Какую силу передала мне она своим прощальным взглядом? И когда я вижу теперь ребенка, которому в силах помочь, спасти его, я готова забыть обо всем на свете, отставить в сторону любые неотложные дела.
Вина перед этим ребенком будет терзать меня всю жизнь, но я благодарю судьбу за то, что все-таки она даровала мне великое счастье материнства. У меня растет славный сын Вахо, давший мне неизмеримо много - не меньше, чем могу ему дать я. Это он научил меня любви, готовой на любые жертвы. Это он дал мне необъятные силы, когда почти уже приговоренный врачами к прощанию с этим миром, спокойно шепнул мне: "Я знаю - ты спасешь меня..."
Лаская и пеленая сына, я сделала много важных для себя открытий. Давайте вместе посмотрим, как мать пеленает дитя. Занятие это полно высокого смысла. Ведь мать дисциплинирует при этом тело и дух ребенка, как бы дает ему возможность самоощутить себя, окрепнуть, преодолевая сопротивление внешней среды, хотя эта сила явилась к нему в образе самых простых пеленок. Мать привычно заворачивает ребенка - для тепла и гигиены, совсем, быть может, не подозревая о других значениях своей заботы. Малыш пытается найти в себе силы раздвинуть сковывающий его мягкий обруч, любой ценой высвободиться из него. А мать, снова ласково пеленая ребенка, как бы укрощает в нем зачаточные импульсы животных инстинктов. Идет борьба, в которой воспитывается человек сразу же после своего появления на свет. И в этой борьбе мать вооружена тысячелетним опытом, ведь даже пеленает ребенка она в строгой последовательности, продиктованной ей веками, а значит, и высшей целесообразностью.
Думаю, что совсем зря отказались матери от колыбельных песен, дарованных нам самой природой, которая ничего не делает зря. Ведь так важно и сегодня, чтобы дитя своим "бессознательным" ухом и уже просыпающимся навстречу миру разумом улавливало и усваивало сначала мелодию материнского голоса, а уж потом и слова - простые, ласковые, нежные, сказочные, чтобы не обрушивались на него пьяные выкрики или какофония металлической музыки.
|
|
В наши дни ученые установили, что, еще находясь в утробе матери, ребенок слышит ее голос, пение, и это способствует нормальному психическому и физическому развитию плода. Как жаль, что современные женщины почти разучились петь не только во время выполнения домашней работы, но и на досуге.
Через организм матери мы все девять месяцев впитываем с биологической плазмой свет, воздух и соки, получая с ними заряд энергии Вселенной, гармонично наполненной разумом и инстинктами, мы зреем для будущей жизни. Но я слышала и такое предположение, что формирование ребенка "внутри матери" длится семь месяцев, потому что это число особенно любимо природой (семь цветов радуги, семь нот в звуковом ряду, слово "семь" во многих поговорках и пословицах...), а два оставшихся месяца природа рисует нам на ладони тайный код - ту дорогу, которую каждому из нас предстоит пройти, смеясь и плача, умирая и вновь возрождаясь в чужих жизнях.
Многие простые жизненные истины открыл мне мой маленький сын, и вспомнила я их здесь только затем, чтобы еще раз пожалеть о том, что в своем стремлении познать мир мы все чаще и всецело полагаемся сейчас лишь на достижения науки и техники. И забываем прислушиваться к голосу природы, мудрость которой неисчерпаема.
|
|
Еще работая в баре, я начала понемногу лечить знакомых. А впервые в Тбилиси сделала свои манипуляции, когда увидела, как у пятилетней дочери моей соседки случился приступ эпилепсии. Я сказала соседке: "Я помогу твоей дочери, Римма. Только не говори никому об этом". И через несколько сеансов мне удалось снять девочке приступы эпилепсии, подобно тому, как однажды в детстве я сняла бородавки своей подруге.
