18 Понятие "покоя" часто встречается в произведениях гностиков; о нем
будет сказано ниже при разборе гностических сочинений. Но глагол "покоить"
встречается в Ветхом завете (Псалт. 22.2: "Он (Господь) покоит меня на
злачных пожитях" и 22.5: "Твой жезл и твой посох, они успокаивают меня" - в
последней фразе речь идет о покое посмертном), возможно, это понятие было
взято иудео-христианами именно из Псалтыря.
В греческом тексте - то (святой дух) среднего рода,
приведенная фраза, по-видимому, явилась переводом с арамейского.
20 О том, что Дух перенес Иисуса после крещения, рассказывается и в
канонических евангелиях (ср. Мф 4.1 только там его переносят в пустыню и
"дух" не назван матерью) Повидимому, на горе, как в пустыне, Иисуса искушал
дьявол: еще один знак восприятия его человеком, а не богом (это была как бы
своеобразная проверка его)
21 В другом месте Климент (Strom V XIV 96) приводит более развернутый
вариант речения, но уже без ссылки на Евангелие евреев. "Тот кто ищет не
остановится, пока не найдет, и тот, кто найдет поразится, и тот кто будет
поражен, будет править, и тот что будет править, обретет покой" Параллель к
этому речению содержится в оксиринхских логиях (Рар Ох 654 I 5а) и
соответственно в коптском тексте Евангелия от Фомы; в логии: "Пусть не
остановится ищущий... нашел, и, когда он нашел, он удивился... удивился, он
будет править... найдет покой"; у Фомы: "Иисус сказал: Пусть тот, кто ищет,
не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет
потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над
всем" (2). Совпадение этих отрывков позволяет сделать предположение, что
|
|
отрывок, цитированный Климентом, взят им не из Евангелия евреев, а из
греческого варианта Евангелия Фомы, отраженного в оксиринхских логиях.
Однако не исключено совпадение отдельных речений в гностических евангелиях и
в Евангелии евреев, несмотря на разницу в жанре. Тема "покоя" встречается в
отрывке из того же евангелия, хотя и в другом контексте.
22 По-видимому, он отдает пелены (льняные одежды), чтобы слуга
засвидетельствовал жрецу его воскресение; интересно отметить, что во
фрагменте неизвестного евангелия (см. выше, с. 48), в рассказе об исцелении
прокаженного, Иисус говорит, чтобы исцеленный показался жрецам: т е.,
согласно ранней традиции, Иисус пытался убедить иудейское жречество в своем
мессионизме.
23 Ср. Лев. 5.1-4, где речь идет о том, что, если человек совершил грех
(прикоснулся к нечистому животному, поклялся всуе) по незнанию, но потом
узнал об этом, он виновен и должен очиститься.
24 Иероним приводит речение в переводе на латинский язык - panem
nostrum crastinum da nobis hodie. См.: Лев. 19.18: Не мсти и не имей злобы
на сынов народа твоего как на самого себя. Из контекста видно, что под
ближними подразумеваются только единоплеменники; такое же значение это слово
имеет и в данном отрывке.
26 Петр здесь назван сыном Ионы, как и в Евангелии от Матфея (16.17), в
то время как в Евангелии от Иоанна он - сын Иоанна (Ин. 1.42); последнее
речение совпадает с каноническим - оно, по-видимому, восходит к древнейшей
устной христианской традиции: "игольные уши" называлась маленькая дверь в
Иерусалимском храме, но грекоязычные христиане могли на слух воспринимать
|
|
это речение иначе, так как по-гречески одинаково звучали слова "верблюд" и
"канат", а в написании они отличались только одной буквой.
27 Приводя эту притчу из Евангелия евреев, Евсевий далее замечает, что,
может быть, и в евангелии от Матфея последние слова притчи "а негодного раба
выбросьте во тьму внешнюю" (25.30) направлены против расточителя. Евсевий
ощущал большую внутреннюю логичность построения притчи в Евангелии евреев.
28 В греческом тексте - "демон".
29 Иероним ссылается на письмо Игнатия, епископа антиохийского, к
Поликарпу (II в.), где приведена эта фраза, и указывает, что она содержалась
в Евангелии от евреев. В действительности этот отрывок приводится в Послании
Игнатия к Смирнийцам, но без ссылки на источник, откуда он взят Возможно,
это близкий к тексту пересказ описания явления Иисуса Петру, о котором
упоминается в ряде христианских текстов (см. ниже, в главе, посвященной
апокрифическому Евангелию Петра)
30 Аналогичная история о грешнице есть в Новом завете, но, по-видимому,
у Папия и в Евангелии евреев она была изложена иначе.
