Глава 3 Защита проекта
Падалкин сам подошел к ней.Свалился с крыльца, когда Соня шла мимо.– Физкульт! – распахнул ладонь в приветствии.Неожиданно для себя Соня заметила, какие у Димки длинные тонкие пальцы. В свете дня они как будто светились.– Фотку удалишь? – сразу перешла к делу Соня.Она не знала: то ли идти, то ли стоять, то ли убить Падалкина, то ли пожалеть себя.– Лучшие друзья женщины – фотошоп. Я туда кого-нибудь другого подставлю. Хочешь – Тырина?– Идите вы со своим Тыриным…Сентябрь какой-то дурацкий. Все сложно и запутанно.– Осознал свои ошибки. Готов исправиться. Оппонентом на проекте берешь?– Я уже защитилась.– Новый напишем.– Зачем?– Чтобы не портить общую успеваемость класса.И посмотрел жалостно. Носик опустил, губки поджал, глазки собрал в кучку.– Дурак! – засмеялась Соня. – Я сегодня не могу. Курсы.– У всех курсы, – почему-то вздохнул Димочка.– У тебя как будто бы нет…– У всех есть. – Димочка еще раз вздохнул. – Только у меня… того. Ты когда с курсов едешь?– В девять.Соня глянула на Димочку, вспоминая, куда он собирается поступать. Тощий, лохматый… Что-то такое виделось. Точно! Мечтает Димочка о журналистике, но папенька, бывший военный, требует летное училище. Отправят его в Ульяновск, и пропал Димочка для общества. Из всех занятий у него теперь главное – спортивная подготовка. Бегает, отжимается, крутит солнышко на трапеции. На его фигуре это сильно не сказывается.– Ага! – кивнул своим мыслям Димочка и пошел, повесив сумку на плечо.А в сумке фотоаппарат, в фотоаппарате снимки, которые скоро окажутся в компе… И не только ее карточки с новеньким, но и газетные… Ну почему всем этим не занимается Томка, зараза такая? Сама заварила кашу, сама бы и расхлебывала. Что ей мешало подыграть Димочке, чтобы получить фотки? А потом могла бы бросать его хоть двадцать раз. Следующий номер газеты выпускать только к Новому году.– Падалкин! Давай завтра!Зачем предложила?– Завтра? Отлично! Тему сама выберешь?А вдруг он передумает и завтра фотки будут у Фила? До выхода газеты еще четыре дня.Все три часа занятий в университете Соня смотрела на народ в группе. Каждый здесь был сам по себе. Каждый претендовал на место. Как грустно. И как неуютно… Хотелось отсюда поскорее уйти. И прийти… нет, не домой. Что ей там делать? Хотелось в класс. Или просто кого-нибудь из своих вдруг увидеть.То ли Соня громко думала, то ли исполнители желаний как раз пролетали над ее головой. Димочка появился из-за остановки и замер, сунув руки в карманы. Журавль. Или цапля? Но все равно приятно.– Ты чего? – обрадовалась и почему-то немножко испугалась Соня так быстро выполненному желанию.– Пришел проводить.– Зачем?– Поздно возвращаешься.– Ну проводи.Соня сбросила ему в руки свою сумку. Они шли молча. Было неловко. Зачем пришел? Только потому, что она захотела? Почему сейчас молчит? Она не заказывала разговорчивого провожающего?– А новенький правда ничего, да? – вдруг произнес Падалкин.– Чего – ничего? – остановилась Соня.– Вообще… ничего.Соня потянула свою сумку за ремень, но Димка не отдал.– Пойдем. Чего застыла?И Соня пошла, запутавшись окончательно. Кто кого куда ведет и зачем?– Погода сегодня… ничего так, – попытался вести светскую беседу Димочка. Соня вяло кивала. Ей сейчас было не до погоды.– А я новые фотки в сети выложил. Придешь домой – посмотри.Соня продолжала кивать. Знаем мы, какие он фотки выложил. Опять перед Тыриным оправдываться.– Чего там с докладом придумала?– Марксизм, ревизионизм и социал-демократия, – прошептала Соня всплывшую вдруг в памяти строчку из учебника.– Тогда – до завтра.– Стой!Они уже были около ее дома. Димочка протягивал ей сумку. Такой знакомый. Такой надежный. А там, на этих курсах, во всем остальном мире, – никогда не будет ни таких отношений, ни такой поддержки.– Да! Я приду! Сразу после занятий.Падалкин ухмыльнулся:– Вместе придем.Вот зачем он смотрит так, как будто знает точную дату конца света?Димочка все еще держал сумку на весу. Соня решилась сказать про фотографии. Пускай сам отдаст, не хочет она их забирать. Но тут запищал домофон, дверь выпустила толстенькую черную собачку, рвущуюся с поводка, а следом за ней невысокую толстенькую женщину, и слова растаяли, говорить уже ни о чем не хотелось.Сегодня был день предчувствий, желаний и расстройств. Димочка все-таки поставил ее фотки с новеньким. Под ними уже пролайкала половина класса, и Фил в первую очередь. В сердцах Соня написала злое письмо Кудре, чтобы не проявлял мужскую солидарность, и пошла спать. Что же, Димочка сам нарвался, она заберет у него фотки.