Меня часто спрашивали, да и сейчас спрашивают, когда я обнаружила в себе способности чувствовать внутреннее состояние человека и воздействовать на него? На этот вопрос ответить точно я не могу, потому что долгое время была уверена: другие люди ощущают так же, как и я. Позже, поняв, что мои возможности удивляют окружающих, стала экспериментировать с близкими и друзьями: многое они воспринимали как чудо. А чуда здесь нет. Вокруг всякого живого организма, в том числе и человека, есть то, что пока условно принято называть биологическим полем, которое люди с повышенной чувствительностью легко воспринимают. Свойства биополя человека зависят от его физического и психического состояния. Поэтому, проводя руками вдоль тела больного, можно определить, какие органы поражены недугом. Разные болезни вызывают разные ощущения в руках: покалывания, прилив или отлив тепла, а часто этим ощущениям трудно даже дать определение (например, при язве желудка я чувствую нечто похожее на вибрацию, которая как бы втягивает мою руку в воронку).
У нас в кафе работала официантка Валя - немолодая уже женщина, бывшая фронтовичка. И однажды прямо на работе ей сделалось плохо. Я бросилась к ней, своими пассами сняла ей острую боль, потом всерьез занялась ею, и вот совсем недавно она была в Москве, навестила меня, чтобы не только повидаться, но и сказать, что и по сей день не знает больше, что такое боль в печени.
|
|
В другой раз на проспекте Руставели у своего "Метро" я встретила давнюю подругу, которая, оказывается, дожидалась меня, чтобы познакомить с миловидной, но глубоко несчастной девушкой - щека ее была обезображена внушительным красным пятном, своими очертаниями напоминающим мерзкого краба. Джульетта, так звали эту девушку, однажды ночью проснулась от острой боли - нестерпимо горела щека. Проснувшись, сразу бросилась к зеркалу и увидела пятно, розовеющее на щеке. И пока стояла у зеркала, буквально у нее на глазах это пятно, продолжая увеличиваться и краснеть, приобрело свой нынешний, устрашающий вид.
Будучи опытной медсестрой, Джульетта тщетно пыталась избавиться от проклятого пятна, хотя консультировалась с лучшими специалистами и перепробовала всевозможные лекарства. Я чувствовала, что у нее на щеке что-то страшное, и рука моя инстинктивно - я даже не сознавала, зачем я это делаю, - потянулась к ее щеке. Я ощущала это пунцовое пятно, улавливая пальцами резкие, как будто впивающиеся в меня сигналы, собрав все силы, пыталась утихомирить их, как бы вывинтить из пораженной щеки. Джульетте я ничего не сказала, лишь обещала подумать, что можно сделать дальше. Мы постояли еще немного около кафе и расстались.
А утром Джульетта прибежала в наш двор, хотя я не говорила ей своего адреса. Она подняла на ноги весь двор, рассказывая каждому, что вчера вечером я сотворила чудо, а едва увидев меня, бросилась мне на шею. Я и сама изумилась, убедившись, что пятно на ее щеке вполовину уменьшилось, и не сразу, честно говоря, поверила, что это моя заслуга. Но девушка не хотела и слушать меня. Она прижимала мои руки к своему лицу. С того дня и пошли обо мне разговоры по всему Тбилиси. Сначала в нашем квартале, в моем кафе, в больнице, где работала Джульетта, а вскоре и повсюду - после нескольких сеансов страшное пятно на щеке девушки окончательно исчезло.
Скептически относился к моим возможностям муж. Он убеждал меня, что никаких незаурядных способностей у меня нет, что это случайность или блажь, что у него самого, например, не менее сильное биополе. Но когда у него на носу вскочил огромный фурункул, а на утро ему надо было идти на прием к министру, он так жалобно смотрел на меня, что я всю ночь держала руку у него на носу, и к семи утра Виктор снова был неотразим и элегантен. Но уже вечером его благодарность обернулась вспышкой гнева: у всех жены как жены, а его жена-ведьма.
Хотя я и не считала мужа своим владыкой и не полагалась целиком на его мнение, тем не менее, как я теперь понимаю, именно его отношение к моим способностям и верность семейным обязанностям до поры до времени удерживали меня сделать решительный шаг - профессионально заняться лечением и целиком посвятить себя этому делу.
Но однажды, уже под утро, когда я, утомленная работой в баре, погасила свет в своей комнате, зашторила окна и прилегла отдохнуть... В легкой дреме или глубоком сне была я - не знаю, но внезапно в комнате сам по себе вспыхнул свет. Нет, не электрический, а какой-то сияющий, прозрачный, почти голубой. Стены моей квартиры расширились и исчезли. А шторы развевались по комнате, напоминая большие облака.