31 В Евангелии от Матфея сказано, что в момент смерти Иисуса завеса в
храме разодралась надвое (27.51)
32 В Евангелии от Матфея Иисус говорит своим противникам (книжникам и
фарисеям): "Да приидет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от
крови Авеля праведного до крови Захарии, сына Варахиина, которого вы убили
между храмом и жертвенником" (23.35). О ком идет речь в этом отрывке -
неясно; во Второй книге Паралипоменон говорится о гибели жреца Захарии, сына
|
|
Иодая, которого побили камнями во дворе храма (24.20), возможно, в Евангелии
евреев речь шла именно об этом Захарии, а Иероним неточно транскрибировал
латинскими буквами имя, написанное по-арамейски.
Варрава - узник, которого освободил Пилат по требованию иудеев (Мф.
27.16). Объяснение кажется странным, вряд ли оно могло содержаться в
евангелии, написанном иудеями: в имени "Варрава" нет местоимения "их"
(возможно, оно толковалось как "сын учителя", а "их" было прибавлено
Иеронимом, чтобы не путать "учителя" Иисуса с другим - иудейским -
учителем).
34 Это речение не имеет прямых параллелей в канонических евангелиях; об
избранничестве учеников несколько раз говорится в Евангелии от Иоанна ("Не
вы Меня, а Я вас избрал...". - 15.16; 13.18). Интересно, что ученики
оказываются данными Иисусу Богом. В каноне есть слова о том, что "все
предано Мне Отцом Моим" (Мф. 11.27); "все, что дает мне Отец, ко Мне придет"
(Ин. 6.37), тем самым уверовавшие в Иисуса становятся избранниками самого
бога (психология избранничества неизбежно сопутствовала существованию
небольших, гонимых и презираемых большинством окружающего населения групп).
Евангелие от Петра.
Среди апокрифов новозаветной традиции особое место занимает фрагмент
Евангелия от Петра. Он был обнаружен в Египте в 1886 г. в могиле
средневекового монаха; там же находились Апокалипсис Петра и Книга Еноха.
Сама рукопись на пергаменте относится, по всей вероятности, к VIII-IX вв.,
но текст был создан гораздо раньше; язык и стиль фрагмента Евангелия и
Апокалипсиса Петра связаны с кругом раннехристианской литературы.
По-видимому, эти тексты были положены в могилу монаха как своеобразные
амулеты, а, может быть, обладатель и почитатель драгоценных для него
текстов, запрещенных ортодоксальной церковью, не пожелал расстаться с ними и
после смерти...
Отрывок из Евангелия от Петра начинается с полуслова и обрывается также
на полуслове. Однако переписчик не знал больше того, что сохранилось, перед
началом и после конца отрывка нарисован орнамент из сплетенных лент и
крестов. Отождествление найденного фрагмента с Евангелием от Петра сделано
на основании того, что текст написан от первого лица и автор называет себя
"Симон Петр".
Чтобы правильно оценить место апокрифических писаний, связанных с
именем Петра, в общей массе раннехристианской литературы, следует несколько
слов сказать о том, каким рисуется Петр в разных сочинениях христиан.
Петр (греч. - камень, арамейск. - Кифа) играет существенную роль в
христианских писаниях и легендах. Согласно новозаветным евангелиям, он со
своим братом Андреем были первыми призваны Иисусом в число его учеников {1}.
Перечень двенадцати апостолов в канонических евангелиях начинается с имени
Петра (Мк. 3.16-19; Мф. 10.2-4; Лк. 6.1416). Петр был, согласно евангелиям,
рыбаком, и именно ему с братом при призвании Иисус сказал: "Идите за Мною, и
Я сделаю, что вы будете ловцами человеков" (Мк. 1.17).
В Евангелии от Матфея имеется фраза, которая возвеличивает Петра среди
всех учеников:
"...ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не
одолеют ее; И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то
будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на
небесах" (16.18-19). Фразы этой нет в других евангелиях {2}, да и в
Евангелии от Матфея она выступает из контекста; следующий стих (20): "Тогда
(Иисус) запретил ученикам своим, чтобы никому не сказывали, что он есть
Иисус Хрисстос" - должен примыкать скорее к стиху 16 или 17, чем к 19-му.
