ПРОФИ. Сборник
«Профи»: Сб. — М.: Физкультура и спорт, 1990. — 256 стр., ил.
Литературно-художественное издание. ISBN 5—278—00247—6
В сборник, посвященный американскому профессиональному баскетболу, входит книга Уилта Чемберлена и Дэвида Шоу «Уилт» и материал Дмитрия Рыжкова «НБА: вчера и сегодня».
Для широкого круга читателей.
От издательства
С североамериканским профессиональным баскетболом, которому посвящен настоящий сборник, советские любители спорта пока еще, к сожалению, знакомы мало, хотя это один из самых зрелищных и популярных видов спорта в США. Еще меньше мы знаем о выдающихся игроках американского профессионального баскетбола, многие из которых еще при жизни стали легендами.
Последнее время лед, кажется, тронулся. Игру американских профессионалов показывает Центральное телевидение. В 1987 году впервые в истории советско-американских спортивных связей на турнире в Милуоки, организованном фирмой «Макдональдс», советские баскетболисты встретились с американскими профи. И хотя наша сборная уступила команде «Милуоки Бакс» (100:127), матч был высоко оценен обеими сторонами. Свидетельство тому — приезд в Советский Союз в июле 1988 года профессиональной команды «Атланта Хокс», сыгравшей три матча — в Тбилиси, Вильнюсе и Москве.
Продолжить знакомство с американским профессиональным баскетболом и его звездами призван и данный сборник, который включает в себя автобиографическую повесть одного из сильнейших игроков североамериканского профессионального баскетбола Уилта Чемберлена, а также рассказ о других американских профи, о создании и развитии Национальной баскетбольной ассоциации (НБА), о системе профессионального баскетбола.
|
|
Уилт Чемберлен отнюдь не менее легендарная фигура в баскетболе, чем Пеле в футболе. В начале 70-х годов он считался самым популярным спортсменом мира. Его удивительное мастерство, филигранная техника никого не оставляли равнодушным. Великолепный импровизатор, обладатель ряда уникальных рекордов в баскетболе, Чемберлен прожил в спорте далеко не однозначную жизнь. Таким он встает со страниц книги — выдающийся баскетболист и в то же время довольно противоречивая личность.
Чемберлен — неудачник! Что это, парадокс? Вовсе нет. Именно такой ярлык долгое время висел на нем, и только лишь потому, что в соперничестве с командой другого выдающегося темнокожего баскетболиста, Билла Рассела, удача часто отворачивалась от Уилта. А общество, где он живет, предпочитает победителей, предъявляет самые жесткие требования, особенно если ты негр. Только победа могла его на какое-то время сравнять с другими. И Чемберлен на страницах своей книги осуждает любые проявления социальной несправедливости. Тем не менее борцом за гражданские права своего народа он так и не стал.
Наверное, не останутся незамеченными и те места, где автор увлекается саморекламой, чрезмерно восхваляет свои достоинства — действительные и мнимые. Немало противоречий и в суждениях Чемберлена. Что ж, судьбой своей он как будто доволен: баскетбол принес ему в избытке и славу и деньги. Но почему же столько неудовлетворенности и горечи в его исповеди? Он прекрасно понимает, что виной тому и разобщенность общества, в котором живет, и иллюзорность равных возможностей, которыми так гордится его Америка (никому не возбраняется даже стать президентом страны). Но есть еще одна причина, о которой автор вслух не говорит, но ее легко обнаружить между строк при внимательном чтении — общество, сделавшее его своим кумиром, многое ему недодало...
|
|
Это не единственный случай, когда великому спортсмену изменяет чувство меры. Чего, например, стоит его рассказ о Москве, где он выступал в составе всемирно известного клуба «Гарлем Глобтроттерс». Здесь и водка, льющаяся рекой, и слежка за игроками, организованная соответствующими службами, и многое другое. Но хочется верить, что это скорее дань бытовавшим в ту пору стереотипам, нежели убеждения самого Чемберлена — блестящего спортсмена, человека сложного, но искреннего.
Материал Дмитрия Рыжкова, дополняя книгу Чемберлена, знакомит с развитием баскетбола в США с момента его рождения до наших дней через судьбы других «звезд»: Боба Коузи, Боба Петита, Оскара Робертсона, Джерри Веста, Пита Маравича, Боба Макаду и других.
Издательство надеется, что советским читателям будет интересно познакомиться с выдающимися представителями американского профессионального баскетбола.