Какая-то неведомая сила приподняла меня с постели, как будто приказала быть готовой к полету. А я всегда мечтала летать. В раннем детстве я вставала на пригорок, запрокидывала голову и подолгу смотрела в небо. А когда мне начинало казаться, что уже слилась с ним, я посылала в небо свою страстную мольбу: "О небо, небо, сделай меня легкой, сделай меня, чем захочешь - одуванчиком или птицей, - но сделай так, чтоб я летала. Сделай меня невесомой, прошу, о небо!.."
И мне казалось, что воздушные волны уже подхватили меня со всех сторон и я плавно взмываю вверх, что меня уже нет, но одновременно я везде и повсюду. Я ощущаю свое присутствие в мире так остро и полно, что начинаю понимать: я пронизана им насквозь, а может быть, и растворена в нем. Мы с миром - единое целое, и потому мне ничего не страшно.
Люди спрашивали, не кружится ли у меня голова, когда я так долго смотрю в небо, но я молчала, а они удивлялись и говорили друг другу.
- Что она там видит? Ну, небо как небо, облака как облака...
А в этот раз я испытала неведомое мне раньше чувство полета, когда небо и облака были рядом со мной. После долгого полета я приземлилась на холме, поросшем высокой зеленой травой. Здесь я увидела маленькую сухонькую старушку в темном платке и скромном одеянии.
- Я давно жду тебя, - тихо сказала старушка и повела меня, взяв за руку, куда-то в высокие заросли травы, пахнущей чебрецом и мятой. И вдруг я увидела юношу, который лежал на спине и глядел в небо такими глазами, что я сразу же поняла: он умирает.
Старушка медленно и так же тихо, как раньше, сказала:
- Он любил тебя больше всего на свете и любит до сих пор, потому сердце его еще бьется. Но он умирает - и только в твоей власти спасти его.
Я посмотрела на юношу повнимательней, и его лицо показалось мне знакомым.
- Ты узнала его? - встрепенулась старушка. И я почему-то ответила:
- Да.
- Так и должно быть, - уже спокойно продолжала она. - А теперь спаси его. Положи свою правую руку на ребро с левой стороны и думай... Прошу тебя, думай
и думай о том, что ты любишь его.
Я повиновалась. Любовь, которая овладела всем моим существом, сделала меня в эти мгновения решительной и отважной, а сама я превратилась в луч света, столь сейчас необходимый уходящему из жизни.
Я коснулась его рукой и ощутила неведомый прилив сил и безмерной любви ко всему живому.
А потом все исчезло... Я снова была в своей комнате и видела, как сквозь шторы ко мне пробивается свет шумного Тбилиси. Я резко отдернула шторы. Все было на своем месте. Все те же темные деревья заглядывали в мое окно, все те же яркие цветы пылали на клумбе посреди двора.
Но небо казалось мне уже не таким далеким, как прежде, и довольно было шагнуть за порог, чтобы снова взлететь.
Я чувствовала, что во мне что-то изменилось.
Теперь я ясно видела свой путь. Он терялся в далеком прошлом, ярким лучом устремлялся в будущее и тысячью человеческих судеб сплетался в настоящем...
Как и все люди, я люблю свой дом. Но знаю, что мне нужно быть в любую минуту готовой расстаться с собой, раздать себя всем, а это означает искать, находить и снова искать тех, кому мы нужны. Ведь любовь - это путь добра.
В чем бесконечность настоящего? В надежде, любви и вере, которые вечно идут от дома к дому, от человека к человеку, от планеты к планете. Вечно идут, растворяясь в людских судьбах и звездных мирах.
Тбилиси и был несколько лет таким домом, где я нашла пристанище, ощутила любовь и доброту людей, поверила в себя, свет Грузии впервые осветил мой путь. Именно здесь я сделала свой окончательный выбор.
После того странного случая, что произошел со мной однажды утром, после фантастического полета во сне я наконец-то обрела себя, приняла несколько важных для дальнейшей своей судьбы решений.
Одно из них внешне выглядело довольно просто - я поступила в народный университет медицины, не бросая работы в баре. Во-первых, мне необходимо было овладеть хотя бы минимумом медицинских знаний. Во-вторых, хотела с помощью медиков проверить особенности проявившегося во мне дара. Если он лишь признак индивидуальности - развить его на пользу людям. Если мои приемы и способы исцеления повторимы - совершенствовать их, чтобы научить других.
