Костяной ключ
Посвящается Майклу МакКлауду – спасибо за время, отличное проведенное в ресторане «Причал для шхуны» и других местах во время моих частых поездок в Ки-Уэст.
Мой дом - Флорида, Кей Вест[1],
И его лучше нет на свете прочих мест.
Здесь девицы - прелестны, а пьянки -
спорт номер один.
(А вообще - номер два...)
Лучше здесь я спою
И пива налью,
Чем морозить свой зад среди льдин.
— Майкл МакКлауд «Песня республики Конк»
События, описываемые в книге, происходят через неделю после серии 3.08 «Очень сверхъестественное Рождество»
Содержание
ПРОЛОГ I
ПРОЛОГ II
ГЛАВА 1
ГЛАВА 2
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
ГЛАВА 14
ГЛАВА 15
ГЛАВА 16
ГЛАВА 17
ГЛАВА 18
ГЛАВА 19
ГЛАВА 20
ОТ АВТОРА
ПРОЛОГ I
Двести лет назад...
Первосвященник забрался в каноэ, а мальчик сел на весла и повел лодку к священному острову.
Индейцы калуза сами соорудили этот клочок суши среди множества естественных островов, теснившихся около их родного полуострова. Они создали остров из того же материала, что и собственные дома и инструменты – из ракушек, которые дарила им вода. Та же вода дарила пищу и средства передвижения. Теперь священный остров был одним из немногих оставшихся убежищ. Когда-то здесь собирались воины, чтобы с благословения Трех Богов обсудить свои дела. Иногда первосвященник гадал, не покинули ли их Три Бога. Он быстро отгонял кощунственные мысли, но при взгляде на своего сына-вождя, сгорающего от болезни, завезенной чужаками, становилось слишком сложно не думать о том, что Три Бога покинули племя, что калуза больше не достойны божественных даров.
Сын скоро умрет. Если его не унесут неизвестные болезни, от которых уже умер военачальник, то это сделают соседние племена, крики или ямаси. Когда-то мелкие племена страшились могущества калуза, но потом появились чужаки. Они тоже боялись калуза, отвергавших их безделушки и одного-единственного бога. Но крики и ямаси были слабы: они приняли подарки незнакомцев, в том числе их оружие. Калуза были сильны, потому что их оружие приносило море, но металлические ракушки чужеземцев оказались крепче морских ракушек. Так, терзаемые набегами и болезнями, калуза медленно слабели. Они не могли больше ни защищать друзей, семинолов и текеста, ни поражать врагов.
Первосвященник понимал, что очень скоро погибнут все, возможно, уже через две зимы. К такому исходу надо было подготовиться.
– Мы прибыли, – сказал мальчик.
Первосвященник вскинул голову: погрузившись в раздумья, он и не заметил, как лодка причалила.
– Пойдем, – он медленно поднялся, отчаянно скрипя старыми костями.
Мальчик помог старику сойти на берег и подхватил большие тыквенные сосуды с необходимыми вещами:
– Скажи, что мне делать?
– Душа-тень и душа-отражение нам ни к чему, – отозвался первосвященник. – Они даны водным и сухопутным животным, чтобы те обрели новую жизнь. Однако остается душа видящая, и ее мы можем использовать, – он положил ладонь мальчику на грудь. – Сегодня мы отдадим свои жизни, чтобы однажды калуза смогли отомстить.
Мальчик почувствовал, как сердце полнится гордостью:
– Я лучше умру ради племени, чем от болезней иноземцев.
– Или от их оружия? – улыбнувшись, уточнил первосвященник. – Нет, ничего не говори. Мы все знаем, как ты храбр. Вот почему Три Бога выбрали тебя и вот почему, когда люди калуза уйдут, мы с тобой останемся, чтобы удержать их видящие души.
– Я готов, – кивнул мальчик.
