедленно все
это проделал, и они все тут же опробовали резуль-
тат на собственных ботинках. Ботинки блестели от-
менно. Новоявленный чистильщик был счастлив.
А уж как бы была счастлива его жена … Но наставни-
кам повезло – он был холост. В общем, в общежитии
скучно не было.
Кстати, после общежития родителей переселили в
барак. Я уж и не знаю, было это в рамках улучшения
жилищных условий или ухудшения… Наверное, это
считалось улучшением - ведь они стали жить в боль-
шой комнате – 35-40 кв.м. В этой комнате одновре-
менно было всё – там все спали (6 человек – родите-
ли, мои сестры Наташа и Люся, мамин брат Витя и
еще няня), там же была и печка, и кухня… Отец по-
дошел к вопросу творчески и решил разгородить эту
комнату, чтобы хотя бы отделить их с мамой. Он ре-
шил воздвигнуть стену посреди комнаты. Для этого
была нанята какая-то бригада, которая построила ос-
новательную кирпичную стену – от пола до потолка.
Правда, никто не учел, что строители этого барака на
такое творчество жильцов не рассчитывали, и пол
предназначался для людей небольшого веса, и даже
под их тяжестью скрипел и прогибался. А под этой
стенкой он прогнулся так, что жившие этажом ниже
Касаткины вынуждены были срочно дополнить эту
конструкцию подпорным столбом. Поскольку их се-
мья тоже была немаленькая – 5 человек – а жили они
тоже в одной такой же комнате, то они тоже реши-
ли перегородить свою комнату. Но с учетом опыта
сверху, они просто повесили занавески – и так удач-
но пригодился этот столб! В бараке этом жили опять
же все молодые преподаватели. Условия были – нам
сейчас и не представить. Мама рассмеялась, когда я
спросил ее, было ли там центральное отопление. Но
самым ужасным был туалет – этакое ветхое сооруже-
ние на улице, без света и на весь барак – один туалет,
правда, двухместный, т.е. с двумя дырками в полу.
Подробностей описывать не буду, кто не побоится –
представит сам. Все жили в этом бараке, мечтая пос-
корее получить хоть какое-нибудь жильё… Родители
получили его через несколько лет – прямо за инсти-
тутом был специально построен дом для препода-
вателей. Кстати, квартиру в этом доме родителям
давать не собирались, хотя и не сообщали об этом –
их просто не включили в список. Конечно, квартир
было меньше, чем желающих их получить, и даже
меньше, чем тех, кому руководство института хоте-
ло бы их дать. Так что кто-то должен был остаться в
стороне. Руководство пошло проверенным путем –
обойти надо тех, кто не будет требовать. Отец никог-
да в своей жизни не только не требовал – не просил
для себя ничего. Так что их с мамой, проработавших
в институте уже несколько лет, с семьей в 5 человек,
решили в список не включать. И никого не волнова-
ло, что отец (к тому же уже кандидат наук) – инвалид
войны, и ему все эти «удобства» с учетом его инва-
лидности – настоящее мучение. Но люди, распреде-
лявшие квартиры, думали, видимо, не об этом, а о
чем-то другом. Так что родителей в список не вклю-
чили. Но список не скроешь – и родители его увиде-
ли, и увидели, что их там нет, хотя до этого никаких
сомнений, что их поселят в этот дом, не было. Отец,
как и рассчитывало руководство, сказал, что никуда
не пойдет и ничего просить не будет. Но руководство
все же просчиталось – мама, которая, видимо, ка-
залась человеком в этой ситуации совершенно безо-
пасным, пошла в профком – подразделение, которое
якобы распределяло квартиры. На самом деле, в та-
ких «лакомых» вопросах, как распределение квар-
тир, эти профкомы были лишь ширмой, создающей
иллюзию независимого решения и отгораживающей
реального распорядителя от надоедливых просите-
лей. Но поход не был напрасным – ведь по всем по-
казателям квартира родителям была положена, так
что маме не пришлось даже ничего доказывать. На-
верное, ей нелегко было сделать этот шаг – она тоже
не привыкла ничего просить себе, и воспитывалась
в такой семье, где это тоже считалось недостойным.
