– Я понял, к чему вы стремитесь, – сказал колдун, – и вы почти довели дело до конца, но…
– В том-то и дело, что почти. – Генри провел пятерней по рыжим волосам, чуть не сбив очки. – Портал можно открыть, но механизм управления им еще не создан. И я понятия не имею, что будет после того, как вы в него войдете, – окажетесь ли в нужной точке в этом мире, попадете в какой-то другой мир или даже в ад. Слишком рискованно, слишком…
– С этими рунами у вас ничего не получится, – сказал Магнус, – нужно попробовать другие.
Генри покачал головой:
– Мы можем использовать руны только из Серой книги.Все остальное – магия, а она для нефилимов неприемлема. Я не могу на это пойти.
Магнус окинул Генри задумчивым взглядом.
– Но я-томогу, – заявил он и придвинул к себе бумаги.
Колдуны Неблагого сословия свет недолюбливали, поэтому по возвращении в магазин Сэллоуз – на самом деле его звали иначе – первым делом заклеил вощеной бумагой окна, которые разбил этот мальчишка-нефилим. Очки куда-то запропастились – вероятно, утонули в водах канала Лаймхаус-Кат. И никто, как он теперь понял со всей очевидностью, не собирался платить ему за исключительно дорогой заказ Бенедикта Лайтвуда. Словом, день выдался на редкость паршивый.
Услышав звон колокольчика, возвещающего о том, что в магазин кто-то вошел, он злобно поднял подслеповатые глазки:
– Что, нефилим, решил вернуться? Решил зашвырнуть меня в воду еще раз, да? Ну так знай – у меня есть могущественные друзья и…
– Не сомневаюсь, – сказал незнакомец, чье лицо прикрывал капюшон, и плотно затворил за собой дверь. – И мне бы хотелось узнать обо всем этом побольше. – В полумраке блеснул холодный стальной клинок, и глазки сатира расширились от ужаса. – Мне нужно задать тебе пару вопросов. И не пытайся бежать, если, конечно, не хочешь остаться без пальцев.
|
|
Глава 13
Горы разума
О, разум! Разум имеет горы; отвесные скалы, пугающие и недоступные пониманию человека. Те, кто ни разу за них не цеплялся, считают их ерундой. Но наше презренное существование не может долго выдерживать такую крутизну, такую глубину. Вот он лег, бедолага, и буря дала ему облегчение. Жизнь всегда заканчивается смертью, и каждый новый день, засыпая, умирает.
Джерард Мэнли Хопкинс, «Нет хуже ничего»
Возможно, во время падения Тесса кричала, хотя никаких воспоминаний об этом у нее не осталось. Все, что сохранилось в памяти, – прыжок вниз, приближающиеся камни по берегам ручья и пустота у нее под ногами.
Вдруг руки девушки взлетели вверх. Цепочка с Механическим ангелом оказалась у нее над головой. Засиял металлический ореол, и, словно створки ворот, над Тессой распростерлись два больших крыла, сдерживая падение. Глаза девушки расширились от удивления – это было невозможно, немыслимо, но крохотный Механический ангел каким-то непонятным образом увеличился в размерах и теперь парил над ней, хлопая крыльями. Прекрасное лицо ангела, как всегда, было лишено всякого выражения. Зато у него выросли руки, и эти руки держали ее, в то время как крылья хлопали в воздухе, позволяя ей падать медленно, как падает на землю гонимая ветром пушинка одуванчика.
«Может, я умираю?» – подумала Тесса. Но тут же на смену пришла другая мысль: «Этого не может быть». Ангел не выпускал ее, и по мере приближения к земле она все явственнее различала рельеф. Теперь девушка видела отдельные валуны на берегу ручья и отражение лунного блеска в воде. На земле мелькнула тень крыльев, и они с ангелом мягко опустились на каменистый берег.
|
|
У Тессы перехватило дух от потрясения. На ее глазах ангел стал уменьшаться, складывать крылья, и вскоре сократился до размеров игрушки. Она схватила его дрожащей рукой и, собрав остатки сил, выбралась из ручья. Ангел, которого она прижимала к груди, отзывался у сердца знакомым тиканьем.
