Вероника
Назавтра в школе я пряталась от свидетеля моего позора. Увидела Кимку в конце коридора – в чужой класс залетела.– Здрасьте вам с кисточкой, – отозвался на мое явление мелкий шестиклассник, который стирал с доски английские слова. А может, это пятиклассник был, не знаю, кто это молодое поколение разберет… – Вам кого? Здесь не одиннадцатый, здесь шестой «А», госпожа девушка!Оглянувшись на него, я приложила палец к губам, чтобы он перестал трепаться и не выгнал меня тряпкой, которой стирал с доски. И когда Аким прошел мимо, вышла на цыпочках. Мелкие стали такие разговорчивые – и никакого уважения к старшим. Мы их как-то больше стеснялись. «Госпожа девушка»! Я засмеялась. Надо же так придумать!Не хочу встречаться с Зиминым. Хотя кто он мне, отец родной? Да пусть думает что хочет. Только бы не рассказывал никому о той глупой истории. Надеюсь, не расскажет – парни вроде не болтливы… Девчонки бы сразу постарались, чтобы об этом случае узнало побольше народа. Катька Стрекалова бы сильно радовалась и стрекотала об этом событии весь день. Кстати, ей очень подходит ее фамилия. Да, снова кстати. Мы перестали с ней общаться после той записки. Ну, когда она написала, что ходила с Вилькой в кафе. Я теперь не смотрю ни на Вильку, ни на Катьку. Да и не нравится мне Вельс, даже как красивая картинка, не нравится. Я так говорила, потому что так было нужно. Я это недавно сообразила. По неписаным школярским правилам необходимо, чтобы тебе кто-то нравился. Я и решила, что мне Вилька нравится, потому что он смазливый. Если тебе никто в классе из мальчишек не нравится – значит, ты недоразвитая. На парней из другого класса тоже можно глаз положить. А если ты дружишь со взрослым, студентом, предположим, ну ты вообще крутая, тебе все завидуют.А если даже и нравился мне Вилечка Вельс, то теперь перестал. И поставим на этом точку.Я Зимина избегала, а он, наоборот, на меня чаще обычного поглядывал и один раз так долго смотрел, словно хотел во мне что-то понять. Я закрылась раскрытым учебником. Он меня стал смущать. Я вспоминала, как шла, ведомая мамой за ухо, и краска волнами покрывала мое лицо. Я даже морщилась, как будто у меня болели зубы.В пять часов была консультация к ЕГЭ по русскому. Одноклассники ропщут на то, что у нас куча ненужных уроков. Зачем, например, сейчас физкультура? Вместо нее можно было бы снова готовиться к ЕГЭ и не тащиться в школу на консультацию майским прекрасным вечером.На крыльце я встретила классную Лилию. Она уходила домой.– Вероника, – учительница придержала меня за локоть, – ты будешь поступать на что-то, связанное с биологией?– Скорее всего, Лилия Игнатьевна.– Вот. Вот и правильно. Сегодня на педсовете Ирина Яковлевна очень хвалила тебя. – Ирина Яковлевна – наша биологичка. – В наш университет или в другой город наметилась?– Я еще не решила.В этот момент на крыльцо запрыгнул Кимка Зимин. Говорю «запрыгнул», потому что у него такие длинные ноги, что он так запросто может: прямо с земли – на крыльцо.Я поскорее от него отвернулась.– Аким, ты чего не здороваешься? – спросила классная Лилия.– Да мы же с вами виделись утром, Лилия Игнатьевна. И «до свидания» я вам не говорил. Но я могу еще раз сказать: «Здравствуйте, Лилия Игнатьевна! Здравствуйте. Здравствуйте».– Ну-ну, хватит, не паясничай.– Да нет, я просто на всякий случай, за три дня вперед поздоровался. А то вдруг я с вами завтра не встречусь? Здравствуйте, Лилия Игнатьевна!– Кима! Ты будешь когда-нибудь серьезнее?– Лилия Игнатьевна, я уже вообще весь такой серьезный. Даже серьезней, чем Дымова!Мы попрощались с учительницей и стали подниматься на третий этаж в наш класс. Я – по одной лестнице, он – по другой, но потом лестницы соединялись в одну.– О, Дымова! Привет! Давно не виделись! Ты откуда упала? – засмеялся Зимин, когда мы встретились в начале общей лестницы.