Поэтому не исключено, что сентенция о Петре вошла в текст Евангелия от
Матфея при очередной переписке его во II в. и явилась отзвуком борьбы вокруг
приоритета традиции (устной и письменной), связанной с именем Петра и
служившей основой для притязаний на главенство руководителей римской
христианской общины, основателем которой по легенде считался Петр {3}.
Однако и в Евангелии от Иоанна, в котором в качестве "любимого ученика"
представлен сам Иоанн, сохранена традиция особого положения Петра. Так,
Иисус, явившийся ученикам после воскресения, трижды говорит именно Петру:
"...паси овец моих" (21.15-17). В "Деяниях апостолов" Петр наряду с Иаковом,
братом Иисуса, выступает как глава иерусалимской христианской общины; в этом
произведении рассказывается о проповедях Петра и о многих чудесах,
совершенных Петром (в том числе и о воскрешении умершей девушки - мотив
заимствованный из рассказов о чудесах, совершенных Иисусом).
Отражение устной традиции можно увидеть в упоминаниях о том, что Иисус
после воскресения первым явился Петру. "...Господь истинно воскрес и явился
Симону" (Лк. 24.34); "И что явился Кифе, потом двенадцати" (1 Кор. 15.5).
Особое положение Петра в иерусалимской общине создало представление о
том, что он был призван проповедовать христианство среди иудеев. На этом
настаивает Павел в Послании к Галатам: "Ибо содействовавший Петру в
апостольстве у обрезанных, содействовал и мне у язычников". Итак, Петр
вырисовывается одним из самых почитаемых среди ранних христиан апостолов.
Однако можно проследить и иное отношение к образу Петра. В новозаветных
евангелиях содержится рассказ о том, как Петр трижды отрекся от своего
учителя после ареста последнего. Согласно этому рассказу, Петр пошел за
Иисусом и находился во дворе во время допроса. Одна из служанок узнала в нем
спутника Иисуса, но Петр заявил, что не знает, о ком та говорит. Другие,
находившиеся там же, по акценту признали в нем жителя Галилеи, но и тогда
Петр отрекся от Иисуса (Мк. 14.15; Мф. 26.69-74). Описание этого эпизода
изобилует реалистическими деталями: Петр, греющийся у костра во дворе, люди,
узнавшие галилейское произношение, страх и раскаяние Петра. Правда, в
Евангелии от Иоанна, в котором гораздо больше, чем в остальных евангелиях
Нового завета, придается значения сакральному смыслу событий, это тройное
отречение как бы снимается тройным вопросом воскресшего Иисуса к Петру:
"Любишь ли ты меня?" - и тройным "да" Петра (21.15-17). И все-таки Петр
оказывается единственным учеником Иисуса, отрекшимся от учителя (в Евангелии
от Иоанна вместе с Петром во двор к первосвященнику идет и другой ученик, но
о его поведении ничего не рассказывается).
Сложно отношение к Петру апостола Павла. Павел признавал особую роль
Петра, но находился в оппозиции к нему и явно старался уменьшить его
почитание. В Послании к Галатам Павел прямо пишет, что противостоял Петру,
который "подвергся нареканию"; Павел обвиняет Петра в лицемерии, ибо тот ел
и пил вместе с язычниками, а когда прибыли некоторые христиане от Иакова (из
Иерусалима), "стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных".
Косвенно конфликт между сторонниками Петра и Павла отразился в
каноническом Втором послании Петра. Оно написано относительно поздно - не
раньше начала II в., так как в нем видно знакомство с евангелиями и
содержится прямая ссылка на послания Павла. Упоминание Павла появляется в
контексте несколько неожиданно: "И долготерпение Господа нашего почитайте
спасением, как и возлюбленный брат наш Павел, по данной ему премудрости
написал вам. Как он говорит об этом и во всех посланиях, в которых есть
нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной
своей погибели, превращают, как и прочие Писания" (2 Петр. 3.15-16). Итак, с
одной стороны, Павел - "возлюбленный брат", а с другой - в его посланиях
есть нечто "неудобовразумительное", что дает основания превратно толковать
христианское учение. Сущность этих расхождений из Второго послания Петра
неясна, но вполне возможно, что она касалась отношения к иудаизму
(иудео-христиане, как указывалось, не признавали Павла).
