— А вдруг ей мало того, что на уме у Маркуса?
— Так создайте себе мир побольше, — обращалась ко мне бабушка Аманда.
— С Маркусом этого не получится.
— Каждый человек сам творец своего счастья, — настаивала бабушка Аманда.
— Боюсь, что Маркус — это не мое счастье.
— То есть ты хочешь сказать, что он — прошедший этап?
— Ну почему же прошедший? Мы все к нему привыкли, пусть крутится неподалеку. Он уже — как наши ступеньки и перила на веранде. Такой же близкий, но от этого ни холодно ни жарко.
— Бетси, ты слышишь, что она опять выдумала? Маркус — это перила на веранде!
Словом, мне трудно было им что-то объяснить. Они не слышали меня и не хотели слышать, не понимали и не хотели понять.
Они не понимали, зачем нужно менять то, что годами слажено, отработано и худо-бедно действует. Вот есть молодой человек, который неплох собой, не слишком глуп, почти не зануден, по-своему ласков и приветлив.
Но я знала, что он никогда не совершит поступок, который выбьет землю у меня из-под ног. И я никогда не захочу проговорить с ним от рассвета до заката о какой-нибудь ерунде.
Не скажу, что он был уже прошедшим этапом, нет. Пусть мы дружим семьями, иногда они приходят к нам на обед или приглашают нас к себе на барбекю.
Но это не тот человек, перед которым я хотела бы встать на колени и сказать, что не могу заснуть без мысли о нем и не могу дождаться нового дня, чтобы вновь его увидеть.
Он уже ничем не мог удивить меня. А я его ничем удивлять и не хотела.
Ванессу я тоже знала с детства, но мы с ней никогда не были зависимы друг от друга, всегда ценили чужое мнение и не угнетали свободу друг друга. А если Ванесса иногда хотела за мной повторять, то это был только ее личный и моральный выбор.
Мы с Ванессой собрались стать журналистами. Мы ведь с ней мудры не по годам и понимаем, что только в этой профессии наши бурные фантазии смогут развернуться всласть.
Долгие годы, начиная с моего раннего детства, мои хлопотливые бабушка Аманда и тетя Бетси вели кропотливую работу, стараясь направить мои затаенные способности и мечты в правильное русло.
Они записывали меня во всевозможные кружки и тревожно присматривались к моим способностям и достижениям.
— Быть может, ты хочешь стать актрисой? — спрашивала меня тетя Бетси.
— Вряд ли, — отвечала ей бабушка Аманда, — вспомни, как она играла третьего волхва в прошлом году в рождественском спектакле. Ни экспрессии, ни эмоций.
— Какие эмоции, она же шла во втором ряду, зачем ей было напрягаться? — отвечала тетя Бетси.
— Да хоть в четвертом! Актрису ничто не должно смущать! Она должна и во сне вживаться в роль!
— Ничего подобного. Без камер все актрисы — нормальные люди.
— Актриса всегда должна представлять себя под камерами!
— Все-таки надо было отдать ее в балет, — меняла тему тетя Бетси.
— Да ее в три балетные школы не приняли. Ты же видела, как она ставила ноги!
— Надо было подольше с ней заниматься, человека разумного всему можно научить.
— Я сама не хотела, — напоминала я, — и специально ноги не так ставила, я вам уже сто раз признавалась.
— Напомни, напомни мне о моем склерозе, — вздыхала бабушка Аманда.
— А вокалом, как она занималась вокалом! — вспоминала тетя Бетси.
— Лучше не напоминай! — говорила бабушка Аманда.
— А вспомни, как она хотела быть криминалистом! Весь дом был усыпан этим железным порошком.
— Может, ты все еще хочешь быть археологом, как твоя трудолюбивая мать? — подозрительно спрашивала бабушка Аманда.
— Нет, — говорила я, — уже не хочу.
— Конечно, не хочет, — говорила тетя Бетси, — после того как они с Ванессой перекопали весь пляж и взялись за ближайшие частные участки, а соседи написали заявления в полицию, ее страсть немного поутихла.
— Нет, — отвечала я, — моя страсть утихла навсегда. Я дошла до сути этой профессии, постигла все тайны и пресытилась.
Бабушка Аманда качала головой.
— А ведь ты очень мило играла на гобое, — начинала она сызнова.
— Бабушка, давай не будем об этом.
— А купленный специально для тебя синтезатор! У тебя была такая милая учительница!
