Но одну службу миру Германия все-таки сослужит; она сделает его сильнее. Это трагическая услуга, которая обернется против самой же Германии. Многие отцы своей слепой жестокостью делали своих сыновей еще более жестокими, чем они сами. Многие люди, раня своих друзей, получали в ответ удар ножом в самое сердце. Друг может стать более ожесточенным, чем раньше, но на пользу ли это ему? Возможно. Опыт — вещь полезная. Человек растет не только через удовольствия, но и через боль. И если жестокость Германии сделает европейские расы более сильными, они все от этого выиграют — все, кроме Германии. Доктора, который дает слишком горькое лекарство, часто просто спускают с лестницы, при этом даже не заплатив за визит.
Был однажды такой ученый-"психиатр", который говорил, что его дочери незачем учиться играть на фортепьяно; достаточно ей внушить себе, что она пианистка, и она действительно ею станет.
Так вот, Германия выступает сейчас в роли той самой дочери, которая доверилась этому учению, а в результате превратилась в кошмар для всех соседей. Она и себя подвергает опасности, поскольку ее могут просто выселить за нарушение общественного порядка.
Также и группа индивидуумов, настаивая на чем-либо, не обязательно добивается результатов, пропорциональных своей численности.
Помните, что я писал вам о белых и черных магах, что двое, стремящихся к добру, имеют силу четырех, но двое, действующих вместе во имя зла, обретают силу всего лишь полутора человек? А чего же сейчас добиваются совместными усилиями немцы? Только лишь блага для себя — в точности как черные маги.
Немецкое чванство так глубоко въелось в немецкую душу, что немцы теперь искренне верят в то, что завоевывая и порабощая другие страны, они тем самым оказывают им услугу. Нет, я нисколько не преувеличиваю. Я слышал, как сами немцы говорили об этом, причем без всякого намека на шутку.
В сумасшедших домах полным полно людей, мнящих себя царями, но вот появляется новый пациент, который объявляет себя Царем царей. Так вот, даже такие пациенты не так убеждены в своей царственности, как убеждены в ней немцы. Если бы факты определялись одной только убежденностью, эти люди действительно были бы царями. Но что же на самом деле? Для самих себя — они цари, столь же убежденные в том, что немцы — "превыше всех", как и те цари в соломенных венцах, что сидят в сумасшедших домах.
Бесполезно спорить с царем в соломенном венце. Ведь у него в руках неоспоримый аргумент — корона из соломы. Разве вы сами не видите? И если вы не приветствуете его надлежащим образом, он просто отворачивается и уходит прочь.
Но даже "царя" из сумасшедшего дома можно вылечить и вернуть ему здравый ум — такой же, как у других людей. Именно этого я и желаю Германии. И этого же желают Германии Учителя, ибо Германия занимает в анналах Учителей высокое место. Царь в соломенном венце поддается ложной идее собственной царственности, но не теряет свою душу. Он остается бессмертным сыном Божьим. Его дух столь же чист, как мой или ваш. Он лишь впал во временное заблуждение, как правило, вызываемое чересчур долгими размышлениями над кажущимися несправедливостями и неуважением. Нечто похожее происходит и с Германией.
Когда идея собственного превосходства начала отравлять разум этих благородных людей, они еще не были великой нацией. Они чувствовали, что с ними обращаются несправедливо и не проявляют должного уважения. И единственной отдушиной для их уязвленного эгоизма остался мир разума, где убеждение играет огромную роль. Они отвернулись от мира и начали сплетать себе соломенные венцы. Они были царями, и каждый, кто не замечал этого, был недостоин чести стать их другом.
Но затем, когда их помешательство стало буйным, пришел великий доктор — Война и изолировал их в сравнительно тесном пространстве; но маленькие люди, которых они сбили с ног своим первым ударом, всё ещё лежат, распростершись, на земле и пока не могут прийти в себя. Потомкам этих царей придется возместить ущерб. Закон для наций ещё более строг, чем закон для отдельных людей.
Кто осмелится заявить, что у государства нет никакой морали? Может ли государство быть духовно подчиненным человеку? Не более чем Планетарный Дух подчинен государству. Существует космическая мораль, и каждого, кто нарушает её — будь то государство или человек — рано или поздно ждет расплата. Карма — это Закон.