Снижен образ Петра и в Евангелии от Фомы из Наг-Хаммади, в котором,
естественно, самым близким учеником является Фома. Так, согласно этому
евангелию, Иисус спросил учеников, кому он подобен. В ответ Петр сравнивает
его с ангелом, Матфей - с философом {4}, и только Фома говорит: "Мои уста
никак не примут сказать, на кого Ты похож" (14). Интересно, что в Евангелии
от Матфея на аналогичный вопрос именно Петр отвечает: "Ты, Христос, Сын Бога
живого" (16.15-16); в Евангелии же Фомы Петр не понимает истинной природы
Иисуса. Там же Петр требует, чтобы Мария Магдалина покинула их: "Ибо женщины
недостойны жизни" (118); в ответ на это Иисус произносит слова о том, что
Мария станет духом живым, подобно мужчинам: "Ибо всякая женщина, которая
станет мужчиной, войдет в царствие небесное". Эта сентенция отражает чисто
гностическое представление о преодолении и соединении противоположностей в
"царствии Отца", однако вряд ли случайно, что требование изгнать Марию,
обличающее непонимание сущности гносиса, вложено в уста Петра. Против Марии
Магдалины Петр выступает и в Евангелии Марии из Наг-Хаммади: гностики,
по-видимому, не признавали традиции, возвеличивающей его роль в
распространении христианства.
Однако в результате деятельности проповедников римской общины в более
поздней апокрифической литературе - в "Деяниях Петра", в легендах, связанных
с пребыванием Петра в Риме, - развивалась в основном апологетическая
традиция {5}, смягчались противоречия между Павлом и Петром.
Почитание, которым пользовался Петр в среде первых последователей
христианства, естественно, должно было привести к появлению книг, передающих
традицию, связанную с его именем. Между тем в Новый завет включены только
два послания, авторство которых приписано Петру и в которых не содержится
рассказов о его участии в проповеди учения Иисуса. По христианским
преданиям, евангелист Марк являлся учеником Петра. Тем самым предполагается,
что Марк передал рассказы Петра. Но для такой фигуры, как Петр, этого явно
недостаточно. И действительно, еще до находок в Египте было известно о
существовании не признанных церковью книг, написанных непосредственно от
имени апостола Петра.
Упоминания Евангелия от Петра имеются у Оригена {6} и в "Церковной
истории" Евсевия Кесарийского. Ориген, обсуждая проблему упомянутых в
евангелиях братьев Иисуса (Мк. 6.3; Мф. 13.55), говорит, что представление
об этих братьях как о сыновьях Иосифа от первой жены восходит к евангелию,
написанному от Петра, и Книге Иакова 7. Ориген поддерживает эту версию, не
отвергая тем самым и Евангелие от Петра. Более подробно об этом евангелии
рассказывает Евсевий. Он говорит о Серапионе (ок. 200 г.), епископе в Рососе
(Киликия), который руководил также христианскими общинами Сирии. Согласно
Евсевию, Серапион обнаружил, что его паства пользуется Евангелием от Петра.
Сначала он это разрешил, но затем, ознакомившись с содержанием, направил
верующим по поводу этого евангелия специальное послание. Серапион указал,
что этим евангелием пользовались докеты, "преемники тех, от кого оно ведет
начало". Далее епископ пишет, что многое в нем "согласно с истинным учением
Спасителя, некоторые же заповеди прибавлены, что мы и отмечаем для вас" (НЕ.
VI. 12). Еще в двух местах "Церковной истории" Евсевий упоминает Евангелие
от Петра в числе подложных писаний (111.3,25).
Итак, согласно этой версии, Евангелие от Петра было создано какими-то
предшественниками секты докетов, чье учение было распространено в Сирии во
II в. Название этой секты происходит от греческого казаться;
согласно докетам, пребывание Христа на земле было лишь кажущимся,
нереальным, они отрицали человеческую природу Иисуса.
Однако христианские писатели связывали Евангелие от Петра не только с
докетами, но и с иудеохристианами. Так, Феодорит (IV-V вв.) писал: "Назореи
являются иудеями, чтящими Христа как справедливого человека и пользующимися
так называемым Евангелием от Петра" {8}. Версия Феодорита противоречит
учению докетов и отражает одно из самых ранних иудео-христианских
представлений о Христе, о котором говорилось выше. Может ли анализ
содержания дошедшего до нас фрагмента объяснить эти противоречивые сведения
христианских писателей? В известной мере может, но, к сожалению, отрывок
невелик и не дает полного представления о содержании всего евангелия.
