да-нибудь, может, после войны, они его найдут. Как
выяснилось много лет спустя, дедушка действитель-
но скоро умер - на глазах у маленького Гени, соседка
забрала Геню и приготовленные чемоданы, и отпра-
вилась с ним в эвакуацию, как имеющая ребенка. Но
на какой-то станции она сошла и исчезла, видимо,
вместе с чемоданами.
Из показаний Горфункеля Генриха Лейбовича
(Геня), переданных в организацию YAD VASHEM,
Иерусалим, 24 декабря 1996 г.: «Хорошо помню, что
я стоял перед умирающим отцом, который смотрел
на меня и что-то говорил. Кто-то взрослый меня
увел, это была жиличка Аня, которую с грудным ре-
бенком вселили в нашу комнату. В то время больной
отец и я 4 лет остались одни, т.к. маму арестова-
ли по подозрению в спекуляции. Уходя, она просила
жиличку присмотреть за нами. Еще просила, если
она не вернется, а папа умрет, чтобы Аня отвезла
меня в г. Пугачев Саратовской области к старшей
сестре... Папа вскоре умер. Жиличка, ребенок кото-
рой умер еще раньше, собрала вещи и вместе со мной
села в направляющийся на юг поезд. Где-то по дороге
она сошла одна, а я доехал один, видимо, до Красно-
дара. Помню, что ехал в вагоне, мне давали хлеб, гла-
дили по голове. Потом меня расчесывали, наклонив
голову над бумагой, на которую сыпались маленькие
желтые червячки, и мне было интересно наблюдать
за их движением по бумаге… Еще помню, что был во
дворе или на площади, вокруг много людей с мешками,
телеги с лошадьми… Хорошо помню, что долго ехал
с двумя женщинами по проселочной дороге, кругом
были поля… В темноте въехали в какую-то деревню,
и меня на руки взяла женщина… Потом другая жен-
щина вела меня за руку по хутору в другой двор…»
Из показаний Сластениной Марии Львовны
|
|
(Муся), переданных в организацию YAD VASHEM,
Иерусалим, 16 ноября 1996 г.: «…Гену отдали в де-
тский дом села Ново-Щербиновка (Краснодарский
край), как ребенка, потерявшего родителей. В это
время Краснодарский край занимала немецкая ар-
мия. Воспитательница этого детского дома Тося
решила с младшей сестрой Милой увезти еврейского
мальчика от немцев (впоследствии она мне говорила,
что еврейских детей немцы сразу отправляли в кон-
цлагерь). Тося повезла Гену в Туапсе и всю дорогу учи-
ла выговаривать слово «кукуруза», т.к. он в детстве
грассировал звук «р». До г.Туапсе они доехать не ус-
пели, т.к. немцы перехватили беженцев и приказали
всем возвращаться на свое прежнее место. Тося на
обратном пути отдала Геночку какой-то старушке,
т.к. боялась, что в Ново-Щербиновке за ним придут
22
из полиции, которая могла узнать имена детей, за-
регистрированных в детском доме. Так оно и случи-
лось. К моменту ее возвращения уже были составле-
ны списки лиц, подлежащих аресту. К Тосе трижды
приходили «за жиденком», но она заверила полицаев,
что он по дороге умер. О том, что мой младший брат
находится в детском доме села Ново-Щербиновка, я
узнала из телеграммы этой воспитательницы Тоси.
Адрес она нашла в медальоне, повешенном мамой на
шею ребенка, в котором была записка с моим пугачев-
ским адресом и адресом старшего брата Павла Лей-
бовича Горфункеля, находившегося на фронте. Но по-
ехать за Геной по указанному адресу я уже не могла,
т.к. Краснодарский край уже частично был оккупи-
рован немецкой армией…»
Так и остался Геня в оккупированном немцами
|
|
Краснодарском крае. Старушка, которой воспи-
тательница Тося передала Геню, увезла его в свой
хутор, где он в конце концов был взят к себе одной
женщиной, Верой Максимовной Бурячок. Она была
одинокой доброй женщиной, приютила Геню как
родного, и делала все, чтобы уберечь его от немцев,
понимая, что если они найдут этого еврейского маль-
чика, то сразу убьют его. Поэтому она составила ему
«легенду» и заставляла ее заучить. «Главное воспо-
минание – о том, как учили меня правильно отве-
чать, если чужие люди будут спрашивать. Она мне
говорила: «Если спросят «Где твой батька?», говори
«Батьки нету», а спросят «Кто твоя мамка?», го-
вори «Моя мамка Вера», а спросят «Как твоя фами-
лия?» - говори «Бурячок», а про мамку в Ленинграде
23
молчи, и про Ленинград молчи, а то дядька заберет».
