Но однажды в синюю ночь полнолуния овцы услышали поднимающийся откуда-то снизу жуткий вой, тот самый, что нельзя не узнать и нельзя забыть. Трясясь от страха, овцы сбились в кучу возле огромного, выщербленного ветрами камня, пытаясь спрятаться как можно глубже в высокой траве. Но в ту ночь нападения не было. Когда же назавтра снова взошла луна - опять раздался вой. Теперь он был совсем рядом и оттого звучал еще яростнее и страшнее. Невдалеке на скалах замерли острые серые тени, а в кустах замерцали холодные желтые огоньки. И вдруг несколько волков сорвались с места и ринулись к стаду.
Но внезапно на пути разъяренных хищников выросла фигура овцы, которую прежде до этой ночи в стаде никто не видел. В свете луны ее шерсть казалась сотканной из золотой пряжи. Таким же золотым было и легкое сияние над ее головой. Но удивительней всего были глаза Золотой овцы - огромные, наполненные неведомой светоносной силой. В них было столько неизъяснимой мощи, что хищники остановились как по команде.
Шерсть у них вздыбилась, глаза засверкали бешеным огнем, злобное рычание огласило поляну. Но подступиться к дерзкой овце хищникам не удалось. Необъяснимая сила упорно держала их на месте. А Золотая овца спокойно и молчаливо стояла посреди поляны, не страшась ни воя, ни горящих бессильной злобой волчьих глаз. Она гордо заслоняла от них и огромный камень в высокой траве, и сгрудившихся за ним в предсмертной тоске овец.
Но вот во главе стаи появился седой Вожак, покрытый старыми боевыми шрамами. И теперь ни один из волков не пытался уклониться от грозной битвы - трусость у волков, как и у людей, никогда не почиталась. Но и Золотая овца не знала этой слабости. Она и теперь, не шелохнувшись, стояла на прежнем месте...
Из-за вершины горы появилась луна, и все вокруг огласилось дружной боевой волчьей песней, от которой в жилах овец стыла кровь и останавливались сердца. Бесстрашная заступница выдвинулась на шаг вперед, и тут же первый ряд серых хищников был отброшен на камни одним ее взглядом. Та же участь постигла и следующие ряды нападающих. Вожак посылал в бой самых матерых, не знающих страха воинов, но и они терпели неудачу.
Тогда инстинкт закаленного сражениями предводителя подсказал Вожаку: Золотую овцу нужно взять в кольцо, не дать ей пользоваться своим волшебным оружием. И Вожак повелел воинам рассыпаться по поляне.
Золотая овца мгновенно поняла коварный замысел Вожака и стала отводить стадо на самый дальний край поляны. Это разозлило Вожака, но он тут же презрительно оскалился, вспомнив, что там, куда отступала воительница, поляна обрывалась глубокой пропастью. Близость желанной победы воодушевила его, и Вожак решительно повел стаю в последний бой.
Золотая овца не дрогнула. Лишь сияние над ее головой стало намного заметней. Она одна знала, что там, за пропастью, есть еще одна поляна, окруженная острыми, неприступными скалами, и, если стадо сумеет перебраться туда, оно уже никогда не будет подвластно законам волчьего разбоя.
Золотая овца напряглась, собрала в единый комок все свои силы, затем бросила несколько решительных взглядов на свое стадо, и овцы, словно по сигналу, одна за другой стали бросаться в пропасть. Нет, они не сорвались в гибельные глубины, а, повинуясь взгляду Золотой овцы, перенеслись на ту, другую, серебряную от лунного света поляну.
Не зная об опасности, волки отчаянной лавиной ринулись к краю поляны, и через мгновение пропасть и окрестные горы наполнились их жутким предсмертным воем.
И только Вожак сумел удержаться у самого края. Молчаливая луна ярко освещала две маленькие фигурки, двинувшиеся навстречу друг другу. Холодные глаза Вожака излучали презрение и беспощадность. Прекрасные глаза Золотой овцы наполнялись светом и великодушным состраданием..."
Я намеренно оборвала притчу на этом месте. Мне кажется, что не все нужно объяснять и толковать до последней точки. Всякое творчество должно вызывать сотворчество у читателя или зрителя. Писательский стаж мой небольшой, и литературная критика, понятно, разбором моих произведений не занималась. Но любой совет или замечание я всегда готова выслушать со всем вниманием.
