Василий Тютюнник говорил коротко, но достаточно сильно. Он касался только военных вопросов.
Выступать с критикой не было смысла, для этого не было времени. Да и не стоило критиковать, потому что критику делала сама жизнь. Со злой, подковыристой и демагогической речью выступил Волох. Он критиковал правительство и Петлюру, которые допустили ситуацию, в которой армия осталась без сапог и одежды. Говорил, что с ведома правительства «поставщики» все разворовали. Еще доказывал неспособность центра ориентироваться в ситуации, своевременно принимать решения и проводить их в жизнь. В словах Волоха вообще-то было немало правды, но выводы его были неправильные. Как спасение советовал Волох признать советскую систему власти и в союзе с красными русскими воевать против всего мира. Сам Совет Волоха не был бы таким уж плохим, если бы россияне согласились с мнением Волоха. Однако, они были умнее его. Петлюра не выдержал и перебил Волоха, не дав ему закончить. Мазепа же дал резкий ответ.
Вообще совещание ничего положительного не дало. В таких случаях не стоит советоваться. Совещания используют демагоги для своих авантюристических целей. Волох не имел никакого морального права нападать на центр за анархию, ибо сам со своими гайдамаками совершал грабежи службы снабжения армии в Проскурове и Гречневой и инициировал погром жидов в Николаеве 24 ноября. Не надо было быть большим политиком или психологом, чтобы понять намерения Волоха. Было еще время и возможность предупредить события, которые затем произошли в Любаре. И кто-то должен был ликвидировать Волоха, вернее волоховщину!
Еще при первом моем знакомстве с Ол. Удовиченко на станции Вапнярке он сказал: «С Волохом и его гайдамаками все обязательно закончится какой-нибудь очередной авантюрою... а Главный Атаман говорит, что гайдамаки – демократическое войско... Говорит, это мы не понимаем Волоха». Получается, что в Каменке Волоха как-бы понимали. Мне не пришлось встретить ни одного из военных руководителей, который бы находил целесообразность формирования волоховских гайдамаков. Такую целесообразность, видимо, находили политические круги, потому что они раз за разом (разумеется, до Любара!) защищали «демократическое войско». Остается не выясненным, почему Волох с гайдамаками сыграл роль охраны политического центра от «контрреволюции», которая виделась социал-революционерам в каждом, кто сражался на фронте, не устраивая митингови «советов». Не исключено, что волоховщина возникла благодаря элементам, подпирающим Государственную инспектуру. Эти элементы боялись армии и хотели иметь свою «партийную» часть; они могли в качестве своей опоры рассчитывать на «демократическое войско», им нетрудно было этого добиться от бесхарактерных руководителей волоховской организации. Является фактом то, что центр покровительствовал гайдамакам. Понятно, что в боевых частях армии, которые имели всего около 20-30 процентов штатного состава, не было благосклонного отношения к гайдамакам за то, что они охраняли центр и «спасали» базы в Проскурове и Гречанах. Гайдамаки были частью, на которую возлагали надежды левые политики. Интересно было бы получить относительно данного вопроса сведения от людей, которые знают историю гайдамаков во второй половине 1919 года подробнее.
|
|
Уже в Проскурове Волох никого не слушал и делал то, что ему нравилось. Приказы командарма выполнял только те, которые не противоречили его планам. Поведение Волоха должно было обратить на себя внимание Петлюры и правительства. Василий Тютюнник при всех положительных чертах своего характера не был столь решителен, чтобы собственными руками ликвидировать «демократическое войско» и поставить центр перед свершившимся фактом. Политический центр тоже боялся ответственности за последствия ликвидации волоховщины.
|
|
По директиве армии 4.04/оп. от 2 ноября Волох с гайдамаками должен был остаться в Староконстантинове в непосредственном подчинении командующего Запорожской дивизией. Волоху не понравилась такая директива и он ее не выполнил. Правительственный центр уже не знал, как избавиться от теперь уже ставшей немилой охраны, которой он ранее покровительствовал. Политическая власть не доверяла армии, - вследствие этого появилась волоховщина. Гайдамаки не хотели разделить судьбу войска.
Петлюра, правительство и Штаб Армии перебрались в Любар, - Волох с гайдамаками тоже ушел к новой столице. Действительно «демократическое войско» – куда хочет, туда и идет.
