Повернувшись к Шарлотте, я говорю:
— Это была засада, — а затем делюсь подробностями.
Ее улыбка не уменьшается.
— Все нормально. Я не против пойти с ними, — она наклоняется чуть ближе и шепчет: — На самом деле, в последние дни мне стало проще играть твою невесту.
— Почему это?
Ее голос становится еще тише.
— Из-за того, как ты трахал меня всю ночь.
Похоть разливается во мне, и я почти готов затащить ее в офис, захлопнуть дверь и засадить ей прямо здесь, на работе.
Но Дженни снова зовет ее, и я возвращаюсь к компьютеру с крепким стояком.
Пока отвечаю на электронные письма поставщиков, до меня доходит, что комментарий Шарлотты о моей прелестности должен был как-то покоробить. Но этого не произошло, и мне интересно, почему.
Может быть, потому, что Шарлотта выглядела такой счастливой после приглашения на мюзикл. Черт, отвести ее на Бродвей — это самое маленькое из того, что я могу сделать для нее в благодарность за фантастическое исполнение роли моей невесты ради сделки моего отца.
Вот и отгадка. Мне нравится делать Шарлотту счастливой, потому что она моя подруга, а друзья помогают друг другу.
Вот так. Я оступился, но избежал нарушения второго правила.
Глава 19
В «Сарди» к нам присоединяется репортер по имени Эйб. Его лицо напоминает лошадиную морду, а мешковатая одежда велика на пару размеров, словно с чужого плеча. Сомневаюсь, бреется ли он и дорос ли хотя бы до получения водительских прав.
Он делает фото двух семей, поднимающих тосты и поглощающих закуски, и я действительно поражен, насколько показушной будет эта заказная статья.
Должно быть, именно поэтому журнал прислал репортера-сопляка. К тому же, Metropolis Life and Times — лучший минетчик в мире журналистики. Проглотит все и не подавится.
|
|
Технически фотографии выглядят естественно, но все мы прекрасно помним об объективах фотокамер, когда делаем заказ, общаемся и поднимаем наши бокалы, как черно-белые изображения звезд театра и кино, украшающие стены этого бродвейского здания. В этот раз встречаются только пары — мистер Офферман с женой, мои мама и отец, Шарлотта и я. В любой другой день я бы поиздевался над Харпер, что ее не взяли на сегодняшний вечер, но она, скорее всего, переживает, что отсутствует на этом нужном событии и пропускает фальшивый «мы понятия не имеем, что репортер здесь» разговор.
Однако, мне понятна политика мистера Оффермана. Представления, вроде этого, помогают в ведении бизнеса, а демонстрация дружеской передачи ювелирного могущества всем известной «Катарин» привлекает клиентов. Мы уверены, что выглядим блестяще и достаточно глянцево для обложки журнала. На мне светло-зеленая рубашка и бледно-желтый галстук с мультяшными пандами, а Шарлотта потрясающе выглядит в черном платье с короткими рукавами и розовой лентой вместо пояса, протянутой сквозь тонкие петли.
— Вы не взяли своих дочерей сегодня, — обращаюсь я к мистеру Офферману, доедая оливки. — Полагаю, напряженное окончание учебного года? Или они не большие любители театра?
Он пренебрежительно машет рукой.
— У нас было всего шесть билетов, и мне важно правильно подать это людям.
Я чуть не давлюсь оливковой косточкой.
— Что, простите?
— Мои девочки не имеют отношения к бизнесу, — говорит он, допивая свой скотч и подавая сигнал официанту принести еще.
|
|
— Я не имею отношения к бизнесу отца, но меня вы пригласили, — говорю я, указывая на неубедительность его логики.
— Верно, но я уверен, что твое мнение более важно, чем, скажем, твое…
Его реплику прерывает репортер, тронувший меня за плечо.
— Ваше фото с Шарлоттой возле бара? Читатели нашей страницы любят счастливые пары.
Я встаю, и мои внутренности скручивает узлом от понимания, что это фото — обман. Вероятно, оно появится в сети уже завтра, а через несколько дней, когда мы, согласно плану, расстанемся, станет неактуальным. Или вообще не выйдет в тираж, потому что…ну, потому что мы больше не будем «счастливой парой».
Когда мы отходим от стола, во взгляде Шарлотты я вижу, что она думает о том же.
Мы ходим по лезвию ножа. Наше представление вначале казалось забавным — достаточно правдоподобным, чтобы скрыть мои романтические похождения и не сорвать сделку отца — пусть даже я и врал своей семье.
Теперь же это граничит с наглой манипуляцией, потому что я лгу, ну, в общем … всем, и от этого на душе скребут кошки.
Но цель оправдывает средства, и я напоминаю себе об этом, когда мы приближаемся к бару. Утром я разговаривал с отцом, и он сказал, что сделка завершится до конца недели, как только банк оформит основные документы. Мне ненавистна мысль, что Офферман мог бы отказаться, если бы я не соответствовал его требованиям.
