Я скривилась, но подавила злое чувство. Конечно, у него есть объяснение. Я здесь сижу только потому, что хочу его услышать. Ну, и еще потому, что ОВ наверняка ищет машину Трента. И потому что я измотана. А еще он еду готовит.
С усталым лицом Таката поставил передо мной тарелку супа, потом придвинул к ней тарелочку с двумя тостами. Он посмотрел на амулет, который я ношу для предупреждения о внезапной атаке демонов. Кажется, он хотел что-то сказать, но передумал. Я злобно выдернула салфетку из держателя на столе.
– Оказывается, ты знаешь, что к супу я люблю тосты. – У меня задрожал подбородок. – Часто здесь бываешь?
Он отвернулся от плиты, держа тарелку для себя.
– Где-то раз в год. Если чаще, она слишком уходит в прошлое. Она любит говорить о тебе, очень гордится.
Он поставил свою тарелку напротив, сел на стул, устроился поудобнее. Я не высказала вслух мысль, что могла бы составить график его посещений по датам его концертов и ее походов к врачу.
– Прости, – сказал он, нерешительно выбирая салфетку и для себя. – Я понимаю, что ужин не ахти, но я мало готовлю, а разогреть суп даже идиот может.
Не прикасаясь к тосту, я попробовала суп, и напряжение отпустило меня, когда густое тепло поползло вниз. Он в суп молоко добавил, точно как я люблю. Едва я подняла голову, как в кармане у него загудело. Высокий колдун с несколько смущенным видом вытащил из кармана мобильник и посмотрел на номер.
– Тебе пора? – спросила я язвительно. Надо было бы его припереть к стене и заставить говорить.
– Нет, это Рипли, моя барабанщица. – Едва заметная улыбка растянула тонкие губы, и длинное лицо стало еще длиннее. – Звонит, чтобы дать мне повод уйти, если мне он нужен.
Я съела еще ложку супа, злясь на себя, что вот так банально хочу жрать, когда тут жизнь разваливается.
– Удобно, – буркнула я.
Плюнув на принципы, я взяла тост и макнула его в суп. Ну, знает он, что я томатный суп люблю с тостами, так что мне теперь, тостов не есть?
Поставив локти на стол, я жевала, разглядывая Такату. Я вымоталась до последней капли сил, и все это было как-то очень уж небанально.
Таката отвел глаза.
– Я хотел тебе сказать, – начал он, и у меня сердце сильно екнуло. – Давно хотел. Но Робби уехал из дому, когда узнал, и ее это чуть не убило. Я не осмелился на такой риск.
А на риск пить со мной кофе сто лет назад? А на риск нанять меня в прошлом году для охраны?
Подавив иррациональную ревность, я уточнила:
– Робби знает?
Вдруг он сразу постарел, синие глаза будто стали меньше. А я подумала: если у меня будут дети, синие у них будут глаза или зеленые?
– Он понял на похоронах твоего отца. – Таката жалко скривился, не поднимая глаз от супа. – У нас руки совершенно одинаковые, и он заметил.
Он зачерпнул ложку супа – она дрожала у него в руке. Я молча макнула тост уголком.
И чувствовала себя полной идиоткой. Боже мой, в прошлом году Таката спрашивал мое мнение о тексте «Красных лент», а до меня не дошло. Он пытался мне сказать, а я дико протупила. Но как я могла даже предположить?
– Кто еще знает? – спросила я с некоторым страхом.
Он улыбнулся, не показывая зубов, с почти застенчивым видом.
– Я рассказал Рипли. Но ей хватает собственного прошлого, и болтать она не будет.
– А Трент? – напомнила я голосом обвинителя.
– Трент знает все, – смутился он. Видя, как я нахмурилась, добавил: – Он только потому знает, что его отцу нужна была генетическая схема, на основании которой следовало строить лечение. Мистер Каламак мог бы взять материал у Робби, но тогда восстановление шло бы медленнее и было бы не столь полным. Когда твой отец попросил, я согласился. Не только ради тебя, но чтобы и у Робби не было лета пропавших воспоминаний.