— Надо было все-таки заставить ее окончить музыкальную школу, — складывала руки на груди тетя Бетси.
— Это же твоя идея была — не заставлять бедного ребенка что-то делать, чтобы не поломать ее психику.
— Я ей доверяла, — говорила тетя Бетси, — я верила, что она сама определится.
На что бабушка Аманда только фыркала и принималась за свое вязанье. Это означало, что разговор на сегодня закончен и я могу отдохнуть и расслабиться до следующего раза.
А назавтра все начиналось с самого начала. Но все время с разными вариациями и исполнением.
В конце концов чего они только и добились, так это моей стойкой боязни, что когда я вырасту, то стану кем-нибудь не тем, кем надо. Единственным трезвым человеком во всей этой истории был дядя Санди.
Он сказал, чтобы я ничего не боялась и что в моей жизни все еще миллион раз переменится. И если я вдруг по неосторожности случайно стану кем-нибудь не тем, кем надо, то у меня будет полно времени переучиться.
Но все-таки я очень признательна им всем. Потому что только благодаря их неусыпной заботе я читала нужные книги и смотрела лучшие фильмы.
Тетя Бетси водила меня на серьезные спектакли, а бабушка Аманда даже умудрилась привить любовь к опере. Дядя Санди ненавязчиво читал мне лекции о сценарном и режиссерском мастерстве, а мама в редкие приезды погружала меня в глубь веков, столетий и истории.
Так я постепенно становилась личностью. Со своим мировоззрением, мироощущением, взглядами на жизнь и каким-никаким кладом мудрости в душе.
И однажды я сама поняла, кем хочу быть.
— Журналистом? — удивилась тетя Бетси. — Офисным клерком, безропотно выполняющим поручения своего начальника?
— Журналистом? — подняла брови бабушка Аманда. — Вьючным мулом, скачущим по городу в поисках сенсаций?
— Журналистом? — хмыкнула мама. — Ну-ну, и что же нового ты скажешь в истории?
— А ведь это совсем неплохо, — подмигнул мне дядя Санди. — Думаю, что в этой профессии ты сможешь выразить себя.
Так мы с Ванессой решили быть журналистами. Ванесса ведь — куда я, туда и она.
Мы и с ней и современными танцами занимались, и восточными единоборствами, и на курсы стенографии зачем-то полгода ходили. Даже как-то пару режиссерских сценариев начинали писать, пока не поняли, что ни один канал их не возьмет, так как в них не было ни острого криминала, ни душераздирающего драматизма.
Школу мы окончили отлично, предложений было много, но мы выбрали местный частный университет. Потому что образование можно получить где угодно, а от любимых родственников уезжать было грустно. Это я так решила.
Бабушка Аманда и тетя Бетси по достоинству оценили мой поступок. Они ходили тихие и восторженные, светились теплым внутренним светом благодарности.
Что бы они делали, если бы я от них уехала? Кого воспитывали и оберегали от опрометчивых решений? Кому пекли пироги? Кто скрашивал бы их долгие вечера? Родители Ванессы тоже были счастливы.
Через полмесяца мы должны были сдать пару экзаменов, но дело было уже решенным. Так что пока мы только делали вид, что готовимся к этим экзаменам, а по сути — неплохо проводили время.
Мы набирали массу книг на пляж и засыпали прямо на тетрадях. Периодически нас будила тетя Бетси со стаканом свежевыжатого сока, или кто-то из отдыхающих попадал в нас волейбольным мячом.
Когда-то давно, в моем глубоком детстве, дядя Санди сказал мне, что все его фильмы — это его тайный диалог со всеми нами. Я понимающе кивнула.
— Со всеми нами, зрителями?
— Нет, не со всеми зрителями, — сказал он, — а только с вами. С тобой, твоей мамой Моникой, тетей Бетси и бабушкой Амандой. Ведь мои близкие люди — это вы.
Я тогда не совсем поняла, о чем он говорит. Но по мере взросления я стала это видеть, и мне все это очень нравилось.
То Лорена Ламберт говорила какую-нибудь любимую фразу моей бабушки Аманды и патетически подносила руку ко лбу. Точь-в-точь как это любила делать бабушка Аманда, когда хотела привлечь внимание окружающих к своим бесчисленным проблемам.
То Кэролайн Мембир пекла яблочную шарлотку и причитала при этом, как тетя Бетси. То Хилари Кейл моталась по миру, забыв про воспитание собственного ребенка.