Помню, что уроки были не зря: я действительно от-
вечал какому-то мужчине, что батьки нет, а мамку
зовут Вера. Но все-таки на меня не надеялись, и уво-
дили к соседям, когда надо было спрятать от посто-
ронних глаз. Я помню, что ночевал в других хатах,
спал на лавке или на печи…»
Так Геню берегли всем хутором до 1943 года, когда
пришли наши войска. Вера Максимовна была очень
одинокой женщиной: «раньше у них была большая,
дружная, работящая семья, много братьев и сес-
тер, нужды не знали. Но в 30-е годы их семью раску-
лачили, отняли дом и все имущество, отца, мать,
братьев и сестер выслали за Урал. Она одна из всей
семьи осталась на Кубани с мужем, который не то
бросил ее, не то умер… Больше семьи у Веры Макси-
мовны не было». Конечно, она привязалась к Гене,
|
|
полюбила его как родного, и когда пришли наши
войска – усыновила его.
Из показаний Сластениной Марии Львовны
(Муся): «Лишь в 1943 году, когда эта территория
была освобождена от немцев, мама решилась пос-
лать меня на поиски младшего брата. В то время
проехать через всю страну без пропуска было не-
возможно. Поэтому я написала письмо товарищу
Сталину о том, что мой младший брат потерян, а
от старшего нет писем с фронта, и просила помочь
нам с мамой в розыске младшего брата».
Честно говоря, когда я читал эти документы из наше-
го архива, это обращение к Сталину выглядело в моих
глазах таким наивным – с учетом количества таких
24
обращений, которое в то время наверняка было огром-
ным. Поэтому продолжение меня просто поразило:
«Буквально через десять дней я получила ответ
за подписью Лурье (?), в котором говорилось, что
мне выдадут пропуск для бесплатного проезда
по Краснодарскому краю и предписание местным
властям оказывать мне содействие».
Объездив множество сел Краснодарского края,
Муся в конце концов нашла брата.
«Я пришла во двор Веры Максимовны утром, но
она уже была в поле. Геночка еще спал. На столе
был приготовлен целый набор прекрасных продук-
тов, которых в голодном Пугачеве не видели не-
сколько лет: отварная курица, молоко, сметана,
масло, каравай белого - местной выпечки – хлеба.
У меня разбежались глаза и слюнки потекли. Мне
мама дала в дорогу несколько кусков черного хлеба
и несколько луковиц, чтобы менять в пути на про-
дукты. Когда я разбудила братишку, он меня не
узнал. Вскоре прибежала с поля Вера Максимовна,
которой, пока я шла до ее хаты и расспрашивала
людей, уже передали, что приехали забирать ребен-
ка. Она встретила меня очень агрессивно и не хоте-
ла отдавать мальчика, ссылаясь на то, что он ко
мне не признается. Гена на мои вопросы, знает ли
он меня, отвечал на чисто украинском языке: «Ни,
наша Муся красна была, во яки косы были, а ты нэ
гарна». Но когда я показала ему фотографии роди-
телей и наши со старшим братом, он схватил ма-
мину фотографию и закричал: «Вези мэна до мамы,
до ридной мамы!». Вера Максимовна была очень
25
расстроена и пыталась меня уговорить оставить
братишку хотя бы на время: «У вашей мамы уже и
так есть двое, а мэнэ никого нема. Да и голод там у
вас в Ленинграде, исты нэчего, а у нас все есть. Не-
хай хлопец поживет у мэнэ еще, а потом заберете
после войны». Она собрала нас в дорогу. Положила в
мешок много прекрасных продуктов, по тем време-
нам целое богатство: две жареные курицы, вареные
яйца, огурцы, помидоры и два каравая белого хлеба
Потом договорилась в колхозе, чтобы дали машину
до г.Тимашовска. Она проводила нас до машины и
плакала, прощаясь с ребенком».
Вот такая история приключилась с Геней, пока его
брат – мой отец – был на фронте. Могу только пред-
ставить радость отца, когда он получил письмо о том,
что Геня нашелся.
