Хотя Винса уважали и игроки, и сокурсники, и болельщики, но любимцем публики был все-таки Марти. Я и Винс были «голиафами» в обществе, состоящем в основном из «давидов». В то время я не думал об этом, но позднее сравнение «Давид и Голиаф» помогло мне понять, почему болельщики так горячо принимают игроков типа Марти, Гэйла Гудрича или Джерри Веста[32], а меня или Карима Абдул-Джаббара[33] зачастую освистывают и осмеивают.
Баскетболисты невысокого роста покоряют зрителей еще и потому, что баскетбол становится преимущественно игрой великанов. Но главным было все-таки то, что болельщик мог сопоставить себя с невысокими игроками. Поэтому он так бурно приветствовал победы «малышей», над нами, громилами. В общем, начинается все с того, что невысокий баскетболист располагает к себе зрителя, а затем зритель со все нарастающим рвением принимается болеть за него против гигантов, освистывая и даже высмеивая их.
Интересно посмотреть, как реагирует на это пресса. Очень часто высокий баскетболист получается у журналистов еще выше, чем он есть на самом деле, а невысокий, наоборот» становится меньше. Так, они «удлинили» Карима Абдул-Джаббара до 220 и даже 223 сантиметра и в то же время мало-помалу «сточили» Элджина Бэйлора со 197 до 192 сантиметров. В результате достижения Карима уже не выглядят столь впечатляющими (еще бы, ведь он такой высокий, ему только и забивать!), а успехи Элджина преувеличиваются (он такой маленький, непонятно, как он вообще умудряется забивать, играя против таких верзил). Это деление игроков на «давидов» и «голиафов» порождает неверный стереотип мышления у любителей спорта. Они считают, например, что Карим, будучи самым высоким игроком в мире, должен быть сильнее всех в подборе мяча у щита, но зато может не обладать точным броском с дистанции. На самом же деле Карим превосходно бросает с дистанции, а в игре под щитом он хоть и играет хорошо, но все-таки не так великолепен, как Билл Рассел, Нейт Турмонд и некоторые другие.
|
|
Еще больше нелепиц было написано обо мне. Многие журналисты упорно твердили о том, что мой рост 218 сантиметров или еще выше. Даже Джек Кайзер, один из моих близких друзей и, кстати, толковый журналист, всегда делал из моего роста 219 сантиметров, не обращая внимания на то, что я ему говорил. На протяжении многих лет считалось, что успешнее всего я играю только под щитом соперника, а что касается игры в защите, введения мяча, точности бросков с дистанции, то здесь я, якобы слабее. Но впоследствии, когда я занял первое место в лиге по количеству результативных передач, стали (говорить о «новом» Чемберлене, будто бы я в возрасте 32 лет научился делать то, чего не умел раньше, да к тому уже научился этому так хорошо, что опередил таких блестящих мастеров дриблинга, как Оскар Робертсон, Гай Роджерс, Джерри Вест и Лэнни Уилкенс, в борьбе за пальму первенства по результативным передачам.
Через четыре года, когда команда «Лос-Анджелес Лэйкерс» стала чемпионом, ситуация повторилась. Основным моим амплуа тогда была защита, и вот тут все вдруг обнаружили, что я, оказывается, могу играть в защите и блокировать броски по кольцу. Но я блокировал броски и откидывал после блокировки мяч своим партнерам с той поры, как только начал играть. Никто этого не замечал, пока я набирал от 40 до 50 очков за игру. Результативность — это самое привлекательное, что есть в баскетболе для рядового болельщика, а если кто-нибудь добивается такой результативности, какая была у меня, то болельщик уже ни на что другое внимания не обращает.