Еще совсем недавно Софи была бы несказанно рада, представься ей шанс побыть рядом с ним, прикладывать к его лбу холодные примочки, чтобы уменьшить жар. И вот этот шанс представился, но… когда она увидела юношу в таком состоянии, сердце ее мучительно сжалось.
В городке, где росла Софи, одна молодая девушка умерла от чахотки, и кумушки на каждом углу обсуждали, как та похорошела перед смертью – болезнь сделала ее и стройнее, и бледнее, окрасив щеки лихорадочным румянцем. Джем судорожно кашлял, уткнувшись в подушки, и лицо его также пылало румянцем, серебристые волосы будто покрылись инеем, а пальцы без конца теребили одеяло. Он говорил что-то, но говорил на китайском, и Софи ничего не понимала. Хотя… он звал Тессу: Wo ai ni, Tessa. Bu lu run, he qing kuang fa sheng, wo men dou hui zai yi qi.И обращался к Уиллу: Sheng si zhi jiao.Софи хотелось взять руку Джема и долго держать в своей руке, но, когда она прикоснулась к ней, ее словно огнем обожгло, и она отдернула пальцы.
Софи подумала, не позвать ли Шарлотту, ведь состояние Джема ухудшилось. Она уже собралась встать, но тут Джем протяжно вздохнул и открыл глаза. Она ошеломленно уставилась на него. Зрачки больного приобрели бледносеребристый оттенок, и они казались почти белыми.
|
|
– Уилл? – спросил он. – Уилл, это ты?
– Нет, – испуганно ответила девушка, – это Софи…
Джем с видимым трудом сосредоточил взгляд на ее лице. Затем улыбнулся той нежной улыбкой, которая когда-то покорила ее сердце:
– Ну, конечно, Софи. Я ведь сам просил Уилла уехать.
– Он отправился за Тессой.
– Хорошо… – Длинные пальцы Джема, теребившие одеяло, на мгновение сжались в кулак. – Я рад.
– Вам его не хватает, – догадалась Софи.
Джем кивнул:
– Я сейчас чувствую, что он где-то далеко, и связующая нас нить натянулась туго-туго. Не знал, что так получится, ведь с тех пор, как нас связали узы парабатаев, мы были неразлучны.
– Сесилия сказала, что вы сами послали его за Тессой.
– Да… И убедить его было очень трудно. Если бы он не был влюблен в Тессу, не уехал бы ни за что на свете.
От удивления Софи открыла рот:
– Так вы знали?
– С недавних пор, – с улыбкой ответил Джем потрясенной Софи. – Знал бы раньше, никогда бы не предложил Тессе руку и сердце. Но я ни о чем не догадывался. А теперь… теперь все представляется мне таким очевидным, что я удивляюсь, как мог быть таким слепым.
– И вы не сердитесь?
– Нет, я радуюсь. Когда меня не станет, они смогут позаботиться друг о друге, по крайней мере, я на это очень надеюсь. Уилл сказал, что Тесса его не любит, но я уверен, рано или поздно она ответит ему взаимностью. Это будет нетрудно, ведь он без остатка отдал ей все свое сердце. Надеюсь, она его не разобьет.
Софи потрясенно молчала. Говорить перед лицом такой любви – наполненной безграничным терпением и надеждой – ей казалось невозможным. В последнее время, видя, как Уилл страдает, но не препятствует счастью Тессы и Джема, она сожалела о том, что когда-то думала о парне плохо. С другой стороны, Тессе тоже доставляло мучение осознание того, что она причиняет Уиллу боль. Кроме Софи, ни одна живая душа не знала, что порой Тесса во сне звала Уилла и что шрам на руке появился у нее не случайно – она схватилась за раскаленную кочергу, чтобы физическая боль заглушила душевную после того, как она отказала Уиллу. Софи была рядом, когда Тесса, рыдая, выдергивала из волос цветы, подобранные под цвет глаз Уилла, но никому не выдала тайну ее слез и бессонных ночей.