Он достал раскрашенные деревянные маски, оставляющие открытыми только глаза, чтобы не стеснять душу. Маска первосвященника была красно-бело-синяя, с широко открытым ртом, символизирующим беседу с Тремя Богами. Маска мальчика была красно-черно-белая, обозначая свирепость урожденного воина. Из тыквенного сосуда старик вытащил три кинжала, один протянул мальчику, а остальные оставил себе. Потом он начал танцевать, напевая заклинания, и мальчик повторял его движения. Завершив три круга, первосвященник полоснул лезвием по левому запястью и проделал то же самое с рукой мальчика. А потом они развернулись друг к другу лицом и одновременно вонзили кинжалы друг другу в грудь. Первосвященник чувствовал, как с кровью из него уходит жизнь, и знал наверняка, что Три Бога не оставили его, ибо в противном случае они не позволили бы провести ритуал.
Люди калуза отомстят за все. Когда-нибудь...
ПРОЛОГ II
Полгода назад...
Демоны стекались со всех сторон. Азазель сказал, что скоро все случится. Конечно, несмотря на его власть, никто ему не верил, потому что демоны лгут – кому как не демонам знать это лучше всего. Если даже Азазель и не врал, не вся адская братия считала, что у старого ублюдка выйдет что-нибудь путное.
Некоторые полагали, что слишком уж сложный это план – собрать всех детишек и стравить их, чтобы выживший возглавил армию Азазеля. Другим план просто не нравился – как же, подчиняться человеку! Да, этот человек будет избран и натренирован самим Азазелем, но при этом он останется человеком. Для многих демонов прошло слишком много лет со времен бытности людьми, а те, кто сохранил смутные воспоминания о земной жизни, совершенно по ней не скучали.
Но многие верили Азазелю. Они были готовы отдать ему свою веру, потому что это значило выбраться на волю. Они были готовы подчиниться человеку, потому что это значило выбраться на волю. Они бы до бесконечности стояли у створок ворот и ждали, ждали, ждали, если бы это значило когда-нибудь выбраться на волю.
Дьявольские врата соорудил самый ненавистный из людей – Сэмюэль Кольт. Он же собрал револьвер, который мог убивать демонов – не отправлять обратно в ад, что было само по себе несладко – а действительно уничтожать их. Дьявольские врата, перегородив путь между миром людей и адом, заставляли демонов искать более хитрые способы обрести плоть. Но многие из них были слишком ленивы, неопытны или тупы, чтобы изобретать эти способы. Либо просто не хотели смириться с тем, что придется ограничиться условиями призывающего заклинания и силой вызвавшего.
В общем, демоны собирались со всех сторон. И выжидали.
Кольт создал врата таким образом, что открыть их мог только его пистолет. И вот теперь, после целой вечности ожидания, металлический лязг дула-ключа насквозь пронизал весь ад. Демоны визжали, радостно вопили, пихались и толкались. Вот она – свобода! Свобода заполонить мир и устроить хаос!
Визжа вековыми петлями, ворота открылись.
Свобода! И демоны ползли, бежали, летели – наружу. Некоторые, правда, задержались, вспомнив, что Кольт окружил ворота металлической пентаграммой, но Азазель учел и это: преграду сломал человек, который поведет их в бой. (Это тоже сторонники Азазеля приводили в довод сомневающимся – как было мудро завербовать человека).
Но человека наверху не оказалось. Не последовало ни приказаний, ни инструкций, ничего.
Они действительно оказались свободны.
Демоны разлетелись в разные стороны и тут же забыли о плане Азазеля, пьяные осознанием того, что можно разбрестись по миру и делать все, что заблагорассудится.
ГЛАВА 1
«Отличный способ отпраздновать Рождество и Новый год», – подумала Меган Уорд, прихлебывая крепкое янтарное пиво.