Я не ответила и постаралась пробежать вверх впереди него.– Давай я рюкзак твой понесу, – вдруг попросил он сзади.Я чуть с лестницы не рухнула от удивления.– Он легкий, спасибо, не надо.Скорей, скорей наверх! Он и не думает отставать. Наступает прямо на пятки:– Давай я легкий понесу.– Не надо.Я несла рюкзак на одном плече. Зимин схватился за лямку, но я рванула рюкзак и прижала его к груди, как Елисейку.Я хорошо помнила, что Зимин видел всю нашу божественную комедию в деревне, и мне совсем не нужно было топать с ним рядом. Вдруг он что-нибудь спросит? Я тогда от стыда сквозь землю провалюсь, и меня накроет обломками этой лестницы.Скоро последний звонок. Первый экзамен. Стра-ашно. Кроме русского и математики, которые сдают все, я выбрала обществознание и биологию. Буду поступать на биологический в универ. Родители выбор одобрили. Мама сказала, что на даче я смогу проводить всякие биологические опыты. Это еще как сказать… опыты! Я не огородом хочу заниматься, а птицами, выберу своей специальностью орнитологию. И тогда моими подопечными будут все птицы, ворона Галя в том числе. Буду считать ее перышки. И тогда никуда не денешься, придется соглашаться, что северные соловьи называются варакушами. Я зашла в класс, а Зимин остановился поговорить с парнем из 11-го «А». И когда он зашел в класс, то сразу нашел меня взглядом. Я отвернулась к окну. Он сейчас всякий раз так: заходит и – на меня, как будто я его примагничиваю. Странно это. Странно и… приятно. Вот ведь, ничего особенного в этом парне нет, а все равно. Смотрит он на меня, и мне любо. Как будто рядом со мной листья березовые шелестят…И вот, когда все уже расселись по местам и в класс вошла литераторша, я оторвала взгляд от окна и увидела перед собой открытку.– Это тебе Кимка подложил, – сказала, смеясь глазами, Наташа.Я бы и без подсказки догадалась.Больше некому потому что. Никому я больше не интересна. Я и ему, конечно, не интересна, но, раз он поглядывает на меня, значит, он.Меня бросило в жар. Что еще за открытка?Открытка была такая же странная, как его взгляды. Как его имя.Желтая роза. Красивая желтая роза. Да разве могут быть розы некрасивыми? А на нее хлопьями валит снег. И дождь тоже. Снег и дождь, и все на розу.«ЭТО ТЫ» – было написано на обороте.Вот как? Со смыслом, да? На розу рушится снег и дождь? Ну, дождь – это нормально для цветка. Это хорошо. Но снежные хлопья? Ведь роза от снега замерзнет. Она в снег мучается. Как я? Разве я мучаюсь? Что он имеет в виду? Ту прекрасную деревенскую картину, когда меня вели за ухо, как трехлетнюю соплячку?Нет, зачем открытка? Он меня пожалел? Я – роза под снегом? Или это случайная открытка? И Зимин случайно положил перед моим носом? Или же я просто – роза? То есть красивый цветок?Пусть не врет. Я не обольщаюсь. Я не роза.На перерыве, когда он проходил мимо моего стола, я окликнула:– Зимин! Эй!Он оглянулся. Улыбнулся. Он такой – у него всегда наготове улыбка.– Возьми, – я протянула ему открытку. – Мне не нужно.– Ладно.Кимка пожал плечами, выхватил открытку из моих рук, подошел к урне в углу класса и кинул туда.А мне-то что? Пусть.Папуасу, сующему нос во все бочки и урны, стало любопытно.Достал открытку, перевернул обратной стороной.– Так-так-так, – протараторил он. – Посмотрим, что за послание. «Это ты». Ха! Это кто – «ты», Зимушка? – спросил Папуас. И обратился к классу: – Народ, кто у нас желтая роза? – Крикнул по-командирски: – От-зо-вись!– Дай сюда! – Аким хотел выхватить открытку, но Папуас спрятал ее за спину.Они немножко помутузили друг друга, борясь за открытку, Кимка все же отнял ее у Кольки, посмотрел на надпись, как будто он сам ее впервые видел, и распахнул объятья перед Папуасом:– Папуасик, это же ты! Ты же вылитая желтая роза! Ты посмотри на себя!