Может, рассказать об этом Джему? Но доброе ли дело сделает она, если скажет: «Да, Тесса тоже любит Уилла. Ей тяжело идти против чувств».В состоянии ли мужчина узнать подобное о девушке, которую собрался повести под венец?
– Мисс Грей прекрасно относится к мистеру Эрондейлу и никогда не разобьет ему сердце необдуманным поступком, – наконец произнесла Софи. – Но я не хочу, чтобы вы, мистер Карстейрз, говорили так, будто обязательно должны умереть. Миссис Бранвелл и другие обитатели Института не теряют надежды найти средство исцеления. Вы с мисс Грей еще доживете до преклонных лет, наслаждаясь радостью и счастьем.
Он улыбнулся, будто знал нечто такое, что ей было неведомо.
– Ваши слова, Софи, свидетельствуют о том, что у вас доброе сердце. Я принадлежу к Сумеречным охотникам, а они с этой жизнью так просто не расстаются, сражаясь до последнего. Мы явились на эту Землю из царства ангелов, но почему-то боимся его. И все же, я думаю, что свою кончину можно встретить без страха, не склоняясь перед костлявой. Старуха-смерть никогда не подчинит меня себе.
Софи с тревогой взглянула на Джема – не бредит ли он?
– Мистер Карстейрз, может, сходить за Шарлоттой?
– Чуть позже… скажите… минуту назад ваше лицо в ответ на мои слова приняло такое выражение, будто… значит, это правда?
– Что именно? – тихо спросила она, хотя вопрос был предельно ясен, и она знала, что солгать Джему не сможет.
Настроение Уилла было хуже некуда. Стояло сырое, туманное утро – отвратительное утро. Он проснулся с неприятной резью в желудке и с трудом заставил себя проглотить похожие на резину яйца и жирный бекон, которые жена хозяина подала ему в душном, давно не проветриваемом зале. Позавтракав, он отправился в путь.
Несмотря на щедрое использование согревающих рун, в промокшей под дождем одежде его до костей пробирала дрожь. Балию, похоже, не нравилась грязь, набивавшаяся в копыта, и он снизил темп, а Уилл не мог понять, как туман умудряется конденсироваться на внутреннейстороне сюртука. Наконец они добрались до Нортгемптоншира, что, само по себе, было неплохо, но Уилл упорно не желал останавливаться, и после Тоучестера Балий стал коситься на него, словно умоляя о теплом стойле и мешочке овса. И он почти готов был ему уступить. Его охватило чувство безнадежности, такое же унылое и холодное, как дождь, который никак не желал прекращаться. Что он делает? Неужели надеется таким образом найти Тессу? Он что, совсем сошел с ума?
От размокшей грязи каменистая дорога стала скользкой, в любую минуту грозя падением. По одну сторону, загораживая небо, возвышалась скала, по другую вниз уходило крутое, усеянное острыми камнями ущелье. Далеко внизу тускло поблескивал ручей. Уилл старался держаться подальше от обрыва, да и сам Балий ступал неуверенно, будто боялся упасть. Юноша втянул голову в плечи, чтобы поменьше досаждал дождь, и вдруг увидел у кромки дороги золотистый отблеск. Он тут же спрыгнул с коня, наклонился и разглядел золотую цепочку, зацепившуюся за острый выступ. Это был круглый нефритовый кулон с выгравированными на обратной стороне словами, прекрасно ему известными.
Сливаясь в одно целое, души людей становятся сильнее бронзы и железа.
Свадебный подарок Джема невесте… Уилл сжал кулон в руке, и ему вспомнилась встреча с Тессой на лестнице. Говорят, что разделить сердце надвое нельзя, но…
– Тесса! – закричал он, и горы отозвались стоголосым эхо. – Тесса!
