— Приличный срок, — сказал он.
— Только при мне не читай.
— Ты же знаешь, я понимаю, — сказал он, — прочту завтра.
— И ругай потом по-настоящему, — сказала я.
— Ты же знаешь, все как есть скажу.
Мы рассмеялись. Он убрал мою тетрадь в сторону. Я налила кофе и половину пролила на стол.
— Как была непутевая, так и осталась, — усмехнулся он.
А потом мы вместе схватили тряпку, чтобы все вытереть, и тут же вместе ее отпустили. Тряпка упала на пол.
— Я сама, — сказала я, — а то полезем вместе поднимать и стукнемся лбами.
Он улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он, — сама так сама.
Он сел. Я вытерла стол. Ночной океан шумел вдали.
— Скоро можно будет купаться, — сказала я.
Санди взял чашку с кофе.
— Я уеду, — сказал он.
— Когда?
— После твоей свадьбы.
Я задумалась.
— А когда приедешь? — спросила я.
Он покачал головой.
— Пока не знаю.
— А кто знает?
— Много планов. Все надо реализовывать.
— А отдыхать когда?
— Отдыхать некогда.
Мы помолчали. Разговор не клеился. Я огляделась по сторонам в поисках захватывающей темы для беседы.
И тут я увидела его руку, всю в шрамах от операции. Я взяла его руку в свою. Дотронулась пальцами до его шрамов.
Санди молча наблюдал за мной. Тогда я наклонилась и поцеловала его руку.
— Доминик, что ты делаешь? — сказал он.
— Этой рукой ты спас меня, — сказала я.
Он тяжело вздохнул.
— Я нас всех тогда чуть не погубил.
— Ты не был виноват.
— Я не должен был везти тебя в горы.
— Ты не прав. У меня был самый потрясающий год в мире.
Санди недоверчиво посмотрел на меня.
— Чем же он был так потрясающ?
— Всем. Каждой минутой. Каждым мгновением.
— Я знаю, что, когда с человеком случается какая-нибудь трагедия, — сказал он, — у него происходит колоссальный духовный рост.
— Вот видишь.
— Но лучше бы этой трагедии не было, — сказал он.
— Но тогда бы не было бы и роста, — улыбнулась я.
— Ну-у все было бы немного по-другому.
— Кто-то когда-то учил меня воспринимать жизнь такой, как она есть, — сказала я, глядя ему в глаза.
— Это трудно, — сказал он.
— Да, не совсем легко, — согласилась я.
Мы рассмеялись. Стена потихоньку таяла.
— Ты не замерзнешь? — сказал он.
Я и не заметила, что поднялся небольшой ветер.
— Дай мне свою рубашку, — сказала я.
Он снял рубашку и отдал ее мне.
И я без зазрения совести надела ее, хотя Санди остался с голым торсом. Рубашка была теплая и хранила его запах.
— Как твоя нога? — спросил он.
— Нога нормально, я даже уже не хромаю, заметил?
— Заметил. А рука как?
— О, рука давно нормально.
— Очень тяжело было?
— Иногда да, — призналась я.
Он протянул руку и медленно убрал мне за ухо волосы. А я повернулась и осторожно прижалась лицом к его руке.
— Доминик, — сказал он.
— Ничего не говори, — сказала я.
Бог мой, как мне его не хватало...
— Ведь все будет хорошо? — сказала я спустя какое-то время.
— Ты же просила ничего не говорить.
Мы рассмеялись.
— Конечно, все будет хорошо, — сказал он.
Я так и спала в ту ночь в его рубашке в своей постели.
А на следующий день у Брендана был выходной, и мы с ним маялись дурью на нашем пляже. Он решил, что уже надо искупаться в океане. Я так не думала.
Но он все-таки полез в еще холодную воду и даже немного проплыл. Но быстро оттуда выскочил, сизый и трясущийся.
И мы с ним, хохоча, растирали его большим полотенцем. А потом он повалил меня на песок, и мы с ним запутались в этом полотенце.
