– Сама дура, – в самое ухо сказала кошка.
Женщина вздрогнула.
Кошка стояла рядом и внимательно, не мигая смотрела на женщину.
– Послушай, что ты меня…
Женщина не договорила. Внезапно, она почувствовала, что вот-вот умрёт, а может быть – лопнет (но тоже – ничего себе!..). Что-то невесомое и светлое – да! изумрудные нити взмывающих майских берёз – колыхнулось, залопотало, перевернуло… А следом – следом! – горечью светлой, сладостью неснос и мой, визжащим трезвоном полудня… а следом – дальше! дальше! – пронзительный твёрдый клич, распирающий каждую капельку бытия всенаполненностью и сутью, очевидностью, верой, судьбой.
Женщина закричала.
Женщина закричала.
Женщина закричала, закричала, закричала…
«Иви, Иви, малыш…»
«Идём с нами!»…
«Мур-р-р…»…
Женщина стояла на обочине. Женщина смотрела.
А по дороге…
А по дороге шла она. Она. Она сама. (Неужели?) И шла-то как! – свободно, спокойно; будто бы даже и не шла – будто бы даже летела. Только…
(Она ли? Она?..) Да, она. …Но и – мальчик… девочка… женщина (совсем другая!)… Ещё одна женщина, пожилая… мужчина, и ещё один мужчина… и ещё один… лягушка… белка… кузнечик… и что-то… и что-то ещё… И всё – она! (Что же это?..)
Молния. Крик. Смех.
…Это пёс. Стремительно бегущий пёс. Меняющий – насквозь – обличья, вбирающий обличья в себя, разбрасывающий, – трепетный звон личин и миров, бьющий в колокола каждого пребыванья. Ах, что за пёс! Да не пёс, нет – все псы на свете! все на свете звери! и птицы! и рыбы! и насекомые! и деревья! и травы! и камни! И – вода, льющаяся, неподвижная вода. И – огонь, пляшущий, созерцающий огонь. И – воздух, умирающий, бессмертный воздух. И – земля, вся земля, вся-какая-ни-на-есть земля… и – всё-всё-всё, всё, что под землёй и всё, что над землёй, всё, что на земле и всё, что из земли!
Но – призрачно, едва уловимо. Ах, что может уловить зрение? что могут уловить слух, обоняние, осязание? что могут уловить ощущения? Уловить – не уловляя, прижать, взлелеять, взять в береж е нье – вот всё, что они могут; но это – призрачно, да, – едва уловимо… и – в улов и мости – иллюзорно.
Вот: проскрипела повозка… (Это – она?) Замерцала… – вздыбилась пучиной обочина!.. (Это – она?) Стрелы впились в ладонь; впились – изошли сомкнутыми устами, творящими речь! (Это – она?..) (Это – она?..) Поезд… мальчик… звёзды, ликующие в овёс!.. Мальчик махнул ей рукой. Мальчик подошёл и коснулся рукой её глаз.
Странно, что она так внезапно ослепла.
–––––––––––––––––– - –––––––––––––––– - ––––––––––––––
У ОБОЧИНЫ
Огромный бирюзовый простор нежно и плотно сокас а лся со ступенями зала ожидания, – ступени облизывая, лаская. Куда ни посмотри – он. Ни платформы, ни рельс, ни деревушки вдали, ни леса… а только: море, море, море, небо и нежаркое спокойное солнце, полощущее тонкие лапки свои в бирюзовом мире. Так: всегда и само собой; так: увидев – удивление и восторг… и удивление, и восторг, и радость, – о чём же тут спрашивать? А воздух… прозрачный-прозрачный, будто бы даже нет его, а – повсюду, повсюду… Пряное, терпкое колобр о дье, одуванчиковые гребешки волн… бирюзовая даль…
– Море… – прошептал Капитан.
Сняв шляпу и распрямив плечи, восхищённо – расширенными глазами – смотрел он на море. О-о! ни капли разочарования не нашёл в себе: море оказалось именно таким, каким ему и представлялось… давным-давно… всю жизнь…
Семён Семёнович, последние полчаса расслабленный, почти – ну почти! – успокоившийся, снова испугался. Сам факт появления моря ещё не дошёл до его сознания, точнее – не подобрался вплотную, но…
Несколько волн – прибоем – расплеснулись, журча и бурл и вля, о верхние ступеньки зала ожидания. То ли сознание, то ли лицо (но что-то – точно!) обдало – окатило – брызгами.
– Да нас же сейчас затопит! – закричал Семён Семёнович. – Спасайся, Капитан!
Не дожидаясь, не оборачиваясь – Семён Семёнович разб е жливо вскарабкался на крышу. Залезть на одноэтажное сооружение было нетрудно: и выступы и впадинки – всего вдоволь… но в здравом уме, это Семён Семёнович понимал, он вряд ли бы сюда залез. …Залез; потоптался по кр ы шной жести; на корточки уселся и посмотрел вниз. Капитан, закрыв глаза, поматывая головой, жмурясь, ловил лоснящимся сияющим лицом морской ветер.
– Капитан, лезь сюда! – вопил Семён Семёнович. – Затопит, затопит!
Капитан обернулся.
– Ты зачем туда забрался, Сеня? – весело удивился он. – …И чего орёшь? Ну-ка не балуйся, спускайся!
– Затопит же!
– Что с того? – поплескаемся! – бодро ответил Капитан. – Не стучи хвостом, Сеня! – рыбы народ свойский, не выдадут.
– Ага! Тебе всё шутки шутить, – обник лицом Семён Семёнович, – а я плавать не умею…
– И я! – радостно сказал Капитан. – Во всяком случае – почти… Тоже мне – печаль. – Захохотал: – Заплыв двух кирпичей на край света! На старт!.. Внимание!..
Семён Семёнович тоже засмеялся. Страх как навалился – так и изн и к, не оставив по себе ни памяти, ни ухмылки. Семён Семёнович смеялся, с любопытством озирал бирюзовую даль и никак не мог заясн и ть: что это он? зачем? почему? с какой стати полез он на крышу? …да и вообще: как залез-то сюда...
– Смотри!
Капитан посмотрел, козырьком ладошковым лицо занавесив, куда показывал Семён Семёнович; вгляделся попристальнее.
Далеко-далеко, на в о лнышках малых, покачивалась – направлялась в их сторону – доска. На доске сидела кошка. …И так она на доске сидела, что становилось ясно: кошка сама рулит, сама направляет, спокойно и уверенно, как заправский – очень уж шустрый! – волноб е жец.
– Ну надо же… – покачал головой Капитан. Посмотрел на Семёна Семёновича. – Ты бы спускался, что ли, архар ты мой горный… Давай, чего там! – не утюжь хижинку.
– Слушай, помоги… – жалобно сказал Семён Семёнович, опасливо посмотрев вниз.
– Чего-чего?
С крыши послышался вздох.
– Прыгай!..
Семён Семёнович только моргал да вздыхал, – прыгать с крыши он явно не собирался.
– Ишь ты, баловник! Лез – помощи не просил…
Капитан, кряхтя, вскарабкался до полуметра от горюна-верхолаза, и, ухватив того за ворот, одним рывком сошвырнул вниз.
– Да ты что! – взвыл Семён Семёнович, потирая ушибленный бок. – Я же разбиться мог!
– С первого-то этажа! – хмыкнул спрыгнувший следом Капитан.
– Ну ты зверюга… Ну и зверюга… – в стонах да охах прошипел, распрямляясь, Семён Семёнович.
– Точно! – довольно сказал Капитан. – Все мои жёны, со временем, приходили к такому же выводу. Так что, Сеня, на тебе я, пожалуй, не женюсь, – ты и так всё осознал.
– Да ну, опять не поймёшь что! Смешки ему…
А покуда приятели-сосидельцы альпинизмом да перебрёхом занимались – досочка с кошкой: плывь-плывь, плывь-плывь… Вот и в порожек досочка ткнулась; на порожек кошка выскочила, – невдалёке от краешка уселась.
– Привет, кошуня!
Капитан пригрузн и лся на корточки, к кошке лапищу протянул – огладил неуклюже от головы к хвосту. Кошка податливо потянулась, мурлыкнула.
А и хороша! Чёрное с белым – мерцанием проливным – мерцающий солнечный дождь! – всюду и равномерно: где белое большое пятно – там и большое чёрное, где чёрная полоска – там и белая, даже кляксы и зигзаги – друг с дружкой, – друг перед другом не выпендриваясь, не выпячиваясь наперёд. Тельце – не маленькое и не большое, среднее; стройненькая, точёная, в профиль – зевнувшая прозрачность, не иначе. Вот: дышала, дышала волна, выдохнула, – выдох заструился на дос о чке к берегу – обернулся кошкой. Ушки – дёрг-дёрг…
– Мореплавательница моя, – неумело сир о пил кошку Капитан. – Ласковая… Геройская животина, что и скажешь!
Семён Семёнович рядышком подсел.
– Как ты думаешь, откуда она в море взялась?
– И думать не буду! Вот ещё! – отмахнулся Капитан. – А мы? …А море откуда взялось? а? …Вот то-то!
Семён Семёнович не сдавался.
– Ты погоди! Море – это море, откуда бы оно ни взялось…
Запнулся. Вспомнил: и впрямь – море… Взялось откуда-то!..
– А кошка – это кошка, – попробовал поставить точку Капитан.
– Нет, ты погоди, – опомнился Семён Семёнович. – Море – море; кошка – кошка; а откуда кошка – в море? Да ещё на доске пристроилась… и ловко как!
– Закурил бы ты лучше, Семён, чем дурацкими мыслями такой чудесный воздух засорять. Затянешься разок, другой – глядишь и прошло.
Семён Семёнович задумчиво почесал кошку за ухом. «Всё перепуталось, – думал он, – всё перемешалось. …Но – хорошо! А почему?.. Хоть раздерись, – уходить отсюда не хочется. Боязно и хорошо. …Я теперь обратно – нет, – отчаянно подумал он. – Хоть бы и силком; упрусь, зубами за стены буду цепляться!» Рассуждать, выяснять, раскладывать всё по полочкам его уже не тянуло.
– Ки-иса… Ки-исушка… – басисто ворковал Капитан.
Кошка жмурилась. Кошка всячески выражала удовольствие и поддержку дальнейшим ласкам. Кошка одобрительно елозила хвостом по бетонному полу да поблёскивала чуть высунутым влажным язычком.
Тут одна из волн, вздыбившись, жирно в ы хлестнулась к дверям – окатив брызгами всех троих.
– Пошли в зал! – определил решительно Капитан.
Он ухватил кошку на руки и первым вшагнул. Семён Семёнович, опасливо озираясь, втиснулся следом.
– Двери будем закрывать?
– Да ну!
Капитан пристроил на лавке кошку; пристроился сам. Семён Семёнович уселся напротив. Посетовал:
– Есть хочется... Кошка тоже, поди, голодная. Сколько её по морю мотало? – может и несколько дней…
Капитан нахмурился.
– Не бузи! …Вон – бумаги полно! – ешь вволю.
– Бумагу?
– А что? На халяву и пузырь – котлета.
– Опять шутишь…
Семён Семёнович вздохнул, встал с лавки. Подошёл к окну; на этот раз за окном было то же что и за дверями: волны, волны, волны… даль… «Ну до чего же есть хочется! – разнервничался Семён Семёнович. – Я бы сейчас ведро картошки – махом!..»
– Может, мидий пойдём поищем? – неуверенно предложил он.
– Кто к добыче тянется – тот добычей станется, – поглаживая кошку, назидательно сказал Капитан. – Посунешься до улиток, а тут – откуда ни возьмись! – какой-нибудь хулиганистый спрут. Во-о! Обидит же он тебя, Сеня, – язык покажет, а то и – ну что с него взять! – отшлёпает.
– Ничего, не отшлёпает… – пробурчал Семён Семёнович. – Авось, хоть бутерброд даст… Два!
– Ну да, – зевнул Капитан. – И горчицы на уши.
Семён Семёнович загрустил. Загрустил-помрачнел. Нахохлился, – прошёлся рывками несколько раз взад-вперёд, – досадливо крякнул «э-эх!...» и с силой топнул ногой. От стены к стене, гулко дребезжа, метнулось обрадованное эхо.
Кошка встряхнулась, легко и ажурно соскочила с коленей Капитана; соскочила – скользнула за дверь.
– Что ж ты, Семён!
Капитан и Семён Семёнович одновременно бросились к дверям. Как-то одиноко показалось им – сразу, обоим – без кошки, – привыкли. …Но – то ли двинулись оба слишком резко, то ли иная какая неясность – грохнулись у дверей, мягко так, плавно, в ватном звен е льном обмороке.
-
– Ну и ну… – со стоном прохрипел Капитан, сделав раз за разом целых две неудачных попытки встать. – Что за выкрутасы!..
Наконец, с третьей попытки – встал; распрямился, покачиваясь, головой потрясывая; спиною в стенку упёрся, засопел. Первый раз в жизни Капитан грохнулся в обморок! Никогда раньше не случалось, и вот – пожалуйста… Будьте любезны! Непривычный, нежданный обмельк беспомощности очень его удивил.
Внизу закопошился Семён Семёнович. Покопошился – сел на полу; поправил сбившиеся очки, шальными мутными глазами уставился на приятеля.
– Живот болит, – сообщил он снизу вверх. – Это ты меня придавил?
– Обязательно, – надтреснуто, но деловито подтвердил Капитан. – Не на пол же падать! – жёстко там…
Он помог встать потиравшему ушибленный живот Семёну Семёновичу. Вместе – в полуобнимку – уселись на лавке у двери.
– Недод у мцы мы с тобой, Сеня, – сокрушённо сказал Капитан, – пл ю хи шерстяные! Ну с чего мы рыпнулись, как оглашенные? с чего? …Ты-то – ладно, ты от рождения, видать, весь какой-то навзничь затетёханный, а – я?... я-то, сундук корявый, чего вскинулся? У-у-у…
– Оба хороши, - вздохнул Семён Семёнович.
– И котяра ушмыгнула…
– Да она – что! Она, небось, рыбу пошла ловить, не то что мы, – гнул свою, дообморочную линию Семён Семёнович. – Может и нам…?
– Ладно, пошли на воздух. Ты с голодухи, чую, скоро за меня примешься.
– Возможно… – Придирчиво осмотрел Капитана, облизнулся. – Вот с шляпы и начну.
– Запор будет, – коротко сказал Капитан. – Пошли!
…Кошка сидела на верхней ступеньке, впритык к воде, – внимательно смотрела вдаль. Взгляду её вослед – посмотрели и приятели.
Плот. Большой прямоугольный плот, с парусом, вёслами, шалашиком чуть к тылу от центра. На плоту стояла девочка. Девочка держалась правой рукой за мачту, левая – козырёк у бровей, – всматривалась в близящуюся сушу. Выражение её лица было торжественным, и – из торжественности – вполне очевидным: приключения! шторм а! – полный вперёд! – вот, ну конечно!: два потерпевших кораблекрушение морских бродяги, взывающие о помощи! Вперёд! Скорей!
– Однако, здесь довольно оживлённое судоходство, – пробормотал, потирая лоб, Капитан. – Повернулся к разинувшему рот Семёну Семёновичу. – Скоро целыми эскадрами попрутся. Будем, Сеня, порт строить…
Плот причалил к ступеням. Девочка, размахнувшись, бросила свёрнутую верёвку.
– Держите, – чего смотрите? Крепите!
Капитан ухватил верёвку и торопливо прикрутил конец к чугунным перильцам.
– Что встали? – идите сюда! – звонко засмеялась девочка.
Семён Семёнович – как в трансе – шагнул на плот. Капитан обернулся на кошку, позвал. Кошка одобрительно дёрнула ушами: идите, мол, не раздумывайте. А ты? – кивком спросил Капитан. Кошка шевельнула усами: нет, идите без меня. Легко метнувшись – в несколько резких и точных движений – кошка оказалась на крыше; разлеглась на солнышке, заурчала.
– Не тяните резину, – строго сказала девочка.
– Почему? – машинально спросил Капитан.