Весь день Фил загадочно сверкал в ее сторону глазами, довольно улыбался. Он единственный, кого вся эта история веселила. Сиял, как отполированное крыло «Мерседеса». Томка совсем перестала разговаривать с Падалкиным, проходила мимо него, как мимо стенки. Димочка выпячивал челюсть, сопел. Тырин косился на Соню. Она делала вид, что все это к ней не относится.А Падалкин словно и ждал, чтобы у него стащили фотографии. Стоило Соне войти в его квартиру – помчался на кухню, а ее посадил за комп перекидывать текст доклада.Ну вот и все, вот и все… Текст пошел в одну сторону, папка с фотографиями в другую, благо флешка тридцать два гига. На нее слона положить можно. А потом она сидела, пила жиденький чай, грызла сухую колбасу и в упор смотрела на Димочку, размышляя, жалко его или нет. По всему выходило, что не жалко. Человека, который делает такие ужасные бутерброды, жалеть нельзя. К тому же все это надо для общего дела.…Первое октября, как на заказ, выдало солнце, прозрачный, с запахом первых заморозков воздух.– Многообразие всего живого и его постоянное совершенствование были бы невозможны без изменчивости, – нараспев, громко говорила биологичка, пытаясь донести свою мысль не только до одиннадцатиклассников, но и до вороньих гнезд на верхушках берез. – Мы уже знаем, что связана эта изменчивость с тем, что генотип последовательно реализуется в фенотип в ходе индивидуального развития организма и в определенных условиях среды обитания…С утра спортзал оказался закрыт. Макс стоял, подпирая плечом березу, на руке его висела безжизненная сумка, сейчас больше похожая на грязно-зеленого дохлого удава с длинным рисунком татуировок и россыпью значков. Ваня с Федей топтались рядом с видом не выспавшихся филинов: красные глаза, бледные лица, взгляды отсутствующие.– Так, давайте посмотрим, какие примеры приспосабливаемости мы можем найти в нашем парке!Учительница, внезапно уподобившись волшебнице, взмахнула руками и ринулась к ближайшей осине. Девчонки рванули следом. Ватикан держался на расстоянии. Черное пятно пиджаков заметно выделялось среди блеклой действительности. Тихон был в сером. Упрямый попался.– Я понял, у вас что-то типа секты.Соня осторожно подняла глаза. Интересно, кто его родители. Такое спокойное уверенное лицо.– Где секта? – Хотелось сказать что-нибудь резкое, даже грубое.– Эксперимент такой, да? По зомбированию? Фильм был немецкий, «Волна». Там учитель создал с детьми группу нацистского толка.– Нет никакого эксперимента! – Соня отошла за березу. – Что привязался?– Вы ходите вместе. Вместе все решаете. Точно – секта!Тихон выглянул из-за шершавого ствола. И даже ладонью его погладил, словно дерево ему было родным.– Отстань, а? – Соня крепче обнялась с планшетом: доклад, надо читать, надо готовиться. – Мы живем как нам удобно. Тебе – неудобно, вот и не живи!– Но ведь этот парень все за вас решает. Он говорит, а вы поддакиваете, как слоны.– При чем здесь слоны?Не хотела отвечать. Вообще говорить с ним не собиралась, но Гладкий как-то ухитрялся делать так, что отмолчаться не получалось.– Я рад, что с первым утверждением ты согласна. Вы его рабы!Соня всего на мгновение подняла на Тихона глаза, пытаясь понять, что он вообще говорит.– Неокрепшие детские умы любят подчиняться.– А не пошел бы…– Тихон! Ты бы лучше вместо того, чтобы к девушке приставать, меня послушал, – напомнила о своем существовании биологичка. – Ты же ничего не запомнил.– Ну почему же? – выступил из-за деревьев Гладкий. – Самый распространенный пример, который можно встретить в учебниках и научных докладах, – это примула, которая в обычных условиях имеет красные цветки. Но если ее перенести в оранжерею и содержать при высокой температуре, градусов тридцать – тридцать пять, и высокой влажности, то через некоторое время все цветки станут белыми. Если растение вернуть в обычные условия, то распустившиеся цветки снова приобретут красный цвет. Наши деревья темнеют из-за плохой экологии. Воздух грязнее – стволы темнее. И не только деревья…Он развернулся к слушателям. Ага! На Ватикан намекает. А вот это он зря…Ответом ему было гробовое молчание. Гладкий снова посмотрел на Соню. С плеча Макса свалилась сумка и чем-то там подозрительно звякнула. Учительница удовлетворенно кивнула и пошла в глубь парка.– Фил! – остановила Кудрю Соня. – Я вчера была у Падалкина…– Я знаю. – Лучший друг Димочки довольно улыбался.– Ну, так он просил тебе передать. Для газеты. – Она достала из сумки флешку.– Передумал? – В вопросе лукавство, во взгляде – ехидство.– Да, – соврала Соня.