Судя по замечанию Оригена, в Евангелии от Петра описывалось рождение
Иисуса, поскольку в нем речь шла о сыновьях Иосифа от первого брака.
Проповедь Иисуса не дошла совсем, но, если верить словам Серапиона, в ней
многое совпадало с писаниями, принятыми ортодоксальными епископами. В
сохранившемся отрывке описывается суд над Иисусом, его казнь, воскресение и
поведение учеников, иудейских старейшин, Пилата, народа. Омовение рук
Пилатом, глумление над Иисусом перед казнью, обращение к нему как царю,
распятие между двумя разбойниками, деление одежд по жребию - все эти детали
можно найти и в канонических евангелиях. Иначе, чем там, у Петра описан суд
над Иисусом: он происходит не перед народом, а, вероятно, в претории (или во
дворце Ирода). Главную роль в осуждении Иисуса играет Ирод Антипа {9}. О
том, что версия об участии Ирода в суде над Иисусом была распространена в
христианской традиции, свидетельствуют слова из "Деяний апостолов" (4.27). В
Евангелии от Луки есть рассказ о том, как Пилат, узнав, что Иисус -
галилеянин, отправил его к находившемуся в то время в Иерусалиме правителю
(тетрарху) Галилеи Ироду Антипе. Ирод подверг Иисуса допросу, но тот хранил
молчание. Тогда "...Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над
Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату" (Лк. 23.11).
Затем следует соответствующий другим каноническим евангелиям рассказ о том,
как Пилат хотел отпустить Иисуса (у Луки в уста Пилата вложена фраза о том,
что и Ирод не нашел его "достойным" смерти), но народ потребовал его казни.
Создается впечатление, что у Луки произошло дублирование эпизодов суда и
объединение разных традиций - той, которая отражена в других новозаветных
евангелиях, и той, которая нашла отражение в Евангелии от Петра, а также в
упоминании Ирода среди судей в "Деяниях апостолов".
Насколько появление Ирода в числе судей связано с реальной исторической
ситуацией казни проповедника Иисуса, сказать сейчас трудно; привлечение
Ирода к суду Пилатом, который, возможно, не хотел ввязываться в очередной
религиозный конфликт, кажется вероятным, поскольку Иисус происходил из
области, находившейся под управлением Ирода. Еще более вероятным
представляется, что об участии Ирода в осуждении Иисуса говорилось уже в
ранней иудео-христианской традиции. Его отец - царь Ирод вызвал острую
ненависть многих слоев иудейского общества своей проримской политикой,
жестокими преследованиями всех недовольных. Ненависть к Ироду разделяли и
первые христиане; ее отражением явилось новозаветное предание о том, что
Ирод приказал перебить всех младенцев мужского пола, узнав, что в Вифлееме
родился будущий царь иудейский. Его сын также обрисован в Новом завете
черными красками: Ирод Антипа приказал бросить в темницу Иоанна Крестителя
{10}, но из страха перед народом не решался казнить его. Тогда на пиру дочь
его жены (и сестры) Иродиады попросила у Ирода голову Иоанна - и тетрарх
приказал казнить его (Мф. 14.3-11). Таким образом, виновность Ирода,
казнившего Иоанна Предтечу, в гибели Иисуса должна была казаться первым
христианам очевидной; рассказ об Ироде в Евангелии от Петра, с нашей точки
зрения, отражает достаточно рано возникшую традицию.
В описании мучений, которым подвергли Иисуса после осуждения, имеются
отдельные детали, которые расходятся с новозаветными рассказами, хотя в
целом автор апокрифа следует общей с ними линии повествования. Расхождение
заключается в том, например, что в Евангелии от Петра Иисуса сажают на
судейское место и обращаются к нему со словами: "Суди праведно, царь
Израильский"; в новозаветных евангелиях Иисуса приветствуют как царя
иудейского, но о том, что Иисуса посадили на судейское место, не указано (у
Иоанна также употребляется слово судейское место, но на него садится
Пилат, а не Иисус. - 19.13). Деталь эта важна для нас, потому что ее
упоминает Юстин в своей "Апологии" (1.35). Фразеология Юстина близка к
фразеологии апокрифа: по-видимому, он знал и почитал Евангелие от Петра.