Тем не менее, чувствую себя шарлатаном, продающим яд под видом панацеи, и сам себе противен.
Хорошо то, что врать мне осталось всего несколько дней.
Плохо — мне осталось всего несколько дней притворства.
|
|
— Улыбаемся, — говорит Эйб, когда мы встаем возле бара на фоне фотографий Тома Хэнкса и Эд Аснер.
Я обнимаю Шарлотту и ослепительно улыбаюсь, незаметно вдыхая аромат у ее шеи. Она пахнет персиками. Быстрый поцелуй в щеку, и Шарлотта задерживает дыхание. Она прижимается теснее — и, да — то, что было притворством, снова стало реальностью, а грызущая совесть уходит прочь. Между нами есть тепло. Даже огонь. Объектив камеры должен был воспламениться от него.
Я отпускаю ее и сконфуженно усмехаюсь репортеру.
— Простите, ничего не могу с собой поделать. Она слишком красива.
— Совершенно ясно, что вы любите ее, — говорит он, опускает камеру и достает из кармана блокнот. — Не могу не задать вопрос, когда же она стала единственной?
— Простите? — спрашиваю я, морща лоб.
— Это все в новинку, не так ли? Верность в ваших отношениях?
— Конечно, мы верны друг другу. Мы же помолвлены, — отвечает Шарлотта, собственническим жестом обнимая меня, чтобы прекратить дальнейшие вопросы.
— Не сомневаюсь, — говорит репортер, указывая на камень Шарлотты, — но я спросил, когда она стала той самой единственной.
Щеки Шарлотты заливаются румянцем, и я беру инициативу на себя.
— Мы помолвлены совсем недавно, если вы это имели в виду.
— Ну, это и должно было случиться недавно, — говорит Эйб, словно собака, вцепившаяся в кость и отказывающаяся выпустить ее, — я видел вас в прошлом месяце в журнале South Beach с поваром из Майами, а всего несколько недель назад, кажется, со знаменитым тренером.
Будь проклят я и мое плейбойство. Я напрягаюсь, мышцы каменеют. Вот оно — ситуация, которой мой отец отчаянно пытался избежать.
— Это досужие сплетни, — говорю я, сохраняя улыбку, — вы же знаете, как это бывает.
— Вы имеете в виду с Кэссиди? С Кэссиди Уинтерс все произошло случайно? — спрашивает он, ненавязчиво вставляя слово «случайно», словно пытается заставить меня повторить его.
— Нет, я не говорил, что это было случайностью. Я сказал, что это сплетни. И это означает, что ничего не было, — говорю я решительно, ставя на место маленького смелого ублюдка.
Он кивает и поглаживает подбородок.
— Понятно. Но не в случае с поваром. Потому что в прошлом месяце в Майами вы отметились в «Фейсбуке» фотографией, где целуете ее в щеку.
Эйб берет телефон, скользит своим толстым пальцем по экрану и показывает мне фотографию. Он наготове и ожидает. Спланировал все заранее и готов к атаке. Я пожимаю плечами, а мой мозг быстро разыгрывает сценарии. А затем я делаю это. Быстро подскакиваю к Эйбу и целую его в щеку. Подавляю инстинктивное желание съежиться, когда мои губы проходят в миллиметре от его детского личика, но я должен это провернуть.
— Видите, я просто ласковый парень.
Он вытирает щеку ладонью.
— Значит, с шеф-поваром ничего не было?
Я киваю и указываю на его лицо.
— Так же, как и у нас с вами.
Жаль, что не могу съездить ему по физиономии, как он того заслуживает. Но если бы ушел и сказал «без комментариев», то это только подстегнуло бы его. Спокойный ответ дает шанс, что эта бомба не рванет.
Эйб переключается на Шарлотту.
— Волнует ли вас то, что еще пару недель назад Спенсера Холидея газеты называли Нью-Йоркским Плейбоем?
Она качает головой и мило улыбается.
— Нет. Я знаю, с кем он проводит ночи.
— Не каждую ночь, — бормочет репортер.
Меня переполняет гнев. После такого Мистер Милый Парень исчезает.
— Прости? Что ты сказал, Эйб? — спрашиваю я многозначительно, потому что одно дело быть назойливым, и совсем другое — быть мудаком.
Он поднимает подбородок.
— Я сказал, что теперь каждую ночь вы будете работать в «Лаки Спот» в качестве супругов.
Лжец.
Но лжец дело говорит, и его замечание напоминает мне, что нам с Шарлоттой придется продумать и разыграть фальшивую помолвку на работе в последующие пару дней. Или не придется, ведь совсем скоро все закончится.
И снова эта мысль отдается болью у меня внутри.