|
|
Помню одну игру в мои школьные годы в «Овербруке», когда я решил больше пасовать, чем забрасывать. Я стал отдавать мяч партнерам почти каждый раз, как только получал его, и набрал всего лишь 16 очков, но зато сделал 20 результативных передач. И в будущем, как бы результативно я ни играл, я никогда не забывал выводить на бросок партнеров. А броски с дистанции мне всегда удавались. Если уж на то пошло, то я и сейчас неплохо бросаю. На тренировках нам нравилось одно упражнение, которое мы прозвали «игра в двадцать одно». Играют трое на трое, причем игроки должны бросать с 5-7 метров, и побеждает тройка, которая первой наберет 21 очко, а проигравшие должны пробежать три штрафных круга. Так вот, в какой тройке я бы ни играл, она неизбежно оказывалась победителем.
Однажды мы десять раз сыграли в «двадцать одно», и все десять раз я был среди победителей, хотя мы «тасовали» состав после каждой игры. Должен признаться, что сейчас я бросаю с дистанции не так хорошо, как раньше, — ведь это не мое амплуа. Два или три броска за игру я еще могу себе позволить, но с такого количества бросков хорошего процента попаданий не наберешь. Чтобы сохранить глазомер, чувство мяча и технику броска, необходимо по крайней мере делать от 10 до 15 бросков за игру, чего я не мог допустить — это было бы не в интересах команды. Мне полагалось играть под щитом, подбирать отскочивший мяч и добивать его в корзину. Платили-то мне именно за это! Когда я заканчивал школу, в журнале «Спорт» появился очерк обо мне, в котором, в частности, говорилось: «Он прекрасно разбирается в игре, обладает хорошим броском одной рукой с угла площадки... точным броском двумя руками с дистанции. У него точный пас, и он быстрыми темпами овладевает техникой игры, уже сейчас являясь тактически грамотным и разносторонним баскетболистом».
|
|
Недавно, когда чемпионат НКАА[34] освещали по телевидению, в программу ввели ретроспективный показ современных звезд профессионального баскетбола, которые в прошлом играли в рамках НКАА. Некоторые любители спорта были, вероятно, поражены, увидев, как их старый знакомый Уилт проходит с мячом от одного щита к другому, бросается в отрыв и делает хлесткий пас за спину своему партнеру. Они были не менее удивлены, увидев точные броски в прыжке с линии штрафного броска.
Я полагаю, что одной из причин моего успеха было то, что я не оставлял занятий легкой атлетикой, после того как уже стал баскетболистом. Бег, прыжки в высоту, толкание ядра — все то, чем я усердно занимался в школе, чрезвычайно помогло развить координацию, точность, реакцию, способность правильно оценивать обстановку — качества, необходимые для баскетболистов. Когда я выступал за школьную команду, то прыгал на 198 сантиметров, толкал ядро за отметку 14 метров и пробегал 440 ярдов за 48,6 секунды, а 880 ярдов[35] — за 1 минуту 58,6 секунды, выступая за местную сборную команду ААЮ[36]. В последнем классе школы я был единственным спортсменом в чемпионате школьников по легкой атлетике, сделавшим «дубль»: занял первое место в прыжках в высоту и в толкании ядра.
Легкая атлетика доставляла мне больше удовольствия, чем баскетбол. В соревнованиях мне нравилось ждать, пока все участники не исчерпают свои попытки в прыжках или в толкании ядра, а затем начинать самому. Иногда я просто просил сказать, когда остальные закончат выступления, а затем судья поднимал планку на сантиметр-два, а я прыгал. То же самое я проделывал и в толкании ядра: ждал, когда все выступят, выходил в круг и побеждал, как правило, с первой попытки.