__________
Уилт ЧЕМБЕРЛЕН, Дэвид ШОУ
«УИЛТ»
Wilt Chamberlain and David Shaw «Wilt»,
Makmillan Publishing Co. Inc., New York,
Collier Makmillan Publishers, London, 1973.
Перевод с англ. А. Гавриловца.
Глава I
Никогда в жизни я еще не испытывал столь удивительного чувства — «Лос-Анджелес Лэйкерс», команда, в которой я играл, победила «Чикаго Буллз» со счетом 95:92, выиграв первый круг чемпионата Национальной баскетбольной ассоциации 1973 года в Лос-Анджелесе. Мы победили на последних секундах последней игры финальной серии, когда я перехватил мяч над своим кольцом и переправил его через всю площадку Гейлу Гудричу, и тому осталось только опустить его в корзину. Но когда игра закончилась, у меня вдруг ком подступил к горлу, а на глазах выступили слезы. Это были не слезы триумфа и радости за себя, за свою команду и не слезы облегчения — это были слезы досады и горечи за «Чикаго Буллз».
|
|
«Чикагские быки» играли сильнее и лучше нас. За все 14 лет выступлений в НБА[1] я не встречал команды, поединки с которой были бы настолько изнурительными физически и эмоционально, как те семь игр, что нам пришлось сыграть с «быками». Если говорить честно, то победу заслуживали они, а не мы. Стыдно признаться, но временами, когда мы играли откровенно слабо, а они вели в счете, я был уверен, что мы проиграем. Наша победа казалась мне просто несправедливой, и когда игра закончилась, я обнял за плечи двух игроков «Чикаго» — Норма Ван Лиера и Чета Уолкера и отправился с ними в раздевалку, хотя вначале я конечно же должен был бы зайти к своим. Я не мог не высказать игрокам «Чикаго Буллз», что я думал о их прекрасной игре.
Я сказал, что понимаю их, как никто другой, ибо я сам не раз испытывал это горькое, опустошающее чувство — когда отдаешь игре всего себя, без остатка, вкладываешь в нее всю душу, играешь так, что кажется просто нельзя не победить, и... все-таки проигрываешь.
Я знал, что через несколько дней, если не часов, все забудут о прекрасной, мужественной игре «Чикаго Буллз». Начнется следующий этап финальных игр, в котором этой команды уже не будет. Кто они? Проигравшие, выбывшие, неудачники...
Неудачник! Как я ненавижу это слово. В спорте есть только один победитель, а миллионы остальных — неудачники. Ведь всего одна команда становится победителем чемпионата НБА, или Суперкубка в американском профессиональном футболе, или Всемирной серии игр по бейсболу[2], а все другие попадают в неудачники, как бы хорошо они ни играли на протяжении всего сезона.
Я тоже слыл неудачником немалую часть своей спортивной карьеры, вплоть до 1972 года, когда команда «Лэйкерс»[3] стала наконец чемпионом.
Почти полжизни мне пришлось прожить с ярлыком «неудачник», который я носил, словно какой-то уродливый шрам от несуществующей операции. А в действительности я был таким же неудачником, как и «Чикаго Буллз» в тот памятный вечер в Лос-Анджелесе.
Неудачник — надо же такое придумать! Если уж я был неудачником, то чем лучше меня были так называемые бессмертные звезды[4] баскетбола Боб Петит и Дольф Шэйес, не говоря уже о таких героях американского спорта, как бейсболисты Хэнк Аарон, Уилли Мэйс или футболисты[5] Джо Намат и Джим Браун? Никто и не думал называть их неудачниками, но скажите мне, сколько чемпионатов мира[6] они выиграли? Вот вам точная цифра — один! А ведь до победы в 1972 году я уже был чемпионом (любопытный факт: большинство любителей спорта забыли о моей первой победе в 1967 году, когда победителем чемпионата мира стала команда «Филадельфия-76», за которую я играл). Забыли и про то, что еще юношей я привел команды ИМКА[7] к победе на национальном чемпионате. Никто не вспоминает и о том, что в средней школе моя команда проиграла всего лишь в трех играх, победив в двух городских и трех школьных чемпионатах. В университете, где, по сути дела, мне и начали приклеивать ярлык неудачника, команда, в которой я играл, одержала за два моих студенческих года больше побед, чем за все время своего существования. Тогда же мы были как никогда близки к победе на студенческом чемпионате страны.
Хорошо, скажете вы, но как насчет игр в профессиональном баскетболе, в чемпионатах НБА и поражений в сериях переигровок команды Билла Рассела[8] «Бостон Селтикс»[9]? Подробно об этом я еще расскажу, а пока взглянем на факты.
Факт первый. Мы победили «Бостон Селтикс» в финальной серии игр только один раз, но в это время подобного не совершала ни одна команда, поскольку в истории баскетбола не было еще команды, обладавшей таким сильным составом игроков, как «Бостон Селтикс».
Факт второй. Под победой я подразумеваю не только последнюю победу в финальной серии[10]. За свою спортивную карьеру я играл в трех командах, и каждая из них одержала со мной больше побед, чем до или после меня.
Факт третий. По мнению специалистов, «Бостон Селтикс» всегда намного превосходила другие команды по классу игроков и тренеров. Удивительно поэтому не то, что мы проигрывали им, а то, что мы так часто были близки к победе.
Я понимаю, что все это звучит как признания уязвленного себялюбца и попахивает самовосхвалением. Как-то я прочитал высказывание одного английского писателя XVIII века: «Скромность говорит о глупости». Это, конечно, преувеличение, но сам я никогда не страдал от застенчивости. Да и не в этом дело. Я не из тех, кому требуется лезть на крышу и кричать оттуда: «Я великий спортсмен!» — чтобы все его увидели и услышали. Во-первых, мои достижения и рекорды[11] говорят сами за себя, во-вторых, при моем росте мне не к чему лезть на крышу — я и без того чересчур заметен. Конечно же я допускал ошибки и несу долю ответственности за поражения своей команды в чемпионатах, но в то же время мне хотелось бы отметить, что победы или поражения не всегда зависели от одного меня, ибо далеко не всегда моими партнерами были игроки высокого класса, да и тренеры часто не были гениальными тактиками.
Удивительно, что, когда мы проиграли в финальном матче команде «Никс»[12], нас почему-то не называли неудачниками. Может быть, из-за того, что мы разгромили их в предыдущем сезоне, а может быть, и потому, что, хотя они и победили в четырех играх из пяти, все пять игр проходили в равной борьбе — их судьба решалась только на последних секундах, и мы могли бы с таким же успехом выиграть, как и проиграть. Мне редко приходилось видеть, чтобы какой-либо команде так везло: в тот единственный переломный момент, который наступает в играх равных по силе соперников, фортуна неизбежно была на их стороне. Это особенно ярко проявилось в двух последних играх, похожих друг на друга, как близнецы. В четвертой игре мы сократили разрыв в счете с 21 очка до двух, когда до конца игры оставалось всего 48 секунд. Дебушер, игрок «Никс», перехватил мяч, отскочивший от щита, мяч, за который я боролся с другим игроком, и бросил его не глядя... куда подальше. Он надеялся получить право на штрафные и уж совсем не думал, что попадет в корзину. Но он попал, а после того, как тот же Дебушер четко выполнил «свободный», судьба встречи была решена. В следующей игре мы сократили разрыв с 14 очков до четырех, когда до конца игры оставалось три с половиной минуты. После того как в нашей команде Джерри Вест бросал в прыжке и промахнулся, Билл Бриджес подобрал отскочивший мяч, точно так же, как это сделал в прошлой игре Дебушер, и опустил его в корзину. Я стоял рядом, и мне показалось, что Билла блокировали. Но судья рассудил иначе и показал, что правила нарушил сам Билл. Вместо него право на штрафные удары получили наши соперники, а ведь случись обратное и выполни Билл при этом удачно хотя бы один штрафной из двух, мы бы отставали всего на одно очко. А так решение судьи увеличило разрыв до пяти очков, определив судьбу этой игры и всего чемпионата НБА 1973 года.
Я не собираюсь принизить класс баскетболистов «Никс». Они грамотно оборонялись, играли слаженно и дружно, умело использовали быстрые прорывы — то, в чем мы были слабее. Они заслужили победу, а не мы. Но баскетбол подчас бывает непредсказуем. Глядя на протоколы игр тех лет, когда мы проиграли «Никс» четыре игры из пяти, кто вспомнит, насколько обманчивым и хрупким был тот разрыв в четыре очка! Но это уже составляет часть той загадочной тайны, которая и делает баскетбол одной из самых привлекательных и популярных игр в мире. Мне лично она доставила в жизни столько душевных и материальных радостей, что жаловаться, конечно, просто грех.
Глава II
Сейчас, когда я живу в дорогом доме, владею яхтой, двумя автомобилями и каждое лето
провожу в Европе, мне кажется, что от меня ждут рассказа о том, что все это началось в темной, убогой хижине, кишащей крысами. Извините, но рассказа «из грязи да в князи» не будет. Моя семья не принадлежала к числу богатых или даже обеспеченных. Деликатесов у нас не было, но мы и не голодали. Я ходил в школу, был обут, одет и никогда не приходил домой зареванный от того, что у меня не было монетки на мороженое. Конечно же я носил одежду старшего брата, точно так же, как младший брат носил мою, а младшие сестры донашивали платья старших сестер. Но когда в семье девять детей, то согласитесь — одежды всем требуется так много, что не донашивать старую одежду было бы так же неразумно, как дарить пару перчаток Венере Милосской на рождество.
У моих родителей было одиннадцать детей, но первые двое умерли в младенчестве... до того как я родился. Я был где-то посередине: сначала появились две девочки, затем мальчик, потом опять две девочки и мальчик — я, а потом вновь две девочки и мальчик. Я не думаю, что мои родители именно так и задумали, но вы не находите, что в этой последовательности есть какая-то очаровательная симметрия?.. Почти как в хорошей поэме.
Я родился в 23 часа 27 минут 21 августа 1936 года. Для любителей астрологии я «лев». Не стоило бы об этом вспоминать, если бы я чуть-чуть не стал «девой», опоздав родиться на 33 минуты, а поскольку в своей спортивной жизни мне так часто не хватало этого «чуть-чуть», то и приходится вспоминать о том, когда я появился на свет.
Что меня больше всего удивляет сейчас, так это то, как мои родители умудрялись сводить концы с концами. Мой отец в разное время работал на трех работах. Сначала он был сварщиком на верфи, а потом 20 лет работал чернорабочим в магазине фирмы «Сирс и Рубак»[13]. Большую часть моего детства он работал привратником и чернорабочим в издательской компании Куртиса. Несмотря на это, мы жили довольно-таки сносно, в том районе на западе Филадельфии, где проживали те, кто принадлежал к низшему и среднему классу. Мы жили в большом угловом доме. Самым неприятным было то, что рядом располагался троллейбусный парк и каждое утро троллейбусы с ревом проносились мимо нашего дома. Несколько деревьев перед домом не заглушали шума, и, пока мы не привыкли, гул троллейбусов поднимал нас с точностью будильника.
В нашем доме всегда было людно. Родители были гостеприимными хозяевами, и мы жили дружной семьей. Да мы и сейчас очень дружны. К тому же моя мама прекрасно готовила. Гости часто обедали у нас и оставались на ночь. Родители никому не отказывали в теплом приеме.
Как же выходили из положения мои родители? Мой отец немного подрабатывал, занимаясь мелким ремонтом у соседей и друзей, а мать нанималась прислугой и работала до тех пор, пока я не стал профессионалом. Но больше всего нас выручали их умелые руки. Моя мать (а позднее и сестры) делали в доме все сами: стряпали, стирали, гладили, шили, а отец выполнял самую разнообразную работу — электрика, слесаря, плотника. Помимо всего прочего, мои родители умели распорядиться деньгами, были экономны. Они нежно любили друг друга. Судите сами, отец и мать прожили вместе 48 лет (пока не умер отец), поставив на ноги девятерых детей. По крайней мере никто из нас никогда не злоупотреблял спиртным, наркотиками, никто не попал в тюрьму, приют или исправительный дом.
Может быть, наша семья выходила с честью из финансовых затруднений еще и потому, что все дети начинали работать с самого раннего возраста. Нас никто не просил, мы сами искали работу, и это было само собой разумеющимся. Сначала нам почти ничего не перепадало, а позже мы стали неплохо зарабатывать (для детей, конечно) и все заработанное приносили домой, собирая средства на покупку какой-нибудь вещи или чего-нибудь необходимого для дома.