Прежде чем я успеваю ответить на вопрос Эйба о том, как мы будем вести наш бизнес, миссис Офферман присоединяется к нам, вклиниваясь в импровизированное интервью.
— Все в порядке?
Никогда не думал, что скажу это, но … черт, я рад ее видеть.
— Просто говорили о том, как быстро Шарлотта и Спенсер стали парой, — говорит репортер, обращаясь к миссис Офферман. — Слишком быстро.
Она выгибает бровь, и, кажется, ее любопытство разбужено.
— Разве? Я знала, что все произошло довольно быстро, но не знала, что совсем недавно.
Оказывается, на самом деле, я не особо-то и рад ее видеть. Совсем не рад. Тем более, что каждое ее слово пропитано ядом.
Шарлотта откашливается, заправляет прядь волос за ухо, и встречается взглядом с миссис Офферман, а затем с Эйбом.
— Да, это произошло недавно, и мы много раз об этом говорили. Все случилось очень быстро. Но так и бывает, когда вы влюбляетесь, разве нет? — говорит Шарлотта, поглаживая пальцами край рукава моей рубашки. Между нами слой хлопка, но, клянусь, ее прикосновение воспламеняет кожу, оставляя за собой дорожку из искр. Дыхание перехватывает, когда она встречается со мной взглядом, и на какой-то миг остальная часть ресторана перестает существовать.
Я киваю и с трудом сглатываю. Не знаю, кому предназначается мой ответ — ей, им или нам.
Но я чувствую, что это мое «да», по крайней мере, честное. И это важно.
Шарлотта встает на носочки и мягко целует меня в губы. Отстранившись, она берет меня под руку и смотрит на репортера.
— Мне плевать, что несколько недель назад его видели с кем-то другим. Это ничего не меняет. Не меняет того, что я чувствую к нему.
У Эйба больше нет вопросов. По крайней мере, сегодня она сумела сбить его со следа нашей лжи.
Я вспоминаю вчерашнюю сцену мести Брэдли в тренажерном зале. Конечно, Шарлотта получила удовольствие от шоу, устроенного для ее бывшего. Но тот поцелуй на беговой дорожке, когда она захотела заставить его ревновать, ничто по сравнению с тем, как умело она сыграла ради меня. Снова и снова она выручает меня.
Мое сердце спотыкается само об себя, устремляясь к ней.
Что-то происходит. Что-то странное и совершенно непонятное. Сердце, рвущееся к Шарлотте, говорит со мной на языке, которого я не понимаю.
Отлично. Теперь есть два органа, с которыми мне нужно сражаться каждый день.
***
Перед началом шоу отец пытается привлечь мое внимание, пока мы направляемся по Сорок Четвертой улице к входу в «Театр Шуберта».
— Все в порядке?
— Вполне, — отвечаю я, потому что последнее, чего бы мне хотелось, это дать ему повод для беспокойства. Мимо нас с визгом проносится такси, и, выпустив облако выхлопных газов, резко тормозит на красный сигнал светофора. — Репортер немного разозлил, но все это я уже слышал.
Отец покачал головой.
— Я имел в виду Шарлотту. С ней все в порядке?
— Она в порядке, — отвечаю я с улыбкой, радуясь, что отца больше волнует моя девушка, а не сама история.
Он указывает на Шарлотту, идущую вместе с остальными в нескольких метрах от нас.
— Вы идеально подходите друг другу. Не знаю, почему не замечал этого раньше, но теперь, когда вижу вас вместе…черт, это же очевидно.
Чувство вины возвращается, словно коршун, бросающийся с неба. На этот раз вонзая свои когти мне в грудь как никогда глубоко. Я провожу руками по волосам. Отец будет так разочарован, узнав, что мы с Шарлоттой расстались.
— Ты безнадежный романтик, — говорю я.
Он смеется, и мы замедляем шаг, приближаясь к толпе людей перед ярко освещенным зданием.
— Поэтому я и владею ювелирным магазином.
— Уже нет, — игриво замечаю я. — Скоро ты превратишься в свободного человека.
— Я знаю, — он задумчиво вздыхает, — и мне будет этого не хватать.
— Ты будешь счастлив.
Он несколько раз кивает, как будто убеждает сам себя.
— Я буду счастлив проводить больше времени с мамой. Она — центр моей вселенной. Как Шарлотта для тебя, — говорит он, похлопывая меня по спине.
Мда, глупость какая-то. Но сейчас дела обстоят именно так.
Глава 20
Капельдинер провожает нас к местам.
Шарлотта скрещивает руки на груди и вздыхает.
— С тобой все в порядке?
Она кивает. Ее губы сжаты в прямую линию.
— Уверена? Готов поспорить, что по виду ты злишься.
— Я в порядке.
Я скептически выгибаю бровь.
— Уверена, что ничего не случилось?