Письмо XXXIV
СИЛЬФИДА И ОТЕЦ
29 апреля 1915
Вчера, проходя вдоль линии фронта, где стоит, сдерживая своего могущественного противника, великая французская армия, и повсеместно отмечая дух отваги и решимости, сливавшийся как бы в сплошную бесконечную линию живого света, я вдруг заметил в надземных сферах знакомое лицо.
Я остановился, очень обрадованный этой встречей, и сильфида — а я встретил именно сильфиду — также остановилась, приветствуя меня улыбкой.
Помните, в своей предыдущей книге я рассказал вам историю сильфиды по имени Мерилин — знакомую человека, изучавшего магию и жившего на rue Vaugirard в Париже?
Именно Мерилин я повстречал тогда над той светлой линией, указывающей путнику в астральных сферах место, где солдаты la belle France сражаются и умирают за тот же самый идеал, что вдохновлял когда-то Jeanne a'Arc — выдворить из Франции чужеземцев.
— Где твой друг и учитель? — спросил я сильфиду, и она указала мне вниз на окоп, от защитников которого явственно исходили излучения решимости победить.
Я здесь для того, чтобы не расставаться с ним, — сказала она.
— Здесь ты тоже можешь разговаривать с ним? — спросил я.
— Я всегда могу с ним говорить, — ответила она, — все это время я была ему очень полезна — и ему, и Франции.
— Франции? — переспросил я с возрастающим интересом.
— О, да! Когда его командир хочет узнать, что затевается на этом участке фронта, он часто спрашивает об этом моего друга, а мой друг спрашивает меня.
"Действительно, — подумал я, — французы очень вдохновенный народ, если уж офицеры их армий ищут наставлений в царстве невидимого! Разве не было похожих видений у Jeanne?"
— А как ты сама добываешь нужную информацию? — спросил я, подойдя поближе к Мерилин, которая на этот раз выглядела гораздо более серьезной, чем несколько лет назад, когда мы встретились в Париже.
— Да, что тут особенного, — ответила она, — просто спускаюсь туда и смотрю по сторонам. Я знаю, на что следует обращать внимание, это он меня научил, — а когда я приношу ему новости, он сторицей вознаграждает меня тем, что дарит мне ещё большую любовь.
— А ты? Ты всё ещё любишь его так, как прежде?
— Как прежде?
— Да, как тогда в Париже.
— Должно быть, время тянется для тебя слишком медленно, — ответила мне сильфида, — раз о том, что было всего лишь несколько лет назад, ты говоришь — "как прежде".
— Так что же, для тебя несколько лет ничего не значат?
— Для меня — ничего, — ответила она, — я живу долго.
— А ведомо ли тебе будущее твоего друга? — спросил я.
На лице Мерилин отразилась растерянность, и она медленно произнесла:
— Обычно, я знала всё, что должно было с ним случиться, потому что могла читать его волю, а всё случалось именно так, как он хотел; но с тех пор, как мы попали сюда, мне кажется, что он утратил прежнюю силу воли.
— Утратил собственную волю?! — воскликнул я удивленно.
— Да, потерял ее; теперь он постоянно молится какому-то великому Существу, которое любит гораздо больше, чем меня. Он все время повторяет одну и ту же молитву: "Да будет воля Твоя!" Но ведь до сих пор всегда была его воля; а сейчас, — как я уже говорила, — он ее потерял.
— Но, возможно, — сказал я, — с волей получается так же, как однажды было сказано о жизни, что тот, кто теряет свою волю, тот, напротив, воистину обретает её.
— Надеюсь, он тоже скоро её обретет, сказала она, — раньше он всегда давал мне интересные поручения, и я помогала ему добиваться того, что требовала его воля, а теперь он только и делает, что все время отправляет меня туда. А мне там совсем не нравится!
— Почему?
— Потому что там есть что-то такое, что угрожает моему другу.
— И как к этому относится его воля?
— Знаешь, даже об этом он каждый день говорит великому Существу, которое любит больше, чем меня: "Да будет воля Твоя!".
— А думала ли ты о том, что и сама можешь научиться этой молитве? — спросил я.
— Иногда я повторяю её вместе с ним; но я не знаю, что это означает.