В декабре 1919 года я выехал из с. Мациевич в Любар, чтобы попроросить в Штабе Армии разрешения перебраться с дивизией на восток от Любара. Этого требовало то обстоятельство, что в Мациевичах трудно было достать продукты для людей и фураж для лошадей. Опять таки хотелось быть поближе к востоку, поскольку все равно придется идти на восток, если окажется, что далее бороться на фронте невозможно. В дивизии же было настроение прорываться к Днепру.
|
|
Еще из Проскурова В. Тютюнник послал на Волынь атамана Данченко с правами Главнокомандующего повстанцев Волыни. Там же в Любаре оказался и атаман Божко. Местом своего пребывания Данченко выбрал г. Любар потому, что в округе не было русских; кроме того, край и сам город были богатыми. Этим краем Данченко руководил, как диктатор. Очевидно, ему не понравилось прибытие в Любар верховной власти. У Данченко был небольшой вооруженный отряд. Волох, Данченко и Божко считали себя обиженными правительственным центром. Все они мечтали о "советах", которые должны были спасти Украину. Образовался своеобразный «атаманский триумвират». До этого в Любаре еще находилась особая организация, которая называлась "Волынская Революционная Рада".
Правительственный центр, "Атаманский триумвират" и "Волынская Революционная Рада", во главе которой стоял некий кузнец, друг другу не подчинялись. Всякий хозяйничал, как хотел. Хаос был страшный.
В моем присутствии состоялось совещание В. Тютюнника с Волохом и Данченко. В. Тютюнник не знал, как бы выпроводить из Любара всякую власть, оставив только правительственный центр. Для характеристики их взаимоотношений приведу отрывок из разговора Волоха с Тютюнником.
– Зачем ты самоуправно забрал всю поставленную кожу, муку и сало? - спрашивал В. Тютюнник.
- Это не я сделал, а Божко, - оправдывался Волох.
– А почему Божко не пришел сюда?
– Потому что незачем идти – ты ему уже выбил один глаз, так он со вторым к тебе не придет. Но он забрал все с моего ведома, потому что ему помогали мои гайдамаки. Имущества никто не охранял, поэтому мои ребята и забрали все под охрану.
– Так вы немедленно верните имущество…
- Ха-ха-ха... так мои ребята в отношении его давно навели порядок: все разделили между собой. Что можно, съели, а из шкур сапоги шьют, В. Тютюнник начал говорить сердито и на «вы».
– Вы когда будете выполнять мой приказ? Когда отправитесь в Трошу?
- Когда захочу, - шутил Волох.
- Так вы думаете подчиняться мне или не думаете? Или для вас никакая власть не существует?
– Брось, Василий. Какая ты к черту власть! Тебя же никто не слушает. Я уже приказов десять твоих не выполнил, а ты меня до сих пор на виселицу не вздернул. Если бы ты был властью, то повесил бы давно и не одного, а так тебя повесят, ей-ей повесят.
В. Тютюнник взволновался. Волох заметил, что сделал бестактность, и исправился:
– Я шучу. Завтра или послезавтра выйду с Любара. Только кое-что получу для своих ребят. Как дашь денег, так пойду аж на Полтавщину, а не то буду сидеть в Любаре.
В. Тютюнник что-то пообещал. Атаманы вышли. Перед этим Волох имел со мною разговор. Он сказал, что если мы признаем и заведем у себя «совет», то россияне помогут нам организовать нашу армию. Эта армия должна была обеспечить, как думал Волох, независимость Украины. Меня нельзя было убедить, ибо я уже по опыту знал, что Москва погубит украинскую армию в самом зародыше. Необходимо отметить, правда, что и в то время и широкие круги интеллигенции не имели ничего против организации украинской армии под красным флагом. Только неуверенность в том, что россияне не уничтожат все, не дав подняться на ноги, удерживала от опасного эксперимента, при этом многие забывали, что "советских" симпатий у нашего населен давно уже не было.
Я доложил В. Тютюннику, что мог бы силой заставить выполнить приказ командарма. Нужен был бы только соответствующий приказ. Он схватился за мое предложение и попросил меня поскорее отправиться из Мациевичева, перейти на восток от Любара, а по пути через Любар ликвидировать «триумвират»; - пообещал подготовить соответствующий приказ. Свое поведение с «атаманом» он объяснял тем, что в Любаре не было ни одной надежной части и он не знал, кто из командующих фронтовыми частями поможет «ликвидировать Волоха». Поэтому В. Тютюнник старался удалить Волоха с товарищами из Любара «политическими методами».