Фил глянул на бледную тень, бродящую за спиной Томочки.– А ты теперь с ним?Этого уже Соня не выдержала. Сунула планшет в сумку и отправилась в школу. Может быть, в столовой ей удастся спрятаться и от замечаний Гладкого, и от повышенной наблюдательности Кудри, и от заданий Тырина?– Перезащиту можно? – Соня подняла руку сразу, как только историк вошел в класс.– Но у вас сегодня еще как минимум один доклад и новая тема.– Хотелось бы исправить оценку, – упрямилась Соня.– Тогда бери в оппонента новенького. – Учитель сел за стол.– У нас темы разные.– Ничего, я попробую, – стал выбираться из-за парты Тихон.– У меня есть оппонент, – чувствуя, что зря ввязалась в эту игру, бестолково гнула свое Соня.– Два оппонента лучше, чем один. Что у тебя? – Историк сиял. Давно на уроках истории не было такой активности. В физматлицее нажимали на точные науки.– Общественные движения.– Чудесно, а у Гладкого… – глянул историк на свой стол, куда новенький успел положить доклад, – «Изменение системы ценностей и утверждение новых форм общественного устройства». Вы почти совпадаете. Падалкин, ты не против сотрудничества?Димочка улыбался. Он был не против.– Отлично! Тогда начинайте.Соня взяла в руки планшетник, коснулась его пальцами, заставляя ожить.– К началу двадцатого века в России сложились три политических группировки. Первые – консерваторы, как их в России называли, «охранители», которые стояли на страже устоев самодержавия; либералы, сторонники западного пути развития, и радикалы – те, кто считал, что к идеальному устройству в России, к социализму, можно прийти только через революцию. Социальной базой для либералов были люди умственного труда. Порой слово «либерал» употреблялось как синоним слова «интеллигент». В основном либералы выступали в земствах, где они обсуждали и принимали свои программы, составляли обращения к властям, настаивали на созыве Учредительного собрания и учреждении Конституции. Но в целом про них можно сказать: «Много слов, мало дела…»– Слово! – подпрыгнул наученный Димочка. – А как же либеральная весна тысяча девятьсот четвертого года?Соня коснулась планшетника, прогоняя текст вперед. Где-то у нее тут было про назначение нового министра внутренних дел…Найти не успела. Все еще стоящий около своей парты Гладкий заговорил:– Но ведь земства были учреждены указом Александра Второго. Поэтому мы не можем начинать картину политических партий в России, говоря, что это больше присуще началу двадцатого века. Такая картина сложилась уже к середине девятнадцатого века.Соня замерла. Александр Второй был убит народовольцами в восемьсот восемьдесят первом году. Движение петрашевцев… когда лучше начать?– Реплику! – напомнил историк. – Не молчим.– Революционное движение, так же как и либеральное, действительно зародилось в середине девятнадцатого века, и не имело четкой структуры, скорее носило стихийный характер, – выпалила Соня.– А как же боевые ячейки черносотенцев? – Тихон говорил спокойно – ни сарказма в голосе, ни ухмылки на лице.– То, что мы имели к началу двадцатого века, – звенящим голосом заговорила Соня, – было логичным завершением процессов века девятнадцатого и привело сначала к революции, созыву Думы и окончательному распаду империи в семнадцатом году!Соня перевела дух.– Браво! – воскликнул Тырин, и Ватикан наградил ее звонкими аплодисментами.– Можно ли считать эсеров продолжателями идей народников? – не сдавался Гладкий.Соня глянула на планшет:– Можно!Волнуясь, а потому местами прикрикивая, она стала быстро-быстро наговаривать свой доклад, пропуская те места, где должен был вступить Падалкин. Недовольно морщилась, когда ее перебивал Тихон, и вновь начинала тараторить, давая объяснения, с чем-то соглашаясь или нет.Класс молчал.– Ну что же, блестяще! – остановил их бесконечную перепалку историк. – Про фашизм и социализм мы поговорим в следующий раз. Тихон, ты не против? А пока засчитаем оба выступления как отличные.На этот раз хлопал один Тырин. Медленно. Как будто камни бросал.Не чувствуя под собой ног, Соня пошла к своему месту.– Великолепно! – склонился к ней через проход Тихон.– Я тебя убью! – вырвалось у Сони.Она быстро глянула на него и тут же отвела глаза. Увидела, как ухмыляется Макс, как вопросительно приподняла бровку Томочка, как улыбается своей сухой улыбкой Димочка. Катрин так вообще сидит с видом объевшегося чеширского кота, который вот-вот исчезнет, и от него останется…– Да, было интересно, – громко произнес Гера, садясь ровнее. – Я бы сказал, забавно.– Внимание! Новая тема! – напомнил о себе историк.