В новозаветных евангелиях над Иисусом глумятся воины, в то время как у
Петра это делают неопределенные "они", под которыми, судя по контексту,
подразумеваются и иудеи-враги Иисуса, и римские воины. Стилистика евангелия
такова, что автор не разделяет иудеев и римлян: только из их действий можно
определить, о ком, собственно, идет речь - приказали не перебивать голеней
разбойнику, естественно, начальники римской стражи, напоили Иисуса уксусом с
желчью также стражники; "они", которые беспокоились, не наступил ли день
субботний, "они", побежавшие к Пилату, - иудеи.
В то же время при этом обобщенном образе "они - враги" в Евангелии от
Петра ясно видно противопоставление народа и верхушки иудеев - старейшины,
жрецы, книжники, фарисеи выведены как главные противники Иисуса. Иногда они
названы общим термином "иудеи", однако из контекста явствует, что "иудеи" -
это не весь народ. После смерти Иисуса народ начинает роптать и бить себя в грудь,
уверовав в праведность казненного.
Старейшины, книжники и фарисеи просят Пилата дать охрану для
могилы, чтобы ученики не украли тела, и народ не поверил бы, что он воскрес
(8.28.29). Наконец, убедившись, что Иисус действительно воскрес, они умоляют
Пилата приказать воинам молчать об увиденном (11.48). Такое
противопоставление народа иудейским старейшинам вписывается в контекст
отрывка - ведь народ не принимал участия в осуждении Иисуса; его известность
среди народа подчеркнута и тем, что после его погребения из Иерусалима и
окрестностей к запечатанной гробнице стекается толпа. Нельзя сказать, что
такая трактовка целиком принадлежит автору Евангелия от Петра: и в Евангелии
от Матфея иудейские старейшины просят Пилата: "Итак, прикажи охранять гроб
до третьего дня, чтобы ученики Его, пришедши ночью, не украли Его и не
сказали народу: "воскрес из мертвых"; и будет последний обман хуже первого"
(27.64). Здесь, как и в Евангелии Петра, приводится версия, которая
распространялась ортодоксальными иудеями, о том, что ученики украли тело
Иисуса {11}. В скрытой форме присутствует и страх перед народом, который
может поверить в воскресение Иисуса: "последний обман" (т. е. обман народа)
хуже первого (т. е. кражи тела); хотя в данном случае опасение
старейшин не вполне вяжется с активным требованием казни Иисуса
именно со стороны иудейского народа ("И отвечая, весь народ сказал: кровь
Его на нас и на детях наших". - Мф. 27.25). Но в Евангелии от
Матфея нет столь ярко выраженного вторичного заявления старейшин,
которые, уже будучи свидетелями воскресения, все-таки предпочитают обмануть
народ и совершить "величайший грех", но не быть побитыми камнями народом,
который (подразумевается) сочтет их главными виновниками содеянного.
В Евангелии от Луки также говорится о горе и раскаянии народа. Там
рассказывается, что за Иисусом, когда его вели на казнь, шло "великое
множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем" (23.27). После же
казни, согласно этому евангелию, весь народ "возвращался, бия себя в грудь"
(23.48). В одном из ранних латинских переводов Евангелия от Луки в рассказе
о раскаянии народа есть слова о грядущем возмездии Иерусалиму {12}, что
соответствует описанию Евангелия от Петра. Описание раскаяния народа со
словами: "О, горе Иерусалиму" - знал (возможно, именно по Евангелию от Петра
или по более развернутой версии Евангелия от Луки) Татиан, поскольку
аналогичный рассказ приведен в его Диатессароне.
Такое противопоставление народа и жречества могло восходить к
иудео-христианам и даже к более ранним иудейским сектантским группам,
например кумранитам, которые резко отрицательно относились к иудейским
первосвященникам и к самому Иерусалимскому храму {13}. В этой связи следует
сказать, что точка зрения, высказывавшаяся в научной литературе {14} об
антииудейской тенденции Евангелия от Петра, представляется необоснованной:
обвинение ненавистного Ирода и иудейской верхушки, а не всего народа скорее
отражает острые споры внутри иудаизма, чем противопоставление иудеев и
христиан.
Специфической особенностью Евангелия от Петра представляется описание
жизни и воскресения Иисуса. Иисус на кресте не испытывает страданий;
единственная произнесенная им фраза - "Сила моя, сила, ты оставила меня!".