К сожалению, в состязаниях по легкой атлетике я участвовал редко, но зато баскетбольных встреч у меня было хоть отбавляй, и именно это способствовало моему развитию в таком раннем возрасте. В то время несколько влиятельных людей из Филадельфии основали и финансировали свои собственные любительские лиги, давая' возможность парням вроде меня играть в мяч, а не искать приключений на свою голову. Я играл и в этих лигах, и в любительской лиге полицейских, и в матчах Союза любительского спорта и вдобавок почти каждый день играл на школьных площадках. Как известно, лучшие баскетболисты страны вышли из дворовых команд западной Филадельфии. В одном только моем районе школа Овербрука дала таких знаменитостей, как Уолт Хэззард (ныне Абдул Рахман)[37], — он привел команду Калифорнийского университета из Лос-Анджелеса к первой победе в студенческом чемпионате и играл впоследствии за команду «Голден Стейт Уорриэз»[38]; Уолли Джонс[39], который ранее играл за «Филадельфию-76» и позднее за команду «Милуоки Бакс»; Уэйн Хайтауэр — один из лучших игроков США от Канзасского университета, а позднее ведущий игрок команды «Сан-Франциско Уорриэз», Джэки Мур, также входивший в число лучших американских игроков от Лассальского колледжа, а позднее звезда команды — чемпиона мира «Филадельфия Уорриэз».
Летом, сразу после окончания школы, я стал работать в загородном клубе Кутчера в районе Кэтскиллз[40]. Хэселл Коуэн из отдела информации НБА заметил меня, когда я играл за «Овербрук», и устроил работать посыльным в клубном отеле Кутчера (за 26 долларов плюс чаевые). В свободное от работы время я играл за баскетбольную команду клубного отеля. В этих играх участвовали лучшие игроки любительского и профессионального баскетбола страны. Одним из лучших «профи» в то время был Нейл Джонстон, который три года подряд был лучшим снайпером в НБА. Не думаю, чтобы Нейлу нравилось, когда худосочный школьник стал переигрывать его чуть ли не в каждой игре «двое на двое» на глазах обитателей отеля. Может быть, поэтому мы не особенно хорошо ладили друг с другом, когда я через пять лет сам стал играть в НБА. Но кто был моим первым тренером в НБА? Вы угадали — Нейл Джонстон.
Конечно же без помощи партнеров мне не удавалось бы обыгрывать Нейла. К тому же в клубе был великолепный тренер — Ред Ауэрбах[41], почти каждое лето приезжавший сюда из Бостона. Мне хотелось разнообразить свою жизнь при клубе: отрабатывать броски по кольцу, ездить верхом, дурачиться, подзаработать немного посыльным и носильщиком, но старина Ред не давал мне ни минуты покоя. Он заставлял меня делать только одно — тренироваться, зачастую в самое жаркое время дня, после того как я уже отработал пять или шесть часов.
Ред был помешан на баскетболе и не говорил о нем, лишь когда играл в покер. Я всегда обслуживал его во время игры: приносил воду, карты, выпивку, за что обычно получал от него пять-шесть долларов за услуги. И почти всегда можно было угадать, выиграл он или остался в проигрыше, по тому, какую тренировку он устраивал нам после карточной игры — легкую или до седьмого пота, а также по тому, как он ехидничал по поводу моих предстоящих соперников, которые якобы должны проучить меня.
Так, однажды он заявил, что у него появился новый парень — кандидат номер один на следующий сезон для команды «Бостон Селтикс». Так вот, этот парень, Чет Ноу, по мнению Реда, должен был преподать мне урок игры в баскетбол... Бедный Ред... Бедный Чет... Он мотался у меня по площадке как угорелый, а после игры уже не он был кандидатом номер один. Я забрасывал мячи через него, над ним, под ним и сквозь него и блокировал так много его бросков, что в конце концов он, должно быть, принял меня за щит. Чет так и не попал в НБА (честно говоря, я думаю, что Ред не сожалел об этом: годом или двумя позже «Бостон Селтикс» получил другого, и на этот раз действительно великолепного, центрового — Билла Рассела).
Однако мое удачное выступление против Чета ничуть не обескуражило тренера, и он продолжал подзуживать меня.
Так, целые три недели он пугал меня предстоящей игрой с командой «Шаванга Лодж» и их звездой по имени Борн.