Он прислушался, сам не понимая, чего ждет. Может, надеялся получить ответ? Вряд ли Тесса пряталась где-то среди камней. Тишину нарушал лишь шум дождя и ветра. Тем не менее Уилл ни на минуту не сомневался, что держит в руках кулон Тессы. Может, она сорвала его с шеи, чтобы указать ему путь, как Бензель и Гретель из сказки братьев Гримм? И так поступила бы героиня какого-нибудь романа, а значит, и Тесса могла. Не исключено, что по пути он обнаружит и другие метки, оставленные ею. В душе вновь забрезжила надежда. Он подошел к Балию и вскочил в седло. Никаких остановок – к вечеру они должны быть в Стаффордшире. Кулон Уилл положил в карман. Выгравированные на нем слова любви жгли, как раскаленное клеймо.
Никогда еще Шарлотта не чувствовала себя такой утомленной. Ребенок в утробе выматывал ее больше, чем она могла предположить. К тому же она не спала ночью и весь день провела на ногах. От бесконечных лазаний по лестнице в Библиотеке у нее болели ноги. Тем не менее, войдя в комнату Джема и обнаружив, что он не только пришел в себя, но сидит в кровати и разговаривает с Софи, Шарлотта забыла об усталости.
– Джем, – воскликнула она, – я так рада, что тебе лучше!
Софи, со странным румянцем на лице, встала.
– Мне уйти, миссис Бранвелл?
– Да, Софи, пожалуйста. Бриджит опять не в духе, говорит, что потеряла Бэнг Мэри, а я даже не представляю, что она имеет в виду.
– Бэйн-мэри [22], – поправила девушка, пытаясь заглушить сердце, гулко бившееся в груди; она чуть было не совершила нечто ужасное! – Я ей помогу.
В дверях Софи обернулась и посмотрела на Джема – он выглядел бледным, но собранным.
– Шарлотта, ты не будешь возражать, если я попрошу тебя дать мне скрипку?
– Ну конечно.
Шарлотта вытащила из футляра инструмент и передала его Джему, а сама села рядом на стул. Юноша осторожно взял скрипку в руки.
– Ой, – вдруг вскочила она, – прости, я забыла смычок, ты ведь хочешь сыграть что-нибудь?
– Не беспокойся. – Джем нежно провел кончиками пальцев по струнам, и они издали нежный, вибрирующий звук. – Пиццикато… это первое, чему научил меня отец, показав скрипку. Оно напоминает мне о детстве.
«Ты и сейчас ребенок», – хотела сказать Шарлотта, но промолчала. Пару недель назад Джем отпраздновал свой восемнадцатый день рождения, перешагнув принятый для Сумеречных охотников порог совершеннолетия, но Шарлотта по-прежнему видела в нем маленького мальчика из Шанхая, как он сжимал скрипку в слабых руках, когда попал к ним в Институт. Впрочем, он повзрослел с тех пор…
Она взяла с ночного столика коробочку с серебром.Лекарства оставалось не больше чайной ложки. Вздохнув, высыпала порошок в стакан, налила из кувшина воды и протянула Джему. Тот отложил скрипку и спросил:
– Это последнее?
– Магнус хочет найти для тебя лекарство. Каждый из нас вносит свой вклад – Габриэль с Сесилией отправились в город, чтобы купить все необходимое по списку Магнуса. Софи, Гидеон и я копаемся в книгах. Мы делаем все возможное.
– Я не знал…
– Мы твоя семья, Джем, и каждый из нас старается что-то для тебя сделать. Пожалуйста, не теряй надежды. Держись.
Он маленькими глотками опорожнил стакан, а потом сказал:
– Моя сила – вы. Кстати, ты уже выиграла сражение с Генри по поводу имени вашего ребенка?
Шарлотта в замешательстве улыбнулась. Говорить о ребенке в такую минуту ей казалось неуместным, но почему бы и нет? Умирая, ми живем.По крайней мере, эта тема позволяла отвлечься от болезни, похищения Тессы и опасной миссии Уилла.
– Еще нет, – ответила она. – Генри по-прежнему настаивает на том, чтобы назвать его Бьюфордом.