Как же я была наивна! Я не представляла себе, какой трудной, долгой и порой до отчаяния изматывающей будет моя борьба за утверждение своего дела. Но тогда мне казалось, что над моей дорогой никогда не будут сгущаться тучи, а будет сиять только ровный, придающий мне силы и уверенность добрый свет.
Первое признание
Я очень люблю цветы. У меня теперь их много в любое время года. Так выражают свою признательность люди, которым я помогла освободиться от недугов. И отношусь я к цветам, как к своим друзьям. А дружбу с цветами вожу с самого раннего детства. Знаю, что они умеют петь. Да, да, они поют, и надо только научиться прислушиваться к их голосу и мелодии. Вот самовлюбленный красавец мак будто бьет в барабан. А от простой ромашки исходит пение скрипки. Может быть, потому этот цветок мне ближе всего...
Но вернемся в Тбилиси. Как сложилась моя дальнейшая жизнь?
Прежде чем продолжать рассказ, я еще раз перечитала главы о детстве и юности и поначалу осталась недовольной. Нужно ли это? Хотела было переписать заново, но вовремя остановилась. Поняла, что они написаны именно так, как нужно: жизнь моя рассказана словами той самой девчонки, которую в деревне назвали "шиддой", и пронизана ее наивным взглядом. Такой я и была на самом деле. А поправлять свою биографию по прошествии лет - занятие нескромное да и небезопасное. Мой друг дагестанский поэт Расул Гамзатов совсем не зря сказал: "Выстрелишь из пистолета в прошлое - попадешь из пушки в настоящее".
Должна предупредить, что дальше мой рассказ будет все меньше походить на повествование о личной жизни. И в первую очередь потому, что именно личной жизни у меня становилось все меньше и меньше. Все чаще я буду прибегать и к высказываниям обо мне других людей - изложение авторитетных мнений и фактов стало для меня необходимостью, борьба за утверждение моего дела продолжается и здесь на каждом шагу нужны свидетельства и доказательства.
Впрочем, доказательства мне понадобились уже тогда, когда я заканчивала народный университет медицины. Училась там совсем не плохо, по крайней мере по количеству пятерок вряд ли кому уступала, и не без оснований рассчитывала на красный диплом. Но чуть было не осталась вообще без диплома.
К тому времени популярность моя в Тбилиси выросла так, что мне трудно было скрывать свои неожиданные способности от врачей, преподававших в университете, да я и не особенно старалась делать это. Овладев медицинской терминологией, я могла ставить диагнозы и больным, и обучающимся вместе со мной, и диагнозы мои, как правило, не противоречили официальным. Так что преподавателям трудно было назвать меня шарлатанкой, но "ведьмой" за глаза называли то с испугом, то с раздражением. Я, конечно, сейчас могу их понять, когда они вдруг задумались, стоит ли вручать мне диплом и, таким образом, нести ответственность за мои "чудеса". Понять, но не оправдать...
Короче говоря, дело кончилось тем, что деканат университета вместе с руководителями железнодорожной больницы, где я уже работала, поставили мне условие: я получу диплом только в том случае, если сумею продемонстрировать с полным успехом свои способности во время операции. Только потом, спустя годы, я поняла подоплеку этого решения. Ведь, по мнению преподавателей, я владела некоторыми секретами тибетской медицины, о которой они слышали - кто больше, кто меньше, - и никто из них не хотел упустить возможности увидеть действие этой медицины воочию. Так или иначе, но главный врач железнодорожной больницы вызвал меня в кабинет и холодно объявил:
- Вам предстоит сейчас небольшое испытание. После операции попробуйте сшить верхний кожный покров больной. Получится - тогда и о дипломе поговорим...
Я согласилась, хотя внутри вся похолодела от страха, ничего подобного в моей практике мне делать не доводилось. Но куда денешься - я так мечтала о дипломе. И не подозревала, что стала лишь фишкой в игре, которую затеяли со мной любопытные медики.
И вот уже я там, где лежит под наркозом на операционном столе "моя" больная. Ее бледное, почти мертвенное лицо, множество настороженных глаз, звенящая тишина вокруг - все это привело меня в состояние шока, я онемела, руки и ноги мои налились свинцовой тяжестью, я почти не ощущала и не помнила себя. К реальности меня вернул только резкий окрик профессора Чачавы:
- Приступайте! Вам дается на все двадцать минут!