Пиво ей купил какой-то парень, наивно полагая, что ему за это что-то перепадет. От басов, казалось, вибрировали даже кости; громко били барабаны, гитарные аккорды взрезали воздух, словно бензопила. Меган не могла вспомнить названия трио, играющего сегодня в салуне «Хогс Брес», но их музыка ей определенно нравилась. Как и большинство тех, кто играл в барах Дюваль-стрит, это была кавер-группа, исполняющая классический рок. Сейчас, например, они принялись за «Magic Carpet Ride». Солистом была женщина: она пела низким хрипловатым голосом и аккомпанировала себе, безукоризненно справляясь с гитарными соло группы «Steppenwolf». Мощности колонок хватало, чтобы звук разносился по улице (между «Хогс Брес» и пешеходной дорожкой находилась просторная покрытая гравием стоянка), так что музыку было хорошо слышно далеко вокруг громадного дерева, возвышающегося в центре огороженного, открытого бара. Меган нравилось такое положение дел по множеству причин, одной из которых была возможность легко игнорировать парня, поставившего ей пиво. Она не отказалась, конечно: дармовая выпивка – это вам не шуточки, особенно учитывая тощий студенческий кошелек, и все же она не собиралась развивать отношения. Особенно когда он сплюнул во время разговора – какая мерзость! И потом, это всего лишь пиво. Угости ее парень джином с тоником или водкой с апельсиновым соком, что ж, тогда может быть... Ну, а пиво? Купи губозакаточную машинку, дружок.
Когда приставучий верблюд сдался и отвалил к другой девчонке, Меган заняла высокий круглый столик, стоящий аккурат между двумя барными стойками – главной, ближе к середине бара, и маленькой, около выхода на парковку. В субботний вечер здесь в обоих направлениях тянулись нескончаемые потоки людей. Некоторые, как и сама Меган, входили со стоянки, минуя вонючего парня, продающего свои стихи. Другие появлялись через заднюю дверь, выходящую на Фронт-стрит. По крайней мере, отсюда не было видно телевизора. Там куча помешанных на спорте придурков смотрела коллежский футбольный матч. Если бы Меган решила провести рождественскую неделю, наблюдая, как здоровенные лоботрясы вопят над игрой, она бы с тем же успехом вернулась домой в Атланту, к неотесанным отчиму и сводным братьям. Мама совсем разнюнилась, узнав, что ее маленькая девочка не приедет домой на Рождество, но Меган ясно ответила, что мамина «маленькая девочка» на самом деле взрослый человек, студентка двадцати двух лет, зарабатывающая степень бакалавра в Бостонском колледже. Кроме того, в их доме мама была единственным человеком, которому не хотелось дать по физиономии. Меган вовсе не винила мать за повторный брак после гибели папы в аварии. Мама плохо уживалась в одиночестве, а дочь-подросток оказалась неважной компанией, особенно когда захотела собственной личной жизни. Мама встретила Гарри на группе встреч – он тоже был вдовец, потерявший жену во время ограбления магазина. Гарри привел с собой троих сыновей, и Меган затруднялась сказать, кто из них был хуже – Гарри-младший, бегающий перед ней чуть ли не голышом при любой возможности; Билли, который лапал ее за грудь и которого она однажды застукала за копанием в ящике с ее нижним бельем; или малютка Джоуи, который установил в ванной камеру и выложил в интернет видео с Меган, принимающей душ. Мама, естественно, настаивала, что они не хотели никого обидеть – мальчики есть мальчики. Вот только Гарри-младшему было двадцать девять, а Билли столько же, сколько Меган, поэтому мамины оправдания звучали неубедительно. А после «невинной» шутки Джоуи Меган отсиживалась в своей комнате два месяца, потому что чертово видео скачала половина кампуса.
Так что никакого Рождества в кругу семьи. Впрочем, оставаться в Бостоне Меган тоже не собиралась: для девчонки из Джорджии тамошние зимы были слишком уж суровы. Вот так она оказалась в Ки-Уэсте – скопила заработанные в кофейне «Старбакс» деньги, нашла в интернете дешевый рейс, поселилась в милой гостинице прямо на Дюваль-стрит – поближе к многочисленным барам – и наслаждалась тропическим раем. Меган очень понравилось в Ки-Уэсте. И самое классное было даже не бары, превосходная погода, живая музыка, дружелюбные люди, легкое общение и фантастические морепродукты, а то, что каждый вечер здесь провожали заходящее солнце. Каждый вечер на дощатых мостках на Фронт-стрит собирался народ и, веселясь и распивая пиво, смотрел, как солнце садится в Мексиканский залив, а многочисленные продавцы и артисты дополняли действо, превращая его в чудесную вечеринку. Сначала Меган думала, что ей просто повезло попасть на какой-то праздник, а потом поняла, что такое здесь происходит ежедневно.