2 декабря Киевская дивизия отправилась из Мациевичева, но за один день до Любара не дошла (люди и лошади брели по колено в грязи) и заночевала в с. Северины. Ночью с 1 на 2 декабря я узнал о событиях в Любаре. Сообщил мне о произошедшем какой-то чиновник, в страхе сбежавший из Любара во время перестрели. Он рассказал, что Волох арестовал Петлюру и правительство, а возможно, уже и расстрелял. Волох выступил с большевистскими призывами.
Утром я отправился с дивизией в Любар, желая захватить Волоха неожиданно. 3 декабря, около 12 ч, дивизия была уже под Любаром. В таких случаях никакие переговоры недопустимы – надо карать безоглядно. На дивизию я полагался полностью. Однако «атаманы», узнав о моем приближении, сбежали со своими войсками в район, занятый красными русскими. С ними ушла и Волынская Революционная Рада, еще только вчера г. Любар был центром трех Всеукраинских политических центров, потому что Волынская Революционная Рада и себя объявила Всеукраинским революционным советом, а сегодня не было никакой власти. 3 декабря после полудня население Любара увидело, как снова по улицам маршируют войска с распущенными сине-желтыми флагами да еще и с музыкой. Выстроив дивизию на городской площади, я кратко проинформировал о событиях и приказал располагаться. За Волохом пошла разведка. В Любаре никто не знал, что именно произошло, но я все же верил, что Волох никого не расстрелял. Даже говорили, что "Петлюра в одну сторону уехал, а Волох - во вторую", все должны были быть живы, хотя и не совсем здоровы от испуга.
Я пошел на почту, чтобы связаться с другими дивизиями и проинформировать их о действительном положении. Вплоть до момента выяснения ситуации пришлось играть роль «центра» самому.
На почте долго не верили в то, что мы не с Волохом. Только после моих разговоров по телеграфу начальник почты привел ко мне Паливоду (управляющий министерством почты). Этому министру не удалось убежать, и он целую ночь и день просидел на чердаке подчиненного ему учреждения.
С фронтом связи не было. Зато был телеграф с г. Чудновым, где сидели «атаманы» и Революционный Совет. Узнав, что я уже в Любаре, из Чуднова предложили подчиниться им. Наш разговор не был долгим. Передаю его полностью:
Чуднов: Кто у аппарата?
Любар; Начальник гарнизона г. Любара.
Чуднов: Именем революционного народа приказываем вам подчиниться рабочее-крестьянской власти Украины.
Любар: Оставьте свои приказы. Не надо было бросать Любара. Подскажите пожалуйста, куда убежал Волох, потому что он украл у нас последние деньги.
Чуднов: извините, на такие вопросы ответы мы не даем. Волох признает советскую власть,
Любар: Одно другого не касается. Независимо от того, кто признает власть, вор всегда будет вором.
Чуднов: Волох делал государственный переворот, а не воровал деньги.
Любар: Перевороты так не делаются... не надо было убегать из Любара.
Чуднов: Мы спрашиваем, вы согласны начать переговоры с нами о признании армией власти советов?
Любар: Не имею ни от кого на то полномочий, – я сам не хочу говорить, ибо кто же говорит с беглецами? Их только ловят.
Чуднов: Петлюра с правительством бежали в Польшу. У вас нет другого выхода, или тоже идти за ним, или за помощью к Русской Советской власти строить Самостоятельную Социалистическую Советскую Украинскую Республику. Подумайте, потому что казаки все равно пойдут за нами.
Любар: Я закончил.
Чуднов: Подождите…
Любар: Начальник заставы пришел и запретил давать ответ и связываться с Чудновым…
Из этого разговора я получил ту пользу, что узнал точно, - Волох центра не захватил. Волох был в Чуднове, о чем уже доложила мне разведка. Быстро разведка наткнулась и на следы правительственного центра. Петлюра, министры, штаб армии и все другие сбежали в Новую Черторию, где стояли Сечевые Стрельцы. Они отправили разведку, их разведка встретилась с моей. Я поехал в новую Черторию.