Геня, конечно, никогда не забывал Веру Макси-
мовну, которую считает своей второй мамой. Он не-
сколько раз приезжал в тот хутор, много помогал Вере
Максимовне по хозяйству, его встречали всегда очень
радостно, все рады были видеть его, того маленького
еврейского мальчика, которого они спасали в годы
войны от фашистов. Когда Гене было около 30 лет, он
женился на Инне, и они вместе тоже ездили туда, там
им устроили прямо настоящую свадьбу. Вера Макси-
мовна тоже несколько раз приезжала в Ленинград,
погостить у Гени с бабушкой, и они показывали ей го-
род. Также она приезжала, когда у Гени с Инной уже
были дети. Умерла Вера Максимовна в 1992 году.
После ее смерти Геня и Муся обратились в Изра-
ильскую организацию YAD VASHEM, которая, в том
26
числе, собирает сведения о людях, спасавших евреев
в годы войны. Они описали всю эту историю, пере-
писка продолжалась 2 года. В 1999 г. Геня получил
письмо из этой организации, что Вере Максимовне
присвоено звание «Спаситель мира» (это звание при-
сваивали всем, кто участвовал в спасении евреев во
время войны), Геню пригласили в посольство Израи-
ля в Москве (им с Инной даже оплатили все расходы
по поездке), там их встретили, повезли в синагогу на
Поклонной горе, где было торжество, посвященное
этим награждениям – было около 20 награждений.
Гене вручили свидетельство о присвоении Вере Мак-
симовне этого звания и медаль, которые до сих пор
хранятся у него. Потом выступил «Хор Турецкого»
с еврейскими песнями, Геня мне рассказывал, что
было очень хорошее, душевное мероприятие.
«По характеру Вера Максимовна была тихая,
скромная, незаметная и какая-то спокойная, ни-
когда не раздражалась, не сердилась, не кричала.
Добрая и ласковая, она, видимо, очень любила де-
тей, которых не надеялась уже иметь. Потому и
взяла меня, беспризорного ребенка… В отношени-
ях с другими была добра и приветлива, неспособна
была кого-нибудь обмануть или обидеть. Сама она
не унывала. Не помню, чтобы она была хмурой,
мрачной, в плохом настроении. На лице почти всег-
да была добрая улыбка. Когда рассказывала мне
про свою жизнь, никогда не жаловалась на судьбу,
никого не осуждала, ни о чем не жалела. Наоборот,
говорила, что всем довольна, жизнь у нее хорошая,
никто ее не обижает…»
27
*********
Отец снова стал получать письма от семьи, все были
вместе, кроме его отца, о месте захоронения которо-
го так никогда и не узнали. Но была жива его мама,
младшая сестра и младший брат, который, наконец,
нашелся. Война продолжалась и жизнь продолжа-
лась. И чувство юмора, которое было с отцом всю его
жизнь, не покидало его и тогда:
«Добрый день, мама! Получил от тебя сразу
2 письма, а отвечать нечего, т.к. только вчера я
отправил тебе письмо. Пока всё без перемен. А это
только для Гени (в ноябре 1943г. ему было 6 лет).
Ты, Геня, просишь у меня сапоги, галифе и ружьё.
Я и выслал бы тебе, так вот беда: не знаю, какой
тебе нужен размер – а то пришлю галифе, а оно
окажется велико, или получишь сапоги, а они тес-
ны. Насчёт же ружья я тоже сомневаюсь: ты какое
просишь – обыкновенное или полуавтоматическое?
Я уж тут выбирал-выбирал, а потом решил, что
всё это сделаем тогда, когда я приеду. Но если тебе
очень хочется, то напиши – я посмотрю-посмотрю,
да и пришлю тебе какой-нибудь станковый пулемёт
– подойдёт? Ну, пока до свидания; будь здоров, не
кашляй. Передавай привет маме и Мусе…Павлик.
(обрат. адрес: Полевая почта «72410-Ф»)»
Наконец долгожданный день наступил – в январе
1944 г. 286 дивизия получила приказ: прорвать ру-
беж! И они его прорвали! И началось наступление!