Но первые пять из этих двадцати минут ушли понапрасну - я просто не знала, с чего начать. И тут мне послышался голос отца, словно он негромко и поощрительно приказал: "Дочь моя, клей!"
Дальше все пошло как бы само собой. Быстрыми и точными движениями, не пользуясь иглой и нитью, рассчитывая только на собственные пальцы, я стала соединять ткань, и шов рос на глазах у всех, кто собрался в операционной. Работа подходила к концу, когда снова раздался властный голос профессора:
- Стоп! Время истекло.
Два ассистента стремительно приблизились к больной, попробовали шов на прочность пинцетами - шов выдержал эту проверку. А от дальнейшей освободил меня оперировавший хирург:
- Все! Женщина уже давно находится под наркозом. Может случиться отек легкого...
Больную увезли в палату, а я, растолкав толпу любопытных, скопившихся возле операционной, убежала в свою комнатку и еще два часа ждала своей участи. Диплом мне свидетели "чудес тибетской медицины" вручили торжественно, но я уже особой радости не испытывала. Странные люди! Я столько пыталась им рассказать о том, как лечу своим способом и какое воздействие оказывают мои руки на больных, - они и слушать не хотели. А вот что-нибудь загадочное, о чем слышали, как о сказке, - это, пожалуйста, это интересно.
А к своей больной спустя несколько часов после операции я все-таки заглянула. В палату меня притягивало и любопытство, и чувство ответственности. Моя подопечная уже улыбалась. И выглядела гораздо лучше, чем многие после подобной операции в первый день. Я поняла, что дело тут не только в благополучном исходе операции, а и в том, что больная получила своеобразный энергетический допинг, которому нет пока названия. Но главное - шов по внешнему виду напоминал те, которые я видела у больных через три дня после операции...
Весть об этой операции с быстротой молнии разнеслась по больнице, больные устремились за помощью ко мне. Все это усугубило конфликтную ситуацию между лечащим персоналом и мною. В конце концов главный врач любезно, что мало соответствовало его крутому характеру, предложил мне подать заявление о переходе на другую работу.
Так недавняя барменша простилась с профессией медсестры и попробовала быть массажисткой. Тем более что на эту должность меня охотно взяли в школу высшего спортивного мастерства тбилисского "Спартака". Приходилось мне работать и с прославленной командой футболистов тбилисского "Динамо". Занималась не только массажем, но и психологической подготовкой игроков. Думаю, что внесла свою посильную лепту в их победы тех лет.
Массаж в спортивной медицине, да и не только спортивной, был признан давно и безоговорочно как эффективное средство восстановления организма и профилактики травм. С помощью массажа излечиваются некоторые болезни, и совсем недаром называют его целебным касанием. Еще в древние времена человек обратил внимание на то, что при инстинктивном поглаживании ушибов или растяжений боль утихает и проходит быстрее.
В Древней Индии брамины (жрецы храмов), занимавшиеся врачеванием, укладывали больного на низкий длинный диван и "месили" его руками, словно тесто. Но и этот и другие способы массажа были известны еще раньше, на родине моих далеких предков. При раскопках полуразрушенного дворца одного из ассирийских царей был найден алебастровый барельеф, на котором показаны различные массажные манипуляции.
Многие поэты Древней Греции рассказывали, как прекрасные женщины растирали тела героев, утомленных жарким боем или состязаниями в цирке, чтобы возвратить им силы и излечить раны. А отец медицины Гиппократ особо ценил мастерство массажистов, напоминая: "Во многих вещах врач должен быть опытным и не менее - в массаже, ибо массаж может связать сустав слишком расслабленный и размягчить сустав очень тугой".
Массаж, в самых различных его разновидностях, применяли во многих странах. Скажем, в старых тбилисских банях и сейчас можно увидеть, как массажисты делают свои манипуляции не только руками, но и ногами, - этот способ пришел из Персии и Турции. А хлестание вениками в знаменитых русских банях тоже не что иное, как энергичный массаж.
К тому времени я уже немало знала и о советской школе спортивного и гигиенического массажа, основоположником которой стал в тридцатые годы профессор Иван Михайлович Саркизов-Серазини. Его советы, выводы и открытия я брала на вооружение, разрабатывая свой метод исцеления и профилактики многих болезней.
