– И что мы со всем этим будем делать, Уилл? – растерянно спросил он.
Ощущая неловкость, Уилл сел в кресло, рядом на небольшом табурете устроилась Шарлотта и стала втирать ему в руки целебную мазь. Под воздействием иратцеруки почти не болели, но мазь была нелишней.
Шарлотта отправила Генри в подвал заниматься работой, а Габриэль и Гидеон ушли сами. Сесилия присела на подлокотник кресла, чтобы быть ближе к брату. Джем на всякий случай держал стилус наготове. Все были удручены. Уничтожение инструкций сделало невозможным принятие любых решений.
Уилл успокоился. Ему нравилось, что сестра сидит рядом, что она готова встать на его защиту, он был растроган тем, как хлопотала над ним Шарлотта, что-то кудахтая по-матерински. И он был благодарен Джему, который нанес ему иратце.
– А помнишь, как Мелиорн грозился выбить тебе зубы за то, что ты назвал его «остроухим бездельником»? – спросил Джем.
Он принял немного серебра, присланного Мортмейном, и щеки его порозовели.
Уилл улыбнулся. В последние несколько лет счастливым его делало лишь одно обстоятельство – в его жизни был друг, знающий про него все.
– А я бы выбил зубы ему, но он эмигрировал в Америку. Наверняка чтобы избежать моего гнева.
– Хм… – пробормотала Шарлотта, – насколько я знаю, в Лондоне у него было много врагов.
– Dydw I ddim yn gwybod pwy yw unrhyw un o’r bobl yr ydych yn siarad amdano, – грустно произнесла Сесилия.
– Ты, может, не знаешь, о ком говорим мы, но о чем говоришь ты, кроме тебя и меня, не знает никто, – откликнулся Уилл, но в его тоне не было упрека – только бесконечная усталость. – Говори на английском, Сеси, – добавил он.
Шарлотта встала и поставила баночку с мазью на стол. Сесилия ласково перебирала вихры Уилла.
– Покажи мне ладони.
Уилл повертел руками. У него перед глазами стоял огонь. И… потрясенное лицо Тессы. Он знал – Тесса поняла, почему он так поступил, но на ее лице застыло такое выражение, будто своим поступком он разбил ей сердце.
Единственное, чего ему хотелось, – чтобы она была рядом. Чувствовать себя окруженным заботой Джема, Сесилии и Шарлотты было здорово, но без Тессы ему не хватало главного, словно кто-то отколол от его сердца кусочек с ее именем – безвозвратно и навсегда.
Сесилия взяла его руку в свою.
– Удивительно, – произнесла она, – удивительно, никаких следов ожога. – Она помолчала немного и продолжила, обращаясь к Шарлотте: – Уилл всегда был предрасположен к травмам. Сколько раз он в детстве ломал себе руки и ноги! О ссадинах и царапинах я уж и не говорю.
Джем не сводил глаз с пламени, которое по-прежнему плясало в камине.
– Лучше бы это оказались мои руки, – сказал он.
Уилл тряхнул головой. Его клонило в сон. Очертания предметов расплывались, тисненые обои сливались в сплошную темную массу.
– Нет, Джем. Тебе руки нужны, чтобы играть на скрипке. А мне… Я на скрипке играть не умею.
– Мне следовало догадаться, что ты сделаешь. Ведь я твой парабатай.
– А я должен был догадаться, что ты бросишь пакет в камин, – беззлобно ответил Уилл. – Чертовски благородно с твоей стороны.
– В тот момент я думал о Тессе, – сказал Джем, потом тихо засмеялся и уткнулся подбородком в колени. – Благородно до безумия, ты прав. Но мне есть с кого брать пример.
– И когда же ты начал? – в шутку спросил Уилл.
– Когда? Знаешь, любовь – вещь странная. Когда она приходит, мы все меняемся.