Я скривилась, вспомнив – или вспомнив, что не помню.
– Так что Трент знает, что я твой отец, но не знает, почему. – Таката с высоким стаканом молока в руке выпрямился на стуле, случайно задел длинной ногой ножку стола на моей стороне и тут же ее отдернул. – И это не его дело! – закончил он слишком решительно.
Я больше не могла есть тост, положила его на тарелку. Опустив глаза, я собралась с духом и спросила еле слышно:
– А почему?
– Спасибо, – шепотом отозвался Таката.
Я посмотрела – у него стояли слезы в глазах, но он улыбался. Поставив стакан на стол, он посмотрел в окно, где становилось светлее.
– Твой отец и я познакомились с твоей мамой в университете.
Я это уже слышала, только не знала, что тот, второй – это был Таката.
– Она говорила, что встретила моего отца, когда записалась на курс по лей-линиям, где ей нечего было делать. Она хотела познакомиться с потрясающе красивым колдуном, который сидел перед нею, а взамен того влюбилась в его лучшего друга.
Он улыбнулся шире, показывая зубы.
– Хотел бы я знать, кого из нас она считала потрясающе красивым колдуном.
Я в замешательстве придвинула тарелку супа к себе поближе.
– Но мой папа – в смысле, Монти, – он же был человеком.
Таката покивал.
– В те времена предрассудков было куда больше. Даже не больше – просто никто не боялся их показывать. И чтобы не быть предметом лишних пересудов, он всем говорил, что он колдун. До встречи с твоей мамой он просто пасся у меня в шкафу, чтобы пахнуть как надо.
Я задумалась на минуту и снова стала есть.
– Я просто не знаю, – наполнял всю кухню его приятный голос, звучащий как раз как надо, – как мы с твоим отцом не поубивали друг друга. Мы оба любили твою маму, а она любила нас обоих… – он запнулся, – по разным причинам. Ее приводило в восторг, что ее амулеты запахов так потрясающе работают: даже преподаватели не могли определить, что он – человек. А умение работать с лей-линиями у него было значительно выше среднего. Мы были соперниками, а она застряла между нами.
Я посмотрела на него, и он опустил глаза.
– Но она забеременела твоим старшим братом как раз когда начала раскручиваться моя музыкальная карьера. На всем западном побережье, не местная. И это все поменяло. – Глаза у него стали задумчивые. – Это грозило разрушить и ее мечты, и мои – то, чего мы хотели, как мы тогда думали.
Я чувствовала на себе его взгляд и молчала – наклонив тарелку, чтобы набрать последние капли супа.
– Твой отец всегда винил меня за ее несвоевременную беременность. Если бы она закончила курс, могла бы стать одним из лучших в стране разработчиком заклинаний.
– Настолько она была талантлива? – спросила я, откусывая от тоста.
Таката улыбнулся:
– Ты выигрывала все хеллоуинские конкурсы. Она все время создавала зелья для твоего папы, и он проходил все более чувствительные детекторы ОВ. Как-то она мне сказала, что Дженкс ее считает в магии легковесом, почти ворлоком. Это было не потому, что она не колдовала – а потому что колдовала.
Я вскинула голову, опустила ее и стерла масло с пальцев. Черт, я же забыла подобрать у ворот Дженкса. Даже не притормозила, чтобы они открылись. Ладно, может, Айви его заберет. Я туда возвращаться не стану.
– О'кей, поняла. Значит, земную магию я унаследовала от нее. Но Трент говорит, что ты хорошо умеешь работать с лей-линиями?
Он пожал плечами, закинул голову назад, так что дреды качнулись.
– Умел когда-то. Я мало ими пользуюсь, разве что бессознательно.
Я вспомнила, как сидела с ним рядом на зимнее солнцестояние, как он вздрогнул, когда закрылся круг на Фаунтейн-сквер. Да, наверное, умение работать с лей-линиями у меня от него.