И освобождение населенных пунктов. И это не прос-
то населенные пункты – это люди! И они их освобож-
28
дали! Нам не дано испытать такого счастья. Но и та-
ких страшных трудностей…
Возвращаясь после очередного наступления с пе-
хотой, чтобы подтянуть орудия, отец наступил на
мину… Ему раздробило стопу. Это, наверное, была
ужасная боль… Но впереди была еще ужаснее…
Пока отца доставляли в полевой госпиталь, нача-
лась гангрена. Необходимо срочно удалить голень.
А в госпитале нет обезболивающих средств. Если
ждать пока привезут или ехать туда, где они есть –
придется удалять всю ногу. И отец решается на ам-
путацию без обезболивания…
Потом это решение ему воздалось: благодаря тому,
что отняли только голень, отец смог впоследствии и
на лыжах ходить, и с нами играть и много еще чего,
чего не смог бы без ноги. Но ведь он ничего этого не
знал тогда, когда решался на это! Опять пытаюсь
себя представить… - ни за что бы не смог, мне кажет-
ся. Даже представить не могу. А отец смог – и пред-
ставить, и решиться, и выдержать. Его решение,
выдержка и воля поразили даже видавших многое
врачей. А он даже сознание не потерял. Потом, ко-
нечно, это сказалось – 1-й инфаркт в 44 года. Серд-
це-то все помнило… Пройти через тяжелое испыта-
ние ради будущего – вот что он умел, и еще не раз в
жизни доказал это. Ради будущего – он в него верил.
Так закончилась для него война. Точнее, не война,
а его в ней участие… Потом отец не раз с горечью го-
ворил маме (а она уже рассказала мне), что он очень
жалел, что не довелось участвовать в последующих
сражениях и вместе со своими однополчанами испы-
29
тать эти радость и гордость победных боев. Он лежал
в госпитале (в Красноярске, эвакуационный госпи-
таль 985 3-е отделение 33 палата), и о дивизии узна-
вал издалека – в январе 1945 г. она вышла к Одеру,
а войну закончила в Берлине. Ей присвоили звание
краснознаменной и поставили Памятный знак ее во-
инам.
Впоследствии отец несколько раз ездил на встречи
ветеранов дивизии, но никого из своих боевых това-
рищей не нашел. Уже в последние годы его жизни
произошел такой случай: дома раздался телефонный
звонок. Мама взяла трубку, и женский голос попро-
сил Павла Львовича. Уже из этого можно было по-
нять, что это звонит кто-то из далекого прошлого,
т.к. отчество отца – Лейбович, и только раньше его
знали как «Львович». Отец подошел, слушал, но тут
у него начался приступ кашля (в последние годы он
все время кашлял), и он не смог продолжить разго-
вор. Тогда трубку взяла мама. Она потом рассказала
об этом в статье, посвященной ветеранам ВОВ:
- Женщина (имя я не удержала в памяти, хотя
ПЛ – здесь и дальше - сокращение от «Павел Лей-
бович» - вспомнил её тогда!) сказала, что знала
Павла на фронте немного, но он хорошо запом-
нился ей: вместе добирались в штаб, где она узна-
ла, как его высоко оценивает командование, а на
обратном пути он спас её – напоролись на немцев.
В конце ВОВ она была тяжело ранена, теперь ин-
валид – без ног и нет руки, Герой Советского Сою-
за. Сказала, что Павел тоже стал бы Героем, когда
началось наступление по освобождению страны:
30
«Он смелый, умный, настоящий ленинградец».
Нашла она его адрес после встречи ветеранов 286
стрелковой дивизии (ПЛ уже не ездил, хотя при-
глашения получал, т.к.ранее убедился, что никого
из друзей-однополчан нет в живых и сам болел всё
тяжелее)…Сам ПЛ почти не рассказывал о войне,
о себе - только о друзьях, восхищался ими…
В госпитале отец пробыл до 1945 г. Там же его
постигло еще одно горе: его любимая девушка Лена,
с которой он переписывался, будучи на фронте, уз-
нав о его ранении и ампутации, просто перестала
ему писать.