Откроем книгу И. М. Саркизова-Серазини: что же такое массаж?
"Массирование есть не что иное, как дозированное механическое раздражение тела, вызываемое руками или при помощи специальных аппаратов. Такое воздействие на организм человека представляет собой сложный физиологический процесс, в котором участвуют многие системы и органы при ведущей роли центральной нервной системы...
Механическая энергия массажа превращается в энергию нервного возбуждения, являющегося первым звеном в цепи сложных рефлекторных реакций. По чувствительным путям импульсы достигают соответствующих участков коры больших полушарий головного мозга, где синтезируются в общую сложную реакцию и вызывают различные функциональные сдвиги в организме".
Под влиянием массажных манипуляций, доказал профессор, в коже образуются и поступают в кровь биологически активные вещества. Например, ацетилхолин, который находится в клетках в неактивном, связанном состоянии, под влиянием массажа переходит в растворимое, активное состояние, играя важную роль в передаче нервного возбуждения с одной нервной клетки на другую.
Не менее важным считается и механическое воздействие на ткани - растягивание, смещение, давление, трение, скручивание. Они усиливают циркуляцию лимфы, крови, межтканевой жидкости, помогают удалению отторгающихся клеток кожного покрова. Механический фактор оказывает значительное влияние на устранение застойных явлений, на усиление обмена веществ и кожного дыхания в массируемом участке.
Поскольку воздействие массажа многогранно, его можно применять почти при всех заболеваниях. Профессор И. М. Саркизов-Серазини убедительно доказал, а его наблюдения потом подтвердили многие ученые и практики, что массирование плодотворно влияет на капиллярное кровообращение, повышает тонус кровеносных сосудов, способствует рассасыванию тканевых инфильтратов, положительно воздействует на гипертоников, улучшает артериальное кровообращение, дает хорошие результаты в борьбе с гиподинамией - малоподвижным образом жизни. Можно рекомендовать массаж и при стенокардических болях в области сердца.
Целебное касание снимает головную боль, предупреждает жировые отложения, устраняет некоторые физические недостатки, лечит другие, часто самые неожиданные заболевания.
Думаю, профессор Саркизов-Серазини остался бы доволен мною - ведь мне удавалось излечивать многие из перечисленных и неперечисленных им и его последователями заболеваний. Но вот какое дело: обладая довольно сильными даже для массажистки руками, я очень редко "месила" тело пациента. В большинстве случаев я едва касалась, а то и вовсе не касалась тела больного, производя свои манипуляции на некотором расстоянии от него.
И в системе массажа меня интересовали не столько практические рекомендации (хотя я их тоже учитывала), сколько принципы воздействия его на организм человека, возможность использовать эти принципы для обоснования своих догадок и выработки своего метода лечения. Этот метод одно время называли, да нередко и сейчас еще называют, бесконтактным массажем...
Ну а личная моя жизнь к тому времени совсем расстроилась. С Виктором Давиташвили мы в конце концов расстались. Надеюсь, что со временем он понял и меня, и мое призвание.
Дело захватило меня целиком. И время свое я должна была отныне делить между ним и маленьким сыном Вахтангом, с горечью понимая, что некоторые заботы о ребенке должна все-таки переложить на плечи заботливых родственников или друзей.
Друзей, к счастью, как и цветов, в моем доме было все больше и больше. Ими становились и бывшие мои пациенты, которые долго порою не могли прийти в себя от восторга после исцеления от какой-нибудь болезни и забегали ко мне "на огонек", по-прежнему не скрывая своего удивления. И мне приходилось какой-нибудь озорной шуткой или задиристым словом выводить их из этого состояния, напоминать о том, что я - при всем прочем - обычная молодая женщина и, как все они, люблю посмеяться или просто поболтать.
Близкой подругой стала Лали, моя бывшая соседка по квартире на одной из узких улочек окраинного района Сабунчи, что нависает над чашей Тбилиси с севера.
Помню, как-то вечером сели мы вместе с нею за вечернюю трапезу, самую скромную даже по тем временам. Я тогда совсем не страдала отсутствием аппетита, а вот Лали прямо на глазах скисла, отказываясь и пить, и есть.