А то и сам Николас Ланг смотрел прямо в камеру и говорил те слова, которые, как я надеялась, однажды скажет мне мужчина моей мечты.
— Ну вот, опять мы тайно прославились на весь мир, — говорила, глядя на экран, тетя Бетси.
— Это все — его дары нам, — умилялась бабушка Аманда, — мы должны это ценить.
Они были горды и счастливы, это трудно было не заметить. Их ненаглядный Санди Хоггард таким образом разговаривал с ними о своей любви.
Но были в его фильмах и такие скрытые моменты, которые приходилось разгадывать не один день. И частенько я вдруг совершенно случайно понимала, о чем хотел сказать мне тот или иной его герой или почему какая-нибудь героиня поступила именно так, а не иначе.
Думаю, таким образом Санди тонко направлял меня по моему истинному пути. Он был другом, опытным и мудрым.
Достаточно мудрым, чтобы не делать какие-то вещи напрямую. А потому в моем воспитании этот человек играл большую роль.
Мой отец обо мне не вспоминал, но это меня совсем не расстраивало. Разные бывают семьи, у нас была такая, какая есть, и нас это устраивало.
Мир все равно бережно держал меня в своих ладонях. И если мне чего-то не хватало, в моей жизни это непременно появлялось.
Какие-то слова посторонних людей, чьи-то поступки, интересные книги, неожиданные мысли. Мир раскрывался передо мной точно так же, как и перед любым другим человеком. Никто на этой земле не бывает чем-то обделен, это я точно знала.
Даже тепло мамы, которую я видела редко, я не переставала ощущать никогда. Главное, что эти люди были в моей жизни. А сколько дней в году я их видела, это было уже не суть важно.
Думаю, что и к мысли о журналистике меня тоже дядя Санди подвел. Так однажды я вдруг поняла, что хочу именно этого.
Я могла заниматься чем угодно. Новостные репортажи, светская хроника, культура, туризм, религия, история, политика, экономика, спорт, наука, реклама, в конце концов.
Поездки по миру, знакомство с новыми людьми, собственные проекты. Профессия журналиста охватывала все аспекты в жизни, и только от тебя зависело — выбрать для себя то, что тебя больше всего интересовало.
Дядя Санди всегда был на моей стороне.
— Это потому, что он не несет за тебя такой ответственности, как мы с твоей тетей, — говорила бабушка Аманда.
— Нет, — говорила я, — это потому, что он и правда меня понимает.
Когда мы с Ванессой хотели быть криминалистами, дядя Санди приносил нам нужные книги. А когда мы готовили себя в археологи и, досконально изучив пляж, перекинулись на участки соседей, именно он договаривался с нашими соседями и полицией о смягчении нашего наказания.
Когда я решила стать актрисой, он познакомил меня с Кэролайн Мембир, Хилари Кейл и Лореной Ламберт.
Кэролайн Мембир и Хилари Кейл — утонченные дивы, из картины в картину их бездонные глаза с поволокой методично разбивают сердца зрителей. А я ела с ними мороженое на веранде у дяди Санди и видела грусть, неустроенность личной жизни и бытовые проблемы в этих их невозможных глазах.
А Лорена Ламберт — ровесница моей бабушки Аманды. Бабушка Аманда всю жизнь была ее верной поклонницей, а потому к знакомству с ней подготовилась с особой тщательностью и почтением.
Накануне она в сотый раз прочла ее фильмографию и мемуары. Чтобы блеснуть в разговоре своими знаниями и пониманием тонких струн души Лорены Ламберт.
Но Лорена Ламберт за обе щеки поглощала пироги тети Бетси и записывала в блокнот рецепты этих пирогов. И по-дружески призналась, как устала быть божеством и что она давно плюнула на общественное мнение. И рада, что хоть теперь, в таком почтенном возрасте может объедаться на ночь и не вскакивать ежесекундно на весы.
Бабушка Аманда тоже не вскакивала ежесекундно на весы. Но она на них и в молодости не вскакивала, ведь она не была актрисой, а была обыкновенным человеком, а поэтому она была малость потрясена такими откровениями.
Потом мы играли с ними в пинг-понг. Кэролайн Мембир и Хилари Кейл бегали босиком по зеленой траве — казалось, нимфы спустились на землю — и грубо ругались, когда шарик попадал мимо поля соперника.