Новая тема Соню не занимала.– Послушай! – кинулась она к новенькому, как только прозвенел звонок. – Ты можешь меня не трогать?– Могу, – легко согласился он. – Да я и не трогаю. Просто хотел помочь!– У меня уже есть парень! Понял? Есть! И дружить я с тобой не хочу!Откуда взялось это детское слово «дружить»? Сказала бы лучше «общаться»! И, чтобы сразу все стало понятно, чтобы больше не задавали вопросов, рванула к выходу:– Падалкин! Подожди!Соня побежала по проходу, сумкой снося еще не убранные учебники и тетради. Подхватила Димочку под руку:– Спасибо! – и поцеловала его в щеку.Или не поцеловала? Ведь могло же и показаться.Щека Димочки наливалась медленно краснотой.Не показалось. Поцеловала. У всех на виду.– Ты сейчас куда? – спросила вдруг охрипшим голосом.– Куда все, – растерялся Димочка. Приподнял руку, чтобы коснуться щеки, но не завершил движения. Замер.Мимо, весело улыбаясь, протопал Фил. Он в этой игре участия не принимал.– Вот и пошли! – Соня дернула Димочку за локоть. Но Падалкин словно прилип к полу.– Куда?Димочка осторожно взял свою сумку, словно боялся, что его сейчас уведут без вещей.– Куда все! – бодро отозвалась Соня.Но все сейчас, к сожалению, шли кто куда, потому что урок был последний и народ стремительно разлетался по курсам и репетиторам. Вот и Димочка убежал на тренировку. Вышедший в коридор Макс поднял голову, словно гончая – то ли прислушивался, то ли принюхивался.– О! – поднял он палец и убежал к лестнице.Чего это его так возбудило? Хотя… вроде как кричали на пятом этаже. И топали. И падали. И мяч стучал.Тихон пошел следом. Ничего не сказал. Только из-за поворота послышалось: «Максим! Можно тебя?»– А не устроить ли нам вечеринку?Тырин являл задумчивость.– По случаю чего?– Надо же как-то новенького вводить в коллектив.Мысленно Соня застонала. Славку не поймешь: то у него одно, то другое.– Зачем?Соня столько боролась с Гладким, что одна мысль: теперь он может стать одним из них – ввергала в ужас.– Правильно. Незачем. Проведем вечеринку просто так. И кстати – за тобой кино! Ты обещала.– Когда?– Когда в любви мне признавалась.– Это когда ты мне про дизентерийных амеб говорил?Славка прищурился. Он был очень хитрый, командир их маленького дружного отряда Слава Тырин. У него всегда в голове были прожекты, планы, выстраивалась цепочка взаимоотношений.– Позвал бы ты Леночку, – грустно произнесла Соня. – А то она от тебя уйдет к Гере. Вон он как красиво глаза к потолку закатывает.– Все к Гере уйти не могут. Давай сегодня в кино.– У меня курсы до девяти.– Жаль.Он тоже пошел к лестнице. Соня провожала его взглядом. Славка всегда был склонен к театральным жестам. Сейчас доберется до поворота, может быть даже повернет, но вновь появится. Как бы ставя красивую точку в бестолковом разговоре.– А с новеньким ты поосторожней. Я недавно телевизор смотрел, показывали «Их разыскивает полиция». Я долго думал, кого он мне напоминает. Сейчас только догадался. Точно! Маньяк!– И физический гений, – согласилась Соня.Чем-то новенький пробил Большого Брата – физик был к нему теперь особо расположен, пару раз ходил с ним к директору. Натаскает его на золотую медаль, не иначе.Все эти мысли рождали в душе раздражение. На себя, на новенького, на весь мир. И почему все меняется не в лучшую сторону?Утро следующего дня началось с неожиданного явления.Дверь кабинета распахнулась, изрисованная сумка, бряцая значками, пролетела заданную траекторию.– Бунин! – вступил в класс Макс.– Куприн, – поправил русиш. – «Гранатовый браслет».– О! Можно стих?– Прозой, Максимов.Макс смело шел от двери к своему месту.– Прозой я не могу! Только высоким штилем.Вася с Федей шмыгнули к ближайшей парте.На порог ступил Тихон.Русиш, уже открывший рот, чтобы сделать Максу очередное замечание, вопросительно глянул на Гладкого.– Извините, Сергей Юрьевич, можно войти? – пропел тот звонко.В вопросе его не было и сомнений в том, что его пустят.– Заходи, Гладкий. А ты почему задержался?– Непредвиденные обстоятельства, – все так же бодро отрапортовал Тихон. – У меня предложение. Давайте устроим суд.– Над кем? – мгновенно отреагировал Тырин.– Над Желтковым из «Гранатового браслета». Правильно ли он сделал, что застрелился. И как наши поступки влияют на других людей.– Очень интересная тема! – Русиш даже сделал несколько шагов к Тихону. – Два дня на подготовку хватит?– Хватит! – перехватил разговор Славка. – Как настоящий суд? С адвокатами и прокурорами?– И с трупом, – вставил язвительный Гера. И как всегда, закатил глаза.