А вокруг нас скакала моя собака и лаяла от счастья, что кругом такой беспорядок.
Когда я все-таки высвободилась из объятий Брендана, выпуталась из полотенца и встала на ноги, смеясь и отряхиваясь от песка, я увидела, что с веранды своего дома за нами наблюдает дядя Санди. А когда я через мгновение подняла глаза, его на веранде уже не было.
Брендан лежал передо мной, большой и красивый. Я наклонилась к нему, он сел и уткнулся лицом в мой живот. Я обняла его за голову так, как будто кто-то его у меня собрался отнять.
— Ну что ты, все хорошо, — сказал он мне.
— Все хорошо, — сказала я, хотя мне хотелось плакать.
Чуть позже к нам в дом дозвонилась моя мама. Она сказала нам с тетей Бетси и бабушкой Амандой, что не может приехать на мою свадьбу, так как у нее полным-полно важных дел где-то на другом конце земли.
Бабушка Аманда сказала, что она на мою маму уже даже устала обижаться и для нее главное, чтобы не обижалась я. А я сказала, что как же я могу на нее обижаться, она же моя мама. На том мы все и успокоились.
Ночью я опять пришла к дяде Санди. Мы с ним лежали на пушистом ковре перед телевизором, ели попкорн, смотрели кассету с фильмом, который он сейчас снимал, и критиковали этот фильм.
Это была комедия, нам было ужасно весело. Еще там были казусы, которые случились на съемках, они были великолепны.
— Ты их тоже в фильм вставишь? — спросила я.
— Вот мы и думаем сейчас с Ричардом над этим вопросом, — улыбнулся он.
— А кто писал сценарий?
— Не поверишь, мы сами.
— Да, весело вы там проводите время.
— Ну мы его уже второй год пишем.
— Медленно, медленно работаете.
— Это же нелегко!
— А почему не рассказывал?
— Хотел сделать сюрприз.
— А сейчас почему рассказываешь?
— Уже почти все снято.
— Ой, ты опять Хилари Кейл совершенно ненакрашенной снимаешь, как тебе удается ее уговорить? Она же так заботится о своем внешнем виде, говорят, у нее по двадцать косметологов на площадке у других режиссеров.
— Она мне доверяет. Она знает, что я сниму ее в самых лучших ракурсах. Да и еще Дэвид Майер хорошо ее камерой берет.
— Ты опять Дэвида Майера на фильм пригласил? Как у него со спиной?
— Все нормально. Правда, он три месяца на вытяжке лежал.
— Да, тоже не позавидуешь.
Я помолчала.
— Кстати, извини, совсем не было времени прочесть твой сценарий, — сказал он. — На днях обещаю, хорошо?
— Хорошо, — сказала я, сделав вид, что мне безразлично.
Хотя он должен был знать, как важна начинающему сценаристу оценка его творчества, и чем скорее, тем лучше. А так — ходи и красней, что там прочитал у тебя человек, мнение которого тебе важно, и какое у него вообще это мнение.
На следующий день мы с Ванессой примеряли мое свадебное платье и спорили, какую прическу мне лучше сделать. Ванесса советовала что-нибудь объемное и впечатляющее.
Я сказала, что буду невестой с распушенными волосами. Тогда Ванесса сказала, что нас наверняка будут снимать для газет, раз меня к алтарю поведет Санди Хоггард.
А я сказала, что все равно просто разбросаю волосы по плечам, раз я так решила.
— Я даже в кино такого не видела, чтобы в день свадьбы волосы просто разбрасывали по плечам, — сказала Ванесса.
— Ну ты и сравнила, — сказала я. — То — кино. А в жизни чего только не бывает.
Мы посмеялись.
— А почему ты не спрашиваешь, что у меня нового и интересного? — сказала Ванесса.
— Ну ты, наверное, познакомилась с каким-нибудь самым лучшим в университете старшекурсником.
— Как ты догадалась?
— И наверняка ваше знакомство состоялось, когда ты упала на лестнице.