Уилл взглянул на Джема, и в душе его вспыхнуло… Нет, не ревность, а жгучее желание поделиться с лучшим другом своими эмоциями, рассказать о том, что он чувствует. Разве чувства к Тессе не объединяют их? Но он ограничился лишь тем, что сказал:
– Мне не хотелось бы, чтобы ты рисковал, Джем.
– Но и я не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности.
Джем встал. В полусне Уиллу казалось, что фигура его друга окружена ореолом света.
– Ты уходишь?
– Да, пойду лягу. – Джем слегка коснулся пальцев Уилла. – Тебе тоже надо отдохнуть.
Уилл кивнул. В коридоре что-то напевала Бриджит. Вопреки обыкновению, ее песня не злила; скорее она напомнила ему колыбельную, которую когда-то пела мама.
Ох, что ярче света? Что темнее тьмы?
Что острее топора? Что нежнее тающего воска?
Истина ярче света, лицемерие темнее тьмы.
Месть острее топора, а любовь нежнее
тающего воска.
– Странная песенка, – сказала Сесилия. – Но она мне нравится. А ты помнишь мамину колыбельную?
– Смутно, – признался Уилл.
Их мама всегда пела, и когда шла по берегу реки Моддах [10], и среди нарциссов в саду; музыка наполняла собой каждый уголок их дома. Llawn yw’г coed о ddail a blode, llawn о goriad merch wyfinne.
– А ты помнишь море? – тихо спросил он. – А озеро Талиллин? [11]Здесь, в Лондоне, такой синевы днем с огнем не сыщешь.
Сесилия тяжело вздохнула:
– Конечно помню. А я думала, ты все забыл.
Уилл все больше погружался в сон.
– Сеси, – прошептал он. – Похоже, я не смогу встать с этого кресла. Придется мне ночевать здесь.
– Тогда и я останусь с тобой, – ответила она и крепко сжала его руку.
Слова ее вплелись в поток сновидений, который подхватил и унес юного Эрондейла, убаюкивая на своих волнах.
* * *
Габриэлю и Гидеону Лайтвудам
от Консула Вейланда
Ваше письмо меня несказанно удивило. Мне казалось., я выразился предельно ясно. Я хочу, чтобы вы сообщали мне подробности переписки миссис Бранвелл с ее родственниками и благожелателями в Идрисе. Меня не интересуют ни ее общение с модистками, ни наряды, ни меню институтской столовой.
Потрудитесь прислать письмо, действительно содержащее в себе важные сведения. Надеюсь, на этот раз писать его будут не сумасшедшие, а Сумеречные охотники.
Во имя Разиэля,
Консул Вейланд
Глава 8
Тот огонь
Но что надежда для тебя,
То мне – желаний агония!
Надежды? Да, я знаю их,
Но их огонь – огня прекрасней [12].
Эдгар Аллан По, «Тамерлан»
Тесса сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. Снаружи в комнату проникал холодный, пропитанный водой воздух; пахло мокрым железом и Темзой. Она вовсе не думала о прическе, просто повторяющиеся движения помогали ей хоть как-то сохранять спокойствие.
Вновь и вновь перед ее мысленным взором представали то красные, обожженные руки Уилла, то Джем, потрясенный письмом Мортмейна, то жалкая горстка серебра, которую ей удалось собрать с пола. А еще Сесилия, обнимавшая брата, и Джем, с болью просивший прощения у Уилла.
Все это было мучительно. И Джем, и Уилл испытывали боль, а она любила их обоих, и их боль передалась ей. Мортмейну нужна была именно она, Тесса. Из-за нее у Джема закончилось серебро, из-за нее страдал Уилл. Она ушла из гостиной только потому, что была уже не в силах оставаться там. Как они, объединенные взаимной любовью, могли причинять друг другу столько боли?