– А меня возьмите на княгиню Веру, – заторопилась Катрин.– Давайте потом распределим роли, – осадил начавшийся шум Тырин.– Проходи, Тихон. – Глаза русиша блестели. Идея ему нравилась. Тырин тоже.Про опоздание на урок было тут же забыло. Соня с удивлением смотрела, как Макс с Гладким обмениваются приветственными жестами.Лед тронулся, корабль челюскинцев пошел ко дну.– Счет-то какой? – вдруг вспомнил Гера.– Двадцать – двадцать, – буркнул Федя. – Мы не доиграли.Роли для суда распределили быстро. Княгиня Вера досталась Катрин, Гера взял роль ее мужа Василия Львовича. Лена стала хохотушкой Анной. Фил вытянул для себя роль шурина Николая Николаевича. Гладкий удовольствовался ролью Желткова.– Ты – труп, – холодно посмотрел на него Тырин. – Поэтому лежишь и молчишь.– С удовольствием, – легко согласился Тихон.На лице Славки появилась досада. Он давно и безрезультатно выводил Тихона из себя, бросал едкие подколки, колючие замечания. Но ничего не действовало. Гладкий был ровен со всеми. На физике он раз за разом показывал себя если не вундеркиндом, то почти гением. Большой Брат смотрел на него пристальней собаки Баскервилей. Кажется, будущее Гладкого было предрешено. У ББ были какие-то связи в МГУ.Стоило русишу выйти из кабинета, как Макс стал аплодировать. Томочка подхватила. И тут же громко, словно взрывая петарды, захлопал Гера.– Ну что же… – на лице Тырина недовольство – он все прекрасно понимал. – Признаю, раскрутили русиша грамотно. – На Гладкого не посмотрел, словно это не его находчивость спасла ситуацию. – Все читают Куприна и готовят свои роли. В субботу соберемся где-нибудь, обсудим. Я всем позвоню. Не занимайте вечер.Тихон согласно кивнул и стал собирать свои вещи. Соня с тревогой смотрела на него. Она знала, это еще не все. Сейчас Тырин выдаст козырь. Сейчас пойдет тяжелая артиллерия.– А у меня музыкалка, – протянула «княгиня Вера».– Скажи, что ты репетируешь на выезде, и подбери какую-нибудь музыку, будешь играть на фоно.– Ах, Клементи, Клементи… – вздохнула Катрин, облокачиваясь на Геру.– Лучше Скрябина, – фыркнул Бородин.Как кузнецовский кавалер он уже имел удовольствие сходить на несколько ее концертов, и все, что она к ним учила, знал наизусть.– Увидимся, – коротко бросил Тихон, проходя мимо Сони. Но говорил он не ей, всем. Всех же в субботу вечером приглашали…– Ты – труп! – напомнил Тырин.Соня вздрогнула.– Я понял, – победно ухмыльнулся Гладкий.– Без слов.– Я понял.– Можешь не приходить.– Я понял, – все так же держал на своем лице маску победителя Тихон.– Жалко мальчика, – протянула Катрин, как только за Гладким закрылась дверь..– Ой, Славка, побьет он тебя в командном зачете, – пробормотал Макс и тут же поднял глаза к потолку. Наверху прыгали, стучал мяч, грохали падающие тела. Вопросительно посмотрел на Федю. Тот неуклюже полез из-за парты.– А новенький? – басовито спросил он.Катрин довольно улыбнулась.– Макс! – напомнил о себе Тырин.– Мы просто играем. – Максимов уже шагал к двери. – Кстати, он неплохой игрок!– Это точно! – поддакнул Гера, закатывая глаза.Какое-то время Славка стоял, поджав губы и наморщив лоб. Макс успел дойти до двери, а Федя уронить стул, учебник и рюкзак, прежде чем Тырин заговорил:– Давайте вместе решать! А то получается, что я один придерживаюсь того, на что согласились все.– А труп-то у нас живой, – хихикнула Лена, подходя к Тырину сзади и кладя подбородок ему на плечо. – Не расстраивайся, Славочка, все будет так, как ты захочешь.Тырин дернул плечом, отталкивая Кривину.– Должно быть как надо, а не как я захочу.– Тогда скажи: как надо?– Да все уже поняли, – поднялся Марк. – Игнор так игнор. Хватит уже болтать. Вычистим его по национальному принципу.Соня мысленно заметалась, пытаясь понять, какая национальность у Гладкого и как его при этом могут «вычистить». Не бить же его из-за того, что он не Иванов, не Петров и не Сидоров.Димочка прервал размышления. От неожиданности Соня вздрогнула.– Пойдем сегодня куда-нибудь?Соня глянула на узкое лицо, в покрасневшие глаза. Хотела сказать резкость. Услышала, как за спиной демонстративно громко протопала Томочка. И покачала головой:– Не пойдем.Наверное, впервые ей захотелось побыть одной. Без любимого класса. Или теперь уже не любимого?
Глава 4 Класс игры в боулинг