На первых порах мне очень помог драматург Виктор Легентов - автор идущей во многих театрах пьесы об Эдит Пиаф. Ему, пожалуй, самому первому я решилась прочитать свои стихи и притчи, он же стал моим первым критиком и наставником. Легентов как-то сказал мне, что мое творчество он бы отнес к разряду космического романтизма, и я не стала ему возражать. Романтичность и романтизм я считаю одним из условий поэзии, возвышающей душу человека.
"Когда свое находим воплощенье
в легенде иль в истории народа
древнейшего, иль в звуках старой песни,
когда мы этим умножаем силы,
чтоб чудеса творить и новые свершенья
своим трудом и верой приближать, -
тогда себя находим в мирозданьи.
Тогда нас волны вечного движенья
как равных
вдруг возносят прямо к звездам..."
Стихи я писала и в детстве, и в юности, но урывками, не придавая этому особого значения, мне важно было лишь высказать свое настроение или состояние. А настоятельную потребность записать, выразить на бумаге свой внутренний мир я почувствовала, пожалуй, во время поездки в Самарканд.
В этот город в мае 1983 года меня пригласили узбекские кинематографисты на съемки фильма "Юность гения", предложив мне очень интересную роль Юны - провидицы, неожиданно встретившейся на пути совсем юного Авиценны. Я с радостью согласилась сниматься в фильме. Ведь я уже была знакома с методами Авиценны, прочитала несколько его томов, хранящихся в моей библиотеке, применяла опыт великого лекаря в своей работе. А тут выпала такая счастливая возможность - "давать советы"... самому Авиценне!
Готовилась я к своей первой кинороли тщательно, волнуясь и сама ожидая чуда. По замыслу авторов фильма Юна должна была появляться в картине в трех различных одеяниях. Едва узнав об этом, я приступила к созданию этих нарядов, сама придумала их до мельчайших деталей, вплоть до украшений. Полистала, конечно, немало старинных книг и потрудилась, и как модельер, и как закройщица, но к консультантам не обращалась. Видимо, при этом меня посетило какое-то озарение и я интуитивно нашла то, что было нужно. По крайней мере, художник выразил восторг, назвав каждый из трех костюмов маленьким шедевром, который точно вписывается в фильм по стилю, фактуре и цветовому решению.
Мне говорили, что Самарканд особенно хорош именно в мае, и я имела счастье в этом убедиться. Да что там хорош - в мае Самарканд упоительно прекрасен, роскошен, как редчайшая драгоценность, недаром восточные поэты именовали его "Ликом земли". Красота природы, буйство красок цветущего майского дня соперничали здесь с молчаливым великолепием прошедших столетий, но не только соперничали, но и гармонично дополняли друг друга.
Здесь я чувствовала особенно остро, что время едино, неделимо и вечно, и каждый древний камень, стена, гробница или минарет что-то сообщали мне о себе. Я ощущала в их дыхании спрессованную энергию веков и потому была внутренне готова к неожиданным прозрениям или догадкам.
В первый день мы осматривали Самарканд вместе с известным певцом и артистом Батыром Закировым, режиссером Эльером Ишмухамедовым, сценаристом Одельшой Агишевым и фотокорреспондентом Дмитрием Чижковым.
Мы вошли в мавзолей Гур-Эмир, у входа я сняла туфли, и дальше шла по древним каменным плитам босой. Мои спутники замолчали, потому что я подняла руки вверх, как антенны.
Прямо передо мной было нефритовое надгробье Тамерлана, но я чувствовала, что под камнями пустота.
- Здесь его нет, - тихо говорила я сама себе, но голос мой отдавался эхом по всей усыпальнице, - он далеко... Он где-то внизу...
Батыр нервно улыбнулся:
- Ты права, Джуна. Тамерлан захоронен в подземелье. Но мы можем туда спуститься.
Длинная лестница. Темные ступени. И вновь я говорю как бы сама себе:
- Он не один... Их двое!.. Как они не любят друг друга! Как им тесно вдвоем, как плохо!
Я еще не знала тогда, что грозный властитель похоронен вместе со своим внуком, но совсем не с тем, любимым, для которого строил он этот роскошный мавзолей.
- Конечно, тесно, - шепчет Батыр за моей спиной. Он расскажет мне потом, что судьба свела в одной могиле тирана, залившего кровью полмира, и великого ученого-астронома, мудро правившего Самаркандом сорок лет и павшего жертвой разъяренных фанатиков.
А пока я принимала сигналы и тихонько расшифровывала их:
- У одного что-то с ногой... Ах да, он же - хромой! А у другого что-то с шеей... (Как утверждает историк, после коварного удара саблей голова великого Улугбека отлетела на несколько метров. Но и об этом я узнала позже).
Идем дальше. Я молчу, находясь сейчас где-то в далеком-далеком прошлом. Мои спутники тоже молчат, видимо пораженные увиденным и услышанным. Поэтому никто из нас не торопится покинуть залитые солнцем улицы и площади города.
Впереди нас ждал и "город мертвых" - одиннадцать мавзолеев Шахи-Зинда, выраставших один за одним в эпоху железного Тамерлана. Но, несмотря на грозное название, это самый изящный ансамбль Самарканда. Он называется еще "Живой царь" по мавзолею Куссам ибн-Аббаса. Как гласит легенда, этот проповедник ислама, происходивший из рода самого Магомета, не умер, а навсегда удалился в пещеры, неся в руках свою собственную голову...
В этом мавзолее я, почувствовав необычные сигналы, обратилась к Батыру Закирову с неожиданной просьбой:
- Исполни здесь молитву!
Батыр растерялся. Видимо, посчитал мою просьбу какой-то прихотью, но согласно законам восточного гостеприимства ни в чем не мог отказать гостье:
- Я сделаю это, Джуна, раз тебе это нужно.
Но я решительно возразила против такого довода:
- Нет, Батыр. Это тебе нужно. Это место связано с тобой. Но я пока не знаю, как и чем связано. Расскажи об этом матери, когда будешь в Ташкенте.
Через несколько дней Закиров побывал в Ташкенте по каким-то личным делам и, вернувшись, сразу же отыскал меня на съемочной площадке. Он взволнованно рассказал мне о беседе с матерью. Она сообщила, что ее родители и предки всегда считали мусульманского святого ибн-Аббаса покровителем своего рода. А по давнему обычаю женщину перед родами непременно приводили в места поклонения святым. Так вот: именно в мавзолее ибн-Аббаса побывала бабка Батыра, ожидая появления на свет его матери...
...А в тот майский день я продолжала встречу с минувшим, вела с ним сокровенный разговор.
Помню, в конце путешествия по Самарканду мы вышли на всемирно известную площадь Регистан, где с трех сторон смотрели на нас монументальные сооружения, поражающие своим величием и красотой. Средневековый университет - медресе Улугбека, где курс математики вел сам великий мудрец. Выросшее через два столетия после эпохи Тимура гигантское "Здание со львами" - медресе Шердор. И "отделанное золотом" медресе Тилля-Кари.
Здесь для всех как бы останавливается время. Ко мне же со всех сторон навстречу летело минувшее, становясь почти осязаемым, почти реальным... Я чувствовала, что нахожусь там и тогда.
Помню, как перебила экскурсовода:
- А что это за дымоход в пристройке к Тилля-Кари?
Экскурсовод, чтобы не обижать гостью, возразил мягко, но настойчиво:
- Такого не может быть, Джуна... Это ведь совсем другая культура, совсем другая цивилизация...
Спутники мои растерянно переглянулись, пытаясь как-то спасти мою честь. Но я-то знала, что говорю:
- Я это вижу, - упрямо повторила я. - И запах чувствую, который обычно идет от сильно задымленного кирпича. Здесь жил человек другой веры... Лет семьдесят-сто назад. - Я помолчала и окончательно "добила" немного смутившегося экскурсовода: - Теперь этот человек стал вашей национальной гордостью.
Назревал небольшой "скандал", и тогда Батыр Закиров попросил приехать в медресе главного муфтия Самарканда.
- Джуна права, - подтвердил муфтий. - Экскурсовод, увы, не в курсе дела. До революции здесь жил русский художник Николаев, принявший мусульманство. Отапливал он жилище по славянскому обычаю, и сам построил дымоход, который позднее был заложен. Он теперь широко известен как художник под именем Усто-Маммина.
Мои спутники удивленно переглянулись, а Батыр довольно рассмеялся, успокаивая поникшего экскурсовода.
Моим друзьям пришлись по душе подобного рода прогулки. Тем более что Ишмухамедов и Агишев оказались прекрасными знатоками среднеазиатской культуры и истории.
После съемки в мечети Даг-Бид кто-то из них попросил меня найти среди множества захоронений неподалеку от мечети самое священное и почитаемое.
Я протянула руку, ощущая, что прикасаюсь к чему-то невидимому в воздухе, что сохранило энергию давно ушедших в небытие людей и времен. Уловила сигнал и через минуту ответила:
- Вот то, третье справа захоронение во втором ряду могил. Кстати, оно здесь далеко не самое древнее, да и внешне мало чем отличается от других...
Друзья мои молча кивнули, и кто-то из них снова задал вопрос:
- А ты можешь сказать, что за человек похоронен рядом с местом, где ты сейчас стоишь?
Пришлось переключаться на иные сигналы, чтобы ответить:
- Давно погиб. Лет шестьдесят назад... Да, не своей смертью умер - убили, видно... Молодой очень был... Лет восемнадцати - двадцати... Энергичный такой, боевой, напористый, хотя и бесшабашный... Такими бывают только в юности... Комсомолец, должно быть...
Эльер Ишмухамедов после такого ответа только руками всплеснул.
Но и на съемках случилось несколько удивительных историй. Я не все сейчас могу объяснить из того, что только что рассказала. Ну что ж, это можно пока отнести к "бессознательному" или "неосознанному"...
Долгий мой съемочный период завершался в древней Хиве. Здесь снимался эпизод с Хусейном, который скачет на лошади, спасаясь от преследования. Роль Хусейна играл юный Бахтияр - сын Батыра Закирова.
Когда Бахтияр уже был загримирован и ему готовили коня, я торопливо подошла к юному актеру:
- Послушай, Бахтияр, ты не должен сегодня сниматься. Тебя ждет беда. Откажись от съемки. Пусть скачет дублер. Ему опасность грозит в меньшей степени.
Я ничего больше не объясняла Бахтияру. Я просто очень ясно увидела за несколько мгновений перед этим разговором, как конь стремительно вылетает на каменистую площадь, спотыкается на ровном месте и всадник в ослепительных доспехах падает через голову коня в розовую рассветную пыль, а через секунду - удар копытом в сердце...
Этого я Бахтияру не говорила, но моя тревожная просьба подействовала на него и ослушаться меня он не решился. Срочно стали готовить к съемке недоумевающего каскадера. Он только пожимал плечами, зная, что для Бахтияра, отлично сидящего в седле, проскакать по ровной площадке было пустяковым делом.
Съемка началась. И картина, которую чуть раньше я видела одна, повторилась на глазах у всех. Уходя от погони, на площадь вылетел всадник в ослепительных доспехах, его конь неожиданно споткнулся на ровном месте и каскадер вылетел из седла в розовую пыль...
К неподвижно лежащему парню бросились врачи, стараясь вернуть его к жизни. А следом уже и я, расталкивая толпу, оказалась возле распростертого на каменистой площади каскадера. Привычные манипуляции, молчание, отрешенность...
Через пятнадцать минут парень уже улыбался и рассказывал:
- Когда лошадь неожиданно на полном скаку споткнулась и я вылетел из седла, то боковым зрением я увидел слева от себя большой камень, в который вот-вот должен был врезаться головой. Тогда каким-то невероятным усилием, пользуясь тем, что одна нога была еще в стремени, я все-таки уклонился от камня, поднырнув под брюхо лошади. И в этот момент почувствовал страшный удар копытом в область сердца... Дальше ничего не помню...
Я осторожно объяснила, что он, возможно, спас от смерти Бахтияра. Каскадер поначалу обиделся:
- Почему же ты, Джуна, помогая Бахтияру, не захотела помочь мне?
Я как можно мягче ответила ему:
- Я не вольна влиять на события. Но знала только одно: с грозной и неожиданной опасностью Бахтияр не справился бы. А ты ведь каскадер, отважный человек, подготовленный своей профессией к хладнокровию в любых экстремальных ситуациях. Ты, только ты мог выйти победителем - и ты победил! А вернуть жизнь твоему остановившемуся сердцу - это уж мой долг и моя забота... Спасибо тебе!
Кстати, рассказ об этом любопытном происшествии из уст самого каскадера услышали потом московские зрители, собравшиеся в Центральном доме работников искусств на просмотр фрагментов кинофильма "Юность гения".
А мое незапланированное участие в съемках фильма тем эпизодом не завершилось. После съемки в мечети Хазрат-Хызыр тяжелая машина с передвижной осветительной установкой придавила стопу девушке - ассистенту режиссера. Девушка, потерявшая от боли сознание, была доставлена в городскую больницу, где ей наложили гипсовую повязку. Придя в сознание, девушка заплакала от боли и обиды, что теперь ей надолго придется покинуть съемочную площадку. Расстроился и режиссер Эльер - в экспедиционном периоде съемок каждый человек в киногруппе буквально на вес золота.
Как только я узнала об этом, попросила друзей любым способом вытащить пострадавшую из больницы и перевезти на дачу, где я жила во время съемок. До поздней ночи, а потом почти все утро я работала над поврежденной стопой девушки. И к вечеру она робко и недоверчиво пробовала вставать на поврежденную ногу. А на следующий день девушка, правда еще слегка прихрамывая, радостно щелкала хлопушкой перед объективом кинокамеры с традиционными словами:
- Фильм "Юность гения". Кадр номер... Дубль...
И я замечала, прежде чем погрузиться в тысячелетнюю глубину истории под режиссерскую команду "Мотор!", как она нежно и признательно поглядывает на меня... Такие взгляды лучше всякой благодарности.
А врачеванием на даче я занималась все свободное время, таким вот странным образом отдыхая от актерской работы. Но никому отказать из прорвавшихся ко мне, несмотря на запреты режиссера, не могла...
По замыслу авторов фильма Юна, роль которой я исполняла, должна была учить встретившегося ей юного Хусейна искусству лечения с помощью рук. Эпизод снимался в покоях старинной загородной мечети Даг-Бид, которые искусные декораторы превратили в средневековую лечебницу.
Режиссер озабоченно выбирал из массовки на роль больного фигуру поколоритнее. Я вежливо вмешалась:
- Давайте я сама подберу кого-нибудь со сравнительно несложным нарушением здоровья. Может быть, мне удастся помочь человеку. Да и я, наверное, буду выглядеть естественнее, когда займусь настоящим лечением, а не игрой в него...
Эльер одобрительно кивнул головой, и я, подняв руки, медленно пошла сквозь толпу, занятую в массовке. Потом решительно остановилась возле пожилого человека и спросила сидевших рядом с ним:
- Этот человек глухой?
Мне ответили утвердительно, а я, прочитав сигналы, идущие в руки, сказала:
- Ему около восьмидесяти лет. Слух потерял давно. Лет двадцать тому назад. Сначала отказало левое ухо, потом - правое. Покричите ему, пожалуйста, погромче, чтобы он не удивлялся: сейчас я его немного полечу. И может быть, он услышит наши голоса...
Что тут началось! Со всех сторон старику кричали в оба уха что-то по-узбекски. А он только растерянно вертел головой, не зная толком - то ли ему сердиться на шутников, то ли посмеяться над сказками. Ведь уже два десятка лет он слышал только тогда, когда ему громко кричали прямо в ухо.
Я не упустила случая прочесть столпившимся возле старика людям небольшую лекцию.
- У этого человека, видимо, нет органических нарушений слухового аппарата. Просто это процесс естественного функционального угасания, в частности слухового нерва. Я попробую вернуть клеткам и тканям их прежние возможности...
Затем я вложила кончики указательных пальцев в ушные раковины старика и... Впрочем, не время и не место пока подробно рассказывать о методике лечения.
Словом, когда минут через сорок пять в помещение снова вошел режиссер, он замер от удивления. Мы разговаривали со стариком, и Фуркат Райзиев (исполнитель роли юного Авиценны) был нашим переводчиком. И когда Фуркат, помня о тугоухости старика, привычно повышал голос, тот досадливо морщился, но тоже громко из-за долголетней привычки говорил:
- Да не кричи ты, слышу ведь!
Молодежь аплодировала. Старики шептали слова какой-то мусульманской молитвы... Еще бы! Женщина, которая учила искусству врачевания самого Авиценну, на глазах у всех совершила чудо!
Да еще в святом месте - в мечети, да еще в день пятницы - священной джумы! Это заслуживает того, чтобы принести в жертву барана!..
Я улыбалась, зная, что никакого чуда тут нет - просто отменно сработал годами создаваемый мною метод лечения, вполне земной и реальный.
Но вот научные консультанты в реальности моего метода засомневались и рекомендовали эпизод исцеления глухого старика из фильма вырезать:
- Фильм об Авиценне не должен служить пропаганде методов, которые не одобрены Академией медицинских наук. Хотите оставить роль Юны - пожалуйста!
Но только не в качестве врача. Пусть Джуна будет... просто ясновидящей.
Вот так ученые мужи в очередной раз согласились признать чудеса ясновидения, но категорически отмели то, что для меня и моих пациентов давно уже было обыденной практикой.
Надеюсь, что когда-нибудь эпизод со стариком все-таки войдет в фильм о великом медике, подтверждая, что и Авиценна знал о методе лечения руками уже десять веков назад.
Фильм "Юность гения" триумфально прошел по экранам нашей страны и за рубежом, получив очень высокую награду - Государственную премию СССР. И многое, что было связано с ним, осталось в моей душе светлой страницей. Там, в древнем Самарканде, я впервые столь остро ощутила связь всех времен, а это ощущение дало настойчивый толчок к творчеству.
О память сердца, память поколений,
во мне живущих, память жизней прежних,
ты для меня становишься судьбой,
ты мною дышишь, я - живу тобой...
О связи времен, о неделимости времени я написала немало стихотворений и поэм: "Ассирии прекрасной мудрецы", "Мои погибшие предки", "Тетива", "Стрела" и другие.
Кто-то из друзей раздобыл и подарил мне фотографию, на которой запечатлено скульптурное изображение Семирамиды с голубем на плече. Я вгляделась в лицо легендарной ассирийской царицы и вздрогнула: и прическа, и разрез глаз, и чуть широковатые скулы, и все выражение лица было почти точной копией фотографии, сделанной ростовским мастером в мои студенческие годы...
Вот голос смолк. Но все еще внимая
его словам всем сердцем, я стояла,
глядела пристально в лицо Семирамиды,
боясь увлечься сходством только внешним
и не услышать, что удары сердца
у нас до тысячных секунды совпадают,
что мы едины, как судьба, как память.
Мою судьбу с судьбой Семирамиды
века связали,
и теперь я знаю,
что предстоит мне
землю сделать садом, и двери в сад
открыть всем добрым людям,
здоровье дать им,
чтобы жизнь счастливой
была у них, мне даст на это силы
светящее сквозь долгие века
лицо звезды моей -
Семирамиды...
Я писала стихи ночи напролёт, а на следующий день упоенно читала их друзьям. И благодарна, что многие из них горячо поддержали меня в новом увлечении, поняли, что стихотворчество для меня - не прихоть, а возможность выразить своё душевное состояние, мироощущение, поделиться с людьми своим интуитивным знанием, верой в жизнь и бессмертие человека.
Внимательно отнёсся к моим стихам поэт и главный редактор журнала "Юность" Андрей Дементьев. Именно он стал "крёстным отцом" моей первой литературной публикации, поместив у себя в журнале рассказ "Верь себе".
Настало время и для других публикаций. Первая подборка моих стихов появилась в еженедельнике "Литературная Россия". Здесь поместили всего три моих стихотворения, но каждое из них значило для меня немало. В "Тайне мирозданья" я постаралась сказать о своей заветной мечте:
Для духа оболочка тела тесной слишком
мне кажется. Лишь малая песчинка -
судьба моя в сравненьи с миром звёзд.
Но я хотела б стать хоть краткой вспышкой
живого света. Мне бы в полный рост
на миг лишь распрямиться и коснуться
рукою неба, а потом проснуться
и тайны тяжесть ощутить в горсти...
В стихотворении "Благодарность природе" я стремилась выразить свои с ней взаимоотношения. Ведь я всегда считала себя частью природы и училась у неё.
И наконец, "Газель о торжестве добра" стала данью моим счастливым дням в Узбекистане.
Я могла бы бесконечно долго рассказывать о своих стихах и поэмах, но эта книга всё же о другом. Скажу только, что стихи мои были опубликованы в журналах "Дружба народов", "Огонёк" и других периодических изданиях, а сейчас я подготовила и первый сборник стихов "Разговор со звёздами".
Одновременно работаю над циклом повестей и рассказов "Фантастические странствия Юнии", куда войдут и притчи. Обращаясь к фантастике, пользуясь ее приёмами, я намерена больше поведать людям о своём деле, о том, что пока не поддаётся объяснениям, поделиться некоторыми своими тайнами и догадками. Фантастика помогает нам понять сегодняшний день и предвидеть будущее. Ведь сколько смелых фантастических предположений сбылось потом в реальной жизни!
Кстати, ещё один рассказ из цикла фантастических странствий Юнии под названием "Облака, облака" опубликован югославским журналом "Кораци" в переводе моего друга Милана Николича. В его переводах в Югославии публиковались и мои стихи.
И опять радостные вести. Андрей Стрымбяну, Эмиль Лотяну и другие молдавские поэты решили перевести и издать в Кишинёве книжку моих стихотворений. Московские и грузинские артисты поставили литературно-музыкальную композицию по моему поэтическому триптиху "Свет Грузии".
Конечно, продолжаю работу над новыми песнями. Несколько лиричных мелодий написал на мои стихи Владимир Мигуля, с успехом исполняется песня "Без тебя", созданная Александром Морозовым.
Плодотворным оказалось сотрудничество с молодым композитором Александром Нагаевым. По крайней мере, многим моим друзьям уже пришлись по душе наши с ним песни "Ты со мной", "Знаю - забыл" и "Ты - музыка моя". Недавно две песни на мои стихи написал Давид Тухманов.
Музыка и песни всё больше входят в мою жизнь. Дружба со многими композиторами и известными исполнителями эстрадных песен потребовали от меня музыкальных знаний. И вот я поздними вечерами беру уроки музыки, постигаю азы гармонии. Врождённые слух и музыкальность помогают мне успешнее преодолевать начальные ступени. По просьбе друзей я попробовала петь. Насколько успешно - об этом могут уже судить и радиослушатели (в моём исполнении звучала песня "Снегопад", музыка Александра Рогачёва).
Все чаще обращаются композиторы к моим стихам. Некоторые песни уже нашли признание. Так, "Планета людей" принесла нам звание лауреатов Всесоюзного конкурса, посвященного XII Всемирному фестивалю молодежи и студентов в Москве. Песня "Знаю, любил" (музыка Александра Нагаева) в исполнении Ирины Понаровской получила диплом лауреата Всесоюзного телевизионного фестиваля "Песня-86".
Поют мои песни и Марина Капуро, и Александр Барыкин, и Николай Гнатюк, и многие другие.
Мне особенно приятно, что молодые исполнители находят в моих песнях возможность выразить себя, свое отношение к миру. Я ведь не пишу специально слова для песен, как это делают иногда профессионалы - поэты-песенники. Мои стихи - это часть моей души, моя вера в неисчерпаемые возможности человека, надежда облегчить страдание, любовь к природе и мирозданью.
Знаю, что кое-что из моих стихов понравилось давнему другу моего дома болгарскому певцу и композитору Бисеру Кирову. Значит, будут новые песни...
Приходилось уже встречаться мне и со своими читателями. Вечера о моем поэтическом творчестве состоялись в Центральном доме работников искусств, в музее Владимира Маяковского, в некоторых московских клубах. Честно скажу, редко я так волнуюсь, как на этих встречах, - высока чрезмерно, оказывается, наша ответственность за слово написанное и произнесенное!
На этих вечерах стихи читала и я сама, и мои друзья, и московские артисты. В последнее время подобные вечера все чаще сопровождаются выставками моих картин. И конечно, ни один вечер не обходится без основного - рассказа о деле, которому я отдаю своё основное время и почти все свои силы.
В моём доме появились новые Книги отзывов, которые мне не менее дороги, чем те, в которых люди благодарят меня за помощь. Это - книги отзывов с выставок моих картин. Люди находят их интересными, видят в них что-то свое. Но ближе мне те отклики, в которых чувствуется созвучие моим замыслам. В книгах отзывов оставили свои записи доктора наук, писатели, поэты, художники, инженеры, учителя, школьники.
Особенно радуют высказывания художников-профессионалов: "Найти свое лицо в живописи всегда трудно - тебе это удалось...", "...во всех картинах есть мысль... В этих картинах столько мысли, мечты, жажды мира и прозрений!"