Сегодня, впрочем, Меган пропустила закат, захотелось спокойно посидеть и послушать музыку. Весь день она изображала прилежную туристку: посетила несколько музеев охотников за ценностями, Малый Белый дом[1], дом-музей Хемингуэя и маяк. В результате ее просто не держали ноги. Единственное, до чего пока не дошло, это хороший секс. Меган никогда не везло с амурными делами, особенно после общения с новообретенными братьями-балбесами. Тем более, после истории с камерой в ванной она просто не могла себя заставить даже разговаривать с парнями в кампусе. В Ки-Уэсте к ней подкатывали множество раз, но с большинством ухажеров она бы в одном баре не задержалась, не то что в одной постели. Все симпатичные парни либо заняты, либо геи. Кстати, к Меган подбивали клинья и женщины, но она была не из таких, хотя бывало, что к ней клеились девушки в общежитии. Впору бояться, что если, в конце концов, не подойдет приличный парень, придется пересмотреть приоритеты.
Что ж, по крайней мере, остается шанс познакомиться с приятными людьми. И пусть никто из них не станет лучшим другом, но будет весело поболтать о музыке, учебе и всякой всячине. Каждый раз люди были новые, но Меган это развлекало. Она считала вечер успешным, даже если приходилось возвращаться домой в одиночестве.
Музыка смолкла.
– А сейчас небольшой перерыв, – сказала солистка. – Увидимся через пятнадцать минут!
Меган и основная часть посетителей зааплодировали (исключением были только идиоты перед телевизором). Она допила пиво и принялась озираться в поисках официантки Лизы.
– Простите, здесь свободно?
Около столика стояла пара лет пятидесяти-шестидесяти, оба одеты в обычную для города одежду – рубашки с короткими рукавами, шорты и шлепанцы. Вопрос прозвучал с легким акцентом, который Меган не смогла определить. Европейцы, что ли? Они явно не собирались к ней подкатывать (хотя в жизни Меган и более странные вещи случались), поэтому девушка сказала:
– Да, присаживайтесь.
Они присели напротив Меган бок о бок. Мужчина был красив – смуглый и, как говаривал преподаватель истории, с орлиным носом. Меган в толк не могла взять, зачем нос называть «орлиным». Может, это звучало вежливее, чем «большой»? Мужчине, однако, он очень шел. А еще у него были темные короткие, но густые волосы, аккуратно причесанные и не испорченные всяческими средствами по уходу за шевелюрой. Его приятельница (или жена?) напротив щеголяла длинной, щедро обрызганной лаками прической. У нее были высокие скулы, и она все время улыбалась. Мужчина был очень худым, а она весьма фигуристая. Очень любопытная парочка!
– Меня зовут Альберто, – мужчина чуть улыбнулся. – А мою жену Федра.
– Спасибо, что позволила присесть, – улыбка Федры сделалась еще шире. – Я думала, так всю ночь и простоим.
Ее акцент был скорее бруклинским, чем европейским.
– Да ладно. Меня зовут Меган.
– Приятно познакомиться, Меган.
– Что привело в Ки-Уэст? – поинтересовался Альберто.
Меган не хотелось грузить их своими семейными проблемами:
– Понимаете, Рождество здесь гораздо веселее, чем в Бостоне.
– Я тебя очень хорошо понимаю! – Федра положила руку на стол, и Меган отметила ее безукоризненный маникюр, алый лак с блестками и уйму серебряных колечек. – Терпеть не могу снег. И весь этот хол-а-ад.
– А вы здесь как оказались? – в свою очередь спросила Меган.
– Мы уже несколько месяцев путешествуем, – ответил Альберто. – У нас произошли кое-какие жизненные перемены, поэтому мы решили продать дом и просто... двигаться.
– Ух ты, – Меган моргнула. – Это и правда круто.
– Думаем задержаться здесь, – Федра наклонилась вперед и заговорщицки прошептала: – Обожаю здешнюю атмосферу, здесь просто ва-а-схитительна-а.
– Да, чудесно.
Наконец, к столику подошла Лиза – невысокая женщина в черной рубашке с логотипом бара, очень загорелая, с длинными каштановыми волосами, стянутыми в неряшливый хвостик:
– Еще одно пиво, Мэг?