— Нет, в столовой, — рассмеялась Ванесса.
Ночью мы с дядей Санди жарили барбекю на заднем дворе его дома. Он замариновал мясо в вине, и мы должны были немедленно узнать, что получилось.
— Видели бы нас тетя Бетси и бабушка Аманда, — сказала я.
— Ой, надо было их тоже позвать, — сказал он.
— Ну что ты, они бы не поняли.
— Барбекю?
— Нет, — улыбнулась я, — то, что все это надо есть в два часа ночи.
— А где Брендан? — спросил Санди.
— Спит. Он очень устает на работе. Моя собака, кстати, тоже спит.
— Она еще маленькая. Все дети много спят. Они во сне растут и взрослеют. Кстати, уже пора нанимать инструктора твоей собаке. Сенбернары — серьезная порода, с ними должен заниматься профессионал.
Мы с ним сидели у огня, и маленькие золотые лучики отражались в его глазах.
— У тебя глаза цвета неба и цвета океана, — сказала я.
— Так неба или океана, ты определись, — сказал он.
Мы рассмеялись.
— Мама не приедет, — сказала я.
Он понимающе кивнул.
— Она занята, ее можно понять, — сказал он.
— Вот я и стараюсь понять.
— Вот и хорошо.
— А ты помнишь свою маму? — спросила я.
— Конечно, помню.
— Расскажи.
— Ну-у я помню, как она мне говорила... — Он задумался. — Она говорила: «Александр, моя любовь будет всегда с тобой, где бы мы с тобой ни были, помни об этом всегда». — Он опять задумался. — И я помню об этом всегда, — сказал он через время.
Я сидела раскрыв рот.
— Но почему — Александр? — сказала я.
— Что?
— Почему она говорила тебе — Александр?
— Потому что это мое имя.
— Как твое имя?
Он пожал плечами.
— Так называла меня моя мама.
— А почему тебя больше никто так не называет?
— Не знаю, все привыкли звать Санди.
Я надолго задумалась.
— И никто больше не знает, что твое имя Александр?
— Ну почему же, бабушка Аманда знает.
Я молчала.
— Вот как в жизни все складывается, — сказала я спустя какое-то время.
— Как? — поинтересовался он.
— Не так, как было задумано с самого начала.
— Ты рассуждаешь как взрослый человек, — улыбнулся он.
— А я и есть взрослый человек. Ты не заметил?
— Заметил.
А на следующую ночь мы с ним бродили по темному пляжу. На мне были две его рубашки, которые мы захватили у него дома.
Было очень темно, поэтому мы иногда чуть не падали, спотыкаясь о песчаные барханы, хватались друг за друга и смеялись.
— Обожаю спать на берегу, — сказала я, — когда над тобой горячее солнце и ветер обдувает лицо.
— Доминик, — сказал он. — Ты никогда. Не спишь. На берегу.
— Откуда ты знаешь?
— Я все про тебя знаю.
— Мы пару раз заснули с Ванессой на учебниках.
— Ну на учебниках — это совсем другое дело. На них просто полагается спать, — сказал он очень серьезным голосом.
— Ты рассуждаешь как взрослый человек, — сказала я.
— Что?
Он схватил меня на руки и понес выбрасывать в океан. А я крепко держалась за его шею и визжала ему в ухо.
— Ладно, не буду, — сказал он, — а то ты сейчас полгорода разбудишь.
Он поставил меня на землю, и мы с ним держались друг за друга, совершенно обессиленные от смеха.
А потом мы согревались горячим кофе в его доме, прямо перед большим окном, выходящим на океан. Уже вот-вот должно было светать.
Солнце собиралось выходить из-за скал и освещать этот мир своим волшебным теплым светом.
— Я прочел твой сценарий, — неожиданно сказал дядя Санди.
Я почувствовала, как мое лицо стало гореть. Но он замолчал и долго ничего не говорил.
— Я давно его прочел. В ту же ночь.
Я очень удивилась.