Моя тетя Бетси когда-то училась вместе с ними. А потому она тоже неплохо повеселилась, вспоминая ушедшую молодость и свои веселые бесшабашные приключения.
Лорена Ламберт тоже разулась и призналась нам, что все эти радости ей доступны только в кругу близких людей.
Бабушка Аманда была польщена, что она теперь тоже близкий человек Лорене Ламберт. Но потрясение от босой Лорены Ламберт, проворно скачущей по лужайке, еще долго заставляло ее вздрагивать и пытаться отогнать от себя это навязчивое видение.
— Я думала, что встречусь с божествами, — говорила потом нам бабушка Аманда несколько вечеров подряд.
— Я же тебе говорила, что без камер все актрисы — нормальные люди, — отвечала ей тетя Бетси.
— Не берите в голову, — улыбался дядя Санди, — я просто хотел, чтобы с ними познакомилась Доминик.
— Для меня они как были божествами, так и остались, — говорила я, — и кто вам говорил, что божества не едят пироги и не бегают босиком по зеленым лужайкам?
— Конечно, и едят, и бегают, — соглашалась бабушка Аманда, — но тайно.
А потом я выросла. И Санди первый это заметил.
Он купил мне вечернее платье, подставил локоть и повел есть устриц и мороженое в фешенебельный ресторан. А потом свозил меня на бутафорский весенний бал, который устраивала его киностудия.
Там со мной знакомились молодые сценаристы и немолодые помощники продюсеров. Актер Ричард Камер станцевал со мной пару танцев, оператор Дэвид Майер делал вид, что ревнует, а известный продюсер Дэнис Круз заказал для меня коктейль по особому рецепту.
И местные газеты написали, что известный режиссер Санди Хоггард вывел в свет свою племянницу.
— Ну надо же, наша Доминик и правда выросла, — пустила слезу, читая газету, впечатлительная бабушка Аманда.
— Если бы не светская хроника, вы с тетей Бетси так бы этого и не заметили? — удивилась я.
После того как Ванесса уходит домой, несмотря на то что у нас сегодня «уточка с ананасиками», семья садится ужинать. К ужину приглашен дядя Санди.
Хотя какое там приглашен, он и так почти все время проводит с нами, когда бывает дома. Мы можем просто белый флаг на веранде вывесить, это будет значить: «У нас ужин вот-вот начнется, сколько можно тебя ждать?»
Тетя Бетси — прирожденный повар, даже удивительно, что она когда-то училась на актрису. Я никогда не могла понять, как это — в утку положить мед, финики и ананас и получить продукт пальчики оближешь. Мне этого не постичь, хотя я с детства за тетей Бетси наблюдаю.
Я совершенно не умею готовить, но подозреваю, что это какой-то особый вид искусства и наслаждения. И многие люди на этой планете это хорошо понимают.
Я же задаюсь этим вопросом время от времени, видя, как самозабвенно тетя Бетси колдует над очередным кулинарным шедевром. И выглядит при этом такой счастливой, как будто только что постигла очередной закон вселенной.
Она могла делать какие-то невероятные салаты из морепродуктов, зелени и фруктов. Ее соусы всегда отличались невероятным подбором ингредиентов и фантастическим вкусом.
Тетя Бетси знала наизусть все приправы мира. И сердцем чуяла, куда их надо было добавлять.
Ее открытые пироги и пицца были загадкой для всех соседей. Хотя, казалось, в них налицо все продукты, которые они содержат.
Да и рецепты тетя Бетси никогда не держала в тайне. Она делала мороженое, которое вам не предложат ни в одном ресторане. А ее фантастические супы славились на всю округу.
— Приготовление пищи — это самое древнее искусство, — говорила тетя Бетси, — как наши предки жарили мясо на углях, так и мы его жарим.
— Я понимаю, что однажды к нашим предкам в их древний костер случайно упал кусок мяса, посолился, поперчился и поджарился, и предки поняли, как это вкусно. Но зачем в этот же костер упали ананасы, финики без косточек и мед? — удивлялась я.
— Не утрируй. Остальные продукты туда упали не сразу, а постепенно. А дальше подключилась эволюция.
— А почему мне не дано понять нужное сочетание продуктов и предугадать конечный результат? По твоим словам, все вроде так просто.
— Ты рассуждаешь, как математик. Приготовление пищи — это творчество.
— А почему у меня ничего не получается?
— У тебя много чего не получается, — подключалась бабушка Аманда, которая вообще-то тоже готовить не умеет.