– Ты одержишь над ним верх. Ты всегда побеждаешь, Шарлотта, поэтому будешь отличным Консулом.
– Женщина-Консул? – наморщила нос она. – После всех проблем, с которыми я столкнулась, возглавляя Институт?
– Кому-то надо быть первым. Хотя понимаю, это далеко не всегда легко. – Он опустил голову. – Шарлотта… в жизни мне редко приходилось о чем-то сожалеть, но… но есть кое-что такое, что меня очень печалит.
Шарлотта озадаченно посмотрела на него.
– Мне хотелось бы увидеть твоего ребенка, Шарлотта…
Эти слова вонзились ей в сердце острым осколком стекла. По щекам тихо покатились слезы.
– Шарлотта, – с нежностью произнес Джем, будто пытаясь ее утешить. – Ты всегда заботилась обо мне. И ты станешь чудесной матерью…
– Не сдавайся, Джем, – сдавленным голосом произнесла она. – Когда тебя привезли сюда, мне сказали, что ты проживешь год, от силы два. Но ты прожил почти шесть. Пожалуйста, поживи еще немного, хотя бы пару дней. Ради меня.
– А я и жил ради тебя. Я жил ради Уилла, Тессы – и ради себя, поскольку хотел быть рядом с вами. Но даже ради других я не могу жить вечно. Никто не сможет упрекнуть меня, что я уступил без боя и стал для смерти легкой добычей. Если ты скажешь, что нуждаешься во мне, я буду жить, сколько смогу. Я буду жить ради тебя и других, сражаясь с костлявой до тех пор, пока не стану грудой развалин. Но это уже будет не мой выбор.
– Но… – нерешительно протянула Шарлотта. – Что же ты выбираешь?
Он судорожно сглотнул и положил руку на скрипку:
– Я принял решение… в тот самый момент, когда велел Уиллу уехать. – Он опустил голову, затем снова вскинул. – Я хочу поставить точку, Шарлотта. Софи тоже рассказывала, что все пытаются найти для меня средство исцеления. Да, я действительно позволил Уиллу продолжить поиски, но теперь хочу, чтобы вы все от них отказались. Все кончено, Шарлотта.
Сесилия и Габриэль вернулись в Институт только к вечеру. Девушка редко выбиралась в город, и всегда в компании либо Шарлотты, либо брата, но с Габриэлем Лайтвудом оказалось куда интереснее. Он постоянно смешил ее, и, хотя она и напускала на себя серьезность, удержаться от улыбки было невозможно. И в нем не было ни капли чванливости, свойственной юношам из хороших семей (о Бенедикте Лайтвуде она и не вспоминала).
По правде говоря, Сесилия думала, что бросать сатира в окно, а затем и в канал не стоило, но она была в состоянии понять гнев младшего Лайтвуда.
Как же он не похож на брата! Когда она приехала в Институт, Гидеон ей понравился, но потом ее стала немного раздражать его замкнутость. Говорил старший Лайтвуд мало, выглядел отстраненным… правда, в разговоре с Софи мог блеснуть юмором. Обрывочные сведения из уст Тессы, Уилла и Шарлотты позволили Сесилии составить представление о том, что произошло в семействе Лайтвудов, почему Гидеон уехал и почему он был так молчалив. Она даже сравнивала его с Уиллом, который тоже оставил семью и до сих пор переживал боль утраты. А вот Габриэль избрал для себя иной путь. Он остался с отцом и стал невольным свидетелем его физического и умственного вырождения. О чем он думал в эти ужасные дни? До какой степени осознавал, что сделанный им выбор в итоге оказался неправильным?
Габриэль открыл дверь, Сесилия вошла и тут же услышала голос Бриджит:
Вот эта узкая дорога
Усеяна терниями и шипами.
Это путь праведников,
Хотя идут по нему очень немногие.
А вон та широкая
Усыпана лилиями,
Это путь грешников,
Хотя некоторые называют ее дорогой в рай.
– Опять поет, – вздохнула Сесилия, поднимаясь по ступенькам.