Папуас как раз был сегодня в желтой футболке. Все стали смеяться.– А ну вас, – бросил Папуас и сбежал от смеющихся одноклассников в коридор.А Зимин подошел к Колькиной парте и положил на нее открытку надписью вверх: «Это ты».Колька вернулся в класс, увидел открытку и аж в лице перекосился. Уже и не рад был, что подобрал в урне этот цветочек.Я тоже посмеялась и уже сама поверила, что я ни при чем, что открытка и вправду была для Папуаса. А когда шла домой и вспоминала, как она очутилась перед моим носом: не было – и вот есть, так радостно стало на душе, что я запела: «Я роза под снегом, роза под снегом, тра-ля-ля-ля», схватила с земли какую-то ветку и подбросила ее в небо.Дома, когда я в сто первый раз перелистывала учебник биологии, залопотал мобильник. Эсэмэска прилетела! Номер незнакомый. И что пишет этот незнакомец, что ему от меня надо? И все-таки ты – роза под снегом. Понятно, кто автор.Я стала как ненормальная улыбаться. Бросила учебник в сторону и закружилась по комнате.Я ничего не ответила Кимке, но его номер забила в память телефончика. Так, на всякий случай.Наташка, ты дала ему мой номер? Спасибо!Мне вообще никто не пишет эсэмэсок. Иногда Наташа. А назавтра в семь ровно будильник на телефоне запел, и эсэмэска пришла, будильник ее краткое лопотанье забил. Вставай, вставай… И больше не ложись… Вот и все, что я прочла на дисплее. Смешной этот Зимин. Как будто я без него не встану. «Больше не ложись». Вот в этом он прав на все сто. Иногда ляжешь на пять минуток буквально и – проспишь первый урок.Я уже легла вечером, снова эсэмэска: Ложись, ложись И больше не вставай… Спасибо, родной. Все-таки встану утречком, не взыщи….Я эту эсэмэску стерла. Глупая. Тоже, руководитель жизни. Взяла Буку в постель, посмотрела перед сном еще раз сайт «егэшки» по русскому. Страх, ужас, кошмар – до него осталось пять дней! Главное – не забыть черные чернила. Черные чернила в черной комнате ставит черная рука в черной перчатке… жуть, просто совсем запугали этой ручкой с черной пастой.– Не забудьте, не забудьте, не забудьте! Только черная, черная, черная!!!Не экзаменом единым люди живут. Еще они живут выпускным. До него – ровно месяц.Вчера на стенде с расписаниями уроков появилось объявление, написанное от руки:«Кто хочет научиться танцевать вальс – записывайтесь у Алены Самойловой в 11-й «Б» после шестого урока».Кто хочет – это я. Я очень-очень «хочет»! Потому что я умею танцевать только медляки. Их каждый танцует, если медведь на ухе не потоптался. А вот вальс… Вальс! Это моя мечта вообще. Мне негде было научиться вальс танцевать. И после уроков, как было сказано в объявлении, я побежала записываться по указанному адресу: на третий этаж, в противоположное крыло от нашего класса – к 11-му «Б». Алена Самойлова устроила запись в рекреации на подоконнике, потому что их класс был уже кем-то занят. У нас в школе не хватает помещений, стоит освободиться какому-то классу, как на него тут же находятся захватчики.Алены Самойловой почти не было видно за кучей желающих. Они ее просто задавили – девчонки разного возраста и несколько парней-старшеклассников. Вот черт – и Аким был тут же! Елки! Прямо он везде, всюду, куда ни посмотришь, натыкаешься на Зимина. Почему его так много? Потому что он очень большой? Его спина в серой толстовке загораживала сразу несколько девчонок. Он на их плечи свои длинные руки распространил. Что ты будешь делать! Ну почему он тоже пришел? Тоже хотел научиться танцевать вальс? Да, да, понимаю, почему бы ему этого не хотеть? Но я же буду его стесняться! Как я буду учиться у него на глазах – неуклюжая, как слон?Я разочарованно повернула назад. Ничего, как-нибудь без вальса обойдусь в своей жизни. Обходилась же раньше. Вот всегда я такая… ворона.