— Ничего серьезного, — она хватает меня за рукав рубашки и мгновенно переводит стрелки. — Когда мы сделаем куклу Вуду для того репортера?
Я притворяюсь, что задумчиво смотрю вдаль.
— Давай посмотрим. В моем ежедневнике есть свободное место завтра в три. Подойдет?
Она энергично кивает.
— Ты принесешь булавки, а я достану ткань.
— Отлично. Я найду обучающее видео на YouTube, чтобы сделать все правильно.
Она лучезарно улыбается и шепчет мне, когда начинается увертюра:
— Эти вопросы были мне ненавистны.
— Он пытался разыграть сложный мяч, но счет остался неоткрытым. Хотя ты была великолепна.
— Они были неловкими, — говорит она и прижимается ближе ко мне, когда первые звуки скрипки разносятся по залу. — Как думаешь, он догадался о нас?
— Было похоже, но думаю, он просто забрасывал нас вопросами, ожидая, когда мы споткнемся.
— Кстати, тебе понравился мой последний ответ?
Понравился? Я в восторге от ее фразы о быстрой влюбленности. В большем восторге, чем должен быть.
— Это было восхитительно.
— Я справилась, не так ли? — говорит она, дуя на пальцы, словно схватилась за горячую ручку сковороды.
Мое сердце вздрагивает, а затем проваливается вниз. Я чувствую, что тону в желании того, чтобы все сказанное ею оказалось правдой. Мне хочется, чтобы что-то из этого оказалось реальным.
— Это было вполне правдоподобно, — говорю я, фальшиво улыбаясь, и ее ответ опять напоминает мне о том, что по какой-то неизвестной мне причине я не хочу, чтобы это все закончилось. Чуть больше, чем через четыре дня, для нас с Шарлоттой наступит финал.
Она уйдет, но я хочу продлить момент.
Начинается первый акт, и я думаю — нет, я уверен — что это официально мой самый нелюбимый момент в мюзиклах. Наблюдать за этим больно.
***
Шарлотта молчит, пока мы бредем по Таймс-сквер, пожелав спокойной ночи моим родителям и Офферманам. Мы пробираемся сквозь сумасшедшую толпу, напоминающую сардин в жестяной банке искрящегося неонами Манхэттэна — человеческий зоопарк в центре многомилионного города. Парень в серебряном костюме робота подражает его судорожным движениям, собирая в цилиндр монеты. Продавец миниатюрных Статуй Свободы толкает Шарлотту локтем.
— Ой, — бормочет она.
— Ты в порядке? — спрашиваю я и протягиваю ей руку. Забота о ней — это инстинкт, я полагаю. Но тут же отдергиваю ладонь. Она не хочет, или ей не нужно это. Она может позаботиться о себе.
— Да, со мной все будет хорошо, — говорит она, пожимая плечами. — И эй, мы пережили еще одно представление.
— «Скрипача»?
Она качает головой.
— Нет, — она подражает тону диктора на радио. — И сегодня в восемь часов вечера у нас в прямом эфире Счастливая Обрученная Пара.
Я вздрагиваю.
— Правильно. Это.
Сейчас мне следует пошутить. И успокоить ее. Я должен сказать ей «спасибо» еще раз.
Но не говорю ничего. Мне нечего сказать. Лысый мужчина с золотыми зубами зазывает зрителей на комедийное представление с полуголыми людьми.
— На полуголых скидка.
Кто-то кричит в ответ:
— А голые бесплатно?
Мы проходим мимо театра, потом магазин футболок, обходим пару в шортах хаки, белых кроссовках и футболках пожарной охраны. Я понятия не имею, куда мы идем. Честно говоря, даже не знаю, почему мы решили пойти по Бродвею. Видимо, просто сделали крюк. Да что со мной не так? Я даже не могу ориентироваться в родном городе.
Мы достигаем угла Сорок Третьей и останавливаемся на тротуаре. Автобус ползет по Восьмой-авеню. Туристы обходят нас, а мы с неловким чувством стоим лицом друг к другу. Всю мою жизнь я знал, что делать, куда идти, как встречать каждый поворот судьбы. Сегодня вечером я ничего не знаю и едва понимаю, как переступать ногами.
Я почесываю голову.
— Хм, куда мы идем, Спенсер?
Я пожимаю плечами.
— Понятия не имею.
— Чем планируешь заняться? — спрашивает она, сжимая руки, словно не знает, куда их деть.
— Чем хочешь, — говорю я, засовывая руки в карманы джинсов.
— Давай куда-нибудь сходим?
— Если хочешь.
Она вздыхает.
— Может, я просто возьму такси до дома?