- Голова ужасно болит. А у меня, как у настоящего медика, - с усилием улыбалась Лали, - нет дома ни таблеток, ни порошков. Аптека уже закрыта. Соседей будить тоже неудобно - поздно. Не знаю, что и делать...
- Если хочешь - я попробую, может быть, станет легче, - спокойно предложила я.
- Что попробуешь? - плохо понимая, о чем я говорю, спросила Лали.
- Бабушкино лекарство, - усмехнулась я в ответ. - Ничего страшного, не бойся. Я просто подержу руки над твоей головой.
Лали посмотрела на меня каким-то странным взглядом:
- Как-то, знаешь, не пристало медику прибегать к знахарству.
Я попробовала отшутиться:
- А что плохого в слове "знахарство"? Тут добрый смысл - человек знает, как лечить. Но у меня совсем другое, вот увидишь, - уже с горячностью убеждала я. - Ну, давай, попробуем.
На Лали накатил новый приступ боли, и она сдалась. Радостно я вскочила с табуретки и распростерла руки над ее головой.
- Ой-ой! - вдруг воскликнула Лали, попытавшись уклониться. - Чем это ты?
Убедившись, что в руках у меня ничего нет, она снова села, и мы обе на некоторое время замолчали. Я проделала вокруг ее головы несколько привычных манипуляций, и Лали податливо водила головой то в одну, то в другую сторону. А я вдруг заметила, что водит она головой не по своей воле, а прислушиваясь к приказам, которые безмолвно и не касаясь ее подают мои руки. Я постаралась скрыть от Лали свое изумление, но сердце мое в тот момент заколотилось бешено, что-то новое вдруг открылось мне.
- Ты что-нибудь чувствуешь? - тихонько спросила Лали. - А?
- Ну конечно! - не стала разочаровывать я подругу, и через несколько мгновений вдруг поняла, что боль из ее головы ушла. Лали смотрела на меня какими-то новыми глазами:
- Слушай, а ты волшебница. Боль прошла, как будто ты ее рукой сняла.
- А я рукой и сняла.
- Правда, рукой! А ну, постой, постой! - И она бросилась к двери. - Еще один маленький опыт. Марго! Иди сюда!
Ее сестра появилась в комнате с раздувшейся щекой и заплывшими глазами.
- Ас тобой что?
- Вырвали зуб мудрости. Вторые сутки боль не проходит. А сегодня стало еще хуже.
Лали решительно обратилась ко мне:
- Давай, попробуй, Джуна. - И, не дожидаясь ответа, скомандовала сестре: - Садись на табуретку, сей час воскреснешь...
Марго послушно села, а Лали начала снимать накрученные на ее голову тряпки, на ходу поясняя:
- У нее температура почти сорок.
Я поднесла руку к обезображенному лицу. Частые острые покалывания обожгли мои пальцы так, как бывает, когда отлежишь руку.
- Нижняя челюсть?
Марго кивнула и болезненно застонала. Я еще чуточку поводила рукой вдоль ее челюсти и только тогда объявила, что корень удаленного зуба остался. Лали, снова почувствовав себя медиком, перехватила инициативу, заставив меня держать торшер.
- Точно! В десне что-то белеет. А ведь зуб вырывал опытный хирург, да еще из платной поликлиники, - ворчала она.
На столе появился ее саквояж со всеми медицинскими принадлежностями, бутылочкой спирта и портативной спиртовкой. Простерилизовав пинцет, я ухватила им то, что приняла за оставшийся корень и легонько потянула. Подалось что-то мягкое, и еще через мгновение я извлекла из раны забытый хирургом ватный тампон.
Марго еще плакала от боли, а Лали уже горячилась со всем темпераментом грузинки:
- Завтра я сама отнесу этот сувенир коновалу. Чуть на тот свет не отправил сестру!
Успокоившись, она вспомнила обо мне и еще долго уверяла меня вместе с повеселевшей Марго, что я действительно волшебница, что мне непременно надо показаться "большим" людям, что я не имею права закапывать в землю свой дар...
Таких слов от своих друзей я потом слышала много и навсегда благодарна им за поддержку. Это им я обязана своим первым признанием - ведь их рассказы о моих способностях достигали не только моих потенциальных пациентов, но и людей, готовых всерьез отнестись к изучению моих возможностей.