Любар стал свидетелем упражнений неучей в гражданской войне. Само выступление "Атаманского триумвирата" состоялось при следующих обстоятельствах. В г. Любаре и его ближайших окрестностях было скучено немало воинских частей. Находились здесь Юношеская школа, Третья дивизия, охрана Головного атамана, Сечевые Стрельцы и гайдамацкая бригада Волоха. Юношами командовал полковник Вержбицкий, третьей дивизией - полковник Ольшевский, охраной Головного атамана - полковник Цивчинский. Я уже говорил о хаосе, царившем в Любаре. «Атаманы» решили использовать его. С несколькими десятками горлорезов атаманам удалось захватить государственную казну, находившуюся на почте под охраной юношей. Казну забрали без сопротивления, хотя нападающие для храбрости и для запугивания часовых все-таки стреляли в воздух. Полковник Вержбицкий получил приказ ликвидировать выступление, собрал своих подчиненных, те устроили митинг, на котором приняли постановление «воздержаться от пролития крови». Начался митинг и в охране самого Головного атамана. Увидев это, волоховцы бросились, захватывать правительство и Петлюру, однако не нашли - последние исчезли из Любара еще в самом начале события.
Волох собрал свои силы в пригороде. «Нейтральные» юноши, охрана Головного Атамана и остальные части разделились; часть ушла к Волоху, а часть потянулась к Новой Чертории. Только охрана Головного атамана перешла полностью к Волоху, который сразу же выставил свою кандидатуру на место Головного Атамана.
Волох засел в Любаре. Поручик Б-в, который был при штабе Волоха, рассказал мне, что победители хотели в первую очередь связаться непосредственно с Запорожской дивизией, где Волох когда-то был командующим. Присоединив к себе запорожцев, они надеялись заставить и остальные армии признать переворот. Внезапное движение к Любару Киевской дивизии разрушило все планы Волоха. Ему не осталось ничего другого, кроме как бежать за фронт красных русских, где он надеялся получить помощь.
Волох не намеревался переходить к красным русским сразу. Захватив в свои руки фактическую власть, чтобы придать вид законности, Волох думал заставить правительство и всех тех, кто боролся за украинскую независимость, признать советскую форму власти. При этом Волох надеялся стать Головным атаманом.
Оценивая события в Любаре как эпизод гражданской войны, прихожу к таким выводам:
Со стороны правительственного центра наблюдались следующие моменты и просчеты:
1. Центр был полностью дезориентирован относительно настроений в армии.
2. Вследствие недоверия Правительства к армии оно создало особую часть во главе с Волохом, которого считало за надежного человека.
3. Решения, касающиеся Волоха, своевременно не принимались.
4. При правительственном центре были собраны военные части, во главе которых стояли люди нерешительные и нетвердые – видимо, ими было легче управлять.
5. Очевидно, что такие руководители не сумели вырвать инициативу из рук Волоха при выступлении, хотя для этого времени было достаточно.
6. Подбор людей на ответственные роли осуществлялся неумело, неправильно.
7. Во всем гарнизоне не оказалось ни одного командира части, который бы под собственную ответственность, не дожидаясь приказов, оказал сопротивление мятежникам.
8. Высшие правительственные лица не захотели рисковать, становясь лично или назначив кого-либо на должность начальника Юношеской школы (лучшая часть).
Со стороны Волоха:
1. Большая наглость и даже недопустимая неосторожность в подготовительном периоде.
2. Отсутствие конкретных целей и ясного плана.
3. Неумелое выполнение переворота (вполне можно было захватить политический и военный центр).
4. Отсутствие отваги для того, чтобы силой заставить армию признать факт переворота.
7. Позорное непонимание политики красной Москвы в отношении Украины.
Вечером 3 декабря я уехал в Чарторию. Там были Петлюра, генерал Юнаков, В. Тютюнник, несколько министров, Коновалец и остатки того, что в свое время громко называли государственным аппаратом. По улицам слонялись отдельные группы казаков, не зная, что делать. В этой местности демобилизовался бывший корпус Сечевых Стрельцов. Передав В. Тютюннику информацию о ситуации на фронте (в Любаре уже была телеграфная связь с фронтом), я получил от него приказ для передачи всем командующим дивизиями, чтобы прибыли на совещание в Чарторию 4 декабря.