— Должен сказать тебе, Чемберлен, — говорил он, — что Борн только что стал членом сборной команды «Вся Америка» от университета штата Канзас и предупреждаю: Борн сделает из тебя котлету.
Так вот, я, играя против Борна, набрал 26 очков, а он только два.
В перерыве я, задрав нос, горделиво вошел в раздевалку, уселся на стол, сложил руки за головой и, посвистывая, взглянул на папашу Реда, а тот гневно воззрился на меня и не отводил взгляда целую вечность. Затем он ухмыльнулся и сказал:
— Мистер Чемберлен, позвольте мне привлечь ваше внимание на минуточку. Хотя вам и кажется, что игра уже закончена, но нам предстоит сыграть еще и вторую половину.
Он был прав. Я настолько витал в облаках, что не мог даже вспомнить, как протекала вторая половина, за исключением того, что мы победили и я набрал 45 или 50 очков, а Борн шесть или восемь.
Позднее Ред решил поговорить со мной о будущем.
— Ты хорошо учишься? — спросил он.
Я ответил, что да, иду в потоке «Б»[42] и прохожу курс[43] французского, алгебры, тригонометрии, геометрии и немного экономики.
В детстве мне очень нравились лошади, поэтому я всем говорил, что хочу стать фермером. Теперь же, заканчивая среднюю школу, я попытался сделать выбор между профессиями фермера и юриста.
— А почему бы тебе не поступить в Гарвард[44] — спросил меня Ред.
Меня такое предложение поначалу ошеломило, но потом я вспомнил, что по правилам НБА каждая профессиональная команда имеет право первоочередного выбора среди игроков колледжей в округе 50 миль от учебного заведения. Старая лиса Ред! Если бы я поступил в Гарвард, то он бы воспользовался этим правом и город Бостон мог бы взять меня в составе своего клуба «Бостон Селтикс».
Но перед моим окончанием средней школы Эдди Готтлиб, владелец клуба «Филадельфия Уорриэз», добился внесения поправки к этим правилам, по которым они стали распространяться также и на игроков средних школ.
Как это нередко случается в жизни, новое правило было введено только ради одного человека, а именно — Уилтона Нормана Чемберлена. Итак, когда я еще учился в Овербруке, меня уже включили в список игроков клуба «Филадельфия Уорриэз». Прощай, Гарвард... Прощай, Бостон... Прощай, Ред...
Интересно, что моя игра поразила также и Борна, который сразу после встречи со мной написал своему тренеру в Канзас, откуда не замедлили явиться агенты.
Глава IV
В последний год учебы в Овербруке за мной, по сведениям одного из любителей подобных фактов, охотилось более двухсот колледжей и университетов. Вербовщики и агенты стекались в город в таком количестве, что я был вынужден перепоручить ведение всех моих дел школьному тренеру Сесилу Мозенсону. Но, несмотря на это, домогательства тренеров-селекционеров становились невыносимыми. Мне кажется, что в то время в школьном баскетболе еще не было таких игроков, обладающих к тому же гигантским ростом и черным цветом кожи. Поэтому для вербовщиков, тренеров, болельщиков — для всех подобная охота еще была внове.
Впоследствии, когда появились такие игроки, как Элвин Хэйес, Сидней Уикс, Артис Гилмор и особенно Льюис Алсиндор, тренеры и агенты-вербовщики стали обхаживать спортсменов уже со знанием дела, а баскетболистам, которые шли по моим следам, было легче принимать решение. Но со мной все пока экспериментировали, отыскивая новые пути вербовки, овладевая тактикой этой новой игры, и я для них был чем-то вроде подопытного кролика, послушного и несведущего.