|
|
|
|
|
|
Аким
Я оглянулся – и увидел, как по коридору быстрым шагом уходит Ника. Вот блин… Я ведь пришел-то сюда из-за нее! Слышал на перемене, как она говорила Наташке, что запишется к Самойловой. Алена ходила на бальные танцы и умела танцевать все на свете танцы-шманцы. Вот и поскакал тоже записываться, думал – вместе, одной парой будем учиться. Разовьем отношения в дружбу-любовь… Смеюсь, смеюсь, про любовь я шучу, конечно. Это уж как получится. Почему же Дымова передумала? Неужели потому, что увидела меня? Почему она от меня убегает? Что я ей сделал плохого? Почему девчонки такие странные, ничего у них не поймешь?Я плюнул в сердцах и направился вслед за ней. Только хотел окликнуть ее, как меня самого окликнули:– Зимин! – Алена Самойлова меня усекла. – Ты что же? Я тебя уже записала!– Не надо! – обернувшись, крикнул я. – Вычеркивай!– Ну и зря! Ну и подумаешь! – обиженно крикнула Алена.Я побрел себе дальше, но недалеко ушел. Не успел, потому что не дали. Меня догнала девчонка из параллельного класса. Кажется, ее Кирой звали.Она тронула меня за плечо и сказала просящим тоном:– Послушай, Ким, раз уж ты пришел – останься, а? У нас парней – смотри, трое всего. А нам они так нужны! Пожалуйста, Кима!Я, конечно, покривился. Время еще на скачки терять. Я только с Дымовой был согласен глаза в глаза танцевать, а так…Но у девушки было такое ждущее лицо. Прямо-таки воплощенная надежда.– Ладно, – уступил я. – Останусь на один вечер, так и быть.– Ты лапка, – улыбнулась то ли Кира, то ли не Кира. – Но учти: я тебя забила!О-о, вот как они нас ловят! Она меня забила! Ну и хитрющие эти женщины. Лисицы.Но не все.Ника простая, не умеет хитрить.Нет, все-таки я поступил тупо. Какой к черту вальс, когда экзамены? Нас уже до пяток запугали. Вообще, прессинг ужасный с этим ЕГЭ. Не только нас запугали, но и родителей. Только черная паста! Никаких помарок! Только черная паста!Достали, блин!Мне как раз купили машину через папиного знакомого. С виду она старуха, но двигатель в порядке: за ним хорошо ухаживали. Поистрепалась «шестерка» за двадцать лет, но пенсионерки тоже резвые бывают. Как только папенций поймет, что я – ас, купим мне поновее, или я отцовскую иномарку буду водить с ним на пару. А лучше всего – самому на крутую тачку заработать. Конечно, об этом пока рано мечтать, ведь институт не за год кончают, а студент – понятно, какой богач, если, конечно, он не Марк Цукерберг [3]. Да что там загадывать, посмотрим… У папенция деньги, конечно, водятся. Но я его захребетником быть не хочу. Я хочу сам всего добиться.Объезжали машинку вместе с отцом. Я – за рулем, он – в руководстве: «Тише, не газуй с такой силой, ты не на танке. Быстрее – на дороге ты должен быть в потоке. Не съезжай на обочину – там могут быть гвозди-стекла-бутылки, ерунда всякая. Не езжай на желтый свет – не спеши, даже если дорога свободна: дисциплина на дороге прежде всего. Не гони так, в городе скорость – шестьдесят кэмэ. Будь спокоен, никогда не паникуй. Взялся обгонять – держи скорость. А самое главное – никогда не проскакивай на красный свет. Потому что можешь убить человека. Сам себя убьешь – ладно, жалко, конечно, но что сделаешь… Сам виноват. А покалечить другого, тем более лишить его жизни – даже нечаянно ты не имеешь права. Не ты раздаешь жизни».