– Значит, она от тебя забеременела, а ты решил, что твои мечты важнее, чем ее. И уехал, – сказала я осуждающим тоном.
Бледное лицо Такаты вспыхнуло краской.
– Я ее звал с собой в Калифорнию, – возразил он, уязвленный. – Я обещал ей, что мы сможем создать семью, воспитать детей и у каждого будет своя карьера. Но она оказалась умнее меня. – Таката скрестил руки на худой груди, пожал плечами. – Она знала, что все сразу не получится, и не хотела, чтобы я потом, оглядываясь назад, обвинял ее и ребенка, что остановили меня в последнем шаге от вершины.
Это было сказано с горечью. Я взяла остаток тоста, поднесла ко рту.
– Монти ее любил не меньше, чем любил… чем люблю ее я. Он хотел на ней жениться, но даже не предлагал этого, зная, что она хочет детей, а он их ей дать не сможет. Он от этого чувствовал себя ущербным… особенно когда я ему напоминал об этом, – признался он, опустив усталые глаза от чувства старой вины. – И когда она не поехала со мной в Калифорнию, он позвал ее замуж, видя, что у нее уже будет ребенок, которого она так хочет.
Лицо его нервно дернулось от ожившего воспоминания.
– И она согласилась, – тихо договорил он. – Мне это было больнее, чем хотелось бы признать – что она осталась с ним на этой каторжной работе в ОВ, за которую он взялся чуть ли не на спор, а не поехала со мной в Калифорнию, где были шансы на большой дом с бассейном и джакузи. Теперь, глядя назад, я понимаю, что был дураком, но тогда мне казалось, что поступаю правильно.
Если страсть продал за гулянье,
Поменял на фанатский «ах!»
Сделки, неверные по незнанью,
Возвратятся в кровавых снах.
Сволочь.
Он посмотрел на меня – и не отвел глаз.
– Монти и твою маму ждала счастливая жизнь. Я уезжал с оркестром в Калифорнию. Мой ребенок должен был расти в счастливой семье. Я обрезал все связи. Может быть, если бы я не вернулся, все было бы хорошо. Но я вернулся.
Я макнула палец в крошки, слизала их. Все это казалось дурным сном, не имеющим ко мне никакого отношения.
– Ну, вот я и стал делать большую карьеру. – Таката вздохнул. – И даже понятия не имел, как изуродовал свою жизнь. Даже когда однажды вечером твоя мама прилетела на мой концерт и сказала, что хочет еще ребенка. А я, как идиот, все равно продолжал свое.
Он смотрел на свои длинные пальцы, аккуратно укладывающие ложку в тарелку.
– Вот это и была моя главная ошибка, – говорил он скорее себе, чем мне. – Робби – это была случайность, которую твой отец у меня украл, но тебя я ему дал сам. Когда я увидел, как он улыбается от всей души, – это когда тебя положили к нему на руки, – вот тут я понял, до чего жалка и бессмысленна моя жизнь. Тогда и сейчас.
– Она не бессмысленна, – возразила я, сама не зная зачем. – Твоя музыка трогает тысячи сердец.
Он горько улыбнулся:
– И что это мне дало, чем можно похвастаться? В чисто шкурном смысле, что я получил? – Он в мучительной досаде развел руками: – Большой дом? Навороченный концертный автобус? Мертвые вещи. Посмотри, что мог я сделать со своей жизнью – и как бездарно ее растратил. Посмотри, что было у твоей мамы и Монти.
Его голос стал громче. Я выглянула через его плечо в пустой коридор, тревожась, как бы он ее не разбудил.
– Посмотри на себя, – снова вернул он себе мое внимание. – На себя и на Робби. Вот вы – это нечто реальное, на что можно ткнуть пальцем и сказать: да, вот этих я водил за ручку, пока они не встали на ноги. Вот это я сделал – реальное и неоспоримое.
Расстроенный Таката замолчал на секунду, положив длинные руки на стол и уставясь в никуда.