Меган вздохнула: она терпеть не могла, когда ее так называли. Однако Лиза, кажется, предпочитала исключительно односложные имена. Вчера Меган тусовалась здесь с тремя девчонками, и официантка живо переименовала Кристину в Крис, Мелани в Мэл, а Элизабет в Бесс (хотя та звала себя «Лиз»).
Лиза посмотрела на Альберто и Федру:
– А вы что будете, друзья?
– Можно мне «Маргариту»[2]? – попросила Федра. – С солью.
– Мне стакан красного вина, – улыбнулся Альберто.
– Сейчас принесу, – официантка исчезла в толпе.
– Значит, ты живешь в Бостоне? – продолжила разговор Федра.
– Хожу там в колледж.
Минут десять Меган рассказывала про колледж, в общем, говорила все то же, что другим новым знакомым в уличных барах. Потом на сцену вернулась группа, и разговор был прерван музыкой. Музыканты начали играть неизбежную «Brown-Eyed Girl» – было просто нереально пройти по Дюваль-стрит, не услышав эту песню, по меньшей мере, раза три, не говоря уж о других шедеврах тяжелого рока. К удивлению Меган, Альберто за нее заплатил. За все время девушка успела заказать еще три (или даже четыре) кружки, а потом они снова разговаривали – в перерывах между песнями либо просто орали друг другу на ухо. К тому времени, как группа опять ушла на перерыв, Меган почувствовала себя слегка одуревшей. Ноги все еще болели, время неуклонно близилось к ночи. Пройдет несколько часов, прежде чем начнут закрываться бары, но Меган уже устала. Перед тем, как придти сюда, она достаточно набегалась, так что неудивительно.
– Спасибо за пиво, ребята. С вами правда здорово, но я, пожалуй, сегодня уйду пораньше, – она отодвинула стул, но неожиданно не смогла удержаться на ногах. Альберто схватил ее за руку, не давая упасть. Голова шла кругом, бар вращался перед глазами, словно карусель.
– Ох ты-ы-ы ж... Неловко вышло...
– Меган, где ты остановилась? – мягко спросил Альберто.
Она поняла, что не может вспомнить названия гостиницы. Черт возьми, она сейчас даже имени своего не могла вспомнить! Боже, да что это творится! Всего пара кружек пива...
– Э..э... на Дюваль... за кафе... Маргаритавилль...
– Я знаю, где это, – кивнула Федра. – Идем, золотце, отведем тебя домой.
Меган отстраненно отметила, что некоторые, включая Лизу, бросают на нее сочувственные взгляды, а Альберто и Федра тем временем поставили ее на ноги и повели к задней двери.
«Почему туда? Там Фронт-стрит. Нам надо на Дюваль, через парковку...»
Хотя может, Фронт-стрит после заката была пустынна, и новые знакомые подумали, что Меган не нужно внимание толпы.
«Хочу в кровать. Под одеяло. И мишку под бок...»
Меган все еще спала с игрушкой – плюшевым медведем, которого подарил отец на их последнее Рождество. Еще одна причина, почему у нее возникали проблемы с парнями: все мальчишки, с которыми она встречалась, начинали смеяться, узнав, что их подружка спит с плюшевым медведем.
«Где мы?»<
Она не могла сообразить. Ноги шаркали по тротуару, Альберто поддерживал ее с одной стороны, Федра с другой, и это чувствовалось странно, потому что Альберто был высокий и костлявый, а Федра низенькая и округлая, и в итоге тело кренилось влево.
«Что происходит?»
– Все хорошо, Меган, – приговаривал Альберто. – Мы обо всем позаботимся.
Федра тоже что-то говорила, но Меган не могла разобрать. Они завернули за угол, и девушка поняла, что не совершенно потерялась. Она была на Фронт-стрит только во время заката и даже не представляла, как выглядит улица без толп народу. Откуда-то доносились крики и музыка, но они были очень, невозможно далеко Внезапно Меган осознала, что Федра продолжает говорить. Нет, продолжает начитывать что-то речитативом. Она начала выхватывать отдельные слова:
–...invictus... spiritus... phasmae... ligata...
«Почему латынь?»