На второй день в присутствии остатков центра и командующих состоялось информационное совещание. Здесь впервые появился новоназначенный командующий Третьей дивизией п. Трутенко. На совещании констатировали, что армия не может долго находиться в маленьком районе, будучи окруженной со всех сторон врагами. Никаких решений принято не было. Из войсковых командующих высказали свои взгляды Коновалец и я. Коновалец сообщил, что Сечевые Стрельцы демобилизуются, потому что считают продолжение вооруженной борьбы в форме партизанства нецелесообразным. Я сообщил о своем решении прорваться к Днепру и партизанить там до весны, когда можно будет начать более широкую борьбу. М. Омельянович-Павленко, Загроцкий и Трутенко заявили, что должны посоветоваться со своими подчиненными и только тогда примут решение. Перед завершением совещания Петлюра снова пригласил на собрание в г. Черторию 6 декабря 1919 года, когда должно было состояться окончательное совещание и мы должны были принять, наконец, какие-то решения.
Армия, отступая, скопилась в небольшом треугольнике, стороны которого тянулись приблизительно на 35 верст каждая. Если бы враги нажимали более энергично, то уже через несколько часов было бы поздно принимать любые решения, кроме одного – бежать в разные стороны. Однако жажда совещаний становилась теперь еще больше, чем даже вера в Антанту.
Имел ли какой нибудь план Петлюра как главнокомандующий - глава политической власти? Формально и фактически он имел все права принимать решения без совещаний и за несвоевременные решение нес полную ответственность. Но он имел только одно твердое решение – советоваться и советоваться. Возможно, что некоторые из членов правительства имели какие-то планы, но они не говорили о том никому и тоже совещались. Данный почин распространялся и на людей чисто военной специальности. Порой оперативные решения принимали на совещаниях.
Омельянович-Павленко, Загроцкий и Трутенко поехали в части советоваться. Они, наверное, думали, что ко времени совещания Главная ставка примет решение вместо них, а им придется только выполнять готовые приказы. Застигнутые врасплох, они принимали решение вместе в своих дивизиях. - Персональной храбрости порой не достаточно для того, чтобы взять на себя ответственность в критический момент, когда от людей власти требуется полное напряжение воли, для того, чтобы не обращаться к своим подчиненным за советом и требовать выполнения своих решений. На совещании 4 декабря целый ряд ответственных лиц, как оказалось, не имел собственной твердой мысли о том, что делать завтра.
При выезде из г. Чертории командующие дивизиями получили записку из Штаба Армии, которая указывала на ненормальность взаимоотношений между Главным командованием и частями армии. Содержание этой записки гласило:
«Всем Начдивам соборных Запорожской, Волынской, Киевской, Сечевых Стрельцов и Третьей Железной дивизий. Командарм приказал завтра, 5 декабря, до 12 часов отправить в Штаб Армии следующие сведения: 1) фактическое состояние дивизии; 2) в какой район дивизия желает идти; 3) что дивизия желает получить от Штаба Армии и от службы снабжения; 4) вопросы, которые возникнают у Начальника дивизии.
Новая Чертория, 4 декабря 1919 года, ч. 32, За начальника штаба есаул Цейлит».
Тот, кто фактически командует, никогда не будет расспрашивать, куда его подчиненные хотят идти, а Штаб Армии такой вопрос делал в п.2 своей записки.
На вопрос п. 2 записки я ответил: «Дивизия (Киевская – Ю.Т.) желает перейти в район Каневского, Чигиринского, Звенигородского и Елизаветского уездов (ч. 517 от 5 декабря 1919 года)».
Утром 6 декабря командующие дивизиями снова съехались в Новую Черторию на совещание, но самого Петлюры, который созвал совещание, там уже не было. 5 декабря он спешно выехал через Шепетовку в Польшу. Такая спешность не оправдывалась ничем. На совещании, которое созвал Петлюра, сам же Петлюра должен был присутствовать и руководить им. Не исключено, что он поспешил в Польшу, чтобы не брать на себя ответственности за решения, которые должны были быть обязательно приняты, Отъезд Петлюры был настолько нежданным, что у одного из командующих дивизий вырвалась фраза: «Значит, Головной пропал?»