– У меня был шанс прожить жизнь так, как она того стоит – и я отдал этот шанс другому, и притворяюсь, что знаю жизнь – хотя я только зритель, заглядывающий в чужие окна.
Я стою под чужими окнами,
В красных лентах прячу лицо…
Я отставила тарелку – аппетит пропал.
– Мне очень жаль.
Таката посмотрел на меня исподлобья:
– Твой папа всегда называл меня эгоистичной сволочью. И был прав.
Я рисовала ложкой восьмерки – не по часовой стрелке, не против часовой. Ритмично, бесцельно.
– Ты отдаешь, – сказала я тихо. – Отдаешь чужим, потому что боишься: если попробуешь отдать тем, кто тебе дорог, тебя отвергнут. – Не услышав ответа, я подняла на него глаза. – Еще не поздно. Тебе сколько – пятьдесят с хвостиком? У тебя еще сто лет впереди.
– Не могу, – ответил он, и на лице его была написана просьба его понять. – Алиса наконец-то решила вернуться в науку, и я не могу просить ее все бросить и снова создавать семью. – Узкие плечи колыхнулись на вздохе. – Это было бы слишком тяжело.
Я смотрела на него, взяв в руки чашку, но еще не начав пить:
– Тяжело, если она скажет «нет»? Или если скажет «да»?
У него рот открылся, будто Таката хотел что-то сказать, но боялся. Я слегка дернула плечом, отпила кофе и уставилась в окно. Вспомнилось, как трудно я налаживала жизнь с Айви и Дженксом. Да, Дженкс будет в дикой ярости, что я забыла его у Трента.
– Все нелегко, что чего-то стоит, – прошептала я.
Таката медленно и длинно выдохнул.
– Вообще-то это мне полагается фонтанировать перлами стариковской мудрости.
Я посмотрела на него – он измученно улыбался. Но сейчас я не могла этим заниматься. Может быть, потом, когда разберусь, что это все значит для меня. Я встала, оттолкнув стул.
– Спасибо за ужин. Мне надо домой, кое-что там взять. Ты подождешь, пока я вернусь?
Таката вопросительно раскрыл глаза:
– Куда ты?
Я поставила тарелки в раковину, потом скомкала и бросила салфетку.
– Надо приготовить кое-какие заклинания, а я не хочу маму одну оставлять. Так что пока она не проснется, я буду работать здесь. Мне только надо кое за чем в церковь съездить. Ты подождешь, пока я вернусь?
Можешь ты хоть такую малость для меня сделать? – подумала я мрачно.
– Да-да, – произнес он неуверенно, застигнутый врасплох. – Я хотел остаться, пока она проснется, чтобы тебе не пришлось возвращаться назад. Но я мог бы тебе помочь. Зелья варить я не умею, но могу травы резать.
– Не надо. – Это прозвучало довольно резко. Я увидела, что он задет, и добавила уже доброжелательней: – Я предпочитаю колдовать одна, ты уж прости, Таката.
Я не смотрела на него, боясь, что он поймет, зачем мне колдовать одной. Черт побери, я не знала, как обменяться с демоном именами вызова, но я точно знала, что без проклятия не обойтись. Но Таката вздрогнул совсем по другому поводу, как выяснилось.
– Ты не могла бы меня называть настоящим именем? – спросил он неожиданно. – Оно глуповато, но слышать, как ты меня называешь Такатой, еще хуже.
– А какое имя? – спросила я, задержавшись у дверей.
– Дональд.
– Дональд? – спросила я, почти забыв о том, какая я несчастная.
Он покраснел, потом встал (до чего же он высокий!), неуклюже одергивая футболку поверх джинсов.
– Рэйчел, ты ведь не будешь делать глупостей?
Я поискала было туфли, потом вспомнила, что они у Трента.
– С твоей точки зрения это вполне может показаться глупостями.
Ал пытал маму – из-за меня. Следов на ней не осталось, но душевные раны были глубоки, а приняла она их из-за меня.