Поначалу, признаюсь, меня все это развлекало. Мне казалось, что чуть ли не каждый колледж в стране намеревался уговорить меня посмотреть их студенческий городок, спортивный зал, баскетбольные площадки, познакомиться с тренером. Я получал предложения почти от каждого штата, включая Гавайские острова, хотя в то время Гавайи еще не были штатом. Я получал предложения с запада (Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, университет Сан-Франциско, университет штата Вашингтон), среднего запада (штат Мичиган, университет Пердью, университет штата Огайо), юга (университеты и колледжи штатов Флорида, Северная Каролина, Оклахома), востока — отовсюду, всех и не упомнишь.
Мое первое путешествие в город Дейтон я совершил, когда заканчивал среднюю школу в Овербруке. Вскоре я стал одним из завсегдатаев Филадельфийского аэропорта. Почти все работники аэропорта: агенты по продаже билетов, стюардессы и другие служащие — хорошо меня знали и, казалось, ожидали моего появления каждую пятницу вечером и возвращения в воскресенье вечером. Иногда колледжи и университеты, которые пытались заполучить меня, присылали билеты прямо в аэропорт. Я путешествовал вместе со своим тренером Мозенсоном. Когда мы прибывали в какой-нибудь город, в аэропорту нас встречали представители университета. Они угощали нас ужином в ресторане, возили по городу и, если представлялась возможность, знакомили с игрой своей команды.
Помню, как один спортивный журналист, Джим Инрайт из Чикаго, который к тому же еще и судил в баскетбольных матчах, сказал, что он так часто видел меня на играх в самых разнообразных колледжах и университетах страны, что принимал меня за своего поклонника, преследовавшего его по пятам. Так, в конце каждой недели он видел меня то в Дейтоне, то в Цинциннатти, то в Иллинойсе, то в Индиане.
В самой Филадельфии было несколько колледжей, славящихся сильными баскетбольными командами, так называемая большая пятерка: колледж святого Джозефа, колледжи Пенна, Вилланова, Темпл и Ласалля, и многие считали, что я поступлю в один из них.
Джэк Мур, сильный баскетболист, игравший в школьной команде «Овербрук», за несколько лет до меня поступил в Ласалльский колледж, поэтому некоторые журналисты полагали, что я последую за ним. Туда же поступил и Том Гоула, еще одна звезда школьного баскетбола Филадельфии. Но мне хотелось уехать из города. Я считал, что наступила пора начать самостоятельную жизнь, и решение поступить в колледж — мое первое ответственное в жизни решение — должно было предоставить новые возможности для такой жизни.
С самого начала я исключил из своих планов Тихоокеанское побережье. Я был уверен, что баскетбол на побережье развит слабо, хотя в чемпионатах Студенческой спортивной ассоциации 1955 и 1956 годов победу одержала команда университета Сан-Франциско. Но я был совершенно не прав, и вскоре Джон Вуден[45] и команда Калифорнийского университета из Лос-Анджелеса убедительно это доказали. Не очень-то тянуло меня и в южные штаты. Не забывайте — шел 1955 год. Мне не хотелось, чтобы ку-клукс-клан выжигал кресты у меня на груди. Честно говоря, меня очень удивил поток писем из учебных заведений глубокого юга — наверняка там и не подозревали, что я негр. Господи боже мой, да разве можно было вообразить, чтобы вузы Алабамы, Джорджии или Миссисипи предложили мне стипендию, зная, что я негр?! Как же, держи карман шире! Ведь это было за семь лет до того, как Росс Барнетт чуть было не начал новую гражданскую войну из-за того, что негр по имени Джеймс Мередит[46] захотел поступить в университет штата Миссисипи. Представляю, что бы эти живодеры сделали со мной... Меня бы, наверное, отправили назад в Филадельфию... только по частям. Нет уж, благодарю покорно! Мне не улыбалось заслужить звание мужественного... и мертвого первопроходца.