Тесса отложила расческу и посмотрела на свое отражение в зеркале. Вид у нее был усталый, под глазами залегли тени, совсем как у Уилла, когда он целый день просидел с ней в Библиотеке, разбирая бумаги Бенедикта, переводя отрывки, написанные на латыни, греческом или на языке чистилища [13]. Склонив голову, Уилл быстро водил пером по бумаге. Было странно видеть его погруженным в работу и при этом вспоминать стоявшим на пороге дома Магнуса Бейна и Булей и обнимавшим ее. При свете дня лицо Уилла выглядело непроницаемым. Он не проявлял ни враждебности, ни холодности, но при этом ни разу не улыбнулся ей и ни словом не обмолвился о том, что произошло ночью.
Тессе хотелось спросить его, о чем он говорил с Магнусом, когда тот увел его. Если бы Магнус сообщил что-то новое, важное для них, Уилл рассказал бы, ведь у нее никогда не было повода усомниться в его честности. Впрочем, если бы хоть кто-то из них был нечестен, подумала Тесса, все, вероятно, сложилось бы совсем по-другому, не так страшно.
Теперь она понимала, что, предложив отправиться к Мортмейну, она совершила глупость, но ее порыв можно объяснить. Ей было невыносимо сознавать, что она является причиной всех бед и ничего, ровным счетом ничего не предприняла для того, чтобы предотвратить их. Если бы она сдалась Мортмейну, Джем получил бы возможность еще пожить, они с Уиллом остались бы побратимами, и все пошло бы своим чередом, как если бы она и не появлялась в Институте.
Тесса понимала, что время повернуть вспять невозможно и что от чувств, которые объединяли их троих, никуда не деться. Она ощущала внутри звенящую пустоту, словно какая-то часть ее естества бесследно исчезла, парализовав ее, лишив жизненных сил. Одна половина ее души стремилась к Уиллу, посмотреть, зажили ли ожоги на его руках, сказать, что она все, все поняла. Другая же подталкивала броситься к Джему и вымолить у него прощение. Раньше они никогда не злились друг на друга, и Тесса понятия не имела, как разговаривать с Джемом, когда он впал в состоянии ярости. Может, он разочаровался в ней и теперь решит разорвать помолвку? Так или иначе, мысль о том, что такое может произойти, была ей невыносима.
Послышался слабый шорох. Тесса вздрогнула и посмотрела по сторонам. Может, ей показалось? Она очень устала, и ей хотелось позвать Софи, чтобы та помогла раздеться, а потом улечься с книгой в постель. «Замок Отранто», который она сейчас читала, прекрасно помогал отвлечься.
Девушка собралась было позвонить в колокольчик, но тут шорох повторился, и на этот раз более настойчиво. Она прислушалась – в коридоре кто-то тихонько царапался. Не без трепета Тесса подошла к двери и распахнула ее.
У ее ног припал к полу Чёрч, серо-голубая шерстка взъерошена, в глазах застыла ярость.
На шее кота был завязан пышный бант, на конце которого болтался свернутый в трубочку листочек бумаги. Тесса нагнулась, почесала Чёрча за ушком и развязала бант. Кот, не теряя ни секунды, скрылся за углом коридора.
Развернув бумагу, Тесса прочла ее. Знакомым почерком с завитушками в ней было написано:
Встретимся в музыкальной комнате. Дж.
– Здесь ничего нет, – сказал Габриэль.
Они с Гидеоном находились в гостиной. Шторы были задернуты, и если бы не колдовской свет, в комнате стояла бы кромешная темнота. Габриэль пробегал глазами разложенную на столе переписку Шарлотты.
– Как это ничего? – спросил Гидеон, стоявший на страже у дверей. – Там же куча писем. В одном из них, должно быть…
– Ни возмутительного, ни скандального, ни даже интересного – ничего, – пожал плечами Габриэль. – Да, есть письма из Идриса, от ее дядюшки, у него, похоже, подагра.
– Замечательно, – пробормотал Гидеон.
– Что же они вообразили? – Габриэль взял в руки пачку писем и потряс ею. – Что Шарлотта причастна к каким-то темным делам? Что она собирается предать Конклав и Совет? Если бы мы знали, в чем ее подозревают, можно было бы убедить их в ее невиновности.