— Ты хочешь поймать такси? — спрашиваю я, и мне хочется дать себе пинка. Сейчас я сам себе ненавистен из-за этого нерешительного, незнакомого мне чувака, который пытается контролировать мое тело. Я его не знаю. Мне насрать на него. И я не давал ему права управлять моим телом. Надо избавиться от него. — Забудь об этом, — говорю я, с возрастающей уверенностью. Наша фиктивная помолвка заканчивается через несколько дней, и я не собираюсь пропускать самый лучший секс в моей жизни. Не хочу упускать такую возможность.
— Забыть о чем? О вызове такси?
Я качаю головой и кладу руки ей на плечи.
— Именно это я собираюсь сделать прямо сейчас. Хочу отвезти тебя к себе. Раздеть. Дать волю своему языку и вылизать каждый миллиметр твоей кожи, а затем воплотить в реальности то, о чем говорил, когда мы были в «Катарин».
В ее глазах вспыхивают искры вожделения. Она нетерпеливо кивает.
— Да.
Так. Прекрасно. Достаю телефон из заднего кармана, чтобы сделать заказ в Uber, так как здесь поймать такси нереально. Когда открываю приложение, она кладет свою руку на мою.
— Но, хм, сначала мне нужно кое-что тебе сказать.
Вот черт. Сердце колотится. Она собирается покончить с этим. С нее достаточно. Она получила то, чего хотела. Сегодня ночью я последний раз прокачу ее, а потом отправлюсь на пастбище.
— О чем? — спрашиваю я, и сердце колотится у меня в глотке.
— Помнишь, мы говорили «никакой лжи»?
— Да, — сглатываю я, пытаясь приободриться.
Напряжение затягивается в груди тугим узлом, и мне не нравится это чувство. Не хочу подобных ощущений. Это словно потребность или зависимость. То, чего я не могу понять.
— Ты собираешься?.. — выплевываю я.
— Собираюсь что?
— Закончить все? — спрашиваю я, потому что не могу больше сдерживаться.
Она смеется.
—Это не смешно, — настаиваю я.
— Это смешно.
— Почему?
— Ты идиот, — она качает головой, хватает меня за рубашку и притягивает ближе к себе. Сердце бьется о ребра. — Вот, что я хотела сказать тебе. Помнишь, перед началом шоу ты спрашивал меня, все ли в порядке, и я ничего не сказала? Это было вранье. Я ревновала. Жутко ревновала.
Я прокручиваю в голове тот момент: Шарлотта, скрестившая руки, ее шутки о репортере, ее гордость за свою игру.
— Ты ревновала?
— Я отчаянно старалась бороться с этим. Поэтому перевела все в шутку про куклу Вуду.
— Почему ты ревновала?
Она закатывает глаза.
— Все те женщины, которых назвал репортер. Услышав о них, я стала ревновать.
— Почему?
— Разве ты не понимаешь?
— Нет. Но мы уже определились с тем, что мне надо все разжевывать. Так что вперед. Диктуй по буквам, — говорю я, постукивая себя по голове и изображая недогадливость
Она краснеет, а потом тихо говорит. Ее голос едва слышен сквозь шум улиц, звуки толпы и рев автомобилей. Но каждое слово — музыка для моих ушей.
— Потому что они были с тобой.
Уголки моих губ приподнимаются вверх.
— То же самое я чувствовал к Брэдли, когда ты была с ним, — признаюсь я и, произнеся это вслух, чувствую себя освободившимся. Более того, я озвучил то, что чувствовал в то время, но едва ли осознавал.
— Ты чувствовал такое, когда я была с ним?
— Иногда, — говорю я, возвращаясь в те дни, когда она была с этим мудаком.
Были ночи, когда она покидала «Лаки Спот» и уходила домой с ним, а мои мысли крутились вокруг нее. Конечно, у меня были женщины, чтобы отвлечься, но время от времени зеленоглазый монстр ревности наносил мне визит. Я не представлял, что когда-нибудь расскажу ей это. Некоторые мысли лучше держать в секрете. Я поднимаю руки вверх.
— Загадка природы.
— Спенсер? — шепчет она.
— Да?
— Думаю, что сегодня мы нарушили еще одно правило.
Я выгибаю бровь.
— Какое из? Ложь?
— Да, но еще…
Мы одновременно произносим.
— Глупости.
И смеемся. Вместе.
— Для начала ты приглашаешь меня на шоу, потом я ревную, да еще этот козел-репортер. Это все очень глупо, — говорит она, — а от глупости есть только одно лекарство.
— Анал?
Она бьет меня по плечу.
— Этого правила мы не нарушим никогда. Никогда, — говорит она, перемещая взгляд на мою ширинку. — Вообще я думала о позе по-собачьи.
— Так и я о том же.
Мы целуемся, пока ждем машину.
И на протяжении всего пути от центра города.
И все время в лифте.
И пока я открываю дверь.
И потом, когда я раздеваю ее и укладываю животом на мою кровать.