– Подожди!
Его рука лежала у меня на плече. Я посмотрела на него в упор, и он меня отпустил.
– Я тебе не отец, – сказал он, глядя на мою шею, с синяками и укусами. – Я и не буду пытаться им стать. Но я всю жизнь за тобой наблюдаю, и ты иногда делала жуткие вещи.
Снова возникло ощущение, что меня предали. Я ему ничего не должна, и места для него в своей жизни я не вижу. Это был ад – расти в необходимости быть сильной ради мамы, потому что она с жизнью не справляется.
– Ты меня совсем не знаешь, – сказала я, чуть-чуть позволив себе показать собственную злость.
Он нахмурил брови, протянул было руку – и опустил ее.
– Я знаю, что ты на все готова ради своих друзей и любимых, забывая, что ты уязвима, а жизнь хрупка. Не надо, – попросил он. – Ты не обязана все это выносить одна.
Злость рвалась из меня, я пыталась ее обуздать.
– Я на это не рассчитывала, – отрезала я фразу. – У меня есть ресурсы, есть друзья. – Я подняла руку, показала в невидимую глубину дома: – Но мою мать пытали тринадцать часов подряд из-за меня, и я должна что-то с этим сделать. – Я уже кричала, но мне было все равно. – Она страдала из-за этого гада, который прикинулся, что он мой отец. Она это выдержала, зная, что если выпустит его из круга или уйдет, он явится за мной. Я могу его остановить, и я это сделаю!
– Не повышай голоса, – сказал Таката, и я едва не сорвалась.
Стиснув зубы, я бросила прямо ему в лицо:
– Моя мать не будет вынуждена всю жизнь прятаться на освященной земле из-за того, что сделала я. – Мой голос звучал тише, но не менее насыщенно. – Если я ничего не сделаю, он в следующий раз может нанести ей физический вред. Или нападать на других. На тебя, может быть! Хотя на это мне как раз наплевать.
Я пошла в коридор, за мной слышались его тяжелые шаги.
– Черт побери, Рэйчел, – говорил он, – почему ты думаешь, что можешь его убить, если этого не может все сообщество демонов?
Я подобрала ключи у двери, где их оставила, отбросив мысль, что сейчас уже ОВ ищет машину Трента.
– Они-то могут, – буркнула я. – Просто им духу не хватает. А я не говорила, что собираюсь его убивать.
Я только хочу его имя взять себе. Господи, помоги мне.
– Рэйчел! – Он взял меня за руку, и я остановилась, подняла глаза к нему и увидела только глубокую заботу. – Есть причина, почему никто не охотится на демонов.
Я смотрела ему в лицо и видела себя в каждой черточке.
– Отойди с дороги.
Он сильнее сжал пальцы. Я схватила его за руку, сделала ему подсечку и свалила на пол, удержавшись от искушения добавить кулаком в живот – или чуть пониже.
– Ой! – вскрикнул он, глядя вытаращенными глазами в потолок, одной рукой держась за грудь, будто пытаясь удержать собственное дыхание и понять, как очутился на полу.
Я смотрела на него, видела, как он поражен.
– Ты цел?
Он ощупал пальцами свою грудь, живот.
– Вроде бы.
Он лежал у меня на дороге, и я ждала, чтобы он освободил ее.
– Ты хочешь знать, каково это – иметь детей? – спросила я, когда он сел. – Так вот, в частности, приходится позволять своей дочери делать то, что ты считаешь глупым, и верить, что, если ты чего-то не можешь, это еще не значит, что она тоже не может. Верить, что у нее хватит ума выпутаться из беды, в которую она попала по своей вине.
У меня все поплыло перед глазами: я поняла, что как раз это и делала моя мама. Хотя это было очень трудно, и я узнала больше, чем следовало бы тринадцатилетней девочке, зато потом мне легче было справляться с опасностями посильнее, в которые ввергали меня мои рисковые наклонности.