Помню, как в аэропорту в штате Канзас меня встретил Уилбор Столкап, тренер из Миссури, пытавшийся отбить меня у канзасских вербовщиков. Как и все прочие, он затянул знакомую песню о том, какая он большая шишка, какие у него влиятельные друзья и все такое прочее. А затем он нацепил на себя маску Авраама Линкольна[47] и сказал: «Слушай, парень, а почему бы тебе не стать первым черным в университетской команде штата Миссури?»
В ответ я самым издевательским тоном, на какой только был способен простодушный 18-летний парень, изрек: «Я бы предпочел быть вторым».
На самом деле я уже принял решение: учиться я буду в одном из колледжей на среднем западе. Еще подростком я слышал, что именно там играли сильнейшие в стране баскетболисты, а это было как раз то, что я хотел, — играть среди самых сильных и против самых сильных. Два колледжа, расположенных на среднем западе, — Нотр Дам и штата Мичиган — я отверг сразу, хотя эти колледжи домогались меня особенно настойчиво. Мне казалось, что здесь чересчур много внимания уделяют футболу, а мне не хотелось быть второй скрипкой у отягощенных мышцами громил, бегающих по полю в огромных наплечниках и шлемах и норовящих сбить с ног друг друга. По-настоящему серьезно я относился только к четырем учебным заведениям: штатов Мичиган, Индиана, Канзас и города Дейтона. Съездив пару раз в Энн Арбор[48], я отказался от Мичиганского колледжа по той же причине — из-за футбола.
Какое-то время я отдавал предпочтение штату Индиана. Колледж Индианы был известен богатыми баскетбольными традициями, к тому же туда поступило несколько блестящих баскетболистов из средних школ. «Если ты будешь с нами, Уилт, — говорили мне вербовщики из Индианы, — нас никто не сможет победить».
Индиана привлекала меня еще и потому, что два моих друга — баскетболист Уолли Чойс и Милт Кэмпбелл, футболист и десятиборец, — уже учились там и были довольны.
Что заставило меня отказаться от Индианы, я сейчас точно не скажу, но думаю, что первые зерна сомнения посеяли в моей душе сами баскетболисты этой команды. Они сказали, что все ответственные решения принимает у них не тренер Маккракен, а... его жена. Я как-то не очень представлял себя играющим под руководством женщины-тренера. Что она может понимать в баскетболе? И как, интересно, я должен к ней обращаться: «миссис тренер» или «тренерша», «тренересса»?
До меня также доходили неприятные слухи о том, что Маккракен не очень-то жалует негров, и, хотя мне передали через Уолли Чойса о готовности Индианы заплатить мне вдвое больше, чем предлагает Канзас, я решил все-таки отказаться. Позднее, когда я уже был в Канзасе, тренер Маккракен заявил, что я хотел было поступить к ним, но они не могли позволить себе иметь такого дорогостоящего игрока. Смех да и только!
Так или иначе, но, отвергнув Индиану, я мог выбирать только между Дейтоном и Канзасом. Администрация города Дейтона и штата Огайо делала все, чтобы заполучить меня. Один богатый выпускник колледжа в Дейтоне сказал, что он хотел бы видеть меня в его колледже, но готов взять меня на свое попечительство и в том случае, если я соглашусь играть за университет штата Огайо или города Цинциннати[49]. Посулы администрации Дейтона были неслыханно щедрыми. Правда, выражались администраторы довольно туманно. Они знали, что НКАА прекрасно осведомлена о желании колледжей заполучить меня чего бы это им ни стоило. Куда бы я ни поступил, НКАА наверняка бы начала расследование, и поэтому вербовщики должны были проявлять осторожность. Тем не менее мне довольно ясно дали понять, что деньги — не проблема, но точной суммы не называли, боясь поставить себя под удар в том случае, если ищейки из НКАА начнут свое дознание, что они, впрочем, и сделали еще до того, как я успел покинуть Овербрук. Я провел четыре часа с одним из этих деятелей, отвечая на его вопросы об условиях, которые предложили мне в Дейтоне. Но поскольку вербовщики были такими расчетливыми и осмотрительными, я смог честно ответить, что предложения не выходили из рамок правил: плата за обучение, питание, комната в общежитии и 15 долларов на карманные расходы. На самом же деле мне намекали на гораздо большее: около 100 долларов на расходы, новую машину, работу, новый дом для родителей. Примерно столько же обещали и другие колледжи, а «работа», о которой шла речь, была просто курам на смех. Колледж в солнечной Калифорнии вызвался платить мне за то, что я буду счищать снег с газона президента колледжа; администрация колледжа, расположенного в центре сельскохозяйственного штата, заявила, что будет оплачивать очистку футбольного поля от морских водорослей; колледж в центре большого города придумал «работу» еще более несуразную — смотреть за тем, чтобы снаряжение альпинистов не путалось с баскетбольной формой.