Они остановились. Меган хотела спросить, что происходит, но не смогла разжать губы. Федра бормотала уже громче, Альберто снова заговорил:
– Не волнуйся, Меган. Скоро все закончится.
А потом она увидела в руке мужчины внушительный нож. Глаза Альберто залила чернота – смотрелось поразительно. Нож двинулся к ее горлу. Внезапно дурнота ушла, и Меган попыталась закричать, уже чувствуя, как лезвие касается шеи.
«Боже, нет! Спасите! Мама, где же ты?! Пожалуйста, кто-нибудь! Боже! Спасите!»
Вместо крика хлынул поток крови, и девушка упала на асфальт. Теперь она видела только собственную кровь, ужасно много крови, и слышала только латинскую скороговорку.
«Господи...»
Последнее, что она услышала, – восхитительный голос Альберто:
– Готово.
ГЛАВА 2
– С Новым годом, мальчики!
Сэм Винчестер приподнял стакан с шампанским – бокалов в посудном шкафу Бобби Сингера не водилось:
– И тебя, Бобби.
Дин Винчестер молча отсалютовал своим стаканом и заглотал его содержимое. Разглядывая явно неподходящую посуду, Сэм заметил:
– Знаешь, Бобби, я бы не подумал, что ты пьешь шампанское.
Бобби улыбнулся в бороду:
– Да, пиво мне больше по душе, но все-таки Новый год на дворе. Когда я был мальчишкой, мы всегда пили шампанское во время падения шара[1]. До сих пор стараюсь припасти бутылочку к концу декабря.
Сэм перевел взгляд на экран маленького телевизора, по которому как раз показывали огромную толпу на Таймс-сквер. Многие щеголяли в дурацких красных колпаках и очках в форме цифр 2008. Дин тоже вгляделся в изображение: в этот момент в объективе показался ведущий.
– Эй, какому гению взбрело в голову заменить Дика Кларка[2] на Райана Сикреста[3]?
– Дин, мужик все-таки инсульт пережил.
– Я в курсе... но почему именно Сикрест? Ведь Дик Кларк вел «Американскую эстраду»[4], а этот только и делает, что доказывает, что он не гей.
– Ну, еще он ведет программу «Американский идол»[5], – возразил Сэм.
Старший Винчестер припечатал младшего брата взглядом, означавшим, что тот снова покусился на какой-то столь любимый Дином эпизод поп-культуры:
– Чувак, ты же правда не пытаешься приравнять это унылое шоу а-ля «Мы ищем таланты» к «Американской эстраде»?
Не горя желанием выслушивать гневную тираду, Сэм сменил тему:
– Вообще-то, есть у меня одна теория.
Дин поднял бровь:
– Ух ты! Валяй, яви миру шедевр.
– Это долговременный план, нацеленный на то, чтобы пересадить мозг Дика Кларка в череп Сикреста, – Сэм ткнул пальцем в экран. – Признай, места там навалом.
Он порадовался, что смог сохранить невозмутимый вид, а Бобби серьезно добавил:
– Знаешь, кажется, у меня и заклинаньице есть подходящее.
Дин, наконец, расхохотался.
– Слава Богу, – сказал Сэм. – А то мы тут типа празднуем, а ты изображаешь буку.
– Буку? – Дин покачал головой. – Ну спасибо, весельчак. Нет, я просто... ммм... просто задумался.
– Вот это меня и пугает, – сухо отозвался Сэм.
– Выкуси.
– Да что с тобой, Дин? – спросил Бобби уже по-настоящему серьезно.
– Со мной две тысячи восьмой год в основном.