И. Мазепа передал нам письменный приказ Петлюры такого содержания «Председатель Директории УНР, 5 декабря 1919 года, м. Новая Чертория, Ч. 101. Атаману Омельяновичу-Павленко, В связи с новым заданием, которая возлагается на Действующую Армию, приказываю Вам приступить к исполнению обязанностей Командующего Действующей Армией, одновременно продолжая управление Запорожской группой. Дальнейшие указания о деятельности армии вы будете получать от меня через правительство УНР. Вашим Заместителем назначаю атамана Юрка Тютюнника, которому Вы должны об этом сообщить. Главный Атаман Войск УНР Петлюра. Начальник штаба атаман Юнаков».
Этот документ был отредактирован таким образом, чтобы не было видно, в чем заключается суть "нового задания". Вполне очевидно, что армия не получала больше никаких дальнейших указаний относительно своих действий. Неизвестно, как к этому времени понимал «новое задание» сам Глава Директории. Армия поняла его по-своему:приказ был спрятан в архиве штаба. После такого приказа ничего не оставалось, как снова советоваться. Теперь проведение совещания было правильным, потому что главный вождь покинул армию, не дав никаких фактических указаний. Формально Петлюра как-бы не мог отвечать за то, что будет делать дальше ободраная, босая, голодная и без амуниции армия. Однако его отъезд имел и положительную сторону: давал не только моральное (такое давно было), но и формальное право каждому делать то, что он пожелает. Без него совещание должно было закончиться быстро, потому что советоваться должны быть только военные.
В. Тютюнник был болен; у него начался тиф, от которого он позже и умер в г. Ровно. Полковник Мишковский (начальник штаба армии) тоже болел воспалением легких. Они не могли ждать конца совещания и выехали в Польшу. Уезжая, они выдали мне мандат такого содержания:
«Командующий Армией УНР 6 декабря 1919 года, ч. 32. Ставка. Атаману Ю. Тютюннику. С получением этого вы назначаетесь начальником Киевского отряда. Вы пользуетесь диктаторскими правами в распоряжениях, вызванных военными потребностями. Атаман В. Тютюнник. Начальник штаба полковник Мишковский"»
Из всего видно, что ни В. Тютюнник, ни полковник Мишковский не знали о приказе Петлюры ч. 101 от 5 декабря. Нельзя предположить, чтобы В. Тютюнник, зная о том, что командующим уже назначен Омельянович-Павленко, выдавал такие мандаты. Надо отметить, что такие же документы за подписью В. Тютюнника и Мишковського написаны всем командующим дивизиями, не исключая и Омельяновича-Павленко. Таким образом, по факту существовало два приказа: Петлюры от 5 декабря с «новым заданием» и Тютюнника от 6 декабря, где он дает «диктаторские права», сам их формально не имея. - В. Тютюнник сделал то, что может и имеет право делать комендант крепости, окруженной врагом; он взял на себя всю ответственность за последствия своих распоряжений. Документ отредактирован им так, что не допускает двух мнений об истинном смысле, который придавал ему автор. Приказ же Петлюры, напротив, издан в такой редакции, что автор его мог толковать так свое мнение, как того потребуют политические обстоятельства любого момента.
Спрятав оба документа на память о Новой Чертории, командующие дивизиями оставили министров, которые тоже проводили совещание, и пошли в другую комнату, чтобы посоветоваться, что делать дальше, ибо каждый упущенный час грозил неожиданностью.
Загроцкий составил первый отчет о состоянии Волынской дивизии. Политическую часть отчета Загроцкий передал п. Долуду, который должен был высказать мнение всех волынцев и самого Загроцкого, который соглашался с п. Долудом. При этом он заявил, что «дело политическое является не его специальностью, а п. Долуд в этом разбирается»…
Долуд говорил долго и убедительно. Выводы его были таковы, что единственный путь спасти армию от гибели – это объявить армию сторонниками советской власти и, пользуясь помощью России, реорганизоваться и ждать благоприятного часа для возобновления борьбы. Он надеялся, что от московского Совнаркома можно будет добыть разрешение и помощь на организацию Украинской Красной Армии, Долуд не имел надежды, что армия не погибнет, если отправится в тыл врага. Если московский Совнарком не согласится на создание отдельной Украинской Красной Армии, то мы должны требовать, как минимум, сохранения Украинских дивизий в составе Красной Российской Армии.