– Да обедать же пора! – возмутилась девочка и притопнула ножкой.
Тут только заметил Капитан, что у шалашика лежит разостланная скатерть, рядом со скатертью – корзинка, и у корзинки, раздувая ноздри, очень уж страшно облизываясь, трётся, подс и гивая, пузырясь, Семён. «Милое дело, – веселея, подумал Капитан. – Кормить собираются!» Подобрался к корзине, принюхался. Ух ты!..
– А ну-ка – руки мыть, живо, – скомандовала девочка.
– Да у нас, вроде, чистые… – робко сказал Семён Семёнович и заискивающе моргнул.
– Всё верно, Сеня, – не ерунди. По крышам мотались, на полу валялись, – как рукам чистыми быть? Давай, пошли, не ленись.
Пока приятели, на корточки присев, бултыхали лапами в море с края плота – девочка стала выгружать из корзинки снедь, раскладывая всё по скатерти вдумчиво, аккуратно. Первой стол украсила варёная картошка, целая груда. Потом – горстка соли; хлеб; огурцы, помидоры, лук. Следом – большая бутыль с молоком, бутыль с водой, бутыль с соком. Последним появился мешочек, доверху полный разнообразными печенюшками и конфетами. Поставила две кружки.
– Лопайте, не стесняйтесь, – сказала девочка, довольно поглядывая на своих гостей.
Семён Семёнович сразу схватил верхнюю картофелину и – то ли всхлипнув, то ли чавкнув – проглотил её почти не жуя. «Надо же… – обалдело покачал головой Капитан, посмотрев на обжористого соседа. – Будто еды никогда не видел. Одичал…» Капитан налил себе молока и неторопливо выпил, закусил хлебом с картошкой. «Хорошо!..» Пробасил, умильно и благодарно искря глазищами:
– А ты с нами, хозяюшка? …Откушала бы!
– Не-е… – девочка рассеянно улыбнулась. – Меня скоро ужинать позовут.
Капитан не понял, но и переспрашивать не стал. «Само разъяснится, – думал он. – …Эх, белобрысенькая, кормилица-спасительница ты наша, ах и молодчина!» Тут он, спохватившись, вспомнил: кошка!
– Эй, Сеня, – толкнул Капитан хр у мкающего соседа, – жрать мы с тобой горазды, а о кошке забыли. Надо ей молока налить.
Поозирались. Кошки нигде не было. Наверное, где-нибудь в зале… – свернулась на лавке, дремлет… – решили приятели.
– Слышь, хозяюшка, я бутылку с молоком возьму, можно? У нас там кошка, – покормить надо.
Девочка вместо слов махнула рукой: берите, чего там… нашли о чём спрашивать! Заторопила:
– Вы лопайте, лопайте, а то мне уж – скоро…
Приятели плотнее навалились на пищу. По сторонам не смотрели – кушали да запивали, да снова кушали, да снова запивали. У-уф-ф-ф…
– Благодарствуй, ласковая! – отвалился от трапезы Капитан.
– Ага… – сыто шуршнул вдогонку Семён Семёнович. …Подскочил. Упустил дрогнувшими пальцами огурец на скатерть и покрутил головой: – Вот те на!
Сидели они на пригорке, а не на плоту. Плота – не было… Не было ни зала ожидания, ни девочки, ни моря… Рощица вокруг, а следом – луг огромаднейший, а дальше – снова – рощицы, рощицы, рощицы… луга…
Капитан икнул.
-
…Семён Семёнович – сначала тихо, потом всё громче и громче – засмеялся. Он заливался, бултыхаясь в траве… а ветерок пляс а лся в цветах… а солнышко светило… а бабочки летали…
«Уж не тронулся ли, – встревожился Капитан. – Вот будет история!» Он пригляделся повнимательнее. «Нет! – успокоил себя. – Вроде не шальные глазёнки-то…»
– И с чего ты зашёлся? – доброжелательно поинтересовался Капитан. – Али вспомнил что весёлое? Так не таи, поделись с товарищем!
Семён Семёнович – и внятного-то ничего не вымолвить! – зашёлся пуще прежнего. Лежит, за уплотнившийся животик уцепился, трясёт его всего, аж в ушах тошно!