— И ты никогда не слышала о Боге?
— Я слышала о многих богах: об Изиде и Осирисе, о Сете, о Горе — сыне Осириса.
— А может быть это кому-то из них он говорит: "Да будет воля Твоя!"?
— Нет, нет! Это совсем не те боги, к которым он обращался во время своих магических занятий. Похоже, что ему удалось отыскать какого-то нового бога.
— Или же он вернулся к самому древнему из всех богов. — предположил я. — Как же он Его называет?
— Отче наш, сущий на небеси.
— Если ты тоже научишься говорить нашему Отцу, который на небесах: "Да будет воля Твоя!", — сказал я ей, — это поможет тебе скорее обрести ту душу, о которой ты мечтала и которую ждала, когда мы виделись в прошлый раз в Париже.
— Как же наш Отец сможет мне помочь?
— Это Он наделил душами людей, — сказал я.
Глаза сильфиды заблестели каким-то почти очеловеченным блеском.
— А мне Он мог бы дать душу?
— Говорят, что Он может всё.
— Тогда я попрошу, чтобы Он дал мне душу.
— Но для того, чтобы попросить Его о душе, недостаточно просто повторять ту молитву, которую повторяет твой друг.
— Он только говорит —...
— Да, я знаю. Предположим, ты будешь повторять это вслед за ним.
— Я буду повторять, если ты объяснишь мне, что это значит. Я хочу делать все так, как делает мой друг.
— Когда мы говорим нашему небесному Отцу: "Да будет воля Твоя!", — сказал я, — это значит, что мы отказываемся от своих собственных желаний, от стремления к удовольствиям, к любви или к счастью, или к чему-нибудь еще, и складываем все эти желания к Его ногам, жертвуя ради Него всем, что мы имеем или надеемся иметь, потому что любим Его больше, чем самих себя.
— Очень странный способ для того, чтобы достигать исполнения собственных желаний, — сказала она.
— А это делается вовсе не для исполнения собственных желаний, — ответил я.
— Тогда для чего же?
— Просто из любви к небесному Отцу.
— Но я не знаю никакого небесного Отца. Кто это?
— Это Источник и Цель существования твоего друга. Это Тот, кем в один прекрасный день снова станет твой друг, если сможет всегда повторять Ему: "Да будет воля Твоя!".
— Тот, которым он снова станет?
— Да, потому что когда он соединяет свою волю с волей небесного Отца, небесный Отец живет в его сердце, и оба они сливаются воедино.
— Значит, небесный Отец — это в действительности Истинная Сущность моего друга?
— Даже величайший из философов не смог бы выразиться более точно, — подтвердил я.
— Тогда я тоже люблю небесного Отца, прошептала Мерилин, — и теперь я целыми днями буду повторять Ему: "Да будет воля Твоя!".
— Даже если Его воля разлучит тебя с твоим другом?
— Как же она может разлучить меня с моим другом, если Отец — это его собственная Истинная Сущность?
— Хотелось бы мне, чтобы все ангелы понимали всё так же, как и ты, — сказал я.
Но Мерилин уже отвернулась от меня, полностью погруженная в свои думы, снова и снова повторяя с радостной улыбкой на лице: "Да будет воля Твоя! Да будет воля Твоя!"
"Воистину, — сказал я себе, — продолжая свой путь вдоль светлой линии, — тот, кто поклоняется Отцу как Истинной Сущности своего любимого, уже обрел душу".
Письмо XXXV
ЗА ТЕМНОЙ ЗАВЕСОЙ
1 мая 1915
Однажды ночью, когда умолк шум битвы, и полная луна освещала своими лучами истоптанную землю, заполненные людьми окопы, по-весеннему нежную зеленую траву и неброско раскрашенные цветы, я столкнулся лицом к лицу с могущественным Существом, закутанным в темную мантию. Неторопливой и величественной походкой двигалось оно вдоль передовых позиций.
Увидев меня, существо остановилось. Остановился и я, пораженный его грациозностью, высоким ростом и окружающим его ореолом царственности. Его лицо было скрыто от меня.
— Кто ты, — спросил он, — блуждающий здесь в этот час, как будто погруженный в раздумья?
— Я — человек, которому о многом надо подумать, ответил я, а этот час более всего подходит для размышлений.