Как это ни странно, но из всего множества игр, которые я видел, путешествуя по колледжам, я запомнил только одну — в Дейтоне. Там играл двухметровый центровой по имени Билл Эуэлл, типичный представитель первых высокорослых центровых в баскетболе, таких, какими были Суид Холбрук, Чарли Шэар, Лэрри Фауст — высокие, но неповоротливые игроки, которым-то и выпрыгнуть с места было трудно, не говоря уж о точном пасе или броске по кольцу. Я всегда считал нелепостью измерять способности баскетболиста его ростом. В баскетболе высокорослых игроков, таких, как Эуэлл, Дьюкс, Холбрук, хоть пруд пруди, но проку от них мало. Следует учитывать не только рост, но и длину рук, как это делают в боксе. Если у вас длинные руки и хорошая прыгучесть, то это вполне может компенсировать недостаток в росте 10-15 сантиметров. Я на пять сантиметров выше Нейта Турмонда, но руки у него длиннее, я почти на 13 сантиметров выше Конни Хокинса, но наши руки примерно одинаковой длины, а его ладони крупнее моих. Некоторые игроки относительно невысокого роста, такие, как Джерри Уэст, обладают настолько непропорционально длинными руками, что считать их низкорослыми было бы такой же ошибкой, как автоматически считать хорошим баскетболистом любого игрока, чей рост превышает два метра.. Увидев Эуэлла в Дейтоне, я подумал: «Если вы его считаете приличным игроком, то что вы скажете, когда увидите в игре меня?»
Только увидеть меня им так и не пришлось. Меня вдруг осенило: ведь в Дейтоне мне придется столкнуться с махровым расизмом! Я вырос в этнически смешанном районе, где жили негры, евреи, итальянцы, и в детстве мне не приходилось часто сталкиваться с проявлениями расовой дискриминации. Я могу припомнить только один случай, когда мне было три или четыре года и мы с матерью ехали на автобусе из Филадельфии в Вирджинию. Мать не позволяла мне сесть на переднее сиденье, а я никак не мог понять почему и твердил свое: «Мама, ну пусти, там ведь никто не сидит», но она упорно загоняла меня на заднее сиденье. В конце концов вышел водитель и сказал: «Нет, сынок, сиди с матерью на заднем сиденье и не капризничай».
Перед поступлением в колледж я уже знал и про ку-клукс-клан, и про суд Линча, но оставался наивным, не знал о существовании и более изощренных форм дискриминации как на севере, так и на юге страны.
Так, в одну из моих поездок в Дейтон меня поместили в прекрасном отеле и сказали, что еду я могу заказывать прямо в номер. Я и не подозревал тогда, что это было сделано с умыслом: им хотелось спрятать меня от других постояльцев и скрыть то, что в ресторане отеля, как, впрочем, и в любом другом заведении города, обслуживать меня не будут. Теперь, когда я перебывал в разных отелях несчетное количество раз, мне уже осточертело питаться в номере, но тогда это было впервые, и я считал себя королем. Я устроил себе настоящий пир, заказал почти все яства, перечисленные в меню, радуясь тому, что за это не надо платить. Когда же впоследствии я рассказал об этом пире вербовщикам из других колледжей, то каждый из них из кожи лез вон, чтобы покрасочней расписать мне, что все это значило. Их пыл, естественно, объяснялся желанием освободиться от лишнего конкурента, не более того. Итак, долой Дейтон! Остался один Канзас.