И мне приходилось тактично прерывать разговор.
Наша семья владеет небольшим ресторанчиком на берегу. В нем окна от пола до потолка, и все теплое время в году, а в наших краях это примерно полгода, они всегда открыты.
Его еще наш дед Фредерик построил. Это все, что он отставил бабушке Аманде.
— Совсем неплохо, — говорит бабушке Аманде наша соседка «сзади», — мне, например, мой супруг только одни долги оставил.
Бабушка Аманда вздыхает и не развивает дальше тему о том, что один ресторанчик — это не так уж много. Эту тему она полностью охватывает с другой нашей соседкой «издалека», которой муж оставил небольшой заводик.
Рестораном занимаются тетя Бетси и управляющий Кевин Данг. Он сын Барти Данга, который еще с нашим дедом Фредериком дружил.
Тетя Бетси поставляет в ресторан свои невероятные рецепты и ругается с поварами, а Кевин Данг следит за всем остальным. Это наш семейный бизнес, на это мы живем.
— Может, мне пойти учиться на повара? — говорю я иногда тете Бетси и бабушке Аманде.
— Не смеши людей! — восклицают они, и я на время успокаиваюсь.
На ужине тетя Бетси подкладывает самые лакомые кусочки дяде Санди и любуется здоровым мужским аппетитом.
— Доминик сказала, что вы на следующей неделе идете на предварительный просмотр «Дня в раю», — говорит бабушка Аманда.
Мы с Санди впервые врем бабушке Аманде и тете Бетси, а потому хватаем бокалы с апельсиновым соком и начинаем жадно пить.
— Да, идем, — невнятно бубнит дядя Санди.
— Но почему так рано? Доминик сказала, что ты зайдешь за ней еще до завтрака.
— Мы позавтракаем в городе.
Я тоже подключаюсь:
— Там еще будет экскурсия по студии, потом совещание сценаристов, потом еще что-то, а потом еще что-то, а позавтракаем и пообедаем мы в городе. А потом пойдем на маскарад.
— Ты поэтому с собой такую большую сумку собираешь? — интересуется тетя Бетси.
Я чуть соком не поперхнулась.
— Поэтому, — говорю я.
— Хорошо-хорошо, развлечешься перед экзаменами, я разрешаю, — кивает бабушка Аманда.
Мы с Санди даже взглянуть друг на друга от стыда не смеем. Но ведь все будет хорошо.
Вечером мы уже спустимся с гор. И расскажем им, как славно провели время, я научилась сносно стоять на настоящих лыжах. И они нас ласково пожурят.
Потом бабушка Аманда и тетя Бетси переключаются на какую-то другую тему, и мы с Санди можем спокойно вздохнуть.
Если наш сосед справа Санди Хоггард жил рядом с нами с Сотворения времен и никуда уезжать не собирался, то наши соседи слева менялись с завидной регулярностью.
Когда-то там жило шумное семейство Томпсон с тремя малолетними детьми. Папа Томпсон целыми днями в поте лица зарабатывал им на хлеб с молоком, а мама Томпсон вылавливала сорванцов по всему пляжу и ближайшим территориям. Потом им это надоело, и они куда-то переехали. Видимо, туда, где их дети постараются вести себя чинно и благонадежно.
Потом там жили молодые супруги без детей. Их дом был всегда открыт для друзей, приятелей друзей, просто знакомых и, казалось, всех остальных веселых путников, радостно зашедших на их приветливый огонек.
Словом, праздник в доме не затихал ни на минуту. Но долго эти соседи, нам на радость, тоже не продержались.
Потом там жила тихая семейная пара. Их раздражал яркий свет из наших окон, шум фонтанчиков у нас в палисаднике и даже тихий звук телевизора в комнате бабушки Аманды, которая вообще-то находилась с другой стороны дома.
Каждый раз они выдумывали что-то новое. Пока их взрослые дети не перевезли их куда-то, видимо, в более спокойное место.
Сейчас дом пустовал. И мы могли спокойно жить, включать свет, слушать музыку и бегать босиком по палисаднику, когда заблагорассудится.
И с опаской ждать, когда в дом слева опять заселится кто-то необычный. Тот, кто так или иначе все равно войдет в нашу жизнь и будет играть какую-нибудь роль в наших судьбах.