— И о чём же ты размышляешь?
— О войне — той, что под нами.
— И о чём же ты думал, когда мы встретились?
— Я думал о мире, — сказал я, — и спрашивал себя о том, как можно остановить эту кровавую бойню.
— Закономерный вопрос, — сказало царственное Существо, — быть может, я смогу тебе чем-нибудь помочь.
— Почему бы тебе не сбросить свое покрывало? — предложил я. — Я привык видеть лица тех, с кем разговариваю.
Существо отбросило край мантии, закрывавший его голову, и я увидел лицо, выражение которого даже затрудняюсь описать. В нем отражались сила и злоба и еще странная красота, одновременно и недо-, и сверхчеловеческая. На нем как бы застыли вечная боль и вечная борьба; но в глазах горел огонь воли, поразивший меня своей силой.
— Кто ты? — спросил я.
— Какая разница, кто я, — ответило Существо. — Я тот, кто пришел, чтобы разрешить загадку, занимающую твои мысли.
— Но ты не похож на ангела мира, — сказал я, — скорее, ты похож на тех, кто своими руками еще больше разжигает пожар войны.
— Именно поэтому я и разбираюсь в том, как следует восстанавливать мир. Что может знать о мире миролюбивое существо? Только воину известен смысл этого слова.
— Я готов выслушать всё, что ты мне скажешь, — ответил я ему, — поскольку вижу, что тебе известно кое-что о Законе.
— Я — один из исполнителей Закона, сказал он, — и я знаю, как можно вернуть мир на Землю.
— Ты расскажешь об этом мне?
— Для этого я и пришел сюда, и для этого встретился с тобой, — ответил он.
— А как ты обо мне узнал?
— Я знаю всех самых сильных тружеников и еще многих из тех, кто менее силен. Ты из числа сильных.
— То, что ты говоришь, — слишком большая честь для меня, — сказал я, — ведь я — всего лишь скромный солдат в армии исполнителей Закона.
— Скромность — свойственна великим, — заметил он, пристально глядя мне в глаза, как будто стараясь определить, какой эффект произвели его слова.
— Кто бы ты ни был, — сказал я, — а я догадываюсь, что существо ты необычное, знай, что вопрос о моем личном статусе уже давно перестал входить в сферу моих первостепенных интересов.
— Вот поэтому ты и можешь послужить интересам мира.
— Тогда говори, — попросил я.
Некоторое время он смотрел на меня огненным вопрошающим взглядом, а затем спросил:
— Ты устал от войны, от трудов войны?
— Меня больше утомляет мое сочувствие к страждущим.
— И ты хотел бы, чтобы они перестали страдать?
— Временами мне кажется, — сказал я скорее сам себе, нежели ему, — что ради прекращения всех тех ужасов, что творятся там внизу, я с удовольствием отдал бы свою собственную жизнь.
— Свою жизнь? А что ты имеешь в виду, говоря о собственной жизни?
— Я имею в виду сознание своей свободы и свободу своего сознания.
— Неплохое определение для жизни подобных тебе существ, — отметил мой собеседник. — Так ты в самом деле готов пожертвовать своей жизнью ради мира?
— С радостью, если, конечно, это действительно сможет спасти мир.
— Такое возможно.
— Тогда не мог бы ты перейти сразу к делу? — потребовал я. — Я чувствую, что ты собираешься сказать мне что-то важное.
— Что же может быть важнее, — возразил он, — чем принесение в жертву во имя мира такой жизни, как твоя?
— Продолжай.
— Есть способ, — сказал он, — освободить людей там внизу от дальнейших страданий, пожертвовав тем, что ты называешь "сознанием свободы и свободой сознания".
— И вновь я говорю тебе — продолжай.
— В моих силах, — сказал он, подходя всё ближе ко мне, и впиваясь в меня своими горящими глазами, в моих силах так повлиять на умы людей в сражающихся армиях, в армиях по обе стороны фронта, что они откажутся продолжать войну друг с другом.
— И предадут каждый свою родину?
— И восстановят мир, — поправил он меня.
— А какая роль во всем этом будет отведена мне?
— Очень важная роль.
— Ты опять говоришь загадками.