– Я умираю с голоду, – ответил Габриэль. – Интересно, если я скажу, что ничего не имею против ее пения, она накормит меня холодной курицей с хлебом?
– Ее песни никому не нравятся.
Сесилия искоса взглянула на точеный профиль юноши. Гидеон тоже был красив, но Габриэль с его острым подбородком и выступающими скулами казался девушке намного привлекательнее.
– Знаете, – вдруг сказала она, – это не ваша вина.
– О чем вы?
Они свернули в коридор третьего этажа. В тусклых отблесках колдовского огня он показался Сесилии темным. До ее слуха по-прежнему доносился голос Бриджит:
Стояла темная, темная ночь,
На небе не было ни звездочки,
А они шли по колено в крови;
Ведь вся кровь, проливаемая на земле,
Течет в ручьях этой страны.
– О вашем отце…
Лицо Габриэля окаменело, и девушка подумала, что он ответит ей грубостью, но вместо этого услышала:
– Независимо от того, моя это вина или нет, я был слеп и не замечал его преступлений. Я верил ему, хотя не должен был этого делать, а он в ответ опозорил имя Лайтвудов.
Сесилия помолчала немного, а потом сказала:
– Я приехала сюда, потому что считала Сумеречных охотников извергами, отнявшими у меня брата. Считала в силу того, что так думали мои папа и мама. Но это было ошибкой. Мы не должны отождествлять себя с родителями, мистер Лайтвуд, не должны нести на себе бремя их грехов. И в ваших силах восстановить доброе имя вашего рода.
– Мы с вами – не одно и то же, – не без горечи произнес он. – Вы приехали сюда добровольно, меня же прогнал из дому монстр, который когда-то был моим отцом. И он преследовал меня…
– Ну, преследовал он вас недолго, – добродушно усмехнулась Сесилия, – полагаю, только до Чизвика.
– Что…
– Даже не надейтесь, сэр, что я все времябуду серьезной!
Увидев выражение его лица, она не удержалась и расхохоталась в голос. Габриэль тоже улыбнулся.
Они толкнули дверь Библиотеки… и застыли на пороге как вкопанные.
За длинным столом сидели Шарлотта, Генри и Гидеон. Магнус стоял чуть поодаль, у окна, сцепив за спиной руки. Генри казался изнуренным, Шарлотта плакала, лицо Гидеона превратилось в маску.
С лица Сесилии мгновенно слетела улыбка.
– Что случилось? Есть новости? С Уиллом что-то…
– Не с Уиллом, – сказала Шарлотта, – с Джемом.
Девушка закусила губу, ее сердце, почувствовав недостойное облегчение, стало биться медленнее.
– С Джемом? – прошептала она.
– Он жив, – произнес Генри в ответ на ее невысказанный вопрос.
– Вот и отлично, – тряхнул головой Габриэль. – Мы все принесли – тернеру, чертов орех…
– Спасибо, – не оборачиваясь, сказал Магнус.
– Да, спасибо вам, – кивнула Шарлотта. – Вы сделали все, как я вас и просила. Боюсь только, что усилия были напрасны.
Она посмотрела на сверток и отвела взгляд. Было видно, что слова даются ей с большим трудом.
– Джем принял решение и хочет, чтобы мы прекратили поиски средства исцеления. Серебрабольше не осталось, и теперь его смерть – дело нескольких часов. Я вызвала Сумеречных братьев. Пришло время прощаться.
В тренировочном зале было темно. Через высокое стрельчатое окно струился лунный свет. Сесилия сидела на деревянной, давно не крашенной скамье и изучала узоры, которые свет рисовал на полу. Правой рукой она поглаживала кулон и думала о брате. Сознание ее будто раздвоилось: одна половина была здесь, в Институте, другая – с Уиллом. Когда она увидит его, да и увидит ли вообще?
Девушка настолько погрузилась в свои мысли, что, услышав скрип двери, испуганно вскочила. К своему изумлению, она узнала Габриэля Лайтвуда.
– Прячетесь? – спросил он. – И тем самым ставите меня в неловкое положение.