Он вернулся в Ленинград в 1945. По пути у него
украли всю его военную одежду, а другой у него и не
было. Продукты только по карточкам, так что впере-
ди была голодная жизнь - денег на покупку продук-
тов не было. Его мама присылала ему периодически
посылки с продуктами – масло, мед – но он их не
ел. Дело в том, что, вернувшись в Ленинград, отец
нашел своего друга по школе, Толю. У того был ту-
беркулез, осложненный голодом, питался Толя, как
и большинство жителей, плохо. Чтобы поддержать
его, отец отдавал ему все продукты, которые присы-
лала бабушка. Это Толю не спасло – туберкулез тогда
был неизлечим – но продлило его жизнь, и наверня-
ка сделало ее чуть светлее, показав, что в ней есть
место искренней дружбе, благородству, щедрости…
Жить отцу, как выяснилось, тоже было негде: квар-
тира, где они жили до войны, была занята другими
людьми, которые отдали отцу только таз с фотогра-
фиями…Вот так закончился этот этап: 21 год, инва-
31
лид, девушка бросила, жить негде… Было очень тя-
жело, к тому же семья не могла приехать – бабушке
в связи с судимостью был запрещен въезд в Ленин-
град, от чего страдала вся семья. И отец делает все
возможное, чтобы вернуть их в Ленинград:
Председателю исполкома Ленгорсовета депутатов
трудящихся товарищу Попкову от инвалида
Отечественной войны 2 ой группы Горфункель П. Л.
Заявление.
В июле 1941г. я был призван в Красную Армию и
сражался на фронтах Отечественной войны до но-
ября 1944г. За это время я был 4 раза ранен. Чет-
вёртое ранение сделало меня инвалидом, и я в ян-
варе 1945г. вернулся в Ленинград, где застал свою
квартиру занятой, а вещи – расхищенными. Поэ-
тому жить мне сейчас одному, особенно в условиях,
когда я имею только то, в чём я вернулся из армии,
очень трудно. Особенно чувствуется отсутствие
посторонней помощи и ухода, ожидать которые я
ниоткуда не могу, разве что от своей матери, но ей
въезд в Ленинград воспрещён.
Дело в том, что за время моего отсутствия,
отец мой умер в блокаду, а мать, желая спасти
мужа от голодной смерти, начала менять остав-
шиеся от меня вещи на продукты и в конце концов
поплатилась за это. Она была осуждена на 10 лет
и отправлена в исправительно-трудовые лагеря.
Правда, через 7 месяцев она была освобождена, но
въезд в Ленинград ей запрещён.
Прекрасно понимая, что преступление моей
матери против нашей Родины и Ленинграда в то
тяжкое время очень велико, всё же обращаюсь к
Вам с надеждой, что при Вашем содействии въезд
в Ленинград моей матери теперь, в дни победы над
врагом, будет разрешён.
Подпись. Дата (март 1945г.)
Через полгода бабушке разрешили вернуться.
А за это время отец сумел добиться возвращения
их довоенной жилплощади, правда, вернули только
«размер» - 2 комнаты не вместе, а в разных районах
города. В одной из этих комнат он и стал жить и го-
товиться к новой жизни. А она, жизнь, его действи-
тельно ждала – и какая!
Студенческие годы
В 1945 году отец поступил в Ленинградский уни-
верситет на философский факультет, самостоятель-
но изучив для этого английский язык. Наверное, к
этому времени он уже пережил тот факт, что его де-
вушка Лена не дождалась его с фронта, и смирился
и свыкся со своей инвалидностью. У него не было ни
денег, ни нормальной одежды - ничего. Но его это,
наверняка, мало заботило и не могло остановить – он
погрузился в учебу полностью и жадно глотал все ин-
тересное. Он был человеком очень острого ума и лю-
бознательности, поэтому любые знания, получаемые
в ходе учебы, находили свое отражение в сложных вы-
водах, новых вопросах и стремлении их разрешить.
За короткое время он обратил на себя внимание веду-
щих профессоров университета и до конца учебы – да
и до конца жизни! – оставался неутомимым исследо-
вателем, которому доступно и интересно все, связан-
ное с его профессией. В студенческие годы отец овла-
дел способами быстрого чтения – и глотал буквально
все, он читал всю свою жизнь, читал очень быстро и
очень много. Из воспоминаний мамы: «ПЛ (Павел
Лейбович) – человек разносторонне увлекающийся
и развивающийся безостановочно. Уже в студенчес-
кие годы – не по программе глубокое изучение древ-
ней философии, учения Гегеля, «Капитала» Марк-
са (студенты изучали политэкономию по учебным
пособиям, а он - по первоисточникам), зоопсихоло-
гии (даже поехал в Сухумской питомник обезьян,
проводил эксперименты, сделал научный доклад…),
обучал школьников психологии (подрабатывал в
школе), искал методы повышения мотивации (это
выросло в дипломную работу, а позднее - в диссер-
тацию)».