– Извини меня, – сказала я, когда Таката отодвинулся назад, прислонившись к стенке. – Последишь за мамой, пока я этим займусь?
Он кивнул, тряхнув дредами:
– Будь спокойна.
Я выглянула в высокое окно в двери, чтобы прикинуть, сколько времени, но сейчас я хотя бы могу колдовать дома.
– За пару часов до заката привези ее в мою церковь, – сказала я. – Если меня там не будет, вас встретит Маршал – если я его добуду. Он теперь тоже мишень, как и ты, наверное. Ты прости, я не собиралась подвергать твою жизнь опасности.
Не удивительно, что он не сообщил мне, что я – его дочь. Это никак бы не способствовало продлению его жизни.
– Не беспокойся, – ответил он.
Я замялась. Ковер холодил ноги через чулки.
– Ты не против, если я возьму твою машину? Потому что машину Трента уже наверняка ищет ОВ.
Он приподнял в улыбке углы губ и, не вставая с пола, полез в карман, достал ключи и протянул мне. Чужие и тяжелые, непонятно от чего ключи.
– Вот уж не гадал, что услышу, как ты у меня ключи просишь, – сказал он. – Это машина Рипли – не гони на красный.
Я еще чуть помялась, потом сняла руку с дверной ручки и присела лицом к лицу с Такатой.
– Спасибо. – Я имела в виду, за все. – Ты только не думай, что это я тебя простила или еще что.
И с этими словами я его осторожно обняла. Плечи у него были костлявые, и пахло от него металлом. Он был настолько поражен, что никак не ответил, так что я встала и вышла, аккуратно затворив за собой дверь.
Глава двадцать четвертая
В ярком сиянии заливавшего кухню полуденного солнца я сидела, поставив локоть на стол и подпирая лоб рукой. Вторая рука, отмеченная меткой демона, лежала на прохладном стекле вещего зеркала. Из открытого окна слышались крики играющих пикси. Я вымоталась вконец, пропустив почти целую ночь сна. А Миниас, демон судейского ада, не рвался сотрудничать.
– Что значит не будешь плести проклятие? – спросила я достаточно громко, чтобы Айви, сидящая у кухонного стола возле раковины, могла расслышать хотя бы мою половину разговора. – Это же твоя была идея?
Лента окрашенной раздражением мысли мелькнула у меня в голове, сопровождаемая жутковатым ощущением чужого голоса:
Ал позавчера подписал соглашение. Он согласился предстать перед судом, а потому отпущен под залог.
– Перед судом? – взвизгнула я, и Айви сняла ногу с ноги, встревоженная.
Ну, если Ал два дня на свободе, это объясняет, где он взял время, чтобы состряпать маскировку под моего отца. Я не хотела обращаться к демонам, но если проклятие сплетет Кери, копоть придется взять на себя кому-то из нас – это если она еще согласится его плести. А если это сделают демоны – я смогу перебросить копоть на них. И то, что Миниас пошел на попятный от нашего неподписанного договора, меня взбесило.
– Когда суд? – спросила я, стараясь не сорваться.
Я сильнее прижала рукой вещее зеркало – мне показалось, что Миниас начинает расплываться, в то время как он, надо полагать, искал ответ. Приятно, что вызывающий символ работает и тогда, когда солнце еще не село. Вообще-то это наилучшее время для вызова, потому что Миниас не может пройти по ниточке соединения и просто появиться.
А, вот, дошла беспокойная мысль Миниаса, пронизывая мои ленивые размышления струей ледяной воды. Назначен на тридцать шестой.
Я закрыла глаза, собираясь с силами.
– Тридцать шестое какого месяца?
У нас в месяце больше тридцати одного-двух не бывает, но они же демоны.
Я сказал – тридцать шестой. Это год.
– Год?! – взвыла я, и Айви повернулась ко мне встревоженным лицом. – Ну так нечестно! Ты пришел ко мне, я сказала, что я подумаю. Я подумала, и я согласна! Он терроризирует мою мать!