– И если бы Консул Вейланд только того и желал – убедиться в ее невиновности, – сказал Гидеон. – Но, похоже, он просто хочет ее на чем-то поймать. Он или те, кто руководит им, члены Совета. Дай-ка мне вон то письмо.
– От дядюшки? – засомневался Габриэль, но все ж протянул письмо.
Гидеон склонился над столом, взял перо и в свете колдовского огня стал сочинять послание Консулу.
В тот момент, когда он подул на чернила, чтобы те побыстрее высохли, дверь в гостиную распахнулась. Гидеон испуганно выпрямился. Комнату залило желтоватое сияние, намного ярче колдовского огня. Габриэль прикрыл глаза рукой и заморгал. В голову пришла запоздалая мысль, что перед визитом сюда надо было нанести Руну ночного видения. Вообще-то он думал об этом, но руны сходят не сразу и могли вызвать вопросы. Пока его глаза привыкали к свету, Гидеон ошеломленно воскликнул:
– Софи!
– Мистер Лайтвуд, я же просила вас не называть меня так, – холодно произнесла девушка.
Зрение Габриэля восстановилось, и он увидел, что Софи стоит в дверном проеме, держа в руках зажженную лампу. Когда она увидела Габриэля, все еще державшего в руке пачку писем, глаза ее сузились.
– Вы… Это что, письма миссис Бранвелл?
Габриэль поспешно положил пачку на стол:
– Я… мы…
– Вы что, читали ее переписку? – в ярости спросила Софи, в эту минуту напоминавшая Ангела-мстителя.
Габриэль бросил на брата быстрый взгляд, но Гидеон словно язык проглотил.
Насколько было известно Габриэлю, за всю свою жизнь брат ни разу не взглянул дважды в сторону какой-нибудь Сумеречной охотницы. Но на эту примитивную, лицо которой покрывали шрамы, он смотрел так, будто она была утренней звездой. Факт необъяснимый, но вместе с тем и неоспоримый. На лице Гидеона был написан ужас от того, что его добрая репутация рушилась прямо на глазах.
– Да, – сказал Габриэль, – мы действительно просматривали ее переписку.
Софи отступила на шаг назад:
– Я немедленно схожу за миссис Бранвелл…
– Нет. – Габриэль протянул руку, чтобы удержать ее. – Подождите. Вы нас неправильно поняли.
И он все рассказал ей: об угрозах Консула, о требовании шпионить за Шарлоттой и о придуманном ими способе решения этой проблемы.
– Мы даже не думали сообщать ему истинное содержание писем. Мы хотели защитить ее.
На лице Софи сохранялось подозрительное выражение.
– Почему я должна вам верить, мистер Лайтвуд?
– Мисс Коллинз, – наконец заговорил Гидеон, – я знаю, что после той дурацкой истории с булочками вы обо мне не самого высокого мнения, но, прошу вас, поверьте, я не собирался злоупотреблять доверием, которое Шарлотта оказала мне, и уж тем более не собирался платить предательством за ее доброту.
На мгновение застыв в нерешительности, Софи опустила глаза:
– Сожалею, мистер Лайтвуд, мне очень хотелосьбы поверить вам, но преданность миссис Бранвелл для меня превыше всего.
Габриэль схватил со стола написанное братом письмо.
– Мисс Коллинз, – воскликнул он. – Прочтите это. Если после этого вы по-прежнему захотите привести сюда миссис Бранвелл, удерживать мы вас не будем.
Софи посмотрела на Гидеона, затем кивнула, подошла к столу, поставила лампу, взяла письмо и стала читать вслух.
* * *
Консулу Джошуа Вейланду
от Гидеона и Габриэля Лайтвудов
Милостивый государь!
Попросив нас следить за перепиской миссис Бранвелл с Идрисом, вы, по обыкновению, проявили величайшую мудрость. Просмотрев тайком ее корреспонденцию, мы установили, что она с завидной регулярностью общается со своим двоюродным дядюшкой Родериком Фэйрчайлдом.