С 1920 года старшим тренером в Канзасе неизменно был доктор Форрест Аллен[50] — легендарная фигура в студенческом баскетболе США. Его команда одержала почти 600 побед (проиграв всего около двухсот), победила в 22 студенческих чемпионатах и в одном первенстве страны. Почти все считали его величайшим тренером. Он, вероятно, знал о баскетболе больше, чем иные тренеры смогут когда-нибудь узнать. Но доктор Аллен был больше, чем великий стратег, — он был прекрасным психологом и с одинаковым успехом отбирал молодежь в свою команду и тренировал ее. Доктор Аллеи приехал к моим родителям в Филадельфию, и моя мать буквально влюбилась в него. Он был вежлив, обходителен, рассудителен, ничуть не кичился своим положением в университете и говорил больше о моей учебе, чем о баскетболе.
Доктор Аллеи был достаточно тонок, чтобы с умом обыграть и расовую проблему. По его настоянию несколько влиятельных негров побывали у нас в гостях, превознося достоинства учебы в Канзасе. Среди них был Даудэл Дэвис, генеральный директор негритянской газеты «Канзас-сити колл», Этта Моутен, довольно популярный в то время певец, и богатый промышленник Ллойд Керфордс. Все они говорили о том, что своим пребыванием в Канзасе я смогу помочь неграм, а Канзас сможет помочь мне и они тому — живое свидетельство.
Что и говорить, на меня это произвело впечатление. Когда же я увидел студенческий городок в городе Лоуренсе[51] и просторный новый кирпичный стадион, идея переезда в Канзас стала еще более привлекательной.
Должностные лица и бывшие питомцы университета продолжали звонить мне, писали письма, приезжали в гости. У штата Канзас, напоминали мне, богатые баскетбольные традиции. Сам доктор Джеймс Нейсмит — тот самый, кто изобрел игру в баскетбол, — был первым баскетбольным тренером команды Канзаса в начале века. Мне будет хорошо в Канзасе, говорили они: прекрасное образование, лучший тренер в Америке...
И вот 14 мая 1955 года я объявил о своем решении поступить в Канзасский университет по спортивной (баскетбольной и легкоатлетической) стипендии[52]. И тут началось... НКАА задумала провести дознание. ФБР тоже. И еще налоговое ведомство.
На меня набросилась пресса. Один журналист написал так: «Если парень из Филадельфии решил пересечь все Соединенные Штаты, чтобы поступить в колледж, когда у него под боком их пять, и все с превосходными баскетбольными командами, значит, ему за это порядочно заплатили». Другой журналист, Лэнни Леуин из Нью-Йорка, высказывался еще оскорбительнее: «Мне жаль Ходулю: когда через четыре года у него закончится срок обучения в колледже и он перейдет в профессионалы, ему придется согласиться на более скромную плату».
Все были убеждены, что мне посулили золотые горы; меня поливали грязью, за мной следили, меня допрашивали, словно бандита или убийцу. Во время одного из допросов, который длился добрый час, меня пытались сбить с толку, задавая один и тот же вопрос, только слегка видоизменяя его, но я упорно стоял на своем: «Я поступил учиться на стипендию, которая покрывает расходы на обучение, общежитие и питание плюс 15 долларов в месяц на прачечную и канцелярские товары».
Они так и не смогли заставить меня отказаться от этой версии, и, отпуская меня, инспектор, проводивший дознание, сказал: «Мне было приятно с вами побеседовать, но я не верю ни единому вашему слову».