— А почему не говорил? — тихо сказала я.
— Не хотел, чтобы ты была напряжена в эти дни, — сказал он.
Он опять задумался. Я тоже не могла ни слова сказать.
— Там все, как ты хотела. Мраморные полы, витые колонны, звон хрустальных бокалов, выезды в открытом автомобиле, огромные шляпы с вуалью и дамский мундштук с сигаретой. Я заметил это.
Он достал сигарету и закурил.
— Конечно, там много чего нужно переделать. Но для первого опыта очень неплохо.
Мне хотелось глупо улыбаться. Это была в общем-то большая похвала.
Он еще подумал.
— Ты очень интересно описала главного героя, — сказал он, — ты его описала так, что в него можно влюбиться, поверить ему и пойти за ним на край света. — Он долго думал, а потом все-таки добавил: — Если бы не другой главный герой.
Я стала разглядывать его дом. Как он устроен. Где стоит стол, стулья, кресла. Диваны, книги в шкафу. Хотя знала с детства, что тут и где стоит.
— Хороший парень этот Брендан, состоявшийся, — сказал Санди. — Это тебе не Маркус, которому еще расти и расти. A Брендан — взрослый, серьезный, надежный. Ты любишь его?
Вот так, без перехода. Я застыла как истукан.
Нет, разумеется, я собиралась покачать головой положительно. Но потом я хотела отогнать какую-то мысль и покачать головой отрицательно.
Потом я опять хотела покачать головой положительно. Но вспомнила о великом переселении народов в древние времена и захотела покачать головой отрицательно.
Потом я опять собралась покачать головой положительно. Но вспомнила о проблеме выхода рек из берегов и захотела покачать головой отрицательно.
— Простой вопрос, Доминик, — сказал тем временем Санди, глядя в окно.
Я так и не ответила ему на этот вопрос.
— Мне пора спать, — сказала я.
— Да. Мне тоже не помешало бы вздремнуть, — сказал он.
И тут я стала глубоко и серьезно думать над вопросом, целовать его в щеку или подставлять ему для поцелуя свой лоб, как делала это всю жизнь с самого детства. Но так ничего и не придумала.
Он тоже сидел и не двигался. Тогда я стала искать ногами под столом свои босоножки.
Я долго не могла найти эти свои босоножки, все елозила ногами под столом, да и вообще у меня занемели эти ноги. Потом я наконец-то нашла босоножки, надела их и ушла из его дома.
Было почти пять часов утра, я увидела, что в доме у Брендана загорелся свет. Но я быстро прошмыгнула в свой дом и легла спать, стараясь не думать сегодня больше ни о чем на свете.
О, как я устала за эти дни. Я так никогда в жизни не уставала.
На следующий день я никуда не выходила из дома. Моя собака грызла мой стол и весело смотрела мне в глаза. А мне весь день хотелось плакать.
Бабушка Аманда и тетя Бетси спорили, кого из гостей с кем сажать за столами в нашем ресторане.
— Надо моих подружек «сзади» и «издалека» посадить с какими-нибудь порядочными мужчинами, вдруг в этот день решится судьба моих подружек, — говорила бабушка Аманда.
Это она про тех милых старушек, у которых за душой были долги и заводик бывших супругов соответственно.
— О чем ты говоришь, какие порядочные мужчины в их возрасте, опомнись, — говорила ей тетя Бетси.
Бабушка Аманда обижалась.
— Что ж теперь, если мы так стары, то у нас и судьбы уже никакой нет? — говорила она.
— Есть, но немного другая, — утешала ее тетя Бетси.
Потом пришел Брендан. Я сидела у него на руках на веранде второго этажа, крепко обняв его за голову, и дышала ему в ухо.
— Ну что ты, — говорил он, — я тоже знаешь как волнуюсь.
Потом пришла Ванесса, которая тоже волновалась и не дала нам с Бренданом насладиться обществом друг друга. Нам пришлось играть с ней в карты, чтобы отвлечь ее от таких волнений.