– Запомни, сын. Красный – табу на все времена. Ты понял?– Понял, понял, пап. Я что, тупой – на красный ехать?А потом отец разрешил сделать пробный круг по городу самостоятельно, по самым жестким улицам с самым напряженным трафиком. Ох я и выкладывался, сто потов с меня сошло. Честно, было страшновато. Казалось, что все встречные тачки так и жаждут со мной поцеловаться. И еще пробки… не как в Москве, но все же плотненькие, ох и раздражали! Папенций меня благополучно дождался часика через два.– Молодец, – сказал он, – живой. Я доволен.От радости я сдал назад слишком быстро и – бэнц! – стукнулся о ствол толстой березы. Бампер обиженно звякнул. Посередине образовалась вмятина.– Вот елки! Прости.– Ладно, – папенций махнул рукой, – не смертельно. Что ты извиняешься – тебе же ездить.Вот и катаюсь такой – резвый красавец.Сегодня объезжаю своего древнего скакуна, торможу на лежачем полицейском и слышу, кто-то орет с тротуара:– Эй! Зима! Зима-а!Витек Кетов, Кед. Одноклассник. Углядел, глазастый. Подрулил к нему:– Привет, Кед!– Твоя тачка?– Моя. Сядешь?– Ну.Сел он в салон. Дверцу раза три закрывал – все замки хилые.Пока пристегивался, сделал комплимент:– Знаешь, Зимка, когда кто-то покупает байк за сто тридцать пять тыщ, говорят – богатый. А когда кто-то берет тачку за столько же бабок, знаешь, какой базар?– Тот самый бедный, так?– Догадливый.– А я и не хвастаюсь, что богат. – Я потихоньку тронул машину. – У меня все впереди. А ты что, уже в списке Форбса [4]?– Да нет, вообще-то. – Кед засмеялся. – Нет, правда, чего это вы такую рухлядь купили? Отстой ведь полный.– Слушай, Кед. Можно подумать, мне батя свою машину даст разъезжать. У него крутая ласточка. Разобью ведь!– Правильно. Слышь, Зим, до народа не дозвониться, все к этому «ЕГУ» готовятся. Все такие сознательные, что ли?– Ну да. С этими же баллами в институт. А ты чего несознательный?– Да очень надо! Сдам как-нибудь. Все равно мне институт не светит.– А что светит?– Работать пойду. У нас рядом магазин, там продавцы-мужики нужны, а осенью – в армию.– Тоже дело. Не поступим – все работать поскачем. Вроде ничего мужики в магазинах зарабатывают.– Не, плохо. Менеджеры – ничего, а продавцы плохо.– Витек! Продавцы сейчас все менеджеры, прикинь? Так что не боись – все хорошо будет. Поработаешь немного, встретишь девчонку, влюбишься, женишься…– Не гони. Ты же знаешь, я в любовь не верю. Нету ее.Я с ним нарочно о любви-то… подначиваю. Потому что у него комплекс. Не знаю, как его назвать – «комплекс нелюбови», что ли? А скорее всего, это комплекс неполноценности. Он не любит девчонок и не верит в любовь. Вот такой расчудесный тип. Подарили ему девчонки на 23 февраля книжицу про любовь с оригинальным названием «Любовь с первого взгляда». Всем чего-то дарили – мне, например, плюшевого зайца. А что? Мне в кайф! Зайка дождется моих потомков. Далеко гляжу? Ага, высоко сижу потому что.Вот что Кед с книгой сделал. Прозвенел звонок на большую перемену. Математичка вышла, и народ к выходу потянулся. Вскочил Кед, заорал:– Люди, внимание!