— Что ж, я объясню, — ответил он. — Но чтобы ты понял меня, я должен сначала рассказать тебе о том, кто я такой. Я — один из тех, кто служит Добру тем, что противостоит ему, и придает ему тем самым ещё большую силу и активность.
— Так я и подумал. А теперь, можешь ты сказать мне прямо, для чего тебе понадобился я?
— Я хотел предложить тебе следующее. Если ты действительно хочешь, чтобы эта бойня прекратилась — а она длится уже достаточно долго, чтобы достичь той цели, которой служу и я — залить весь мир кровью, причинить ему такие разрушения, каких не исправить потом и за десять лет созидательного труда, пробудить всю ту ненависть и все те дурные страсти, что гнездятся в сердце человека — если ты хочешь, чтобы эта бойня прекратилась, то у меня есть средство, которое может её прекратить.
— Да, но при чем тут я?
— Я уже давно за тобой наблюдаю, — сказал он, — и вижу, с каким усердием ты следуешь принципам, данным тебе твоим Учителем.
— Тогда почему ты спросил меня при встрече, кто я такой?
— Только для того, чтобы как-то начать разговор.
— Так, так, — сказал я.
— Я наблюдал за тобой, — повторил он, — и понял, что с твоей силой и твоими познаниями ты мог бы принести огромную пользу, если бы переменил свои симпатии и примкнул к нам. Твое сознание свободы возросло бы еще больше.
— Но это сознание свободы было всего лишь моим определением жизни! Я полагал, что стараясь приспособить свое собственное суждение к ограниченности моего разума, ты скажешь мне, что потеряв свою жизнь, я обрету ее.
Едва заметная улыбка слегка исказила морщинистое лицо стоявшего передо мною существа.
— А ты был бы нескучным помощником, сказал он, — подумай еще раз, прежде чем отказаться от моего предложения.
— Ты предлагаешь мне сделку, — ответил я, — но так и не сказал мне прямо, в чем же она заключается. А я — старый юрист и потому привык соблюдать формальности.
Улыбка тут же слетела с лица моего собеседника, и он сказал мне:
— Если ты станешь одним из нас, я остановлю эту войну.
— А ты можешь?
— Могу.
— Как?
— Я тебе уже говорил.
— Но то лекарство, которое ты предлагаешь, — хуже самой болезни, даже если предположить, — в чем я лично сомневаюсь, — что пациент согласится его проглотить.
— Значит, ты не согласишься пожертвовать собой, даже если я докажу тебе, что смогу выполнить свою часть сделки?
— Не соглашусь.
— Значит, на самом-то деле судьба мира тебя мало заботит!
— Ты говоришь как настоящий немецкий пропагандист, — сказал я ему.
— Ты хочешь сказать, что они рассуждают так же логично, как я, — уточнил он.
— Я всегда удивлялся, — ответил я, — в какой это школе они так здорово освоили такую логику.
— Так ты отказываешься от моего предложения?
— Мне непонятно, почему ты вообще стал тратить на него свое время и силы.
— В любом случае об этом не стоит жалеть, само общение с тобой — это уже настоящее удовольствие.
— Я уже слышал раньше, что дьявол великий льстец.
— Дьявол просто очень вежлив.
Мы стояли, глядя друг на друга оценивающим взглядом. Он действительно был интересным объектом для изучения.
Давай забудем на время о том, что у нас разные идеалы и разные цели, сказал ему я, — и поговорим просто как два разума...
— Равные по своей силе, — вставил он.
— Как два разума, — повторил я. — Скажи мне, почему, стараясь привлечь меня на свою сторону, ты решил сыграть на моей любви к миру и на моей готовности пожертвовать собой ради него?
— А на чем еще я мог бы сыграть?
— Но ведь должно же у меня быть какое-то слабое место, какой-то тайный грех, используя который твой острый ум мог бы попытаться меня пленить.
О, я слишком умен для того, чтобы искушать тебя при помощи твоих скрытых слабостей, ибо ты полон решимости бороться с ними! Таким способом сбить тебя с пути невозможно. Только тех, кто недавно встал на этот путь можно без труда свалить, играя на их недостатках. Но с душами более великими мы боремся, используя их же добродетели.
— Продолжай, — попросил я, — мне это и в самом деле интересно.