В день свадьбы меня трясло. Мне казалось, что у меня высокая температура, меня била дрожь, мне казалось, что я не то съела, меня тошнило, у меня болели зубы, голова, ноги и руки.
— Я тоже так волновалась, когда выходила за твоего дедушку Фредерика, — улыбалась бабушка Аманда.
Они с тетей Бетси помогали мне погрузиться в огромное и роскошное свадебное платье, которое мы с Бренданом купили еще месяц назад. Платье было мало, велико, слишком короткое и слишком длинное.
— Дай ей какую-нибудь таблетку, пока она тут на пол в обморок не свалилась, — сказала бабушка Аманда тете Бетси.
— Какие же таблетки от обмороков бывают? — удивилась тетя Бетси.
— Ну придумай что-нибудь, ты же у нас такая талантливая.
Наконец они решили дать мне успокаивающую настойку бабушки Аманды. Трясясь и дрожа, я выпила половину настойки.
— Это многовато, — покачала головой бабушка Аманда, — теперь она вообще за себя не сможет адекватно отвечать.
— На свадьбах никто не может за себя адекватно отвечать, — сказала тетя Бетси.
— И что же теперь делать? — расстроилась бабушка Аманда.
— Давай оставим все на поруки Бога, — философски подошла к проблеме тетя Бетси.
Бабушка Аманда недоверчиво покосилась на тетю Бетси, но ей пришлось согласиться. Свадьба должна была состояться вот-вот, и выхода океана из берегов вроде не предвиделось.
Потом они уехали в церковь, а Ричард Камер и Санди Хоггард должны были через полчаса привезти меня туда отдельно.
И через время они действительно подъехали к нашему дому.
Они вошли в дом, когда я в прострации разглядывала свой прекрасный образ в зеркале.
— Бог мой, какая красивая невеста! — вскричал Ричард Камер. — Посмотри, Санди!
Но Санди не нужно было приглашать смотреть на меня, он и так уже смотрел мне в глаза.
— Красивая ведь, правда красивая? — стал допытываться у него Ричард Камер.
— Да, очень красивая, — пришлось согласиться Санди Хоггарду.
— А почему ты волосы вот так не сделала? — Ричард Камер стал показывать на своей голове, как нужно было сделать волосы. — На свадьбах обычно какие-нибудь замысловатые прически делают, — сказал он.
А у меня пропал голос что-либо ему отвечать.
— Не надо прическу, — сказал Санди, — пусть будет как есть.
— Ну хорошо, пусть будет как есть, — согласился Ричард Камер.
— Ты готова? — спросил Санди, глядя мне в глаза.
Я кивнула.
— Сумку никакую с собой не берешь? — вспомнил Ричард Камер. — Женщины везде и всюду с сумками ходят. — Он подошел к креслу, в котором лежал театральный ридикюль бабушки Аманды. — Это не твоя сумка? — спросил он.
Я отрицательно покачала головой.
— Ну хорошо, — сказал Ричард Камер, — не твоя так не твоя.
Похоже, он тут был один адекватный человек. Мы с Санди стояли как истуканы.
— Если ты готова, тогда идем, — сказал Санди.
Я опять кивнула.
Тогда он подошел ко мне, взял меня за руку и повел к выходу из дома. У меня заплетались ноги, пересохло в горле и хотелось покурить, хотя я никогда не курила.
На улице свежий воздух не привел меня в чувство. Мне стало еще хуже.
Санди Хоггард и Ричард Камер помогли мне сесть на заднее сиденье машины и аккуратно затолкали туда же огромный подол моего платья.
Репортеры, которые дежурили около нашего дома и которым просто непременно были нужны именно эти кадры, тщательно все сфотографировали для истории.
Санди Хоггард сел за руль, а Ричард Камер на переднее сиденье. Санди стал прикуривать вторую сигарету, а Ричард Камер — развлекать меня и отвлекать от волнения.
— Свадьба это очень важный этап в жизни человека, — говорил он, — скажи, Санди, — толкал он в бок дядю Санди.