Глава 21
Я покрываю поцелуями все ее тело, начиная с шеи. Продвигаюсь вдоль позвоночника, облизывая сексуальную, красивую спину. Шарлотта вздыхает и извивается на кровати. Она поворачивает голову, чтобы смотреть на меня, а я опускаюсь к ее заднице и оставляю легкий поцелуй на ее ягодице.
— Не волнуйся. Никакие правила не нарушатся. И, чтобы ты знала, мне достаточно остальных частей твоего тела. Я всего лишь дразнил тебя.
Она улыбается мне, молчаливо выражая благодарность.
— Мне нравится нежная кожа твоей попки, так что я, пожалуй, задержусь тут, — говорю я, обводя контур ее правой ягодицы.
Она поднимает попу выше, будто приглашает меня поцеловать ее. Я провожу языком вокруг ее ягодиц — сначала одной, потом другой — и она извивается подо мной, слегка постанывая. Я приоткрываю рот и мягко прикусываю плоть. Ее стоны становятся громче.
Желание пульсирует в каждой вене. Я твердый и готов к подвигам, но не хочу торопиться, потому что наслаждаюсь каждой секундой происходящего. Сжимаю пальцами ягодицы, приподнимаю ее и застаю врасплох, медленно и протяжно облизывая ее влажную киску.
У нее перехватывает дыхание.
— Не ожидала этого.
— Я так и думал. Но, вижу, тебе это понравилось.
— Да, — судорожно выдыхает она.
Но сейчас мой рот ей больше ничего не подарит. Поэтому перехожу к ногам, желая зацеловать все ее тело, довести до кондиции и сделать горячей и влажной. Пробегаю языком по внутренней стороне ее бедра.
— Каждый миллиметр, — мягко шепчу я, касаясь ее кожи, — я хочу пометить и поцеловать, потрогать каждый миллиметр твоей нежной кожи.
— Я тоже хочу этого, — говорит она с придыханием, ее голос становится хриплым, а это значит, что она заведена. Я уже умею читать ее мимику, различать сигналы ее тела, понимать, как она реагирует на меня — и все это за какие-то несколько дней. Мне нравится узнавать ее тело и его желания.
Например, место под коленом — это ее эрогенная зона. Я оставляю там поцелуй, и она издает легкие сексуальные стоны.
Продолжаю путешествие по ее телу и целую вторую ногу, приближаясь к попке. А затем сжимаю ее ягодицы, наклоняю бедра и зарываюсь лицом между ее ног. На вкус она шелковистая и сладкая. Так прекрасно ощущать на языке влагу ее возбуждения и запах, заполняющий мои ноздри. Она прижимается ко мне, и желание трахнуть ее распирает мне грудь, пробирая до самых костей. Все, что я хочу — это она. Я целую ее сладкую киску, пока она не кончает мне в рот.
Отодвигаюсь, чтобы раздеться, и она переворачивается. Губы открыты, глаза блестят, кожа пылает.
— Ничего себе, — говорит она.
В ответ я приподнимаю бровь и сбрасываю рубашку.
— Кажется, я становлюсь зависимой от твоего рта, — говорит она нежно.
— Это хорошо. Потому что мой рот впал в зависимость от тебя.
Когда я собираюсь снять штаны, она садится и берет инициативу в свои руки, расстегивая мои джинсы.
— Я хочу сделать это сама.
Она стягивает с меня трусы, и мой член салютует ей.
У нее вырывается звук, похожий на мурлыкание.
— Я тоже рада тебя видеть, — говорит она и высовывает кончик языка. Облизывает головку, и прежде чем затеряться в волшебном мире ее прекрасные греховных губ, я быстро отодвигаюсь. Хватаю Шарлотту за бедра и переворачиваю ее. — Встань на четвереньки, как послушная плохая девчонка, — говорю я ей.
— Разве я плохая девчонка?
— Когда ты со мной, — говорю я и встаю, чтобы взять презерватив.
Но останавливаюсь, чтобы полюбоваться потрясающим видом, открывающимся передо мной — Шарлотта стоит на четвереньках, ее великолепная попка приподнята. Я слегка шлепаю ее по ягодице. Она вздрагивает, но сексуально постанывает.
— О, Боже.
Этот звук. Ее слова. Ее стон. Эта женщина — мечта. Она дает понять, как сильно ей нравится все, что я делаю, и сам понимаю, насколько сильно мне нравится ее трахать. Я опускаю голову и целую ее попку там, где ударил. Затем возбужденно хватаю ее за запястья и толкаю на кровать.
— Я передумал. Опустись на локти. Задницу выше.
Она выгибается, как танцовщица, следуя моим указаниям. Я провожу головкой члена по ее влажности. Она стонет и придвигается ближе, желая меня, приглашая меня, нуждаясь во мне. Я еще раз шлепаю ее, и она вскрикивает от удовольствия.