— На земле говорят, — продолжил он, что ободрать кошку можно разными способами. Так же и нейтрализовывать работников, что служат Учителю, за которым следуешь и ты сам, тоже можно по-разному. Когда мы не можем сбить работника с пути при помощи его дурных страстей: его ненависти, злобы, жадности, похоти, зависти или страха, нам иногда удается ослабить его при помощи его благородных страстей: его любви, его преданности или готовности к самопожертвованию.
— Благодарю за откровенность, — сказал я. — А теперь мне остается лишь пожелать тебе спокойной ночи.
И я продолжил свой путь, говоря сам себе вполголоса:
— Воистину, змея — коварнее всех тварей полевых, и человеку нужна вся его мудрость, чтобы противостоять ей.
Письмо XXXVI
"ЛУЗИТАНИЯ"6
7 мая 1915
И все-таки они продолжают нападать на нас — грозные силы Тьмы и Зла, всеми силами стремящиеся выплеснуть на мир свою ярость и насытиться кровью убитых.
Меня не было рядом с вами несколько дней — совершенно не было времени. Вы думали, что время для меня уже ничего не значит? Пока что это не так. Если бы время для меня ничего не значило, я не смог бы говорить с вами, как говорю сейчас — в определенном промежутке времени. А если бы я преодолел пространство, то не смог бы поместиться рядом с вами в вашей комнате.
В течение тех шести дней, что вы меня не видели, я был и здесь, и там, и повсюду в Европе, побывал даже в Азии, поскольку мир подвергся нападению со всех сторон.
Немногим раньше я говорил вам, что мы уже отогнали полчища зла. Но они собрались с силами и снова ринулись в атаку, может быть не такую мощную, как первая, но зато более отчаянную и еще более яростную.
На этот раз целью их атак стали Соединенные Штаты и вообще весь континент той древней вымершей Расы, которая многие столетия назад питала их кровью во время своих магических ритуалов, тот континент, на котором после всех этих долгих трудов должна родиться новая Раса.
Если бы я всегда помнил о Законе ритма, то знал бы заранее, что приливная волна зла нахлынет снова, и что нам придется сражаться с нею еще раз. Даже сейчас она может найти свежие силы и предпринять еще одну атаку, хотя она неизбежно будет еще слабее.
Те злые существа, которых мы уничтожили — уничтожены и до поры до времени нас больше не потревожат; но уничтожили мы совсем немного в сравнении с количеством тех, кто еще остался и способен действовать. Помогите же нам своими мыслями.
Многие наши друзья на земле за последние несколько дней потеряли уверенность или очень устали. Но вы держитесь!
Каким будет твой день, такой будет и твоя сила, о Мир, за который мы сражаемся, и для которого мы завоюем в конце концов венец мира и братства!
Как я уже говорил раньше, мир сейчас претерпевает муки обряда посвящения. Испытание водой, испытание воздухом, испытание огнем — через всё это должен пройти мир, прежде чем он сможет занять свое место среди Посвященных в звездной Иерархии. Пути назад больше нет, и мир не имеет права на неудачу. Если он не выдержит испытания, то вскоре в круге Зодиака появится вакантное место. Но он выдержит.
Я снова повстречал то злое существо, о котором писал вам в самом начале этой серии писем. Теперь он мечется в ярости, упоенный властью, которую дает ему его положение. Пока его час еще не пробил, он всеми силами старается самоутвердиться.
Уже близка развязка, и если теперь я прихожу к вам не так часто, как раньше, то только потому, что не могу слишком часто покидать свой пост.
Никогда не теряйте мужества. Ваша вера, как и прежде, должна быть свидетельством признания всё ещё невидимых вам вещей.
Эта вторая схватка с силами Тьмы сделает нас еще сильнее, а их — слабее.
Я знаю много такого, о чём не могу рассказать вам, поскольку вы ещё недостаточно сильны, чтобы воспринять эти вещи; но помните об одном — Закон ритма всегда остается в силе, это — Закон законов, и после этой бури обязательно наступит соответствующая ей полоса затишья, после всей этой агонии будет отдых и покой любви. Когда вся ненависть будет израсходована, на её место придет Любовь.