Не моя проблема. Ал действует в рамках закона, и все довольны. Ты сможешь высказаться в суде после него, и если будет установлено, что он нарушил данное тебе слово, Тритон его засунет в бутылку – и дело с концом.
– Я не выживу – двадцать лет ждать, пока его будут судить!
Дело не особой важности, поэтому придется тебе подождать. Я сейчас занят. О чем-нибудь еще хочешь поскандалить?
– Ты, копоть от фейрийской шутихи! – рявкнула я, подобрав одно из любимых выражений Дженкса. – Я знаю, кто его вызывает! Только не могу его тронуть, потому что вызывать демонов не запрещено законом.
Займись политикой и проведи такой закон, ответил Миниас. Я набрала воздуху для ответной реплики, но он разорвал соединение.
Вздрогнув, я проглотила удивленный возглас, когда ощутила, будто исчезла половина от моего разума. Это было не так, но я вернулась к нормальному состоянию после функционирования с расширенными возможностями.
– Да будь оно все проклято до Поворота и обратно! – заорала я, толкнула вещее зеркало по столу так, что оно стукнулось в стену. – Ал подписал соглашение. Он отпущен под залог и может приставать ко мне как ему заблагорассудится. Когда его дело дойдет до судьи, меня уже в живых не будет, и он сможет сказать, что захочет.
Айви с сочувственным лицом подтянула колени к подбородку.
– Мне очень жаль.
После разговора за кофе она относилась ко мне по-другому. Не то чтобы слишком официально, но как-то нерешительно. Наверное, потому, что изменились наши отношения. Или же потому, что я ее шмякнула о кухонный буфет и чуть не поджарила.
– Так нечестно! – крикнула я, вставая и направляясь к холодильнику. – Нечестно, черт бы их всех побрал! – В ярости и беспомощности я рванула дверцу на себя, схватила бутылку с соком. – Я нахожу, кто вызывает Ала, – я повернулась, пытаясь одновременно открыть эту дурацкую бутылку, – а арестовать не могу! Я согласилась обменяться с Алом именами, а они передумывают!
– Что-нибудь сообразим. – Айви глянула в сторону арки и опустила ноги на пол.
– Суд над ним будет в тридцать шестом. – Я продолжала воевать с крышкой. – Я даже не знаю, когда это. И эта сволочная бутылка открываться не хочет!
Со стуком грохнув бутылкой по кухонному столу, я устремилась в гостиную.
– Где телефон? – рявкнула я, хотя знала сама, где он. – Мне надо Гленну позвонить.
Босые ноги шлепали по половицам. Спокойные серые и дымчатые тона, которыми Айви декорировала комнату, никак меня не успокоили. Я схватила трубку и вызвала номер Гленна из памяти.
– И не дай тебе бог, если у тебя автоответчик включен, – проворчала я, зная, что сегодня он работает. В день после Хеллоуина много приходится разгребать.
– Гленн слушает, – прозвучал занятой голос, а потом вдруг удивленное: – Рэйчел? Привет, отлично, что ты позвонила. Как ты Хеллоуин пережила?
Приготовленные злые слова не были сказаны – меня тронула его забота. Прислонившись к каминной полке, я ответила нормально:
– У меня все путем. А вот моей маме пришлось всю ночь общаться с моим излюбленным демоном.
Наступило тяжелое молчание. Потом он сказал:
– Рэйчел, мои соболезнования. Я могу чем-нибудь помочь?
Я подняла голову – до меня дошло, что он решил, будто она мертва.
– Жива она, – сказала я ворчливо, и услышала, как он выдохнул. – Я знаю, кто вызывает Ала. Мне нужен ордер на Тома Бансена. Он из ОВ – можешь себе представить?
Ответа не было. Я почувствовала, как полезло вверх у меня давление.
– Гленн?
– Рэйчел, тут я не могу тебе помочь, если он не нарушил закона.
У меня задрожала рука с телефоном, от бессильной злобы сжался судорогой живот. Плюс к этому долгий дефицит сна – и я готова была сорваться.