Дин не стал договаривать мысль, и Сэм знал, что брат не будет. Только что для Дина наступил последний год жизни – если только Сэм не спасет его. Дин заключил сделку с демоном перекрестка: он пообещал через год продать душу и оказаться в аду в обмен на то, чтобы младший брат воскрес. Сэма смертельно ранил Джейк, один из тех детей, что получили от Желтоглазого (его, как оказалось, звали Азазелем) сверхъестественные способности. Все дети оказались вовлечены в смертельное состязание за право повести адские рати на мир живых. Джейк и Сэм оказались последними выжившими. Благодаря сделке, Сэму удалось убить Джейка и забрать у него Кольт, пистолет, из которого можно убить демона. Тогда же Дин с успехом опробовал Кольт на самом Азазеле, но в итоге жить ему осталось всего один год. Сэм был просто обязан вытащить брата: он застрелил демона перекрестка, когда та призналась, что контракт не у нее; он связался с Руби: та была если и не на стороне добра, то хотя бы убивала своих собратьев и пару раз выручила Винчестеров. И все же братья понимали, что едва ли Сэм преуспеет, и что скорее всего уже летом Дин будет загорать в преисподней. Старший Винчестер вел себя так, будто действительно доживал последний год: иногда это выражалось в поведении, рисковом даже по стандартам Дина, и тогда Сэм очень старался не вспоминать, на что ему выпало полюбоваться за последние месяцы; а иногда Дин – как и сейчас – впадал в меланхолию.
– Спасибо, что приютил, Бобби, – поблагодарил Сэм.
– Да не за что, – фыркнул Бобби. – Сами знаете, что вам здесь всегда рады.
– С тех пор, как мы пристукнули двух богов[6], началось затишье.
– Повтори, – потребовал Дин.
– Что повторить?
– Ту часть, с богами. Просто мед на душу. Когда еще выпадет удача пристукнуть бога, не говоря уж о двух.
– Двух очень старых и очень слабых богов, – поправил Бобби. – Вы с ними справились только потому, что им не поклонялись веками. Боги могущественны, когда в них верят. Если б ты сейчас встретил Зевса в темном переулке, он бы не смог метнуть молнию. А вот пару тысяч лет назад от тебя бы и угольков не осталось.
– Дружище, ты мне всю малину портишь.
– Прости. Нечаянно вышло.
– Но ты прав, Сэмми, – подхватил Дин. – Приятно, когда выпадает такая спокойная неделька. Даже странно, честно говоря. По-моему, призраки просто обязаны что-нибудь учинить в новогоднюю ночь.
– Нельзя полагаться на календарь, – сказал Сэм. – Его придумали люди, а призраки предпочитают руководствоваться более естественными вехами: фазами луны, солнцестояниями, равноденствиями, положением звезд и всем таким.
– Надо думать, – Дин пожал плечами. – Но я не против расслабиться, хлебнуть шампанского и посмотреть на унылого Райана Сикреста.
Сэм снова поднял стакан, и они одновременно допили шампанское. Затем Дин удовлетворенно выдохнул и покосился на Бобби:
– Не пора ли переходить к тяжелой артиллерии?
Бобби ухмыльнулся и встал:
– Элен как раз поставила мне бутылек «Джонни Уокер Блэк».
Но не успел он отойти за обещанным виски, как раздался телефонный звонок. Братья полезли шарить по карманам, но их сотовые молчали.
– О черт, – проворчал Бобби. – Это вашему отцу звонят.
После того, как в 2006 году Джон Винчестер умер, Дин не отключал его телефон на случай, если кто-нибудь решит позвонить. Пару раз на этот телефон действительно звонили, но потом слух о гибели Джона разнесся по округе, и звонки прекратились совсем. Через некоторое время (точнее, когда на счету кончились деньги) братья оставили телефон на попечение Бобби. Тот пополнил счет и продолжил следить за звонками и сообщениями.
Бобби сходил за телефоном и вернулся в гостиную, протягивая его Дину:
– Это тебя.
Дин, озадаченно нахмурившись, поднес мобильник к уху:
– Алло? – тут его глаза расширились, а губы расплылись в широкой улыбке. – Яфет! Какими судьбами, старик?
Сэм уставился на Бобби:
– Яфет?
– Псих один, – пренебрежительно отозвался пожилой охотник.
– Да ну? – проговорил Дин. – Хорошо. Конечно, посмотрим. На этот раз с братом. Да, у меня есть брат Сэм. Он тебе понравится, поверь. Круто. До встречи, – он отключил связь, все еще улыбаясь и покачивая головой. – Парни, это был привет из прошлого.
Бобби, как частенько в последнее время, недоверчиво уставился на старшего Винчестера:
– Эй, ты же не примешь всерьез этого хиповатого укурка?