В клубе «Удар» играли в боулинг. Гера с Максом шиканули, заказав дорожку на два часа, но поначалу к шарам и не прикасались. Сидели у круглого столика на креслах. И только Федя, у которого в будущем судебном заседании была печальная роль присяжного заседателя, время от времени пускал шар, ухитряясь забросить его на соседнюю дорожку или послать в «молоко». Удовлетворенный неудачей, он возвращался к остальным. Гера все порывался закурить, но Катрин отбирала у него сигарету, Леночка с Томочкой недовольно морщились.Стоило над входной двери звякнуть колокольчику, как Соня мысленно сжималась, ожидая непрошеного явления. Вошедшие долго раздевались, о чем-то говорили с администратором, проходили долгим коридором… И оказывались не Тихоном, а незнакомыми людьми. Тогда Соня пыталась понять, о чем говорят друзья, с удивлением слушала слова, грустно кивала. Рядом сидел молчаливый Падалкин. Он тоскливо смотрел на Томочку, а та демонстративно подсовывалась под руку Макса, не отпуская его от себя ни на шаг. Димочка вздыхал и просил Соню передать салфетку.– Подавись ты своими салфетками, – не выдержала Соня.– Мармеладова, а ты чего в молчанку играешь? – тут же повернулся к ней Тырин. – Сама что будешь говорить?Соня заметила, что на ее все смотрят, и внезапно почувствовала себя неуютно. С чего? Ее ведь окружали свои.– Я буду молчать.– Молчать будет труп, а тебе надо либо заступиться, либо осудить.– Осудить, – вдруг выпалила Соня.– Ну к чему эта достоевщина? – поморщился Славка. – Каждый человек вправе поступать так, как ему хочется.– Но княгиня Вера теперь всю жизнь будет чувствовать себя виноватой в этой смерти.– С чего это она будет себя так чувствовать? – фыркнула Катрин. – Мало ли кто в нее влюбится. Что же ей теперь – со всеми спать?– Она жила спокойно в своем мире, пока Желтков не покончил с собой. Он не имел права ей писать!– То есть помер – и помер? – возмутилась Катрин.– И вообще это трусость какая-то – бояться жить дальше, – поддержал Соню Марк.– Это все равно что бросаться под машину, – торопилась Соня, а потому с трудом подбирала слова. – Ты хочешь умереть, ты умираешь, а человека, который тебя сбил, за это в тюрьму посадят или он потом сам жить не сможет…– Но если он был влюблен? По-настоящему. До боли. И ничего не мог с собой сделать? – пропела Томочка, ткнувшись носом Максу в грудь.Димочка тяжело задышал и стал подозрительно клониться к плечу Фила. Остальные молчали, глядя друг на друга – кто скажет первым.– Но ему же сказали, что его любовь не взаимна. – Гера говорил, как будто собирался после своих слов рассмеяться. – Все остальное – назойливость и глупость. Зря написал.– Но я ведь был истинно влюблен…– А она-то – нет, – повернулась к подошедшему Тихону Лена. – Ой!– Привет! – махнул рукой Гладкий. – Трупу тоже надо дать слово!Все сразу зашевелились. Макс с Федей довольно заулыбались. Ванька согласно кивал, уткнувшись в планшет. Катрин села бочком, демонстративно перекинув ногу на ногу, игриво улыбнулась новенькому. Марк смотрел мрачно. Фил шарил глазами по столу, словно искал свой любимый «кольт». Но не находил.– И как ты собираешься говорить? – мрачно спросил Славка.Соня почувствовала, что сидит с глупой улыбкой на лице, что над головой у нее, видимо, загорелась красная лампочка, потому что у всех во взглядах нарисовалось явное удивление.– Сыграем в Лазаря. Я ненадолго воскресну, скажу пару слов и снова умру.Катрин все так же улыбалась. Ленка хмурилась. Томочка пряталась за Макса. Федя с Ванькой играли на планшетниках. Гера прищурился, словно пытался на глаз определить вес новенького и объем его грудной клетки. Марк сосредоточенно качал головой. Фил давился соком, задавшись целью за минуту выпить как можно больше. И только Падалкин вдруг побледнел и сполз на самый край дивана, как будто готовился сбежать.Тырин изображал пристальный взгляд Каа перед бандерлогами. Молчал. Характер показывал.– Хорошая идея, – буркнула Соня, хотя ее подмывало спросить, при чем тут Лазарь и воскрешение.Славка продолжал молчать.– Придется роли переписывать, – глядя в сторону, негромко произнес Гера.– Нет, труп будет молчать, – принял решение Тырин.Соня ждала, что он сейчас повернется к остальным, спросит, согласны ли они. Но он не сделал этого.– Как хотите.Тихон выглядел разочарованным. Уголки губ опустились вниз. Но вот он снова улыбнулся.– А знаешь, я считаю, что ты права, – сказал он Соне, – человек должен нести ответственность за свои поступки. И другие люди за него страдать не должны.Развернулся и пошел.Соне захотелось встать и пойти за ним. И только сидящий с краю Падалкин удержал ее.Все снова старательно отводили глаза, боясь встретиться взглядами.