– Сеня, – строго сказал Капитан, – я тоже не дурак всхохотн у ть разок, другой, – был бы повод. …Уймись и излагай.
Под строгим, внушительным взглядом приятеля Семён Семёнович мало-помалу успокоился. Уселся, отдуваясь, слёзы рукавом вытер, – изложил:
– Уф-ф… Ничего я не вспомнил, понятно тебе!
– А что? – осведомился Капитан.
– Всё просто: хорошо мне здесь. Хорошо и всё тут!
Семён Семёнович вскочил и сбежал с пригорка; сбежал – кинулся с берёзами обниматься. Славно ему стало! Вот: чудилось – опомнился, отмёрз, а прежде – в глыбе прозрачной скрёбся, маялся, на мир сквозь щёлку малую смотрел – насмотреться не мог, а и к выбиранию тужиться было боязно. Солнышко вместо него поднатужилось – глыбу растопило; глыба распалась, – заскакал он, запрыгал!
А Капитана после сытной трапезы ко сну стало клонить. «Тут, должно быть, подрем а нье приятное, ухл ё бное выйдет, – думалось ему. – Только вот Семён зачуд и лся не к моменту…» Усмехнулся:
– Жена-то твоя, небось, в нервах, как зюзя: обзванивает знакомых и незнакомых, бьёт в колокола?
– Да ну её, – беспечно отмахнулся Семён Семёнович.
– Эк ты! – Капитан хмыкнул. – Ну, может, оно и так… А вернёшься – на брови не наплюют?
– А я не вернусь! – последовал задорный ответ.
– Ишь, расхрабрился! – Вздохнул. – И мне некуда… Нет, оно, конечно, можно найти – куда, но только что это за «куда», если его искать надо?
Капитан, с и дючи, поёрзал; поёрзал-поёрзал, – руки за голову заложил – запрокинулся; разлёгся, глаза закрыл. Милый пригорочек! Солнышко не назойливое, травка прозрачная, лёгкая, воздух свеж, ароматен. Бабочек – что фанфар в вихре: полным-полнёхонько; мелькают, перелетают с цветка на цветок, да ещё Сеня к ним притрус и лся, будто б и тоже – с цветка на цветок, вот до чего человек зал е гчел!
Топ-топ-топ! Топ-топ-топ!
– Да уймись ты, – проворчал Капитан. – Дай полежать спокойно!
– Вот и не уймусь! Вот и не уймусь! – переливчато заголосили над ухом.
«Развезло сироту, – дремотно думалось Капитану. – Зашёлся, понимаешь, как гусь на вишне; пока всех бабочек не распугает – не остановится.»
Внезапно стало тихо. Внезапно… Капитан встревожено приподнялся на локте и глянул в сторону притихшего игруна.
Семён Семёнович стоял, уставясь в траву. Тихо стоял. Многозначительно.
– Ты чего, Семён?
– А смотри!
Капитан, кряхтя, встал, подковылял поближе и увидел столик. Маленький столик, низкий, в траве неприметный, к тому же и цветом с ней схожий. На столике лежал ненадписанный конверт.
– А? – каково? – подпрыгнул, лучась от удовольствия, Семён Семёнович.
Капитан – вместо ответа – нагнулся и взял конверт. Открыл; достал листок бумаги. Знакомый листок! – и бумагой и формой и почерком, – целыми грудами они вьюжили недавно на станции, в зале ожидания. Капитан спокойно, медленно прочитал:
«Если кто-то вышел из дождя, то это совсем не означает, что тот, кто вышел из дождя – прошёл сквозь дождь. Может быть, он просто стоял у окна и любовался узорной изморозью, привольно блещущей по стеклу. Может быть, он и сейчас стоит у окна…
«Кто-то» выходит из дождя… и стоит у окна, любуясь изморозью. И что-то ещё…
С какой стороны вы смотрите? Может быть, вы смотрите в лужу и видите только то, что отражается. Только. И ещё что-то…»
Приятели помолчали.
– Ну и кто это написал, Сеня? …Ты или я?