Все застыли, как в игре «замри». Кед достал подарок и стал рвать книгу. Страницу за страницей. Со вкусом парень оттягивался. Откроет книгу, страничку разорвет наполовину – не вдоль, а поперек, то есть никаких обрывков не летело. И потом такую книжку выкинул в урну.А перед тем, как в урну кинуть, провозгласил:– Запомните все, и вы, девки, в первую очередь: любви нет!И руку поднял со сжатым кулаком.Как все возмущались! Особенно девчонки. С тех пор они с Кедом не разговаривают и глядят на него как на пустое место. А он, похоже, этим доволен.– Что, довезти тебя до дома? – спрашиваю.Я вспомнил, что он живет в одном доме с Вероникой. И мне страшно захотелось, чтобы он согласился. Может, увижу Дымову. Увижу ее неровную челку и синие глаза. Да, Дымова челку отрезала и волосы, сейчас у нее они по плечам болтаются, и мне это в кайф. Ей чертовски идет. И мне резко в радость эта неровная челка.– Ага, давай, я обрадуюсь! – согласился Кетов.Я остановился у светофора. Когда зажегся зеленый и я осторожненько даванул на газ – мотор заглох.Завел двигатель, теперь на сцепление не дожал, мотор – чух-чух! – опять замолчал в тряпочку. Не потому, что машина плохая, водитель – чайник. За мной уже супертачки концерт устроили. Черт, тороплюсь, еще и поэтому не получается… Чего сигналят? Можно подумать, через секунду их лайнеры в небо взлетят. Повернул ключ зажигания, снова одной ногой на сцепление надавил, другой – на газ, в этот раз газанул слишком сильно, мотор просто взревел.– Ты что, в космос? – засмеялся Кед.– А! Ноги должны педали чувствовать, а у меня они пока их только находят и не путают, – объясняю. – То с плюсом давлю, то с минусом. – Я медленно поехал по улице. – Отец учил, учил, а потом рукой махнул. Сказал, со временем будет о’кей. Практика нужна.Я переключился на третью, потом на четвертую скорость.– Ага! А то спутаешь тормоз с газом! – сказал Кетов.– А что? Такое бывало.– У тебя?– Да пока, слава богу, нет. Рассказывали, девчонка какая-то вместо тормоза на газ нажала и – человека задавила.– Ни… – выругался Кетов. – Не, лучше велик! В сто раз лучше.– Будет время, все на велики пересядем.– У-у, когда это еще будет! Когда воздуха совсем не останется.Едем мы потихоньку. И все меня на обочину тянет, мне кажется, там безопаснее.– Слышь, Зима, ты деньги на выпускной сдал?– Да. Неделю назад еще.Кетыч вздохнул:– Ну я, значит, на выпускной не пойду.– Что так?– Да попробуй у них деньги выклянчи. Украсть, что ли?– Займи у кого-нибудь. Работать будешь – отдашь с зарплаты.– А что? Это мысль. Работать-то я точно буду. Как пить дать… Слышь, а ты что, на Дымову запал?– С чего ты взял?– Что я, слепой, что ли? Зыришь на нее.– И что дальше?– Веришь в любовь?– А кто же в нее не верит?– Я.– Откуда же дети появляются?– Это не любовь, брателло. Это инстинкт. Вот у меня родичи. Каждый день скандалят. Вернее, каждую ночь. Отец дверью хлопнет, смоется. Налижется – и ночью в дверь давай бабахать. Спите, детки, я не шумлю. Ну вот… Он бабахает, а мать не разрешает открывать. Не хочет его домой пускать. Вот такая любовь…– Как же ты спишь?– Спишь! Вот так и не сплю… Соседям спать не даем, они нас уже ненавидят. И даже мелкого, Димку. Это все из-за них… дебилы!– Чего ж тебя-то не любить… ты же не виноват?