Натягиваю презерватив и погружаюсь в нее. Белые горячие искры стреляют по моим венам. Плотность, жар — это удивительно. Из меня рвется низкий, гортанный, животный рык.
— Ты, — говорю я со стоном, — такая сексуальная. Кажется, я готов разбить в тебе лагерь на всю ночь.
Она то ли смеется, то ли стонет.
— Ты псих.
— Нет, просто никогда в жизни не был так возбужден, — говорю я низким голосом и начинаю двигаться.
Шарлотта внезапно замолкает. Больше ни стонов, ни всхлипов, ни диких вздохов. Затем негромким, но чистым голосом спрашивает:
— Правда?
Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Боже мой, какая беззащитность в ее доверчивых глазах, в ее изогнутом передо мной теле.
— Да, — отвечаю я, толкаясь в нее на всю длину. — Я клянусь, Шарлотта. Черт возьми, ты что-то сделала со мной, — я выхожу из нее, оставляя только кончик. Она извивается, пытаясь вернуть меня обратно. — Ты сводишь меня с ума. Ты делаешь меня сумасшедшим, — я вхожу глубоко, и ее дыхание выливается в великолепный стон, — я не могу насытиться тобой.
— О, Боже, я чувствую то же самое, — говорит она и наклоняется ниже, приподнимаясь попкой выше, предлагая больше.
Она все, что я хочу. Всю. И я трахаю ее до тех пор, пока она не кончает, захлебываясь безумным криком. Мышцы натягиваются, в глазах туман, и мой собственный оргазм берет в плен тело, заливая ярким горячим удовольствием.
Я падаю на кровать, Шарлотта падает рядом. Она кладет голову на сгиб моей руки, а сама она такая горячая, потная и обнаженная. Рассеянно я глажу пальцами ее по волосам, а она проводит рукой по моему животу.
— Это было потрясающе, — бормочет она, — думаю, это был наш лучший раз. Я бы наградила тебя золотой звездой за выдающиеся достижения в области оргазма. Или даже поставила памятник.
— Я хотел бы поблагодарить Академию… — начинаю я передразнивать ее.
Она шлепает меня по груди.
— Так ты притворялся? Хорошо, потому что я тоже, — говорит она раздраженно.
В одно мгновение я уже на коленях и прижимаю ее к кровати.
— Нет, ты не притворялась.
В ее глазах насмешка.
— Да. Да, именно это я и делала.
— Нет. Но благодаря этому заявлению ты еще раз покажешь мне, какое удовольствие получаешь, когда я трахаю тебя, — и в ту же секунду поднимаю ее запястья над головой, другой рукой нащупывая на полу ее платье. Выдергиваю ленту из петель пояса и связываю ей запястья, а затем обматываю вокруг стойки кровати. Ее глаза неотрывно следят за моими руками, пока я затягиваю розовую ткань. — Красотка в розовом, — бормочу я, пробегая пальцем по ее губам.
Я нахожу другой презерватив и раскатываю по члену. Да, снова чертовски твердому. А как иначе? Она привязана к моей кровати, все еще влажная от двух предыдущих оргазмов. Естественно, у меня каменный стояк. Я развожу ее бедра, наслаждаясь открывающимся зрелищем — ее раскинутые ноги, связанные руки и широко открытые глаза.
Вклинившись между ее бедер, я говорю:
— Теперь ты будешь молить о нем.
— Я?
— Да, — грубо говорю я, — потому что по-другому ты его не получишь.
Я скольжу в нее, но всего на пару сантиметров. Опустившись на локти, ложусь на нее и в течение нескольких минут медленно трахаю, постоянно подразнивая и не входя полностью. Она извивается и стонет подо мной, и с каждым толчком с ее губ срывается сексуальное бормотание.
— Скажи это. Скажи, как сильно ты меня хочешь.
— Я не притворялась. Я сказала это в шутку, — говорит она, тяжело дыша.
— Скажи мне, как сильно ты хочешь этого. Скажи, как ты хочешь мой член.
Шарлотта приподнимает бедра.
— Я хочу тебя. Я так сильно хочу тебя. Трахни меня глубже. Умоляю тебя, — она плачет, реально умоляя, и наблюдать за ней, доведенной желанием до отчаяния — истинное удовольствие.
Я трахаю ее жестко и глубоко, пока она не начинает сходить с ума от удовольствия. До тех пор, пока ее крики не становятся хриплыми. До тех пор, пока ее глаза не зажмуриваются. Пока она снова не кончает, выкрикивая мое имя.
Очередной ее оргазм звучит для меня чертовски прекрасной музыкой, и я кончаю следом за ней, опять содрогаясь всем телом.
Когда я развязываю ее, она запускает руку мне в волосы, притягивает к себе и целует.
— Я соврала. Этот раз был лучшим.
— С каждым разом будет все лучше, — говорю я мягко.