Семён Семёнович, пожав плечами, взял из рук Капитана листок. Обсмотрел его со всех сторон, обнюхал и даже, зачем-то, попробовал на вкус, зажевав уголок.
– Не наелся, что ли?! – вскрикнул Капитан, выхватывая из пасти приятеля листок. – Вон, ветки сухие лежат, – иди, пожуй!
– Я так, на всякий случай… – смутился Семён Семёнович. – Знаешь, на вкус – чуток, как земляничный…
Капитан, аккуратно сложив листок – спрятал его во внутренний карман пиджака. Посопел; показал приятелю кулак. Семён Семёнович в ответ показал язык.
– Знаешь, Сеня, – задумчиво сказал Капитан, – знаком я с тобой всего ничего, но, мне кажется, что ты здорово изменился. Ты всегдашний и ты теперешний – совершенно разные персоны. Не находишь?
– Без тебя знаю, – дов о льственно запунцов е лся Семён Семёнович и задиристо прибавил: – Ты мне мозги не пудри, – дай лучше листок доесть.
– Не дам, – коротко ответил Капитан. – Ты мне спать не давал? – не давал! А туда же…
В пикировке участвовали только языки; оба думали, думали напряжённо, въедливо, интуитивно осознав некую задачку, предъявленную для решения, разумом же – пока не принятую, но разумом именно и решаемую. От послеобеденной разнеженности не осталось ни завитка, ни отзвука. Взгляды их бесцельно рыскали по окрестностям в поисках хоть какой-нибудь опоры извне… пусть так!.. пусть даже не опоры, а хотя бы сиюмгнов е нной отдушины, сиюмгнов е нного упора. Взгляды цеплялись – оскальзывая – за рощицы, потом за луга, и снова за рощицы, и снова за луга…
– Пойдём, а? – бормотнул Капитан. – Вот – чую: не надо нам здесь дальше, надо идти.
– Я тоже, – эхом отозвался Семён Семёнович. – А куда?
– Да хоть во-он в ту рощицу, – махнул рукой Капитан. – Темнеется там что-то… Нам всё равно нужно искать ночлег, – не нравится мне э вонная, та, что подальше, тучка…
– Думаешь, жильё?
– Вроде… Дойдём – узнаем.
Семён Семёнович не возражал. Приятели собрали в оставленную девочкой скатерть остатки провизии, – провизию – узлом – взвалил на плечо Капитан. Наметили наиуд о бнейшую линию продвижения. Зашагали неспешно.
Шлось легко, незад е ржно. Приятственно. Опять же – бабочки, которых так и не удалось в давешнем игривом настроении распугать Семёну Семёновичу, шмели там всяческие, иная звен е льная живность… Но: чем ближе приятели подходили к искомому «темнеется», тем внимательнее, тем озабоченнее становились их взгляды. Так подходят к старым знакомым, которых давно не видели, которых узнать – как не узнаешь! но которых узнать – поди узнай… годы прошли, годы.
Не доходя шагов пятидесяти до строения, приятели, не сговариваясь, остановились. Друг на друга посмотрели. Встали теснее.
– Узнаёшь? – шепнул Капитан. Распрямился, узел на землю опустил.
– Как не узнать… – шепнул в ответ Семён Семёнович. – Мудрёное тутошнее житьё, что ни говори, а всё ж – далеко не отшвыривает.
Общие контуры остались прежние: рельсы, платформа, зал ожидания… прежние... если не приглядываться, а если приглядываться, то ничего прежнего и помину не было. Рельсы выглядывали чуть, кое-где – то тут, то там, вым е лькивая из травы рыжими крапчатыми брикетами; проржавели они, похоже, давно, а что до шпал – так их и совсем видно не было, ясно – сгнили, перемешались с землёй, поросли травами. Платформа – в д ы рных пров а линах, в липовой да осиновой крепкой поросли, на вихлястых выступах ржавых арматурных плетушек расселся, гомоня и бузотеря, целый табун воробьёв. А зал ожидания…
Приятели, постояв немного, направились к зданию. Нерешительно направились, робко. Бездверный вход миновав – снова остановились.