– Почему? – Сесилия удивилась, насколько обыденно звучит ее голос.
– Потому что я и сам собирался здесь спрятаться.
Сесилия промолчала, ей показалось, что Габриэль никак не может на что-то решиться, и это было странно, ведь обычно он уверен в себе, хотя и не так, как Гидеон. Едва ли не впервые она заметила, как же Габриэль похож на старшего брата. Их роднили решительный подбородок, изящная осанка…
– Если хотите, мы можем прятаться вместе.
Габриэль кивнул, пересек зал, но, вместо того чтобы сесть рядом с ней, подошел к окну.
– Внизу стоит экипаж Безмолвных братьев, – сказал он.
Из Кодекса Сесилия знала, что для Сумеречных охотников Безмолвные братья являются одновременно и целителями и священниками – их место у постели больных, умирающих и рожениц.
– Думаю, мне нужно пойти попрощаться с Джемом. Ради Уилла. Но я не могу набраться смелости.
Последние слова она произнесла нерешительно, было видно, что ничего подобного от себя она не ожидала.
– И я тоже, – признался Габриэль.
В лунном свете, освещавшем его профиль, казалось, что на нем маска, выкрашенная наполовину белым, наполовину черным цветом.
– Я пришел сюда, чтобы побыть одному, а если быть честным до конца, чтобы не встречаться с Безмолвными братьями, один вид которых бросает меня в дрожь. Думал разложить пасьянс. Если хотите, можем поиграть в «Разори соседа» [23].
– Как Пип и Эстелла в «Больших надеждах», – сказала Сесилия, немного развеселившись. – Нет, не получится, я не умею играть в карты. Мама старалась, чтобы в нашем доме их не было, потому что отец… питал к ним слабость. – Она подняла глаза на Габриэля и добавила: – Знаете, мы с вами во многом похожи. Наши братья нас покинули, и мы остались одни, рядом с деградирующими отцами. После смерти Эллы и отъезда Уилла наш отец совершенно потерял голову. Чтобы прийти в себя, ему понадобилось несколько лет, а мы тем временем потеряли дом. Точно так же как вы – Чизвик.
– Чизвик у нас отобрали, – с горечью сказал Габриэль. – Если быть откровенным до конца, то, с одной стороны, я сожалею об этом, но с другой – нет… Стоит мне вспомнить, как… – Юноша вздрогнул. – Отец заперся в кабинете, а я пришел к нему на помощь только через две недели. Нужно было сделать это раньше, но меня обуяла гордыня. Я даже в мыслях не желал допускать, что с ним что-то не так. Эти две недели я почти не спал. Стучался к нему, просил выйти и поговорить со мной, но в ответ слышал лишь звуки, которые человек издавать не мог. Ночью я запер дверь своей комнаты на замок, а утром обнаружил на ступенях кровь. И сказал себе, что слуги просто бежали. Уверил себя, что знаю лучше. Поэтому нет, Сесилия, наши с вами случаи разные. Ведь вы проявили храбрость и уехали.Я же оставался до тех пор, пока мне не пришлось спасаться бегством. Оставался, хотя и знал, что это неправильно.
– Но ведь вы же Лайтвуд, и остались, чтобы сохранить верность семье, а это не имеет ничего общего с трусостью, – возразила Сесилия.
– Разве? Неужели преданность гиблому делу достойна уважения?
Сесилия открыла рот, но так ничего и не сказала. Габриэль смотрел на нее и, казалось, отчаянно ждал ответа. Она вдруг подумала, что, кроме нее, обсуждать подобные вопросы ему не с кем. И поняла, насколько тяжело было Гидеону смириться с малодушием брата, ведь сам он никогда не задавался подобными вопросами.
– Мне кажется, что даже самые благие намерения могут обернуться злом, – произнесла она, тщательно подбирая слова. – Возьмите Магистра. Он встал на этот путь из любви к родителям, которые заботились о нем, но затем были убиты Сумеречными охотниками. Ничего непонятного в этом нет. И тем не менее результат намерениями оправдать нельзя. Поэтому, делая выбор, мы должны думать не только о причинах, побудивших нас к этому, но и о результатах, к которым этот выбор приведет, как и о том, не пострадают ли в итоге хорошие люди.