После этого восклицания он "вознесся" (умер). В новозаветных евангелиях
последние слова Иисуса передаются по-разному: в Евангелии от Луки он
говорит: "Отче! В руки Твои передаю дух Мой" (23.46), в Евангелии от Иоанна
Иисус после разговора с учеником, которому поручал мать свою, говорит:
"Жажду" (евангелист прибавляет: "да сбудется Писание") - и затем произносит
последнее слово: "Совершилось" (19.28-30). Евангелии от Марка и от Матфея
приводят по-арамейски цитату из ветхозаветного псалма, которую и произнес
Иисус перед смертью: "Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?" (Мф.
27.46; Мк. 15.34),- драматический эпизод, который восходит, по всей
вероятности, к древнейшей арамейской традиции о казни Иисуса. Фрагмент
Евангелия от Петра дает своеобразную перефразировку, восходящую к ранней
традиции, отраженной у Марка и Матфея; автор Евангелия от Петра заменил Бога
"силой", что явилось, как и совсем иные редакции последних слов Иисуса у
Луки и Иоанна, следствием сакрализации его образа.
Итак, согласно Евангелию от Петра, пока некая сила находилась у Иисуса,
он не испытывал страданий, но, как только она его оставила, он умер. Это
восклицание не имеет того горького смысла, какой могло иметь обращение к
оставившему его (т. е. как бы забывшему о нем) Богу: божественная сила
покидает тело, и он перестает жить земной жизнью. Понятие о божественной
силе существовало в гностических учениях (см., например, Апокриф Иоанна, где
говорится о силе незримого духа, которую он дает зонам). Однако вряд ли на
этом основании "силу" Евангелия от Петра следует отождествлять с
гностическим понятием. Климент Александрийский писал о силе, вошедшей в
Христа при крещении (Excerpta ex Thedot. Opera. 61), что соответствовало
учению иудео-христиан о том, что дух вошел в проповедника Иисуса при
крещении. В "Деяниях апостолов" Петр говорит, что Бог помазал Иисуса "духом
святым и силою" (10.38). Не исключено, что слова о силе вложены в уста Петра
автором "Деяний апостолов" неслучайно, такая проповедь связывалась в
христианской традиции (может быть, уже записанной) именно с его именем.
Текст фрагмента также не дает оснований говорить о прямом влиянии
докетов, которые, по словам Серапиона, почитали это евангелие, хотя и не они
писали его. Докеты, как и ряд гностических авторов, считали пребывание
Иисуса на земле кажущимся (в гностическом Евангелии Истины о Христе сказано,
что он пришел в "подобии тела"); но отсутствие страданий означало не
кажущееся телесное существование, а лишь присутствие в теле божественной
силы, которая от этих страданий избавляла. Реальность тела подчеркнута в
Евангелии от Петра хотя бы тем, что, когда его сняли с креста и положили на
землю, земля содрогнулась. Характерно также, что и к умершему Иисусу автор
продолжает применять слово "Господь" ("И тогда вытащили гвозди из рук
Господа и положили его на землю". - 6.21).
Совсем фантастично в Евангелии от Петра выглядит описание воскресения
Иисуса. В новозаветных евангелиях сам момент воскресения совершается втайне:
ученики видят пустую могилу, ангелов (ангела), возвещающих о воскресении, а
затем им является уже воскресший Иисус. У Петра описаны все детали
воскресения, и происходит оно на глазах многих свидетелей: сначала небеса
раскрылись, и оттуда спустились два ангела (мужа), которые вошли в гробницу
и вывели оттуда третьего, но не в прежнем, человеческом, а в фантастическом
облике (голова его была "выше неба"). За ними шествует крест, причем с
креста раздается ответ на вопрос, прозвучавший с неба: "Проповедовал ли Ты
усопшим?" Описание воскресения не имеет параллелей в других известных нам
евангелиях (не исключено, что какой-либо подобный рассказ входил и в другие
не дошедшие до нас апокрифы). Но сама идея воскресения тела в преображенном
виде не была чужда христианским группам. В Апокалипсисе Иоанна, наиболее
близком к иудео-христианству произведении Нового завета, Христос также имеет
фантастический облик. Он предстает в виде агнца "как бы закланного, имеющего
семь рогов и семь очей" (5.6), которые символизировали семь духов божиих, т.
е. воскресший Христос мог являться уже в любом виде, который не столько
раскрывал, сколько намекал на истинную, непостижимую сущность его. В
гностическом Евангелии от Филиппа телесное воскресение трактуется особым
образом: "Ни плоть, ни кровь не могут наследовать царства божия". Согласно
этому речению, плоть Иисуса - Логос, а его кровь - Дух святой (23).