После п. Долуда говорил я. Мне нетрудно было доказать ошибочную позицию п. Долуда. Он не упомянул о том, что мы должны сделать, если россияне не согласятся, чтобы в составе своей армии сохранить Украинские дивизии. А что они не согласятся, я знал по опыту работы у Григорьева[2]и из многочисленных фактов осуществления политики красной Москвы у других национальностей бывшей Российской империи, которые тоже хотели иметь национальные армии, хотя бы и красные. Все это свидетельствовало о том, что мысли Долуда были ложными.
Всякая армия творится не для парада. Московские комиссары не хуже нас понимали, против кого повернула бы свои штыки Украинская Армия, если бы она только организовалась. Кроме того, покраснение Украинской Армии, после того как она два с половиной года упорно билась против России под национальным флагом, имело бы для нас негативные моральные последствия. Целая армия никогда не признала бы союза с Москвой хотя бы и временного, поэтому появлялась еще и угроза развала самой армии. Я категорически заявил, что, ставя своей целью продолжение вооруженной борьбы любой ценой и сохранение армии до весны, уже решился прорваться в тыл белых россиян. После уничтожения белых бороться против красных. Трутенко придерживался иного мнения. Он был не против перехода в Красную Российскую Армию, но он и старшины его дивизии боялись, что красные всех их казнят. Трутенко был прав, потому что Третья дивизия хорошо запомнилась россиянам, когда ею командовал Ол. Удовиченко. Идти в подполье Трутенко тоже считал опасным, потому что партизанство требует большого опыта и особенно трудно проводить его зимой. Лучший выход, по мнению Трутенко, был в том, чтобы перейти на территорию, занятую польскими войсками, где все должны быть интернированны. Тем, кто хочет идти в партизаны, он предлагал дать разрешение. Наконец Омельянович-Павленко сказал, что запорожцы не пойдут под команду Волоха, а в Польшу они тоже не пойдут, поскольку имеют достаточно опыта из своего пребывания в Румынии во время перехода с юга к остальной армии. Поэтому Запорожская дивизия отправится на Полтавщину и Екатеринославщину.
Загроцкий согласился идти по тылам, вслед за ним на это согласился и Трутенко.
Ход всего совещания изъявил непреклонное желание всех, за исключением Трутенко, сохранить Украинскую Армию как силу вооруженную и организованную хотя бы и ценой больших жертв и риска. Кроме того, я лично считал решенным не прекращать вооруженной борьбы за освобождение. Перерыв в борьбе, по моему мнению, деморализует массы и ослабляет их активность, так необходимую для нации угнетенных. И желание сохранить в руках оружие, не изменяя при этом национального флага, взяло верх. Решение было принято.
Старший из командующих дивизиями Омельянович-Павловский, сообщил о нашем решении И. Мазепе и другим министрам.
Далее совещание продолжалось вместе с министрами. И. Мазепа спросил, желательно ли, чтобы правительство (собственно, часть его) находилось при войске. Командующие дивизиями высказались против этого, потому что пребывание правительственного центра при армии снижало бы подвижность частей, которая при партизанстве должна быть максимальной. Кроме того, правительство порой влияло бы негативно на скорость принятия решений, в чем мы уже убедились. Я предложил, чтобы для политической работы среди населения и связи с правительством ввели при дивизиях и штабе армии политических референтов, назначенных правительством. Предложение было принято, и п. Мазепа назначил референтами Феденкова, Скляра, Черенка, Герасима, Загурского, М. Левицкого и Совенко.
После этого И. Мазепа зачитал воззвание правительства. Это воззвание является произведением той части правительства, которая пробилась с войском в Любар. Оно является последним аккордом политики кабинета И. Мазепы, потому что после этого кабинет фактически распался на две части. Социал-рсволюционеры после неудачных попыток организовать власть «трудовых советов» исчезли с политического горизонта. Министры, которые принадлежали к партии социал-демократов, продолжали держать связь с армией и давать советы в политических вопросах. И. Мазепа почти всю зиму находился на оккупированной россиянами Украине. Все политические референты, за исключением беспартийного Совенко, тоже принадлежали к партии социал-демократов. Приведу содержание воззвания полностью: