Мне еще не раз случалось веселиться по поводу моих «миллионов». По договору деньги на мелкие расходы причитались мне только начиная со второго курса. Вернувшись с Винсом в Канзас, нам пришлось положить зубы на полку. Мы снимали комнату у одной старухи и, когда у нас не было ни гроша, тайком забирались к ней в холодильник — отпить немного молока, сока или ухватить чего-нибудь съестного. Правда, однажды нам удалось поесть вволю. Мне посчастливилось сыграть в покер с несколькими толстосумами и выиграть у них около 40 долларов. На эти деньги мы пировали целую неделю, после чего вновь оказались на мели. Тем же летом я пристроился на работу — продавцом автомобильных шин. Этим делом я занимался чуть ли не два года, умудрившись продать всего два или три комплекта шин, да и то один из них самому себе. Особого рвения к торговле я не проявлял. По утрам я являлся на работу, а затем уходил и день-деньской играл в баскетбол. Не удивительно, что от такой торговой деятельности мне ничего не перепадало, — а получал я от проданного товара, — как, впрочем, и владельцу магазина. Он, кстати, придумал потрясающий трюк для своих клиентов: показывал им леденящий душу фильм об автомобильных катастрофах, а потом говорил, что их ждет такая же участь, если они не приобретут новые шины. Но после этого фильма потенциальные покупатели не только отказывались от его шин, но и вообще боялись сесть за руль.
То, что у нас часто не было денег, не могло испортить впечатления от того прекрасного лета. Запомнилась мне поездка с. друзьями в Чикаго, на матч студенческих звезд. В городе нас остановил фараон — снова превышение скорости. Он окинул нас, троих щегольски одетых негров, взглядом и сказал:
— Выглядите вы деловыми людьми. Давайте-ка поговорим по-деловому.
Я понял намек и вышел из машины. Он хотел 20 долларов, а я настаивал на десяти. В итоге фараон сказал:
— Положи деньги на сиденье в мою машину.
Так мы отделались от фараона и заодно от денег, предназначенных на билеты. Пришлось мне, как самому высокому, приобретя один единственный билет, выступать в роли чиновника ИМКА и провести своих друзей без билетов, выдавая их за «нуждающихся студентов». На обратном пути из Чикаго у нас сломалась машина. Денег на ремонт не было, и я позвонил одному из университетских попечителей, а он, как потом выяснилось, позвонил своему другу в Чикаго и попросил его помочь нам, но сделать все тихо, не привлекая особого внимания. Ему казалось, что я и без того доставил Канзасу массу неприятностей. Мы дожидались механика и тем временем решили поразвлечься: достали мяч и устроили прямо на шоссе баскетбольный цирк в духе «Гарлем Глобтроттерс». Когда появился механик, нас окружала толпа человек в триста, остановив движение по шоссе на несколько миль. Старина Уилт веселился вовсю!
Машину починили, но к этому времени мы чертовски проголодались, а ведь денег у нас так и не было! И тут, когда мы проезжали мимо придорожного универсама, мне в голову пришла идея.
— Послушайте, что я придумал, — сказал я своим друзьям. — Я войду в магазин, покручусь там немного, и пока на меня все будут пялить глаза — (а с моим ростом добиться этого нетрудно), — один из вас стащит немного хлеба, а другой — салями и горчицу.
Все сработало как нельзя лучше. В машине мы приготовили себе сэндвичи, к которым я добавил пару бутылок молока — их я изловчился стянуть, пока все эти дурни глазели на меня.
Незаметно пролетело лето. Наступила пора учебы и моего дебюта в университетской команде. К сожалению, играть под руководством доктора Аллена мне не пришлось: ему исполнилось 70 лет, и он был вынужден уйти на пенсию. Мы знали, что 70 лет — это предельный пенсионный возраст, но все-таки надеялись, что старик найдет способ уговорить администрацию оставить его на работе. Он отдал университету всю свою жизнь и очень хотел остаться еще хоть на пару лет, особенно теперь, когда я стал играть в его команде. Переубедить он, однако, никого не смог, и вскоре старшим тренером стал его помощник — Дик Харп.
Первой моей игрой на втором курсе была встреча с командой «Нордуэстерн». В день игры местная газета поместила фотографию, на которой я бросал мяч по кольцу сверху, да так, что моя рука была по локоть выше кольца. Ступни ног на фотографии не поместились, и поэтому ребята из «Нордуэстерн» решили, что она смонтирована. Перед началом игры они встретили меня в отеле, захохотали и стали зубоскалить по поводу фотомонтажа. Их центровой Джо Раклик, который впоследствии играл со мной в команде «Филадельфия Уорриэз», подошел ко мне и сказал:
— Брось, Уилт. Нас ведь не проведешь. Скажи честно, этот снимок — липа, да? Ведь так высоко никто прыгать не может. Они поставили тебя на стул и сфотографировали, да?
В тот вечер и недоверчивый Джо и вся его команда еще до того, как началась игра, поверили, что фото не смонтировано. На разминке я раз десять забрасывал мяч именно так, как было изображено на снимке. Зрители — а их собралось тысяч семнадцать — были вне себя от восторга. После разминки наши соперники остались на площадке с раскрытыми ртами. За первые десять минут игры я четыре раза поразил кольцо с дистанции, мы повели в счете 11:2, и игра была сделана. Мы победили 87:69. Из 29 бросков с игры я забросил 20; на моем счету были 52 очка и 31 подбор мяча у щита. Два последних результата являлись рекордами Канзаса.
В следующей игре, против команды Маркитского колледжа, мы вновь одержали победу — со счетом 78:61, а я принес команде 39 очков, блокировал 14 бросков и нейтрализовал Майка Морана, центрового соперников, так, что он смог набрать всего четыре очка и выбыл из игры во втором периоде, исчерпав свой лимит персональных фолов, которые он получил, опекая меня.
Почти весь год был для нас удачным. Мы победили в 12 играх кряду, хотя в каждой меня держали двое или трое игроков, и на какие ухищрения они только не шли, чтобы выбить у меня мяч!
В тринадцатой игре мы потерпели первое поражение. Игроки университетской команды из штата Айова ухитрились продержать мяч чуть ли не всю игру, а я находился в таком плотном окружении, что напоминал последнего из оставшихся в живых защитников осажденной крепости. Я набрал 17 очков и за девять секунд до конца игры сравнял счет двумя штрафными бросками. Однако они победили — 39:37, забросив мяч на последних секундах. Следующие пять игр мы вновь выиграли, удерживая разрыв в счете в среднем по 20 очков за игру. Одна из встреч этой серии была для меня самой неудачной — никогда еще я не играл так слабо. Мы победили, но я набрал жалкие 11 очков, забросил всего три мяча с игры и впервые выбыл из игры по персональным ошибкам. Мы проиграли еще одну игру — 54:56, но в ней я набрал 32 очка. Все оставшиеся игры мы выиграли, победив в итоге в 21 игре, проиграв всего лишь две, и стали победителями турнира восьми крупнейших университетов страны.
Затем мы отправились в Даллас на чемпионат западных штатов. Остановились мы в мотеле, расположенном в районе Великих прерий, в 30 милях от города. Тренер сказал, что он, дескать, сознательно выбрал для нас это тихое местечко, вдали от шума большого города. Мы и не сомневались, что это так, пока напротив мотеля... не запылал крест. Тогда мы поняли, что это место выбрал для нас не тренер, а город Даллас, расисты которого не могли допустить, чтобы какие-то негры поселились в их шикарных отелях в центре города. Мне даже не позволили посмотреть кино на открытой площадке.
В этот вечер мы почувствовали на себе и враждебность зрителей. Они шикали, шумели, кричали мне «ниггер», «черномазый», «образина» и еще кое-что похлеще. Я делал вид, что ничего не слышу. Ответить им я мог только своей игрой на баскетбольной площадке.
Так я и сделал. В первом круге мы играли против местной команды «Саутерн Методист», которая не проигрывала у себя дома вот уже 36 игр. Мы победили, правда в дополнительное время, со счетом 73:65. На моем счету было 36 очков и 22 подбора. Я нейтрализовал их центрового Джимми Кребса, входившего в символическую сборную команду США, так, что он смог набрать всего 18 очков, перед тем как выбыть из игры по персональным ошибкам.
На следующий день мы играли с командой «Оклахома-сити» в рамках регионального чемпионата и разгромили ее со счетом 81:61. И в этой игре расисты не оставляли меня в покое. Один из игроков «Оклахомы» обзывал меня и «ниггером» и «черномазой образиной», толкал и норовил сбить с ног каждый раз, когда оказывался рядом. Но другой белый игрок той же команды, Хаб Рид, несколько раз подходил ко мне извиняться за поведение своего коллеги и зрителей. Из-за грязной игры этого парня я 22 раза выходил к линии штрафного броска, 14 раз из них я поразил кольцо и набрал в итоге 30 очков. Как меня ни подмывало загнать мяч в глотку этому расисту, но меня утешало то, что загонять мяч в корзину было гораздо приятнее.
На следующей неделе мы легко победили команду университета Сан-Франциско в полуфинале НКАА. В тот же вечер студенческая команда штата Северная Каролина, сильнейшая в стране, победила команду штата Мичиган, которая могла бы и выиграть у своих соперников, если бы Джонни Грин, впоследствии одна из звезд НБА, не промахнулся в двух штрафных бросках, отдав победу соперникам. Фрэнк Макгуайер, тренер команды «Северная Каролина», заявил, что после этой победы его команда может рассчитывать на чемпионский титул.
Итак, в финал вышли команды «Северная Каролина», одержавшая 31 победу и не потерпевшая ни одного поражения, и мы, команда Канзаса, с 24 победами и двумя поражениями. Макгуайер, мудрый стратег и психолог, поставил вводить мяч в игру со мной самого низкорослого игрока — Томми Кирнса (180 см), с которым мы позднее подружились. Многие впоследствии говорили, что таким образом тренер хотел сбить нас с толку. В какой-то степени это было так, но, с другой стороны, Макгуайер прекрасно понимал, что в прыгучести мне не было равных. Так зачем же зря расходовать силы, когда против меня можно выставить низкорослого игрока, а всех высокорослых разместить за центральным кругом, чтобы они перехватили откинутый мною мяч? Я откинул мяч своему партнеру, но тут же передо мной вырос центровой Джо Куигг, а остальные взяли меня в плотное кольцо. Когда Макгуайер стал моим тренером, он признался, что, давая тогда установку на игру, он сказал: «Вы играете против Уилта, а не против команды. Нейтрализуйте его, и победа ваша».
С такой плотной опекой я сладить не смог, и первый мяч с игры забросил только на пятой минуте, когда мы проигрывали 2:9. Пока мы разбирались что к чему, счет подскочил до 7:19. У наших же соперников получалось все. Первые десять минут игры они вообще ни разу не промахнулись. Казалось, стоило им бросить мяч не глядя и он все равно влетит в кольцо!
Когда я находился в окружении, мои товарищи были открыты, но они были настолько беспомощны, что, казалось, могли бы промахнуться, бросая горошину в океан! За первую половину игры процент попаданий был у нас 27,3, а у наших соперников — 64,5. Во второй половине они решили подержать мяч, и напрасно. Это позволило нам выйти вперед — 40:37. Тут уж держать мяч стали мы. До конца игры оставалось чуть более минуты, мы вели 46:43, а лучший игрок наших соперников Лэнни Розенблют получил свой пятый фол. Казалось, что чемпионский титул у нас в кармане. Игра проходила в Канзасе, и когда к линии штрафного броска вышел Джин Элстон, лучше всех бросавший у нас штрафные, я взглянул на ряды наших болельщиков, предвкушая, как пышно мы отпразднуем победу. Если Джин поразит кольцо, мы будем впереди на четыре очка, и даже если соперники отквитают два, то мы будем вводить мяч в игру, до конца которой останется меньше минуты. Я был убежден, что этого времени хватит, чтобы удержать победный счет.
Но случилось так, что Джин промахнулся, а мяч, брошенный им, отскочил от щита чуть ли не к центру площадки, где его подхватили наши соперники. Они отквитали два очка, а через несколько секунд уже наш игрок нарушил правила под щитом, и они четко выполнили штрафной бросок — ничья. Первое дополнительное время закончилось безрезультативно. Когда игра возобновилась, нам и соперникам удалось забросить по мячу. Счет стал 48:48. Вновь дополнительное время. Тут мы вышли вперед — 53:52, а когда до конца игры оставалось несколько секунд, центровой наших соперников забросил мяч с угла площадки, и счет изменился не в нашу пользу — 53:54. Мы взяли тайм-аут, и тренер предложил вполне очевидный в таком случае вариант: «Высокий пас под щит Уилту, и пусть он поставит победную точку».
Хорошая идея, но ее ведь надо еще и осуществить!
Я стою под щитом, но что тут сделаешь, когда мяч летит не ко мне, а к игроку соперников... Чемпионат страны мы проиграли.
Это поражение я переживал больше, чем любой другой проигрыш за всю спортивную карьеру как любителя, так и профессионала. Возможно, потому, что именно после этой игры на меня нацепили ярлык неудачника. Спортивная пресса писала, что команда Канзаса была в тот сезон фаворитом и должна была стать чемпионом как в первый, так и во второй год моей учебы в университете и что только по моей милости мы оба раза упустили победу. Все вспоминали слова доктора Аллена: «Уилт Чемберлен — великий баскетболист, равного которому мне еще не приходилось встречать. С ним мы можем победить в любой игре, включая чемпионат страны».
Смешно, конечно, но эти и другие высказывания породили миф о Уилте Чемберлене — супермене, а супермены, как известно, не проигрывают. Ну а если все-таки команда проиграла? Значит, я не оправдал надежд, или выдохся, или разучился забивать штрафные, или спасовал перед Биллом Расселом, или же всему виной мой эгоизм. Кто виноват? Да я конечно! Не команда же. Ведь не кто иной, как сам доктор Аллен, громогласно объявил, что я способен побеждать один и в команде не нуждаюсь.
Но баскетбол, как никакой другой вид спорта (за исключением, пожалуй, хоккея), командная игра. В футболе великий организатор игры Джо Намат может вывести вперед слабую команду, какой была в прошлом сезоне «Нью-Йорк Джетс», с игроками, не умеющими играть в обороне да к тому же страдающими от травм. В бейсболе знаменитый Стив Карлтон может собственноручно добыть 27 побед для команды, которая до него занимала последнее место. В баскетболе это невозможно. Здесь успех зависит от коллективных действий всей команды, ее сыгранности, слаженности, сплоченности, от взаимодействия игроков, их умения переходить от защиты к нападению, ставить заслон, переключаться, распасовывать мяч, знать место и маневр каждого из своих партнеров.
Возможно, останься доктор Аллен нашим тренером, его прогнозы о победе на чемпионате страны могли бы и сбыться. Доктор Аллен был превосходным тренером, чего нельзя сказать о Дике Харпе. Для хорошего тренера он был чересчур добреньким. Возьмите, например, ту игру с командой штата Северная Каролина. Рон Лонески, тот самый, кто не сумел сделать мне точную передачу, был в плохой форме. Он не забросил ни единого мяча с игры и выглядел совершенно измотанным. Тренер обязан был оставить его на скамье запасных. Но Дик Харп боялся обидеть Рона. Что за чепуха? При чем тут обиды, когда речь идет о победе в чемпионате страны!
Сейчас тренер Харп работает в обществе христианских спортсменов, и это для него идеальное место.
Так или иначе, но команда Канзаса, по всеобщему мнению, должна была победить в студенческом чемпионате страны, а вместо этого проиграла... из-за меня. Что из того, что я набрал 23 очка в игре с командой «Северная Каролина», а это немало для такой игры! Что из того, что меня провозгласили самым полезным игроком чемпионата! Что из того, что меня в каждой игре опекало двое, трое, а то и четверо! Что из того, что мои партнеры не попадали по кольцу, когда им никто не мешал! Что из того, что пас Рона Лонески не достиг цели! И хотя все вроде бы и понимали это, но стоило моей команде, когда я стал профессионалом, проиграть «Бостон Селтикс», как все вдруг вспомнили про это поражение в качестве доказательства того, что я неудачник.
Можно себе представить, какое у меня было настроение к концу баскетбольного сезона и второго курса университета. А вообще-то напрасно я переживал! В конце концов, нам не хватило всего одного очка для победы в чемпионате. Команда соперников «Северная Каролина» была командой, не знавшей поражений, с сильными и опытными игроками и прекрасным тренером. Лично я в том турнире набирал в среднем по 30 очков, 19 подборов и по 9 блокированных бросков (9 блокированных бросков в среднем за игру совсем неплохо для игрока, который считался чистым бомбардиром и якобы не умел играть в защите). И тем не менее от поражения у меня остался горький осадок.
К счастью, я не потерял интереса к учебе, напротив — увлекся ускоренными курсами экономики, истории западной цивилизации, немецкого языка, литературы. На втором курсе я продолжал работать неполный рабочий день, что вызвало новые расследования. В то время я был помешан на музыке и повсюду таскал с собой свой стереоприемник. В студенческом городке я вел музыкальную передачу, а затем стал вести музыкальную программу в городах Лоуренсе и Канзас-сити. Я назвал свою шоу «В ритме Уилта», используя наиболее популярные музыкальные номера и приглашая для выступлений любителей. Иногда я сам играл на банджо, а один из моих товарищей по команде, Монти Джонсон, играл на ложках. Получалась дьявольская музыка.
Инспекторы НКАА не могли поверить, что за музыкальные передачи мне не платят, но мне на самом деле не платили. Мне просто нравилось это занятие, и я брал уроки дикции, овладевая искусством радио- и телекомментатора, — мне хотелось, чтобы мои программы были качественными и профессиональными.
За что мне платили, так это за выступления в ночных клубах. Владельцы клубов считали, что мое появление привлечет клиентов, и платили мне за выступления от 50 до 200 долларов. Мне нравилось заходить в ночные клубы и просто так, чтобы послушать хороших певцов. Но инспекторы разволновались — ведь я зарабатывал деньги!
Я продолжал увлекаться бегом, и мне нравилось принимать участие в легкоатлетических соревнованиях. Обычно я выходил в них победителем, но вот Чарли Тидуэлла, с которым мы делили комнату в общежитии, победить не мог. Вообще, я всегда считал, что Чарли был одним из сильнейших многоборцев. Этот разносторонний спортсмен мог бы прославиться и заработать много денег, не будь он таким стеснительным. Ему не хватало уверенности в себе. Чарли все время был на грани нервного срыва, и несколько лет назад я, к великому сожалению, узнал, что он покончил жизнь самоубийством. Несколько раз я пытался ему помочь, но, может быть, ему нужна была совершенно другая помощь? Какая трагическая потеря, когда такой талантливый спортсмен и прекрасный человек погибает столь молодым!
Чарли прекрасно бегал, прыгал и одинаково хорошо играл в футбол, бейсбол и баскетбол. Я был свидетелем его участия в десяти забегах на разные дистанции, где он победил в девяти. Я всегда считал себя быстрым бегуном и однажды предложил ему устроить забег до машины — ярдов триста: «На кока-колу и сушеные орешки». Я бежал что было сил, но уже метров через десять он пронесся мимо меня, словно я стоял на месте. Когда я финишировал, он уже сидел в машине, запустил двигатель и открыл дверцу, приглашая меня сесть. Не мог я ни разу победить на беговой дорожке и другого бегуна, Веса Санти. Его специализацией был бег на милю, а я пытался победить его на своей коронной дистанции — четверть мили. Я знал, что бегуны на средние дистанции не очень хорошо себя чувствуют на коротких, но просчитался. Я отстал от Веса почти на 30 ярдов.
Для своего роста я в то время был весьма худым, и некоторые из легкоатлетов советовали мне заняться тяжелой атлетикой, чтобы набрать вес и силу. Я и раньше любил баловаться с гантелями, но теперь решил взяться за это всерьез. Я занимался штангой самозабвенно, часами отрабатывал жим и толчок, используя различные упражнения с отягощениями. В результате у меня появились мощные мышцы, я стал набирать силу.
В Канзасском университете учились в то время два олимпийских чемпиона — Билл Нидер, олимпийский чемпион в толкании ядра, и Эл Ортер, известный дискобол. Мы часто устраивали состязания по «борьбе на руках», пытаясь отжать руку соперника и прижать ее к столу. Я или побеждал, или добивался ничьей. Нидер называл меня единственным, кого он не смог победить в подобном виде единоборства. Вернувшись в Филадельфию, я не мог не похвастаться своей силой перед Джоном Клэдом, от которого, кстати, и получил прозвище Нырок. Джон был очень силен от природы и к тому же занимался три года тяжелой атлетикой во время службы в армии. И вот я, он и наш друг Сонни, миниатюрный богатырь, которого я втянул в тяжелую атлетику, устроили состязание — кто сильнее. Сначала большой Джон состязался с маленьким Сонни и проиграл! Джон был потрясен, после чего мне не составило труда с ним справиться. Тот вес, что он поднимал двумя руками, я поднял одной. Мне кажется, что бедняга Джон до сих пор не пришел в себя от такого позора.
В то лето я очень много играл в баскетбол. Я играл в матчах «большой девятки» (девяти крупнейших команд, составляющих ныне восточную профессиональную баскетбольную лигу), выезжал на восток и средний запад страны, стараясь встречаться с сильнейшими игроками. Ездил я в Нью-Йорк, чтобы встречаться там с такими звездами студенческого и профессионального баскетбола, как Сэч Сэндерс и Уолтер Дьюкс; в Индианаполис — чтобы сыграть против Оскара Робертсона; в Чикаго, Детройт, Сент-Луис, Канзас-сити — для игр с отборными командами, составленными из игроков высокого класса. Эти игры дали мне больше для развития техники и мастерства, чем все официальные студенческие турниры.
Вернувшись в Канзас, я уже немного оправился от поражения в чемпионате и был готов к новому сезону. Мы вышли победителями в первых четырех играх, а в пятой победили команду колледжа «Святого Иосифа» 66:54. Это была единственная игра, которая проводилась в моем родном городе Филадельфии. Трибуны были заполнены до отказа. Я забросил 11 мячей с игры (из 15), девять мячей со штрафного броска (из 15) и принес команде 31 очко. В следующих трех играх мы победили университетские команды Вашингтона, Калифорнии, Оклахомы и стали кандидатом номер один в борьбе за титул чемпиона страны. Мы выиграли еще в двух матчах, но тут я заболел. Было очень обидно — ведь мы победили в 10 играх кряду и вышли на первое место, а тут мне пришлось пропустить две игры, и обе мы проиграли. К следующей игре я пришел в себя, и мы победили команду «Колорадо» со счетом 67:46 (я набрал 32 очка). Затем мы обыграли команду «Миссури», и, судя по моей результативности (35 очков), могло показаться, что я обрел наконец былую форму. Но первые десять минут были у меня безрезультатны, а во второй половине игры я уже имел пять фолов, что случилось со мной во второй и последний раз за всю спортивную жизнь. Но болезнь давала о себе знать, и мы проиграли команде «Канзас Стейт» 75:79 во второй дополнительный период. Я набрал 25 очков, мой друг Боб Биллингс — 19, и все же этого не хватило для победы. Мы потерпели еще три поражения. Я и Боб Биллингс получили травмы, Боб был вынужден пропустить три игры, две из которых мы проиграли. В этих играх я играл отвратительно, но, чтобы вы имели представление о том, как они проходили, достаточно сказать, что когда мы проиграли команде штата Небраска 41:43, то решающие два очка нашим соперникам принес на последних секундах игры Джим Кубацки, низкорослый игрок, страдавший от травмы колена и потому всю игру просидевший на скамейке. На последних минутах игры он надел форму, вышел на замену другого травмированного игрока и забросил мяч, который и решил исход встречи. После того как команда «Канзас Стейт» обеспечила себе победу в чемпионате, единственным нашим утешением стала последняя игра в подгруппе, когда я и Боб Биллингс обрел свою форму. Тут мы наконец показали чемпиону, кто из нас сильнее. Мы разгромили «Канзас Стейт» со счетом 61:44. На моем счету было 23 очка, на счету Боба — 16. Звезда «Канзас Стейт» Боб Бузер[68], играя против меня, смог набрать только два очка и выбыл из игры. Но было уже поздно. «Канзас Стейт» отправилась играть в финале студенческого чемпионата США, а мы остались дома смотреть финальные игры по телевидению.
Свой первый год обучения в университете я закончил победой на соревнованиях по прыжкам в высоту с новым университетским рекордом — 198 сантиметров, но возвращаться в университет мне не хотелось. Учебу я практически забросил, отметки становились все хуже, и я взял академический отпуск. Мне стало как-то все безразлично, хотя еще и хотелось получить образование. Главное, ради чего я приехал в Канзас, был баскетбол, однако как раз в нем я здесь разочаровался. Я понимаю, поражения и травмы сделали свое дело и, возможно, я еще не достиг той степени зрелости и мудрости, чтобы бороться с разочарованием, но меня не удовлетворяло не столько мое состояние, сколько тот баскетбол, в который мы были вынуждены играть. Как я уже говорил, меня опекали двое, а то и трое, и я носился по площадке, таская на спине чуть ли не полкоманды соперников. Это меньше всего напоминало игру в баскетбол, скорее это походило на эвакуацию после землетрясения. Причем мои «опекуны» старались при каждом удобном случае сбить меня с ног или нанести травму. Я не агрессивен по натуре. За 14 лет моей профессиональной карьеры я ни разу не выбывал из игры по персональным замечаниям (за исключением двух случаев, когда я играл за студенческую команду) и никогда не отвечал на грубость. И вообще, я нахожусь на площадке для того, чтобы играть в баскетбол, а не драться.
Соперники будут всегда стараться вывести тебя из равновесия, будут грубить и добиваться того, чтобы ты или выбыл из игры по фолам, или потерял самообладание. «Ты один представляешь больше ценности для своей команды, чем все они для своей, — говорил мне один из моих первых школьных тренеров, — поэтому не попадайся на эту приманку. Она рассчитана на дураков. Никогда не теряй головы».
Я старался так и делать, но иногда мне приходилось столь туго, что, добившись большого разрыва в счете, я садился на скамейку, а вместо меня выходил наш запасной — центровой Монти Джонсон. Он возмущался тем, что делали со мной во время игры, и старался отомстить обидчикам, приобретая в результате репутацию самого грубого игрока.
Соперники старались донять меня не только грубой игрой, но и держанием мяча — они «замораживали» игру. Меня часто спрашивали, почему я не стал в Канзасе рекордсменом страны по заброшенным мячам или по количеству подборов мяча у щита. В среднем я набирал по 30 очков за игру и добивался почти пятидесятипроцентной точности бросков. Но когда начинают держать мяч, большего добиться трудно. В среднем за игру у меня было около 16 подборов мяча с отскока от щита. Но какой тут отскок, когда соперники избегают бросать по кольцу! В одной игре наши соперники, команда штата Оклахомы, перебрасывали мяч друг другу 160 раз, прежде чем бросить по кольцу. Это разве баскетбол? Это пародия на баскетбол!
Многие из приличных команд просто-напросто отказывались играть с нами. Так, еще до моего приезда в Канзас тренер команды из штата Кентукки задумал организовать серию матчей с канзасской командой. После моего приезда он отказался от этого. Другие поступили так же.
Мы хотели играть как можно больше, но далеко не все давали согласие играть с нами. Элджин Бэйлор, который в то время играл за команду города Сиэттл, рассказал мне, как однажды к нему подошел тренер и сказал: «Послушай, Элджин, Канзас предлагает нам провести с ними несколько встреч. Как ты на это смотришь? Ведь у них Уилт и все такое. Можем и проиграть!» И хотя Элджин был за то, чтобы мы сыграли, встреча так и не состоялась. Не только трусливые тренеры и администраторы лишали меня удовольствия от игры в настоящий баскетбол в студенческие годы. На меня набросились и законники от баскетбола. Иногда, играя под щитом соперников, один из наших защитников проскакивал под кольцом, перебрасывая мне мяч через щит, и я в прыжке поражал кольцо сверху. После этих случаев было принято правило, запрещающее передачу мяча из-за щита. Почти в то же время появилось еще одно новое правило, запрещающее касаться мяча, когда тот попадал на обод кольца или в воображаемый конус над корзиной. Это правило лишило меня возможности добивать мяч после бросков моих партнеров. Еще одно нововведение: ранее, когда игроки выстраивались при выполнении штрафного броска вдоль штрафной площадки, рядом с корзиной друг против друга стояло по игроку противоборствующих команд. Теперь же оба эти места занимали игроки обороняющейся команды.
Самым поразительным было изменение правила о штрафном броске. Раньше в правилах было записано, что игрок не должен заступать в область штрафного броска до того, как мяч коснется кольца или щита. На тренировках я иногда позволял себе поразвлечься: разбегался примерно с центра площадки и прыгал на кольцо с линии штрафного броска, забивая мяч сверху двумя руками. Нарушений правил здесь не было — ведь я приземлялся после того, как мяч попадал в кольцо. Этот прием я не собирался повторять в официальных играх, но некоторые из тренеров, которые наблюдали за мной во время тренировок, запаниковали. Они уже представляли, как я подобным образом добьюсь стопроцентной точности штрафных бросков, и поэтому провели новое правило, которое гласило, что игрок, выполняющий штрафной удар, не должен пересекать воображаемую вертикальную плоскость над линией штрафного броска, пока мяч не коснется обода кольца или щита. Игрок мог бросать с линии или за линией штрафного броска. Другими словами, никаких прыжков в длину с разбега и бросков по кольцу сверху. Все это вызывало растущее чувство неудовлетворенности, мне казалось, что все объединились в борьбе против меня. Когда я учился всего лишь на втором курсе, популярное в стране издание — кажется, это был журнал «Сатердей ивнинг пост» — опубликовало статью Джимми Бреслина под красноречивым заголовком: «Сможет ли баскетбол пережить Чемберлена?» Ну не глупость ли это? Тренеры, администраторы, официальные лица вели себя так, будто во мне они видели какого-то монстра, дикаря, способного уничтожить их вид спорта...