Содержание этих писем разочаровало бы вас. Во всяком случае, мы в значительной степени разуверились в представительницах прекрасного пола после их прочтения.
Миссис Бранвелл демонстрирует бесчеловечное, недостойное женщины отношение к мучительным болезням старика. Для лечения подагры она советует ему делать компрессы из водки, в открытую смеется над донимающей его водянкой и не обращает ни малейшего внимания на жалобы Родерика о том, что в ушах у него собирается какое-то подозрительное вещество.
Нежной заботы и уважения к старшим, которых можно было бы ожидать от такой сравнительно молодой женщины, нет и в помине! Мы опасаемся, что власть сводит миссис Бранвелл с ума. Пока не поздно, ее надо остановить – слишком много Сумеречных охотников преждевременно сошли с дистанции из-за отсутствия женской заботы и ласки.
Искренне ваши,
Гидеон и Габриэль Лайтвуды
Софи дочитала до конца; в комнате стояла напряженная тишина.
– Так кто из вас написал это? – наконец спросила девушка.
– Я, – опустил голову Гидеон.
Губы Софи дрожали. В какой-то момент Габриэлю показалось, что она сейчас закричит.
– Это первое ваше послание? – спросила Софи.
– Нет, было еще одно, – признался Габриэль, – в нем речь шла о шляпках Шарлотты.
– О шляпках?
Тут Софи не выдержала и расхохоталась. Гидеон смотрел на нее с восторгом, как будто не видел ничего чудеснее. Даже Габриэль вынужден был признать, что смех сделал девушку прелестной.
– Думаю, Консул пришел в ярость!
– До такой степени, что был готов убить нас, – кивнул Гидеон.
– Так вы расскажете об этом миссис Бранвелл? – спросил Габриэль, которому хотелось побыстрее избавиться от неопределенности.
Лицо Софи вновь посерьезнело.
– Нет, – ответила она. – Во-первых, у меня нет желания компрометировать вас перед Консулом, а во-вторых, подобная новость будет миссис Бранвелл неприятна и ни к чему хорошему не приведет. Шпионить за ней! Какой он ужасный, этот Вейланд! – Ее глаза метали молнии. – Если вы нуждаетесь в содействии, я с радостью помогу вам разрушить его коварные планы. Письмо оставьте мне, а я прослежу, чтобы завтра оно было отправлено адресату.
В музыкальной комнате не было того слоя пыли, который помнила Тесса, – она выглядела так, будто в ней недавно произвели генеральную уборку. В камине горел огонь, на фоне которого выделялась фигура Джема. Когда Тесса вошла, он повернулся к ней и нервно улыбнулся.
Все вокруг выглядело размытым, будто написанным акварелью, – белоснежные инструменты, очертания которых проступали в отблесках огня, тускло отсвечивавшее пианино в углу, уютные диваны и кресла. Они стояли и смотрели друг на друга: девушка в элегантном синем платье и хрупкий юноша с серебристыми волосами, в черном сюртуке, слишком свободном для его фигуры. В уголках его рта залегла тревога.
– Тесса, я не был уверен, что ты придешь…
Она сделала шаг, чтобы обнять его, но сдержала свой порыв. Сначала нужно было поговорить.
– Не сомневайся, я всегда приду, – ответила она. – Джем, мне так жаль. Как тебе объяснить? Я словно обезумела. Мне невыносима мысль о том, что ты страдаешь из-за меня, потому что я каким-то образом связана с Мортмейном.
– Это не твоя вина, у тебя просто нет выбора…
– Уилл был прав – Мортмейну верить нельзя. Если бы я и пошла к нему, нет никакой гарантии, что он сдержит свои обещания. А я… я бы тем самым вложила оружие в руки врага. Не знаю, как он собирается меня использовать, но явно не во благо. В конечном счете могло оказаться так, что я причинила бы вам много зла. – В глазах девушки стояли слезы, но она сдержалась и не заплакала. – Прости меня, Джем. У нас нет времени на то, чтобы злиться друг на друга. Я понимаю, почему ты так поступил, на твоем месте я сделала бы то же самое.