– Однако… – выдохнул Капитан. Рот разиня, заелозил взглядом по нутру зальной кубатуры.
Семён Семёнович ничего не сказал. Молча подошёл к прогнившему каркасу одной из лавок, и, мусор всяческий сгребя да на землю побросав, уселся на край. Уселся, мордашку в горстях зажал, задумался.
Потолка, собственно, в зале не было – потолок обвалился. Не целиком, не полностью, но – по большей части: сквозь прорехи, лёжа на полу, вполне можно было наблюдать небеса, не испытывая особых затруднений к обзору. Крышная жестяная обшивка, кое-где захл ы нувшая внутрь и льнувшая к стенам, напоминала собой стайку уснувших флагов. Разноразм е рные горки мусора – кус о чное крошево: бетон, кирпичи, пластик, стекло… гнилая древесина, верёвки какие-то, провода… то да сё, и всё – вперемешку с землёй, с перегноем… Прозелень вокруг: то травка, то кустик, а у дальней стены – высокое деревце, дальше прежнего уровня крыши взметнувшееся.
Капитан протиснулся к ближнему от него оконному проёму и уселся на то, что когда-то было подоконником. Узел рядом пристроил. Скособочился. Закусил и поджёг сигарету.
– Лет сто прошло… Как полагаешь?
– Пятьдесят, вряд ли больше, – рассудительно возразил Семён Семёнович.
– Ну, хоть и пятьдесят, пусть, – не стал спорить Капитан. – А мы здесь часа три-четыре назад были… Само Время тут пробежалось, не иначе! – Помолчал, затягиваясь и дымя. – В любом случае, от дождика нам здесь не укрыться, толком не переночевать. Надо, Сеня, другое местечко подыскивать. Глянь! – тучка близко, солнышко низко, – будет нам ливень и ночь, вместо дрёмы.
– А смысл? – легковесно проговорил Семён Семёнович. – Кто его знает, где мы через час окажемся! Может, там, где окажемся, есть и крыша и перины, – чего суетится?
– Но сейчас-то мы на станции, – резонно заметил Капитан. – Может, окажемся, может, не окажемся… – чего гадать? – Он затушил сигарету и встал. – Ты же сюда с дачи пришлёпал, так?
– Так.
– Так и пошли к тебе на дачу. Чего тянуть!
Семён Семёнович оторопел.
– Погоди! – Он обвёл рукой окрестности. – Здесь – руины, невесть сколько времени прошло, с чего же ты взял, что моя дача цела? Тут бетон и кирпич, а – обн и кло, сошло… моя же дача – обычная, летняя, доски да фанера.
– И что? – так на лавке и будешь сидеть?
– Но я же говорю…
– Семён, – перебил его Капитан, – один мой знакомый так вот сидел, сидел – и птенцов высидел. А что с ними делать? – пришлось в страусы пойти. Просёк угрозу?
Семён Семёнович улыбнулся.
– Ладно, убедил, только на этом – всё, ночлег. – Пожаловался: – Устал я что-то…
– Далеко до дачи?
– Минут двадцать.
Капитан взвалил узел на спину и первым пошёл к выходу. Семён Семёнович поотстал. Привык, видать, к этому месту, приласкало оно его. «Ну, я ещё вернусь» – решительно подумал Семён Семёнович, и, не оглядываясь (но – помня), бодро зашагал вслед приятелю.
-
К дачному посёлку маленькую экспедицию Семён Семёнович вёл наугад. Неуверенность бултыхалась в нём. Понятно! По совсем незнакомой местности шли. Раньше – широкая, за десятилетия утрамбованная непрерывными стадами дачников, тропа тянулась опушкой леса, где справа – лес, а слева – деревня в несколько длинных улиц. Теперь же тропка была узенькая, бугристая, а лес высился с обеих сторон, изм а хиваясь косматыми макушками в вечернем небе. И – никого. А место-то довольно оживлённое, людное, особенно – летом. Да и теперь… Впрочем, шли они не сбиваясь. Ещё от станции, к станции спиной поворотившись, выбрал Семён Семёнович направление – строго на север, так в этом направлении и продвигались.
– Ну и ну, корова! – воскликнул Капитан.