– Вы очень мудры, Сесилия Эрондейл, – сказал Габриэль после долгой паузы.
– Не сожалейте о прошлом, – ответила она. – Просто в будущем старайтесь делать правильный выбор. Всегда можно изменить себя и стать лучше.
– Но тогда я стану совсем не таким, каким меня хотел видеть отец, а мне, несмотря ни на что, очень хотелось бы заслужить его одобрение.
– Мы делаем, что можем, Габриэль, – вздохнула Сесилия. – Я старалась соответствовать всем надеждам и чаяниям родителей. Затем уехала из дому, чтобы вернуть им Уилла, полагая, что поступаю правильно. Они очень печалились, что Уилл пошел по другому пути, который для него оказался правильным, хотя встал он на него при странных обстоятельствах. Это егопуть. Не копируйте в своем выборе отца или брата. Просто будьте Сумеречным охотником, в полном соответствии со своими желаниями.
– А откуда вы знаете, что я сделаю правильный выбор? – спросил он.
Снаружи донесся цокот копыт. Сесилия решила, что это уехали Безмолвные братья, и с болью в сердце подумала о Джеме. Для Уилла Джем Карстейрз всегда был чем-то вроде путеводной звезды, компаса, неизменно помогающего принять правильное решение. В определенном смысле ее брату в жизни очень повезло, теперь она понимала это. Как же здорово, если тебе есть к кому обратиться, зная, что плохого тебе не посоветуют.
Девушка постаралась, чтобы ее голос прозвучал твердо и решительно:
– Я верю в вас, Габриэль Лайтвуд.
Глава 14
Парабатай
Не умер он; он только превозмог
Сон жизни, сон, в котором истязаем
Мы все самих себя среди тревог;
Сражаться с привиденьями дерзаем,
Ничто неуязвимое пронзаем
Ножом духовным; это мы гнием
Здесь, в нашем затхлом склепе; исчезаем,
Терзаемые страхом день за днем.
Надежды-черви нас готовы съесть живьем [24].
Перси Биши Шелли, «Адонаис: Элегия на смерть Джона Китса»
К тому самому времени, когда Уилл смог наконец добраться до постоялого двора «Грин Мэн» [25], дорога превратилась в сплошное грязное месиво. Юноша чувствовал себя разбитым, все его тело болело. Увидев молодого конюха, направляющегося к нему в забрызганных грязью до колен сапогах и с фонарем в руке, он облегченно вздохнул.
– Какой промозглый вечер, сэр, – сказал конюх, подойдя ближе.
В его внешности было что-то озорное, позаимствованное у эльфов или фей. Порой колдовская кровь заявляет о себе через несколько поколений, к примеру, необычным разрезом глаз или слишком яркими зрачками. Конюх обладал зрением, это было ясно как день. «Грин Мэн» принадлежал обитателям Нижнего мира, и Уилл изначально планировал остановиться в нем. Он устал прятаться, выдавать себя за кого-то другого и пользоваться чарами.
– Промозглый? Вы так считаете?
Вода, стекавшая с волос, попала Уиллу в глаза, и он негромко выругался. Небо окончательно потемнело. Над головой висели тяжелые, мрачные тучи, обещавшие вскоре пролиться новым дождем. Но из двери струился гостеприимный желтоватый свет.
Парень взял Балия за уздечку.
– А конь-то у вас волшебный, – воскликнул он.
– Да, – похлопал жеребца Уилл, – его нужно обтереть, а вообще за ним требуется особый уход.
Парень кивнул.
– Стало быть, вы Сумеречный охотник? Ваши нечасто заезжают к нам. Хотя недавно был один, правда, старый и дурного нрава.
– Послушай, – спросил Уилл, – свободные комнаты у вас есть?
– Не знаю, может, отдельных и не осталось.