При этих словах взгляд юноши озарился нежностью.
– Zhe shi jie shang, wo shi zui ai ne de, – прошептал он.
«Я люблю тебя больше всего на свете», – мысленно перевела она.
– Джем…
– Тесса, ты должна знать, что, пока я жив, ты никуда не уйдешь от меня и не подвергнешь себя опасности.
Тесса хотела броситься к нему, но он поднял руку.
– Погоди, – сказал он и взял в руки футляр со скрипкой. – Я… Я приготовил для тебя подарок… Ко дню нашей свадьбы. Но если ты не возражаешь, я сделаю его сейчас.
– Подарок? – удивленно протянула она. – После… Мы же поссорились?
При этих словах лицо юноши озарилось изумительной улыбкой, затмившей собой все проявления болезни.
– Да, но мне говорили, что ссоры – неотъемлемая часть семейной жизни. Мы просто немного попрактиковались.
– Но…
– Тесса, неужели ты думаешь, что после какой-то размолвки я тебя разлюблю?
В голосе Джема сквозило удивление, и Тесса вдруг подумала об Уилле, о том времени, когда он проверял преданность Джема, сводя его с ума своим стремлением к саморазрушению. А Джем, невзирая ни на что, продолжал и дальше любить своего парабатая.
– Я испугалась, – тихо сказала она, – но у меня… у меня нет для тебя подарка.
– Неправда, есть, – снова улыбнулся Джем. – Тесса, прошу тебя, сядь. Ты помнишь нашу первую встречу?
Тесса села в низкое кресло с золочеными подлокотниками:
– Я, как сумасшедшая, посреди ночи ворвалась к тебе в комнату.
– Ты грациозновплыла ко мне в комнату в тот момент, когда я играл на скрипке, – поправил ее Джем. Он любовно вытащил из футляра скрипку. – Не возражаешь, если я тебе сыграю?
– Ты же знаешь, как я люблю твою музыку.
Это была чистая правда. Тессе нравилось слушать, даже как Джем говорит о скрипке, хотя она в этом почти не разбиралась. Она могла часами слушать страстные рассказы о колках, канифоли, технике владения смычком, положении пальцев и пренеприятнейшем свойстве самой тонкой струны постоянно рваться.
– Wo wei ni xie de, – сказал Джем, поднял скрипку и зажал ее подбородком.
– Ты… для меня что-то сделал?
– Не сделал, а написал, – с улыбкой произнес юноша и стал играть.
Тесса не сводила с него изумленного взгляда. Зажатый в руке смычок извлекал нежные звуки. Прекрасная, как рассвет, мелодия звучала все уверенней. Тесса как завороженная смотрела на пальцы Джема, извлекавшие из скрипки виртуозные ноты. Она представила ручеек, бегущий в лесу. Смычок двигался все быстрее, и ручеек вдруг превратился в бурный поток. Ноты взмывали ввысь, разбивались у ног Тессы, окружали ее со всех сторон. Все тело Джема, казалось, двигалось в такт музыке, хотя на самом деле он стоял неподвижно. Сердце девушки заколотилось сильнее. Джем закрыл глаза, уголки его красивого рта опустились, словно происходящее доставляло ему боль. Тессе хотелось броситься к его ногам, настолько прекрасна была музыка. Пользуясь смычком, как кистью, Джем создавал полотно своей души. Когда последние стремительные ноты воспарили к небесам, по лицу Тессы покатились слезы, но осознала она это только тогда, когда скрипка умолкла.
Джем бережно положил инструмент в футляр. Он выглядел смущенным, рубашка его промокла от пота, на виске пульсировала тонкая жилка.
Тесса не могла произнести ни слова.
– Тебе понравилось? – спросил Джем. – Повторю, это подарок. Я мог бы преподнести тебе какую-нибудь драгоценность, но мне хотелось, чтобы подарок принадлежал тебебезраздельно. Кроме тебя, дорогая, эту музыку никто и никогда не услышит. Словами я владею не очень хорошо, поэтому выразил свои чувства к тебе через музыку. – Джем помолчал, а потом спросил: – Тебе понравилось?