– А все равно. Папуасовы родоки нам на балкон послание кинули: будут заявление в полицию писать. А сами не пишут. Я за то, чтоб писали. Скажи им! Пусть предков полиция урезонит. Я вообще уже армии жду не дождусь! Смоюсь от них на фиг… А эта Дымова ничего, – как-то неожиданно он снова перескочил на Нику. – Я ее с песочниц знаю. Вместе пирожки лепили. В песочнице-то! Она меня кормила, прикинь? – Кед похихикал. – Она вроде не скандальная. И родители у нее вроде тихие. Но она ведь, это… некрасивая.– Я так не думаю, – холодно отвечаю. Сейчас он у меня в лоб получит.– Как моя мать говорит, «ни рожи ни кожи», – продолжал Кетов.– Заткнись.– А что? Я правду говорю!Я въехал во двор Кетова, остановил машину.– Я в последнем подъезде живу, – напомнил Кед.– Ничего, доползешь. Вылазь…– Ну-ну, – вдруг разозлился Кетов. – Между прочим, я с твоей… этой, как это?.. пассией – в одном подъезде живу. Отобью еще. Не боишься?Я толкнул башмака плечом.– Сказал: вали!– Вилька Вельс со Стрекаловой тоже кадрился – бросил. Потому что любви, – Витек так поводил перед лицом указательным пальцем, как дворники по переднему стеклу машины ходят, – не-ту. Ни-ни.Кед вышел, потом сунул в открытое окно со своей стороны лицо и сказал на прощанье:– Слышь, Кимка, любовь – лажа… плюнь на нее…– Будем считать это благодарностью за то, что я тебя подвез, – сказал я и тронул машину.Кед дважды хлопнул дверцей, чтобы она закрылась, и показал, как надо плюнуть: смачно, со звуком. Свой плевок он растер ногой в кроссовке и поплелся к своему подъезду – высокий, сутулый, и таким он мне показался несчастным, что хоть беги следом и утирай ему сопли.Мне все-таки пришлось подъехать к его подъезду, чтобы развернуться на площадке. Я перегнал Кеда и увидел в зеркало заднего вида, как он снова плюнул вслед моей машине. Это, наверно, тоже в благодарность. Мне расхотелось его утешать. По мере того как я разворачивался, двери подъезда открылись и появились… Ника с матерью. У меня екнуло и забилось сердце. Похоже, уже не только мои глаза, но и мое сердце стало Нику видеть. Погода была теплая, хотя мрачная, с синими облаками, и на Нике была голубая ветровка с капюшоном в дырочку. Нет, что бы ни говорил этот женоненавистник, Ника хорошенькая, и ей так идет этот капюшон с дырочками и неровная челка…Я открыл дверь:– Привет, Дымова! Вас подвезти?– Привет, – отозвалась она. – Нет, спасибо, мы сами… У меня мама за рулем.Она прошагала к серебристому «Форду».Я вежливо кивнул ее матери. Деревенская картина с Никиным ухом в ее руке все еще была на моем внутреннем экране. Дымовская маман модно одевается и вообще больше похожа на ее сеструху, чем на родительницу. Блондинка, блин…Дополз до подъезда Витек.– Уроды все! – бросил он так, чтобы я услышал, снова сплюнул через плечо и скрылся за дверью.Во слюны у хлопца накопилось! Ядовитая, наверно. Надо посоветовать – пусть сдаст на анализ.Ну вот. Дождь полил. Это не облака были синие, а тучи. Весна в этом году вообще какая-то малокровная. Как будто ее вообще не было. А было вот что: Ника, консультации, деревня Волки, машина, уроки вальса, и снова – Ника в натуре и в моей башке. Такой вот фон к весне. Оп, абшибка. Это весна была фоном. Она галопом примчалась к последнему бубенчику, пардон, звонку.