Не испытывайте ненависти, но стойте непоколебимо, просто отбивая все направленные против вас атаки. Не расходуйте понапрасну своих сил. Они вам будут нужны снова и снова. И если мы используем вас в качестве материальной опоры, отталкиваясь от которой своими эфирными стопами, мы можем преодолевать гораздо большее пространство, то только потому, что вы сами предложили себя на служение миру, и ваши услуги были приняты. Помните об этом.
Сейчас еще не время говорить о награде, но Закон справедливости всегда стоит на страже.
Укрепляйте, насколько это возможно, дух тех, на долю которых выпали слишком большие страдания, и мы укрепим вас. Ангелы, которых вы видели прошлой ночью, — это охранители тех, кто служит Учителям. Каким будет твой день, такой будет и твоя сила.
Я подскажу вам одно заклинание, которым вы можете пользоваться во время грозы и отчаяния: обратитесь к пребывающему в вас Духу и повторяйте — "Во имя её дорог, что ведут к добру, и её шагов, что все ведут к миру".
Только в контакте с разумом, с желанием и материей Дух борется и страдает. А в его собственном доме всегда царят мир и благодать. Когда буря начнет реветь слишком громко, постарайтесь возвыситься до этого дома и войти в него, там вы найдете покой и тишину.
Не выпускайте свое тело из-под контроля. Если вы ослабите свой контроль над материей, вы уже не сможете служить материальной опорой, а ведь именно сейчас те, кто окончательно переходит жить в астральный мир, испытывают на первых порах очень большие трудности.
Оставайтесь спокойной, уверенной и уравновешенной. Будьте не зыбучим песком, но скалой.
Вот и всё на данный момент.
Эта работа над письмом позволила отдохнуть и мне, и вам. И я ещё вернусь.
Письмо XXXVII
СКРЫТЫЕ ПРОРОЧЕСТВА
8 мая 1915
Если бы вас было не так легко напугать, если бы вы не выходили так быстро из пассивного состояния, в котором только вы и можете воспринимать мои слова, если бы любой, даже самый легкий шок не возвращал вас сразу же к вашему нормальному объективному сознанию, то я еще вчера рассказал бы вам о гибели "Лузитании", а не ограничился бы одними намеками на эту катастрофу.
Вы прекращаете писать сразу же, как только ваш мозг начинает работать, это вполне естественно; но, как видите, это ограничивает мою возможность передавать вам определенные сведения.
Мы были рядом в тот момент, когда судно тонуло. Нас было несколько, включая того, кого мы называем Прекрасным Существом.
Будьте мужественны. Это единственный совет, который я могу дать вам сейчас, да разве что еще могу посоветовать вам пока оставаться в Америке. Ту пользу, которую вы могли бы принести в Англии, сейчас перевешивает одно обстоятельство, которое станет вам понятным еще до середины августа.7
Если вы заглянете в то письмо, в котором я рассказывал вам о великом существе Мысли, проходившем вдоль немецкой линии обороны и внушавшем тем из них, кто в состоянии был Его понять, мысль о безнадежности их дела, то вы увидите, что в нем я призывал вас следить за последствиями. Так вот, эти отчаянные и безрассудные атаки, предпринимаемые немецкой нацией на всех направлениях, и есть следствия данного события.
15 мая — очень важная дата.8Нет, сверх этого я вам больше ничего не скажу.
Силы добра одержат победу.
Скоро до вас дойдут тревожные новости из Европы. Но, что бы ни случилось, сохраняйте спокойствие. Мы делали и делаем всё, что в наших силах.
Спасибо вам за то, что вы сделали для моего друга и ученика.... Но вы можете сделать для нас еще кое-что....
Есть много такого, чего вы не понимаете, но что понятно нам. Путь посвящения тернист для всех. Любите друг друга — вы, идущие этим путем. Это облегчает дорогу.
Письмо XXXVIII
СОВЕТЫ"СЕКРЕТАРЮ"
11 мая 1915
Вы сможете принести нам гораздо большую пользу, если не отступите перед чувством скорби, вызванным этим кризисом и охватившим ныне весь мир.
Каждый день старайтесь возвыситься до уровня духа, подняться над физическим миром, над желаниями астрального плана, над низшим уровнем разума и так далее, все выше и выше, к Источнику всей жизни и всей мудрости.