Санди Хоггард невпопад кивал, выбрасывал за окно недокуренную сигарету и раскуривал следующую.
— Я был четыре раза женат, и я точно знаю, что это очень важный этап в жизни человека, — говорил Ричард Камер.
Я смотрела в зеркало заднего вида, не видно ли, как у меня стучат зубы от холода.
— Сегодня очень жарко, — говорил Ричард Камер, — вот и опять лето наступает.
Я разглядывала в зеркале, не стучат ли у меня зубы от такой жары.
Через время мы все-таки подъехали к церкви. Это было очень неожиданно.
На улице народу не было. Все уже давно были в церкви.
Только по разным сторонам перекрестка стояли некоторые фоторепортеры. Они были профессионалы, им нужно было взять с разных ракурсов, как Санди Хоггард поведет меня в церковь.
Санди Хоггард и Ричард Камер помогли мне выйти из машины. Мы все запутались в моем платье и очень долго поправляли его. Расправляли все складки, чтобы я опять была такой же красивой.
Санди выбросил недокуренную сигарету и стал прикуривать новую.
— Ты же только что курил, — сказал ему Ричард Камер.
Санди выбросил прикуренную сигарету.
— Я уже пойду, а вы идите следом, — сказал нам Ричард Камер.
У меня дрожали ноги, и я боялась упасть в обморок прямо на дорожку перед церковью. Это бы расстроило бабушку Аманду, а у нее и так нервы слабые.
Ричард Камер медленно пошел к церкви, но не стал в нее входить. Он замедлил шаг, остановился, оглянулся и стал смотреть на нас.
Санди стал прикуривать новую сигарету.
— Сейчас покурим и пойдем! — крикнул он Ричарду Камеру.
На меня он не смотрел. Над нами было головокружительное небо. А солнце действительно жарило в этот день как ненормальное.
Воздух был уже почти летний. Но мы не чувствовали его, мы чувствовали сигарету Санди Хоггарда. И мало что вообще соображали.
Он посмотрел мне в глаза.
— Ты готова? — сказал он.
Я стала вспоминать всю свою жизнь. Все, что у меня было хорошего. Как бывает тепло летом, как я люблю выходить в океан с Санди на его яхте, и как нам часто попадались по пути огромные дельфины.
— Ты готова? — сказал он мне, выбрасывая новую сигарету и доставая следующую.
И я стала вспоминать, как весной распускаются листья на деревьях и над пляжем летают птицы. И как мы все едим пироги на нашей веранде, а бабушка Аманда треплет Санди по волосам.
— Доминик, ты еще ни слова сегодня не произнесла, — сказал он мне.
Он смял в руках пачку сигарет и полез в карман брюк за новой пачкой.
— Я люблю тебя, — сказала я ему.
— Я знаю, я тоже тебя люблю, — сказал он.
— Но я тебя не так люблю.
— Я знаю, я тоже тебя очень люблю.
— Нет. Все не то, — сказала я, — а ведь все лежит на поверхности.
Я надолго задумалась.
Санди смотрел мне в глаза и открывал новую пачку сигарет. Я тоже смотрела в его глаза цвета неба и цвета океана. И потихоньку успокаивалась.
У меня больше не дрожали ноги и не тряслись руки. Откуда-то из глубины подсознания у меня стало рождаться эфемерное чувство, что все будет хорошо. Что все просто не может быть иначе.
— Ты мой принц, и я люблю тебя, — сказала я.
— Что ты говоришь? — тихо сказал он.
— Я понимаю, что женщина не должна говорить такие слова, она должна годами ждать этих слов от мужчины. Я сама только совсем недавно разобралась в ситуации. — Я посмотрела по сторонам, а потом опять стала смотреть на него. — И я понимаю, что ты никогда не скажешь мне этих слов, тебе не позволит твое воспитание, и поэтому я должна сказать их первая. — Я судорожно вздохнула. — Ты — тот человек, о котором я думаю, просыпаясь по утрам, днем, когда ем пироги тети Бетси и когда ложусь спать, наслушавшись морали бабушки Аманды.