Последний звонок
Последний звонок прошмыгнул по школьному залу. Девчушка из мелких в стариной школьной форме изо всех сил трясла медным колокольчиком. Но он почему-то грустно звонил. Одиннадцать лет назад он захлебывался от восторга. Сегодня некоторые девушки ревели реальными слезами. И Ника тоже прослезилась, я узнал ее белый платочек, который мелькал туда-сюда, вверх-вниз.А чего реветь? Мне нисколько не грустно.Нас обвязали красными лентами, словно коробки с тортами. Хорошо еще, что надпись на лентах была приличная: «Выпускник». Нас изготовили в школе и выпустили 25 мая 2013 года. Нажелали «продуктам» морального и вещественного добра и пустили в мир. Мы поскакали в город, в парк, где обычно все выпускники собираются – у глупого памятника бордовому ноздреватому сердцу. Там влюбленные назначают свидания, и вообще – это самое в городе молодежное место. Насчет свиданий – тупизм полный: что, все пары на глазах друг друга целуются? Нет, я там свидания назначать не собираюсь…Мы толпой погнали до этого бетонного сердца, там потусовались с выпускниками из других школ. Все с цветами-шарами, смехом-слезами. Девушки – в школьной коричневой форме, где они ее выкопали? У бабушек на чердаках? Не знаю, что бы мы тут нарядными толпами дальше делали, но нас выручил дождь. Как хлынул сквозь тополиные ветки! Все готовыми компаниями поскакали в разные стороны света и заняли в городе все кафешки. Наш класс нашел приют в «Березах и пальмах». Березы были за окном, а пальмы стояли в зале, в горшках, и доставали почти до потолка. В горшках они были живые и веселые, а на крыльце стояли огромные пыльные, скучные decoration [5].«Здесь смешался глас рассудка с легким блеском болтовни» [6]. Когда мне надоели и глас, и блеск, я послал Веронике эсэмэску, чтобы мы пошли и погуляли в дожде. Она не ответила. Как всегда. Я привык к ее молчанию. Видно, так и не удастся мне ее разговорить до самого окончания школы. Оп, блин! Да ведь сегодня мы ее закончили! Остался какой-то несуразный хвост в виде ЕГЭ и выпускного.Дымова была очень мила в детском коричневом платье и белом фартучке. Так бы и расцеловал эту милашку! Стал ее на сотик снимать, она увидела и спряталась за Наташку.
Вероника
В утро экзамена меня покормили такой эсэмэской: Особенно тщательно почистите зубы мудрости, сударыня… Трясусь от страха. Побольше бы мне зубов мудрости сегодня! У меня их, как назло, вообще нет! И что? Завалю, значит, экзамен?Ну уж нет! Нет, Зимин, нет!
Аким
До тошнотиков официальные, малость растерянные, мы сидим в классе, нам раздают пронумерованные листки с экзаменационными вопросами…И вот уже мы сдали эти листы, народ толпится у подоконников, обмениваясь ответами. Я послал Нике пламенный взгляд, поймал прохладную улыбку и погнал на улицу. Не стал ни у кого ничего спрашивать. Как написал, так и написал – что теперь изменишь? Выскочил на улицу, а там такой классный ветер. Потрепал по волосам и шепнул сразу в оба уха: все нормально, парняга!Вот те раз! У нас с Дымовой одинаковое количество баллов! Восемьдесят!Сдали через пять дней и следующий экзамен.Да ничего, в общем, страшного в ЕГЭ этом. Правда, Кеду не повезло. На экзамене по матеше у него ручка забастовала – и первая, и вторая. Но учителя словно знали: у них был целый веер запасных ручек с черной пастой. Но Витек все равно завалил математику. Похоже, что обе его ручки об этом знали заранее. Будет пересдавать.Можно передохнуть, а потом еще два экзамена – и мы свободны, как птицы!«Дымова, едем в деревню на моем драндулете?»
Вероника