– У нас есть еще время. Может быть, партейку? – поднялся с дивана Макс. Федя с Ваней как по команде отложили планшеты. Гера вздохнул и, приопустив ресницы, мечтательно произнес:– Вот интересная тенденция. Если влюблена женщина – ее все оправдывает. И прыжки под поезд, и падение с обрыва в реку. А если мужчина – ему уже ничего нельзя. В «Поединке» Ромашов слабак. Желтков – слабак. Даже Пьер Безухов – и тот дурак, что на Ростовой женился. Был бы революционером, а стал обывателем. Выходит, женская любовь сильнее мужской.Падалкин с грохотом свалился с дивана и рванул на выход. Фил подавился соком и, чтобы загладить неловкость, глупо хохотнул.– Чушь какая-то, – прошептала Соня, хватаясь за голову. Кровь громко стучала в висках. Хотелось растереть их пальцами, чтобы утихомирить сумасшедший бег по венам.– Не переживай! Все это ерунда.Томочка сидела, положив ногу на ногу, обхватив острую коленку переплетенными пальцами.– Что ерунда?Они так давно не разговаривали, что Соня успела удивиться – неужели Томочка еще с ней дружит. Хотя о чем она? Они тут все друг с другом дружат. Или уже нет?– Слишком серьезно ко всему относиться вредно для здоровья.– Как ты так можешь? Он ведь по-настоящему влюблен.– Я тут при чем?– А если он сейчас под машину прыгнет?– Дурное дело – не хитрое.– И совсем не жалко?– Если здесь кого и надо жалеть, то тебя. Пошли ты этого Тырина с его правилами!– Куда послать?– Подальше! Конечно, это очень удобно – иметь собственного ангела-хранителя. Палочку-выручалочку, которая одним мановением решит все проблемы. Таков наш Тырин. А мы все делаем вид, что держимся за него, потому что никому не хочется думать и копаться в проблемах, оставаться один на один с учителями. Хорошо, когда за тебя все решают. Но Тырин ошибся. Надо было новенького принимать и сразу ставить у весла. Пока бы он оклемался и понял, что к чему, Тырин бы уже командовал им. А теперь… Пора уже делать ставки на то, чем все закончится.– Чем все это может закончиться? Выпускным.Томочка загадочно сверкнула глазками:– Догони его! Я же вижу, он тебе нравится.– Кто? Падалкин?– При чем тут Падалкин? Тиша. Милый мальчик.Соня невольно отодвинулась.– Ура!!!! – Макс победно потряс поднятыми вверх руками. У него был страйк. Вечный страйк. Везунчик. Победитель. Вот и Тома теперь при нем.– Как-то все странно.– Ну, попробуй спасти Димочку, порадуй Тырина. Только его не спасешь. Он сам себе выбрал такую жизнь. Неудачник. Вечный страдатель.Соня встала и пошла на выход. Длинный коридор, из которого до этого выходили все больше незнакомые люди. Когда вышел Гладкий, она и не заметила…– Девушка! Ботинки!Соня вздрогнула. Посмотрела на свои ноги. Она ушла в ботинках для боулинга. Парень за стойкой глядел на нее с пониманием.Пока переобувалась, пока брала в гардеробе куртку – конечно же, на улице никого не было. Мокрый асфальт отражал свет фонарей. Вечерело.Напомнил о себе колокольчик.Тырин стоял, крутя кольцо на пальце, вертел в руках ключи, звякало железо.– Димка-то сбежал… – произнес он раз, другой. Нервничает, что ли? С чего бы?Соня молчала. Смотрела себе под ноги. Ей казалось, что среди десятка следов она найдет тот самый, что ей нужен.– Неплохо посидели, да?Он сжал кулак, пряча железное бряцанье в ладони.– Чудесно, – пробормотала Соня. – Чудесно…Она уходила не попрощавшись, не обернувшись. Кто те люди, что остались в клубе, кто тот человек, что стоял на крыльце и с таким наслаждением играл связкой железок?В понедельник должна была выйти газета. Только она не вышла. В воскресенье вечером позвонил Фил и предупредил, что Падалкин все знает.– Что знает? – не поняла Соня. Но уже договаривая вопрос, догадалась, о чем говорит Кудря. Конечно, о фотографиях! Лучший друг, он не мог не сказать.– Димка в ярости.Падалкин в ярости – это как?Следующий день дал ответ на этот вопрос. Димочка тихо вошел в класс, тихо дошел до своей парты, но тут швырнул сумку на стул и метнулся к Соне.– Знаешь, как это называется? – зашипел он.– Ты всех подвел, – уклонялась от его взгляда Соня.– Я делал то, что хотел.– Газета – это наше общее дело, а твое желание – частное.– Ну и что?– Ну и все! – Соня вынырнула из-под нависшего над ней Падалкина. – Тырин! Ты скажи!– А чего я должен говорить? – Славка даже не встал со своего места. Не повернул головы. Сидел, что-то заполняя в тетради. – Все уже сказано.На мгновение Соня испугалась, что Славка сейчас все свалит только на нее. Откажется и от своих просьб, и от пожеланий. Но Тырин больше ничего не добавил. Это можно было принять и за поддержку, и за осуждение.Димочку трясло. Он стоял, чуть покачиваясь. Казалось, сейчас сожмет кулаки и кинется в драку.Кинулся. Но не в драку, а вон из класса.– Ты бы пошла за ним, – посоветовал Тырин.