Я увидела, что Ричард Камер расслабился около входа в церковь и тоже закурил. Он никуда не пошел. Он внимательно смотрел на нас.
— Когда ты уехал, мне казалось, что какая-то часть меня замерла и очнется только при каком-то глобальном потеплении, — сказала я, — но что это будет за потепление, я не знала.
Санди молчал.
— Ты — тот человек, которому я отдала бы все мои маленькие случайности.
— Доминик.
— Полоса восхода солнца у горизонта океана, туман, опутывающий мир по утрам, садовая улитка, сползающая с куста роз.
— Бог мой, Доминик.
Он убрал ладонью со лба свои светлые волосы.
— Когда любишь, то земля должна гореть под ногами, разве я не права?
Санди Хоггард долго молчал, но потом сказал:
— Ты права.
Я перевела дыхание.
— Ты — тот человек, при мысли о котором у меня под ногами земной шар трещит по швам.
Он закрыл глаза.
— Что ты такое говоришь? — тихо сказал он своим до боли родным голосом с хрипотцой.
Он снова открыл глаза. Его взгляд плавил и обжигал. Или это я на солнце так плавилась. Мне хотелось осторожно встать на цыпочки и прижаться губами к его уставшим глазам.
— Ты — мой голубоглазый принц, который незримо всегда был рядом со мной, — сказала я.
Он хотел вытащить еще сигарету, но не стал. Вместо него где-то в отдалении вытащил новую сигарету Ричард Камер. Он все так же наблюдал за нами.
Фоторепортеры тоже не теряли времени даром, они фотографировали нас с Санди со всех сторон. Но то, о чем мы говорили, не слышал никто из них.
Я стояла перед Санди Хоггардом со своей первозданной правдой и со своим признанием абсолютно беззащитной. Моя жизнь зависела только от него.
Он взглянул по сторонам, он провел рукой по волосам, окончательно растрепав их, и опять посмотрел на меня.
— Если ты любишь меня не как женщину, а просто как хорошую знакомую, как свою соседку, как внучку бабушки Аманды, как племянницу тети Бетси, ты так и скажи. — Я надолго замолчала. — И я войду в эту церковь, — наконец сказала я.
— Я люблю тебя как женщину, — сказал Санди Хоггард.
— Что? — сказала я.
— Ты слышала, — сказал он.
Вот в такие моменты обычно в обморок и падают. У меня земля шла кругом под ногами.
— Когда ты это понял?
— Когда приехал. Неделю назад.
— А почему молчал?
— А что я мог сделать? — сказал он.
Он тяжело вздохнул.
Я подошла к нему еще ближе, я почти уткнулась лицом в его рубашку. Ричард Камер сложил руки на груди и с улыбкой смотрел на нас.
И я стала падать в обморок. Многие газеты потом написали, что я встала перед Санди Хоггардом на колени, но это было не так.
У меня действительно подкосились ноги, а он поймал меня и крепко прижал к себе своими самыми сильными в мире руками.
Когда потом, уже гораздо позже, я сказала Брендану Файлеру:
— Прости меня.
Он сказал:
— Что ты. Я же видел, как ты на него смотришь.
— Как я на него смотрю?
— Ты ни на кого и никогда так не смотрела, — грустно сказал он.
Я вдыхала запах Санди Хоггарда и больше ни о чем не думала. В отдалении была церковь, полная людей, которым надо будет потом еще долго что-то объяснять.
Фотографы совсем расслабились и стали подходить к нам поближе. Тогда Санди поднял меня на руки и куда-то понес.
Во всех романах обычно в таких случаях пишут — на край света.
Пока не знаю. Но я знаю одно. Что мечты сбываются.
И что меня зовут Доминик Соланг, и я обожаю весь мир, людей, природу, небо, облака, солнце, звезды, океан, и моя жизнь удалась.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.