Через несколько дней дядя Санди подъехал к нашему дому на своей машине и тихо посигналил. Я наскоро попрощалась с сонными бабушкой Амандой и тетей Бетси и выскочила из дома.
— Может, все-таки расскажем им? — говорит в машине дядя Санди.
— Расскажем, когда вернемся, — тверда я, — они все равно не разрешат ехать и опять отравят мне праздник, а это — твой подарок на мой день рождения.
— Ну хорошо, — говорит он, — решили так решили. Оставляем проблемы за окном и едем как следует развлечься.
И действительно, от его слов все проблемы остаются за окном машины. Мне легко с ним. Легко и просто.
— Ты вечером вернешься со мной, а потом уедешь на три месяца? — спрашиваю я.
— Да, но я обязательно приеду поздравить тебя с поступлением в университет.
— А вдруг я не поступлю?
— Не выдумывай. Разве ты не чувствуешь, что это колеса твоей судьбы?
— Не чувствую, — говорю я.
Санди качает головой, и мы смеемся.
— Может, мне не поступать, а пойти к тебе в ассистенты?
— Не увиливай. Каждый порядочный человек должен получить образование. Но потом ты можешь быть кем хочешь.
— Даже твоим ассистентом?
— Даже моим ассистентом.
— Но если я уже это хочу, зачем откладывать?
— Нужна база.
— Какая база?
— Основная, — смеется Санди, — знания должны укладываться в твою голову как кирпичи строящегося здания. А если не будет фундамента, они будут висеть в воздухе, как воздушные шарики.
— Вон, оказывается, как все сложно и запутано, — говорю я и тоже смеюсь.
Но я всегда прислушивалась к его мнению. Как говорит бабушка Аманда, нас с ним объединяет тонкое искусство любить слова. С тех пор как я выросла, мы с ним запоем читали одни и те же книги, я смотрела все фильмы знаменитых режиссеров, которые он рекомендовал.
Сценарии к своим фильмам Санди либо сам писал, либо покупал авторские права на готовые и переделывал там все до неузнаваемости, камня на камне не оставлял. Оставалась одна идея, ради которой он порой все и покупал.
Но зато потом мы могли не один раз насладиться невероятной игрой слов, изысканными водоворотами диалогов, непредвиденными виражами сюжета и тонкими монологами главных героев.
Мы с мамой, тетей Бетси и бабушкой Амандой никогда не относились к тому, что Санди известный режиссер, с особым волнением и поклонением. Это был его бизнес, каждый человек должен где-то работать.
Но работа режиссера помогает людям жить. Кино уводит от проблем, погружает в мир грез и фантазий, заставляет людей смотреть на жизнь бодро и уверенно, и это не могло не восхищать.
А потому и мама, и тетя Бетси и бабушка Аманда позволяли дяде Санди играть в моем воспитании и в моей судьбе одну из главных и серьезных ролей.
Около вертолета, который поднимет нас к горнолыжному лагерю, уже собралась часть съемочной группы. Тут были технические работники, оператор Дэвид Майер, который будет снимать картину, Кэтрин Диас, Николас Ланг и Ричард Камер.
Ричард Камер — известный актер, который устал от актерской карьеры и в последнее время снимает с дядей Санди все его картины в качестве второго режиссера. А Кэтрин Диас и Николас Ланг будут играть главные роли в будущей картине.
Дэвид Майер и Ричард Камер тут же бросаются меня обнять.
— Ты уже совсем выросла, — говорит мне Ричард Камер.
— Вы уже несколько лет мне это говорите, — улыбаюсь я.
— Правда? — удивляется он.
Ричард Камер — жгучий брюнет, он очень контрастирует на фоне светловолосого Санди Хоггарда, когда после съемок очередного фильма их фото публикуют в газетах. Ричард старше Санди, ему уже под пятьдесят, но у него нет ни одного седого волоса.
— Это гены, — с улыбкой говорит он, — я пью, курю и нервничаю, а здоровье хоть куда.
У дяди Санди давно виски седые, но на фоне его светлых волос это видно только бабушке Аманде. Да и то только тогда, когда она гладит его по волосам и причитает, что ее ненаглядный мальчик устает на работе.
Кэтрин Диас и Николас Ланг тоже приветствуют меня. Их роман в начальной стадии, поэтому они нежны и загадочны. Им сейчас не нужны другие люди и события, все, что им нужно, — только глаза друг друга.