Все время отца в те годы было посвящено учебе. Он
очень интересовался философией, обожал Гегеля,
взгляды которого не очень-то соответствовали ком-
мунистической идеологии, но от этого не станови-
лись для отца менее интересными. На него вообще,
мне кажется, мало влияло чье-то мнение, особенно
идеологическое, когда у него было свое. А свое мне-
ние у него было по всем вопросам, с которыми он
сталкивался. Кроме философии, его увлекла пси-
хология. С годами, все глубже погружаясь в ее изу-
чение, он все больше понимал, насколько важным
может оказаться исследование в этой области и как
много механизмы человеческой психологии опреде-
ляют в нашей повседневной жизни. Тайна механиз-
мов, определяющих поведение человека, станови-
лась для него все более и более притягательной, и он
посвящал изучению всего, что с этим связано, все
свое время. Он читал множество книг, посещал лек-
ции, кружки… Кстати, посещал он не только психо-
логические кружки, как потом выяснила мама. В эти
послевоенные годы начались репрессии, арестовы-
вали и увозили в неизвестном направлении людей,
в преступления которых невозможно было поверить.
Происходило что-то непонятное… Несколько быв-
ших фронтовиков организовали кружок, на собрани-
ях которого они обсуждали сложившуюся ситуацию,
осуждали ее и искали пути выхода. Отец тоже был
членом такого кружка, а это, кроме всего прочего,
было связано и с опасностью…
Короче, жизнь била ключом. Но не только в смыс-
ле учебы - были и другие события, поджидавшие, так
сказать, за углом. На втором курсе отец познакомил-
ся с мамой. О том, как она увидела его впервые, она
написала сама:
«Учились мы вместе с первого курса, я была из
сельской школы, серенькая … вся была поглощена
учёбой (понять бы, усвоить бы), но однажды вдруг
увидела того, реферат которого хвалила доцент по
древней философии – бледный, худой, очень плохо
одетый, на костылях, но лицо…образ из детства
(любимый герой из фильма «Человек-невидимка»,
видела, когда мне было 5-6 лет). Но всё это лишь
промелькнуло. А месяца через два Тося сказала мне,
что влюбилась в него».
Тося – мамина подруга детства, с которой они учи-
лись в университете вместе. Тогда, конечно, и мама
обратила на него внимание – все-таки предмет воз-
дыхания подруги. Вместе они стали пристально на-
блюдать за ним. И обнаружили в нем:
«- вдумчивость, глубокое, самостоятельное и ори-
гинальное мышление, чёткая логика в изложении,
все положения аргументированы (по философии,
политэкономии);
- догадливость быстрая, хорошая способность к
обобщению, умение изъясняться на иностранных
языках и вне занятий, приятное произношение
(отметили преподаватели английского и француз-
ского языка);
- эрудиция, сила и оригинальность мыслительных
процессов, умение выделить суть изучаемого явле-
ния, проблемы, человека (патопсихология, психоло-
гический практикум, зоопсихология…)
- внимание, способность его длительно сосредо-
тачиваться, записывать мысли лектора высокого
уровня (именно его конспекты лекций нашего ку-
мира проф. Б.Г.Ананьева легли в основу создания
«Курса лекций…»)
А также мама с Тосей очень жалели его: «постоян-
но грустен, замкнут, мало разговорчив, стеснителен,
внешний вид и одежда - хуже некуда. Но и незави-
сим – старался обойтись без помощи, даже сердился,
если пытались ему помочь в раздевалке, на лестни-
це, подать костыли или упавшую его вещь».
Вообще у отца был протез, который он получил
вскоре после выписки из госпиталя. Но операция
по ампутации была сделана неправильно (в поле-
вых-то условиях!) – и когда отец надевал протез, то
вскоре рана начинала сильно болеть и кровоточить.
Эти боли продолжались всю жизнь, даже когда поя-
вились более хорошие протезы.
Тося продолжать «неровно дышать» к отцу, страда-
ла, делилась с мамой своими переживаниями, прямо
не знала, что делать, а мама, как настоящая подруга,
поддерживала с ней эти разговоры, старалась ей хоть
как-нибудь помочь. Однажды она решила, что надо,
так сказать, разрубить неизвестность, и предложила