Тон, которым был задан вопрос, говорил о том, что на положительный ответ он и не надеялся.
Тесса подняла голову, и только теперь Джем заметил слезы в ее глазах.
Он упал перед ней на колени, лицо его выражало раскаяние.
– Ni jue de tong man, qin ai de?
– Нет-нет, – засмеялась она, – не говори так, ты совсем меня не обидел и вовсе не сделал несчастной.
Лицо Джема озарилось улыбкой.
– Значит, тебе и в самом деле понравилось? – Джем глубоко вздохнул и тяжело, словно его оставили силы, опустился на пол рядом с креслом, в котором сидела девушка.
– В этой музыке я разглядела твою душу, и она оказалась прекрасной. – Тесса нежно провела пальчиком по его лицу, серебряные волосы Джема легким перышком защекотали тыльную сторону ее ладони. – Знаешь, я видела реку, лодки, похожие на цветы, плывущие по ней, и бархатную синеву ночного неба.
– Спасибо тебе, – произнес Джем, касаясь головой ее колен.
Девушка стала перебирать его волосы.
– Мои родители любили музыку, – вдруг сказал Джем. – Отец играл на скрипке, мама на цитре. Я выбрал скрипку, хотя мог бы освоить и что-то другое. Порой мне приходилось сожалеть об этом, ведь на скрипке не сыграешь китайские мелодии, которым меня хотела бы научить мама. Когда-то она рассказала мне историю о парне по имени Юй Бо-я, который лучше всех на свете играл на цитре. Он часто услаждал слух своего лучшего друга, дровосека Чжун Цзыци. Когда Юй Бо-я воспевал воду, Чжун Цзыци видел перед собой реки и ручьи, а когда переливы цитры посвящались горам – высокие вершины. Юй Бо-я объяснял это тем, что друг, как никто, понимает его музыку. В Китае люди до сих пор используют выражение zhi yin, означающее «близкие друзья» или «родственные души», хотя буквально оно переводится как «понимание музыки». Когда я играл, ты видела то же, что и я. Ты понимаешь мою музыку.
– Джем, я бесконечно далека от музыки и даже не могу отличить сонату от адажио…
– Но я говорю не о музыке…
Он встал на колени и теперь был так близко, что Тесса видела мокрые от пота волосы на затылке и висках и ощущала исходивший от них аромат канифоли.
– Я имею в виду… – Джем сокрушенно вздохнул, схватил ее руку и прижал к сердцу. Тесса ощутила мерное биение. – У каждого сердца есть своя мелодия. Теперь ты знаешь мою.
– А что с ними стало? – прошептала Тесса. – Ну, с дровосеком и музыкантом.
– Чжун Цзыци умер, – с печальной улыбкой ответил Джем. – Юй Бо-я в последний раз исполнил над его могилой мелодию, сломал цитру и больше уже никогда не играл.
Тесса почувствовала, что из ее глаз сейчас снова хлынут слезы:
– Какая грустная история.
– Грустная? Почему? – Сердце Джема под пальцами девушки застучало быстрее. – При жизни, когда они были друзьями, Юй Бо-я написал свои чудесные произведения. Разве в одиночку ему удалось бы это? Нашему сердцу, Тесса, обязательно нужно зеркало. В глазах любящего человека нам легче разглядеть самих себя. Да и потом, в мире есть красота, увидеть которую можно только на мрачном фоне смерти. – Он опустил голову, затем поднял глаза и продолжил: – Я хотел бы отдать тебе всего себя, без остатка. За две недели я хотел бы дать тебе больше, чем другие мужчины дают своим любимым за всю жизнь.
– Но ты и так дал мне все и не сделал ничего такого, что вызвало бы мое недовольство.
– Сделал, – ответил он, – я хочу, чтобы ты стала моей женой, я мог бы ждать тебя целую вечность, но…
Но у нас нет этой вечности.