Все описание воскресения Иисуса близко к апокалиптической литературе.
Живой крест в этом рассказе - не просто фантастическая деталь. Крест
сопровождает Иисуса на небо и в Апокалипсисе Петра, приобретая тем самым
смысл сакрального символа {15}. Позорное орудие казни, столь часто
употреблявшееся в реальной действительности, тоже преображается, становится
"древом" жизни вечной {16}.
В самом конце фрагмента начинается рассказ о явлении воскресшего Иисуса
его ученикам (или только одному Петру). Явление на Тибериадском море (озере)
описано в ЕвангеЛии от Иоанна (21.1), но там оно не первое. У Луки подробно
описывается явление Иисуса ученикам по дороге в селение Эммаус (24.13-15;
ср.: Мк. 16.12), но, когда эти ученики вернулись и рассказали остальным, те
в свою очередь сказали, что "Господь истинно воскрес и явился Симону"
(24.34). Создается впечатление, что в этом случае в Евангелии от Луки, как и
в описании суда над Иисусом, произошло объединение традиции, восходящей к
самому раннему из синоптических евангелий (от Марка), и традиции, которая
использовалась в Евангелии от Петра.
Итак, анализ содержания дошедшего фрагмента Евангелия от Петра
указывает на то, что в основе его лежала древняя христианская традиция,
использованная и в Новом завете; однако можно говорить и о существовании
особой традиции, которая была связана именно с апостолом Петром и которая в
канонических писаниях отражена только в отдельных упоминаниях. Автор
Евангелия от Петра мог быть знаком с новозаветными писаниями, но мог
пользоваться и какими-то другими источниками, какими пользовался и автор
неизвестного евангелия, дошедшего во фрагментах на папирусе (см. выше).
Однако эта древняя традиция была переработана в Евангелии от Петра в
определенных вероучительных целях.
Если не пытаться разбивать дошедший до нас отрывок на составные части и
не выяснять, какая фраза отражает какую традицию, то он производит
впечатление цельного рассказа, развивающего две основные темы - тему
манифестации чуда, манифестации божественности Христа, и тему вины тех, кто
отдал его на мучения и не признал его, невзирая на эту манифестацию. В
сохранившемся тексте нет темы спасения и искупления, столь важных в других
христианских книгах; нет здесь и ссылок на пророчества, которые исполняются
в судьбе Иисуса; единственная ветхозаветная ссылка, и то не вполне точная,
относится к предписанию иудейского закона, который должны соблюдать иудеи.
Божественность
Иисуса раскрывается через чудеса и знамения, а не через осуществление
пророчеств, что принципиально отличает Евангелие от Петра - при всем
сходстве использованных фактических деталей - от произведений Нового завета.
Так, в Евангелии от Марка после слов о том, что Иисуса распяли между
разбойниками, дано пояснение: "и сбылось слово Писания: "и к злодеям
причтен"" (15.28); в Евангелии от Иоанна и деление одежд Иисуса по жребию, и
слова его "жажду" связаны с исполнением Писания (19.24,29). А в "Деяниях
апостолов" Петр, говоря об Иисусе, подчеркивает, что "о нем все пророки
свидетельствуют, что всякий верующий в него получит прощение грехов именем
Его" (10.43). "Подлинность" чудес в Евангелии от Петра подчеркивается и тем,
что повествование ведется от первого лица, что не свойственно авторам
канонических евангелий {17}. Характерно, что на всем протяжении
сохранившегося текста автор нигде не употребляет имя Иисуса, но только
"Господь", и даже мертвое тело - это тело "Господа"; тем самым текст
сакрализуется, читающие и слушающие этот текст должны были осознавать, что,
каким бы мукам и унижениям ни подвергли Иисуса, он все время - Господь; и
противопоставление описания издевательств толпы и стражников настойчиво
повторяемому слову "Господь" создает ощущение напряженности и грядущего
возмездия. Этой же цели служит и то, что первый день недели - день
воскресения - назван "днем господним", как его стали впоследствии называть
христиане - еще до рассказа о воскресении. Поверивший в Иисуса злодей
называет его спасителем людей, хотя акт спасения - искупительная смерть
Христа - еще не произошел {18}. Но истинно верующие познали это своей верой,
в то время как виновники его смерти не желают верить, даже когда само
воскресение происходит на их глазах.