Но в данном случае она просила не для себя – она
билась за отца, все сложности жизни которого она
видела и переживала их, наверное, больше, чем он
сам. А что может остановить любящую женщину в
битве за своего любимого? Ну уж никак не профком,
пусть даже усиленный всем руководством института
со всеми его партийными организациями, секрета-
рями и вахтерами. Так что квартиру родители полу-
чили. Это был тот самый дом (ул. Ломоносова 20),
в котором потом прошло все наше детство, и с кото-
рым связаны все самые лучшие воспоминания. Мо-
жете себе представить: дом с отгороженным двором,
27 квартир, практически все жители – преподавате-
ли института, интеллигентные, образованные люди,
коллеги. Этот двор и это окружение стали атмосфе-
рой нашего воспитания. Практически у всех были
дети, и практически одного возраста. И мы росли все
вместе, учились, играли, влюблялись, женились… - и
разъехались, только став совсем взрослыми. Недав-
но у нас, тех, кто родился и вырос в этом доме была
встреча – мы не виделись около 30 лет. Нас собралось
больше 20 человек, это была замечательная встреча,
и все говорили о том, какую огромную роль этот дом
сыграл в нашей жизни.
Отец защищал свою кандидатскую диссертацию в
Москве. Так решил его руководитель профессор Ана-
ньев, он хотел, чтобы работу отца - как представите-
ля ленинградской психологической школы - увиде-
ли в Москве. Защита состоялась уже после переезда
родителей в Ижевск – осенью 1953 г. Защита прошла
блестяще, и отцу была присвоена степень кандидата
наук.
Свою работу на кафедре отец начал преподава-
телем. В то время на кафедре уже был психолог –
А.С.Селезнева. Она была хорошим преподавателем,
хотя и не имела ученой степени, как отец, но основ-
ное ее отличие было не в этом, а в том, что она не от-
носилась к психологии, как к науке, как к предмету
серьезных исследований, а занималась в основном ее
популяризацией. Отец же не просто видел в психоло-
гии науку, предполагающую исследования, он видел
множество ее возможных приложений, и не только
в воспитании и обучении, что было естественным,
но и во многих других отраслях деятельности. Ему
предстояло не просто отстоять эти взгляды, но и во
многом впервые реализовать их на практике. Все это
было впереди. Маме работы в институте не нашлось,
поэтому она стала искать работу психологом в шко-
лах. К тому времени психология была введена в
школах как предмет, но специалистов не было, и эти
дополнительные часы разбирали себе разные препо-
даватели. Мама ходила по школам и в конце концов
получила часы в трех школах, и это обеспечило ей
полноценный заработок и насыщенную профессио-
нальную деятельность.
Заведовал кафедрой педагогики и психологии
товарищ Харитонов. Он был администратором и
основную свою задачу видел в проведении стандар-
тных мероприятий, обеспечивающих учебный про-
цесс. Он тоже, видимо, не рассматривал кафедру
как организатора научных исследований – и студен-
тов, и преподавателей - а считал ее скорее единицей
именно учебного процесса, который, очевидно, в его
представлении не предполагал научных исследова-
ний. Отец же, как я себе представляю – и это под-
твердила мама – уже к тому времени «поймал» не
просто этот большой потенциал психологии, как на-
уки и приложения, но и потенциал самих научных
исследований, как способа подготовки студентов.
В исследовании он видел залог успешного обучения.
Он видел уже эту связь, у него уже выстроилась эта
ясная картина, в которой все было взаимосвязано:
научные исследования, обучение и подготовка сту-
дентов, применение психологии в разных отраслях
деятельности.
Отцу отдали чтение лекций на основных факуль-
тетах. Я сам лично не раз слышал от бывших сту-
дентов отца, что его лекции просто завораживали
– и не только своим содержанием, но и самой лич-
ностью лектора. Конечно, это легко представить:
отец был прекрасным собеседником, человеком
высокой культуры, эрудированным, с высочайшей
скоростью и логикой мышления. Добавьте к этому