А вот теперь он повернулся. Сел удобней. Смотрел снисходительно.– Почему я? – опешила Соня.– Потому что ты, Мармеладова, должна поддерживать униженных и оскорбленных. – Славка многозначительно дернул бровью. На что намекал? Что он хотел сказать?В растерянности Соня переводила взгляд с одного лица на другое. Но всем и самим было интересно узнать, что скажет Соня, как выкрутится.– А что это вы принимаете решение, не проголосовав? – неожиданно спросил Тихон.Когда вошел? Как ухитрился бесшумно сесть? Зачем вообще заговорил?– Тебя забыли спросить, – процедил Тырин.– А давайте проголосуем! – вдруг подал голос Гера. – Как обычно.– Ой, ну о чем вы собрались голосовать? – протянула Катрин. – Все и так понятно.– Чем меньше шума, тем быстрее все забудется, – посоветовал Марк.– Фил? – перекинул реплику Славка. В этом он был большой спец.– Я только позвонил и спросил, что за фотография и какую лучше ставить. Меня не предупредили, что это военная тайна. – И даже руки поднял, показывая, что впутывать его в эту историю не надо.– Но все же согласны, что газету надо делать? – Славка резко потянул одеяло разговора на себя.– Ой, а давайте я сверстаю, если Кудре мужская солидарность не позволяет доделать дело?Ох уж эта Томочка! Добивать так добивать противника.– Он не согласится отдавать фотографии, – напомнил Фил.– Он фотографировал для нас, для газеты, – неслась вперед Томочка. – Мы на него рассчитывали. Его поступок – предательство. Нельзя ставить личные интересы выше общественных.– Вот суд над Желтковым и начался! – с восторгом воскликнул Гера.Ну куда он лезет со своими замечаниями?– Каждый человек волен поступать так, как ему видится правильным, – поддакнул Тихон.– Трупу слово не давали! – оборвал его Тырин.– Не смей так говорить!Кто это сказал? Соня? Зачем? Ой, мамочки, что сейчас будет?Славка медленно повернулся к ней. Лицо – холодная маска.– А я тебя предупреждал, – негромко произнес он.И мир вокруг Сони рухнул. Со звоном, с разлетающимися осколками, под дудки и звон бубенчиков.– Так что мы решаем-то? – заторопилась Катрин, пока не сказаны были ненужные слова. Пока все не покатилось к чертям собачьим в пропасть.– О чем? – вклинилась Ленка. Вредная Ленка. Ехидная Ленка. Научилась у своего Славочки.– О газете! – мило улыбнулась ей Катрин. – Делаем ее, нет? Хотите, я могу вместо фотографий картинки нарисовать.– Материалы собирали. Что им зря пропадать? – протянула Томочка. – Там верстки четыре страницы.– А рисовать – это хорошо, – поддержал свою девушку Гера. – Я помогу.– За сколько справитесь? – спросил Славка.– Дня два. – Катрин с сомнением посмотрела на Геру. – У меня сегодня концерт, а завтра я иду в театр.– Две ночи, как раз то, что нужно, – подтолкнул ее к принятию решения Марк.– Фил, ты верстаешь? – опять перекинул вопрос на Кудрю Тырин. Он словно втягивал его обратно, не давал отправиться следом за Димочкой, уйти, хлопнув дверью.– А чего не сделать? Сделаю, – согласился Фил. – Просто я фотки все удалил.Последнее замечание улетело в пустоту. Его действия уже никого не волновали.– Макс! – раздавал команды Славка. – Тексты вычитаны?– Давно.– Возьмешь на себя роль Василия Львовича?– Легко!Соня сидела, глядя на свои дрожащие пальцы. Странная волна судорог зарождалась внутри, в желудке, в легких. Рукам сразу становилось холодно, ладони потели.Вопрос с газетой был решен. Про Соню забыли. А может, ее уже нет? Чего тогда говорить-то?Она вздрогнула, когда рядом прошли, когда грохнул стул.– Подвинься, пожалуйста.Тихон. Раскладывает на парте учебники, пристраивает на подставке планшет. Маркеры, карандаши.Рук не чувствовала. Просто стала сдвигать тетради на свою половину. Упал пенал, обиженно крякнул сотовый, ударившийся об пол.– Не торопись!Говорит спокойно, двигается уверенно. Встал, помог собрать разлетевшиеся из открытого пенала ручки, проверил, как работает телефон.– Ничего не произошло, – шептал Гладкий. То ли себя убеждал, то ли Соню. – Ничего. Все отлично!И больше ни слова. Ни о том, что она украла фотографии, ни о том, что Димочка обиделся. Ни о том, что ее сейчас поставили вне класса.Русиш с тревогой глянул на притихших одиннадцатиклассников. Посмотрел на Макса, в задумчивости обрывающего листики побега у хлорофитума на подоконнике.– Я вижу, к суду готовы, – сделал осторожный вывод учитель.– Еще как, – тяжело поднялся Тырин.Вместе с Марком он выставил перед доской парту, хлопнул по ней ладонью. Гладкий кивнул – это было его место.– Господа присяжные заседатели, – быстро забормотал Славка, – прошу занять свои м<