– И ты ничего не можешь сделать? – начала я тихо. – Ничего на этого типа накопать не можешь? Либо ковен пытается меня убить с благословения ОВ, либо Том – внедренный крот. Что-то должно быть!
– Давить на ни в чем не повинных – это не моя профессия, – прозвучал сдавленный голос Гленна.
– Ни в чем не повинных? – спросила я, размахивая руками, хотя никто меня не видел. – Мою мать положат в психушку из-за этой ночи! Я должна его остановить прямо сейчас, эти чертовы бюрократы отпустили его под залог!
– Тома Бансена?
– Ала, черт побери.
Гленн медленно перевел дыхание:
– Я вот что имел в виду: если бы ты поймала Тома за руку, когда он посылал Ала тебя убивать, я мог бы что-то сделать. А прямо сейчас у меня есть только твои слова, ничем не подтвержденные. Извини, но это так.
– Гленн, мне нужна помощь! Иначе мне остаются только очень неприятные варианты!
– Не открывай охоту на Бансена, – произнес Гленн с новой твердостью в голосе. – Ни на кого из них, слышишь? – Он снова вздохнул, и я почти увидела, как он потирает лоб рукой. – Дай мне сегодняшний день, я на кого-нибудь из них что-нибудь найду. Стоит, наверное, начать с вдовы. На нее досье не тоньше, чем на ее покойного мужа.
Я в раздражении повернулась к высокому окну, где еще держались на дереве красные листья.
– Моя мать лежит в постели, накачанная транквилизаторами, и это по моей вине. – Я говорила шепотом, подавленная колоссальным грузом вины. – Я не могу ждать, пока он придет к брату. Гленн, я должна опередить его, иначе все, кто мне дорог, могут погибнуть.
– Я тебе весной достал ордер на Трента, – возразил Гленн. – И это я тоже смогу сделать. Позвони брату, вывези его на освященную землю, а потом не мешай мне работать, и я все сделаю. И не трогай мистера Бансена, иначе, видит бог, я сам постучу к тебе в дверь с парой наручников и блокирующей лентой.
Наклонив голову, я крепче обняла себя рукой. Не люблю я полагаться на других, когда кому-то из моих любимых грозит опасность. Не мешать ему работать? Легко сказать.
– О'кей, – ответила я, не повышая голоса. – Не буду трогать Тома, спасибо тебе. Ты извини, что я на тебя гавкнула. Ночь выдалась нелегкая.
– Ты свой парень, Рэйчел, – ответил он и дал отбой, не дожидаясь моих слов.
Я тоже повесила трубку с ощущением полной опустошенности и направилась в кухню навстречу запаху кофе и идеям Айви. Без ордера я к Тому не пойду – он меня быстро засунет в изолятор ОВ за причинение беспокойства, – но, может, я могу на него слегка надавить. Он явно не считает меня угрозой. Может быть, если я подожгу газон перед его домом – случайно – он пару дней еще подумает перед тем, как Ала вызывать.
На пороге кухни я остановилась, остолбенев: между кухонным столом и обеденным стоял Трент и делал вид, что его совершенно не беспокоит направленный на него гневный взгляд живого вампира. Оставленные мною возле кровати Квена туфли красовались на обеденном столе, вычищенные, а на кухонном стоял Дженкс. Я покраснела до корней волос. Черт, я же совсем про него забыла.
– Эй, ты! – крикнул мне пикси, рассыпая красные искры и повисая у меня перед лицом. – Где тебя черти носили? Я всю ночь проторчал в караулке у Трентовых охранников!
– Ой, Дженкс! – воскликнула я, отшатываясь. – Прости, я как-то мимо проехала…
– Ни хрена ты мимо не проехала, ты ворота к чертям снесла! – Крохотное личико дергалось от злости, запах озона сопровождал летящие от него искры. – Ну, спасибо тебе огромное. Мне пришлось набиваться в попутчики к этой зеленой сопле.