Мне кажется, что я был, наверное, самым усердным работником в семье. Я все время суетился, бегал, стараясь раздобыть какую-нибудь работенку, чтобы заработать хотя бы пару центов. Чего только я не делал! Разносил газеты, мыл окна, убирал улицу, чистил подвалы... А начал с того, что развозил на тележке продукты по домам. В шесть или семь лет я уже вставал в пять часов утра, чтобы помочь молочнику разгрузить ящики, а затем загрузить их пустыми бутылками. Получал я за это совсем немного — всего несколько центов. Конец этим занятиям положила мать. Однажды утром она увидела, как я ворочаю большие ящики, и погналась за молочником. Когда она приперла его к стенке, тот пробурчал: «Я думал, ему двенадцать».
Уже тогда я был выше моих сверстников, так что ошибиться было не мудрено. Я не очень горевал, что потерял эту работу: шла вторая мировая война, и рабочих рук не хватало. Я стал сборщиком утильсырья и пребывал в вечном поиске кусков железа, жести, тряпья, газет, картона. Я ходил по квартирам, выпрашивал утиль, и вскоре меня уже многие знали. Когда я учился в школе, я работал по воскресеньям и иногда умудрялся собирать по 200 фунтов[14]. Платили мне по восемь или девять центов фунт. Половину денег я отдавал матери, а другую тратил на кино, мороженое и подарки сестрам. К 10 годам я был уже преуспевающим бизнесменом — Рокфеллер да и только!
Но даже такой делец, как Рокфеллер, допускал иногда промахи. Ошибался и я. Самую грубую оплошность я допустил однажды зимой, когда мне было восемь или девять лет. В поисках старья для продажи я спустился в наш подвал и, перебрав множество коробок и ящиков, наконец нашел то, что хотя и выглядело тряпьем, но могло тем не менее заинтересовать старьевщика. Получив за все два доллара, я сразу же забыл об этом. Прошло несколько месяцев. Близилась пасха, и моя мать принялась за весеннюю чистку, упаковывая зимнюю и доставая летнюю одежду. Она прошла в подвал, но вскоре выскочила оттуда с таким воплем, словно увидела крысу на столе, накрытом к праздничному обеду. Оказалось, что «тряпье», которое я продал, было летней одеждой нашей семьи. Это была самая грустная пасха в моей жизни — целые две недели мне не разрешали выходить из дому. Но урок меня ничему не научил, и на следующий год я продал несколько ветхих «половичков» за 75 центов. А на рождество мать никак не могла найти один из своих любимых старых ковров. Вы уже догадались, куда он делся. От серьезного наказания меня спасало одно — я ведь хотел сделать как лучше.
Когда мне исполнилось 12 лет, я оставил карьеру сборщика утильсырья и стал скупать арбузы, помидоры, мускусные дыни. Погрузив их на тележку, я обходил квартиры, выкрикивая: «Кому арбузы, дыни?!» В то же время отец научил меня малярным работам. Вскоре я сколотил бригаду из соседских парней. Один из первых дней новой для меня работы, запомнился мне особенно хорошо. Мы красили фасад дома, а на другой стороне улицы ту же работу выполнял отец. Мы старались изо всех сил, но когда наступило время обеда, оказалось, что отец уже почти закончил свою работу, а глядя на сделанное нами, можно было сказать, что мы работали в лучшем случае минут десять. Овладев малярным ремеслом, я стал выполнять и другие строительные работы: разбивал асфальт 16-фунтовой кувалдой, убирал старый асфальт, замешивал цемент, укладывал его... Когда все было готово, подъезжал на катке мой подрядчик и выравнивал асфальт. Он получал за это 120 долларов, а я за работу, от которой в конце дня не мог разогнуть спины, — пять.
В юности я часто сталкивался с подобной несправедливостью. Не могу забыть одного случая, который произошел со мной, когда мне было 13 или 14 лет и я учился в восьмом или девятом классе[15]. Хозяин одного из летних лагерей пригласил меня и четырех моих приятелей провести там лето. Он обещал нам райские условия: мы будем играть в баскетбол, ездить верхом и вообще чертовски весело проведем время. Все, что от нас требовалось взамен, — это немного поработать на кухне. Не тут-то было! Мы работали на него по 17 часов в сутки: мыли посуду, кастрюли, горшки, котлы и не имели возможности не то что играть, но даже взглянуть на баскетбольную площадку. Нам обещали заплатить 125 долларов за два месяца, то есть по 13 центов за час работы. До чего же мы вымотались тогда! Но вот однажды двое из нас умудрились ночью (а другого свободного времени у нас и не было) прокатиться верхом. Хозяин воспользовался этим предлогом, чтобы выгнать нас за «прогул». Случилось так, что спустя несколько лет я смог ему отомстить. Когда я уже стал профессиональным баскетболистом и играл за команду «Филадельфия Уорриэз», хозяин того лагеря запросил меня у владельца клуба для занятий с отдыхающими у него ребятами.
— Да пропади он пропадом! — воскликнул я, когда узнал об этом, но, подумав, решил не спешить с ответом.
— Сколько он заплатит? — спросил я у владельца клуба Эдди Готтлиба.
— Обычно за это платят 200 или 300 долларов — сказал он, — но ты сможешь выжать из него все 500. Ты же работал на него когда-то, так что пусть раскошелится ради рекламы... Теперь будет бахвалиться, как один из его рабочих стал великим спортсменом.
И я решился:
— Передай ему, что я согласен... за две тысячи долларов!
Мой бывший хозяин согласился, и я прибыл в его лагерь. Первым делом я навестил кухню и посидел за стаканом сока с моими коллегами — мойщиками посуды, а затем стал давать уроки, час которых стоил хозяину 666,66 доллара, ровно на 666,53 доллара больше, чем он платил мне как судомойке. Получая деньги, я никогда не испытывал большего удовольствия, чем тогда.
Несмотря на отдельные неприятности и обиды, труд в детстве имел для меня огромное значение. Я познал цену труда и научился ценить каждый заработанный цент, научился торговаться, заключать сделки, здраво оценивать людей, вещи, услуги. Вспоминая детство, я задаю себе вопросы: почему все-таки я предпочитал тяжелый труд играм и забавам со своими сверстниками? Тому может быть несколько объяснений. Семья наша была такая большая, что деньги всегда были кстати. С другой стороны, мне нравилось иметь немного денег в кармане — я сам мог купить себе кое-что и покрасоваться перед сверстниками. Но самое главное — это пример родителей, ценивших любой труд. Они приучили меня к нему смолоду, и труд стал для меня потребностью, привычкой на всю жизнь. И если уж я принимался за дело, то просто не мог работать спустя рукава. Моя мама любила повторять: «Лучше не работать никак, чем работать лишь бы как». Эта поговорка стала моим принципом, которому я оставался верен всегда. Чем бы я ни занимался: красил фасады домов, продавал старье мальчишкой или играл в баскетбол, когда вырос, я стремился делать все как можно лучше. Даже когда я собирал старье и металлолом, я всегда старался собрать сегодня больше, чем вчера, и больше, чем кто-нибудь другой в моем районе.
Потому-то меня так бесила глупость некоторых журналистов и болельщиков, которые, когда я уже стал известным баскетболистом, заявляли, что своим успехом я обязан высокому росту да и только.
Дик Янг, старая брюзга из нью-йоркской «Дэйли ньюс», написал, что никакой я не великий, более того, меня нельзя даже назвать хорошим баскетболистом. «Это просто очень высокий баскетболист».
Безусловно, преимущества перед другими у меня были: и рост, и хорошие родители, и воспитание, и много чего другого, но, чтобы эти преимущества реализовать, я работал как вол и своими успехами обязан только труду. Когда я увлекся толканием ядра, то тренировался по два-три часа в день. Меня не смущали ни дождь, ни снег, ни град. Если бы требовалось, я бы тренировался по колено в грязи. И тренировался я, невзирая ни на что, круглый год. Только поэтому я и стал чемпионом в толкании ядра в средней школе, а затем и в колледже. Я не изменил себе и когда пришел в баскетбол — тренировался утром, днем и вечером, по субботам и воскресеньям, а летом я вообще мог тренироваться весь день напролет, работая над передвижениями, бросками, передачами, подборами мяча с отскока от щита...
Помогало мне, конечно, и то, что я обладал способностью отдавать все силы достижению цели. Пожалуй, это был один из ключей к успеху. Многие способны концентрировать свою волю лишь непродолжительное время, а затем их внимание отвлекается на что-нибудь другое. Мне же всегда удавалось сосредоточиваться на одном деле ровно столько, сколько было нужно, фиксируя на нем все внимание и отключаясь от остального. Что бы я ни делал, я старался «выложиться до последнего», пока мой соперник не оказывался побежденным.
Спортивный азарт и волю к победе в какой-то степени я получил от отца. Может быть, это гены, а может быть, его пример и воспитание.
У отца также ярко проявлялось стремление первенствовать. Он прекрасно играл в шашки и много времени отдавал этой игре, штудируя свои партии, изучал противника и проигрывал очень редко. Я часто играл с ним, но выиграть у него мне так и не удалось ни разу.
После того как я приобрел известность в баскетболе, некоторые из журналистов, этаких доморощенных психологов, решили, что желание быть всегда первым возникло у меня из-за роста. Они писали, что мне якобы во что бы то ни стало требовалось доказать свою силу и там, где рост не является преимуществом. А один спортивный журналист написал, что я хотел быть самым лучшим баскетболистом, лучшим игроком в карты, лучшим легкоатлетом, лучшим футболистом и лучшим поваром. Ну и что в этом плохого? Почему человек не должен стремиться к тому, чтобы стать лучшим в любом деле, если уж он за него взялся? Конечно же, это не относится к чему-то извращенному, аморальному или явно несообразному. Если бы я хотел стать лучшим взломщиком сейфов или лучшим сутенером, то меня следовало бы посадить в тюрьму. Бели бы я захотел с моим ростом стать лучшим жокеем, то меня нужно было бы показывать в цирке. Но легкая атлетика, кулинария... Если у вас есть к чему-то способности, почему же их не совершенствовать?
Конечно же яростное стремление первенствовать может привести к крайностям. Когда ты уже первый в одном деле да еще хочешь выделяться во многих других, то у тебя появляется склонность несколько преувеличивать свои способности. Впадал в крайности иногда и я, заявляя, что могу передать мяч в футболе техничнее, чем прославленный футболист Джо Намат, водить гоночный автомобиль лучше Дана Герни[16] и готовить вкуснее самого Грэхема Керра[17]. Если быть до конца честным, то только два из этих трех утверждений чистая правда.
В своем желании победить я не доходил до обмана, но если при игре в карты вы их немного приоткроете, я могу и подсмотреть. Иногда, но только шутки ради, когда ставки невысоки, я могу немного сшельмовать, сдавая карты. Я люблю побеждать и для победы сделаю все, что в моих силах.
Но все-таки спортивные журналисты в какой-то степени правы, утверждая, что это стремление возникло из-за желания доказать, что я не только высокорослый спортсмен. Дело в том, что рост превратился для меня в такой доминирующий, всеподавляющий фактор, определявший мою жизнь гораздо больше, чем черный цвет кожи, что я, может быть сам того не сознавая, пытался первенствовать и там, где рост не только помогал мне, но даже мешал. Не буду отрицать, мне приятно, что я до сих пор рекордсмен НБА по количеству результативных передач и что по точности бросков с шести-семи метров я не уступал никому. Мне всегда было приятно сознавать, что я могу обогнать на беговой дорожке тех, кого считают быстрее меня, или побеждать прыгунов в высоту и толкателей ядра — спортсменов, отличающихся лучшей координацией. Говорят, что люди высокого роста не способны заниматься водными лыжами, но посмотрели бы вы, как я на них стою! Этой зимой я думаю встать и на обычные лыжи.
Однако занятия спортом, какими бы разнообразными и успешными они ни были, никогда не исчерпывали моих запросов. У меня широкий круг интересов, которые я стараюсь развивать. Большинство деловых сделок я заключаю сам. Я люблю говорить, играть на бирже, люблю красивых девушек, интересуюсь политикой и многим другим. Мой рост не дает мне в этом никаких преимуществ, но, по-моему, что бы я ни делал, я делал неплохо. И все-таки было бы ошибкой считать, что стремление первенствовать во всем исходит из желания доказать, что я способен на большее, чем забрасывать мячи в корзину. Желание быть лучшим во всем, что бы я ни делал, возникло задолго до того, как я познакомился с баскетболом. Ведь в баскетбол я стал играть только в начальной школе, после своих «побед» на поприще сборщика утильсырья, игры в карты и «монополию»[18].
В нашей семье спортом никто особенно не увлекался Отец, правда, был заядлым любителем бокса. А моим первым увлечением стал бег. Насколько я себя помню в детстве, я всегда бегал. На рынок, в школу, к друзьям — только бегом. У меня тогда было четверо друзей, и мы бегали вместе. И в баскетбол начали играть вместе в одной школьной команде, но главное — мы были лучшими бегунами школы и, как мы считали, самыми быстрыми в Филадельфии, если не во всем мире.