Но если они наплюют на работу и погрузятся только в свои отношения, эти отношения закончатся гораздо раньше, чем предполагает большинство репортеров светской хроники. А потому Кэтрин Диас и Николас Ланг в таком заоблачном состоянии согласились сниматься у Санди Хоггарда в его очередном фильме о любви и счастье.
Николас Ланг — тот еще герой-любовник. Дядя Санди уже в третий фильм его протаскивает, а публика все равно валом валит на эти фильмы.
Потому что Николас Ланг, это вам не каждодневные поездки в скучный офис, кофе на голодный желудок и преферанс до полуночи в дождь. Николас Ланг — это завтрак в постель, горячий ужин при свечах, скоростной автомобиль на горной дороге и яхта под парусом в открытом океане.
А Кэтрин Диас чувственна и мила. Она знает, какая она по счету в списке Николаса Ланга, но тоже давно живет сегодняшним днем и принимает жизнь такой, какая она есть.
Санди Хоггард прочел тоску в ее глазах и пригласил сняться вместе с Николасом Лангом в своем новом фильме. И Кэтрин Диас сделает в этом фильме все, на что Санди рассчитывал, когда писал сценарий.
В вертолете я сажусь около иллюминатора и прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Мне нравится наше приключение, и я думаю, что взрослая жизнь — это свобода и легкость бытия.
Вообще-то именно об этом мне обычно и твердят тетушка Бетси и бабушка Аманда, когда говорят, что вначале нужно правильно определиться с выбором профессии, а уж потом можно будет творить свои счастливые будни собственными руками.
Мне неловко, что я уехала без их разрешения. Но я понимаю, что уже должна делать какие-то вещи и без их разрешения, и они тоже должны с этим согласиться.
Санди садится рядом со мной, и ко мне возвращается хорошее настроение.
Все рассаживаются по местам, пристегиваются ремнями безопасности, и я слышу, как начинает шуметь двигатель. До гор — часа четыре на машине, но на вертолете мы доберемся туда часа за полтора.
В компании киношников никогда не бывает скучно. И Ричард Камер и Николас Ланг уже потихоньку начинают вспоминать забавные случаи, которые происходили с ними на съемках.
— Самое мое любимое — снимать кино, — сказал мне как-то дядя Санди. — Когда мысли накрывают тебя как водопад, и от этого тебе некуда деться. Когда кажется, что твоя жизнь вот-вот остановится от напряжения и ты не успеешь высказать все, что задумал. Когда ты вдруг видишь, что все удается, и боишься дышать, чтобы все не разрушилось от твоего дыхания.
— Но это очень тяжело, — сказала я.
— Что ты, — сказал он мне, — это и есть жизнь.
Я смотрела на него с восторгом и почтением и искренне завидовала тому, как можно так любить свою работу.
У моей мамы тоже было такое дело в ее жизни, которому она отдавала всю себя, и в ее редкие приезды я тоже смотрела на нее с восторгом и почтением. Моя мама никогда не была для меня буднями, она всегда была для меня праздником.
Она приезжала из очередной экспедиции и привозила с собой дух древних цивилизаций, наследие прошлого и бессмертный опыт поколений. Ее подарками были оттиски следов древних животных и отпечатки реликтовых растений на застывших плитках доисторической лавы.
Она рассказывала о великом переселении народов так просто и обыденно, как будто это было вчера. Слушая ее, я понимала, что время многомерно, и то, что происходило и изменялось на земле тысячелетиями, запросто помещалось в моей комнате и маминых рассказах вместо сказки на ночь.
Я слушала о людях, которые строили дома в пустынях и на камнях, археологи определяли их характер и привычки по разрушенным стенам и разбитым изваяниям древних богов. Пересохшие русла рек и следы потоков древней лавы рассказывали о том, куда держали путь древние народы.
Я знала с младенчества, как было важно в те времена искусство разведения костра и почему нужно было дружить с духами пещер. Доисторическое солнце, выжигающее добела пустыни, и табуны диких лошадей, носящиеся по необжитым прериям, являли мою картину мира тех времен.
А словосочетания — великие руины, древние дожди, начало времен и первозданная тишина — были для меня реальны и ощутимы. Как наша веранда, опутанная диким виноградом, розы, которые разводили бабушка Аманда и тетя Бетси, и океан, который я каждый день видела из своего окна.
Наблюдая за своей мамой, я видела, как можно любить дело, которым ты занимаешься, и мечтала когда-нибудь так же полюбить свою профессию.