– У меня нет ни близких, – тихо произнесла Тесса, – ни опекунов, никого… кого бы оскорбил брак, который кому-то может показаться преждевременным.
Глаза Джема распахнулись.
– Что ты имеешь в виду? Я… Я хочу, чтобы у тебя было время подготовиться.
– О какой подготовке ты говоришь? – воскликнула Тесса, и в этот момент мысли ее опять вернулись к Уиллу.
Перед глазами вновь предстали его руки, выхватывающие из огня пакет с лекарством, но главное, она не могла вычеркнуть из памяти тот день в гостиной, когда Уилл признался ей в любви. После его ухода она схватилась за раскаленную кочергу, чтобы физическая боль хотя бы на мгновение заглушила боль душевную.
Уилл… Тогда она солгала ему – если не прямо, то косвенно. Она дала понять, что не любит его. Мысль об этом доставляла ей мучения, но она ни о чем не жалела. Другого выхода у нее не было. Она знала Уилла достаточно и прекрасно понимала, что даже расставание с Джемом ничего не решило бы – Уилл никогда не согласится платить за свое счастье несчастьем парабатая.И если какая-то частичка ее сердца любила Уилла, и только Уилла, то об этом никто и никогда не узнает. Вместе с тем она любила и Джема, причем сейчас даже больше, чем когда согласилась выйти за него замуж.
Порой человеку не под силу быть одновременно и добрым, и честным, когда-то сказал ей Уилл.
«Зависит от книги», – подумала она. Но здесь, в книге ее жизни, нечестность означала жестокость. Даже если она причинила Уиллу боль, со временем, когда его чувства угаснут, он поблагодарит ее за то, что она не лишила его свободы. Ну не будет же он любить ее вечно.
Для себя Тесса давно уже все решила. Она любит Джема, и она любит Уилла, и лучшее, что она может сделать для каждого из них, – не признаваться в этом.
– Не знаю… – протянул Джем с надеждой, но и с неверием в глазах. – Совет так и не удовлетворил нашу просьбу… да и потом, у тебя нет платья…
– Какое мне дело до Совета? А в чем я буду на свадьбе, мне совершенно наплевать. Я готова пойти за тебя замуж когда угодно, если ты это имеешь в виду.
– Тесса… – прошептал он и потянулся к ней, губы их соприкоснулись.
Тесса ощутила во рту характерный для Джема сладковатый привкус жженого сахара.
– Ты слишком далеко от меня, – прошептал он.
Девушка опустилась на пол и встала на коленях рядом с ним, они сплелись в объятиях.
Потом Тесса отстранилась и снова провела пальчиками по его лицу, по выпирающим скулам.
Как заострились его черты, как близко к поверхности кожи пульсирует кровь, какие твердые у него ключицы, как из железа…
Руки Джема скользнули от ее талии к плечам; он прикоснулся губами к ее шее. Пальцы Тессы забрались ему под рубашку и ощутили прохладную кожу. Джем исхудал до такой степени, что позвоночник на ощупь казался острым. В отблесках пламени его волосы приобрели золотистый оттенок, казалось, что он весь соткан из огня и теней.
Я люблю тебя,когда-то сказал он ей, люблю больше всего на свете.
Тесса вновь ощутила горячее прикосновение его губ. Через уста Джема ей передавалось биение его сердца, которое изо всех сил пыталось до нее дотянуться. Она почувствовала, как его робкая рука прикоснулась к шнуровке платья…
Дверь со скрипом отворилась, и они отпрянули друг от друга – задыхаясь, будто совершили долгую, изнурительную пробежку. Увидев пустой дверной проем, Тесса почувствовала, как в ушах зашумело, но Джем разразился хохотом.
– В чем… – начала она.
– Чёрч, – пояснил Джем.
Тесса опустила глаза и увидела у двери кота, похоже, очень довольного собой.
– Вот негодник, – сказала она, – где хочет, там и гуляет.
Чёрч подошел и стал тереться головой о ноги Джема.