Вскоре Шарлотта встает и начинает собирать одежду. Она ходит по кругу, выискивая что-то на полу.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я с любопытством.
— Одеваюсь.
— Почему?
— Чтобы уйти. Разве это не правило сделки?
Я ползу к краю кровати и, к ее изумлению, удерживаю, крепко обняв за талию.
— Что ты делаешь? — вскрикивает она.
Я бросаю ее на матрас и начинаю щекотать.
Она вырывается.
— Прекрати.
Я не отступаю. Кончиками пальцев пробегаю по ее бокам, заставляя извиваться.
— Я остановлюсь, если ты останешься на ночь.
— Сжалься, сжалься, — выкрикивает она, и ее широкая улыбка подобна звездам, освещающим ночное небо.
Я подтягиваю ее к себе, убираю волосы за ухо и шепчу:
— Ты останешься?
Ее дыхание замирает.
— Да. Тебя не заботит, что мы нарушим еще одно правило?
— У нас все еще впереди. Я имею в виду, меня это не волнует до тех пор, пока ты, проснувшись, не попытаешься поцеловать меня.
— Из-за утреннего дыхания?
Я киваю.
— Не твоего. Просто в целом.
Она морщит нос.
— Утреннее дыхание — отличное новое правило. Ненавижу утренний запах изо рта.
— Я тоже.
— Но у меня нет зубной щетки.
— У меня есть запасная. Совершенно новая, — говорю я ей.
Она прижимает указательный палец к губам, словно взвешивает все варианты.
— А какой пастой ты пользуешься?
По моим щекам расплывается румянец.
Она замечает это.
— Не говори мне, что ты пользуешься пастой со вкусом жвачки.
Я качаю головой.
— Нет. Я купил твою любимую. Мятную.
Ее глаза сверкают, и она прижимает руку к груди. Это так мило.
— Ты купил мне зубную пасту.
Ее голос счастливее, чем тогда, когда я купил ей кольцо. Мое сердце бьется быстрее, и с языка рвутся слова. Слова, объясняющие эти странные чувства внутри меня. Я приоткрываю губы, чтобы что-то сказать. Сказать о том, что я начинаю чувствовать к ней. Насколько реальным все это становится.
Но останавливаюсь, когда она приближается к моим губам и шепчет:
— Ты на самом деле мой лучший друг.
Друзья.
Да. Она хочет быть друзьями.
Глава 22
Харпер облизывает рожок с лимонным мороженым.
— Это не возмещает утрату веры в Санту, — говорит она, указывая на угощение, когда мы отходим от ее любимого мороженщика. — Но начало неплохое, и ты купил мое молчание на несколько дней.
— Хорошо, это все, что мне нужно.
— Видела ваши с Шарлоттой фото сегодня утром, — она толкает меня, пока мы идем по Центральному Парку на короткую тренировку по софтболу со звездой нашей команды Ником. Мы зарезервировали на троих полчаса на поле в пятницу перед завтрашней игрой. У меня с собой перчатки и бита, а Харпер держит свои перчатки в свободной руке.
— Ты действительно не можешь сдержаться и не выискивать обо мне информацию в сети, не так ли? — дразню я ее.
— Знаю. У меня ужасная зависимость от сплетен.
— Так их выставили? Фото в «Сарди»? — спрашиваю я, убеждаясь, что подозрения относительно Эйба были небезосновательными.
— Ага.
— Это репортер из Metropolis тот еще гад.
Наморщив лоб, она облизывает ледяное лакомство.
— Это было не в Metropolis.
Мы входим в парк, и я спрашиваю:
— Тогда где?
Она смущенно качает головой.
— Мне действительно не верится, что ты не смотришь материалы о себе.
— Поверь мне. Никогда этого не делал. А теперь рассказывай.
— Это было на «Шестой Странице».
Я выпучиваю глаза. «Шестая Страница» — крупнейший нью-йоркский рассадник сплетен. Я всегда старался избегать «Шестую Страницу».
— Как так получилось? Я думал, он работает в Metropolis Life and Times.
— Это их стажер, — говорит Харпер, — Эйб Кауфман. Я посмотрела информацию о нем. Он учится в школе журналистики в Колумбии, поэтому работает фрилансером в Metropolis Life and Times, а до кучи в «Шестой Странице». Похоже, он продал ваши совместные фото крупнейшему центру сплетен.
Какой настырный засранец.
Я просчитываю преимущества. Если «Шестая Страница» публикует мое фото с любимой невестой, это может стать ключиком к успеху в решении проблем с отцовской сделкой. Офферман описается от счастья, увидев на фотографии приличного и солидного, практически женатого сына уважаемого бизнесмена, у которого он покупает магазин.
— Что пишут? — спрашиваю я с надеждой.
Она останавливается на полпути, кидает мне свои перчатки, достает телефон и откашливается:
— Гм…
«Спенсер Холидей, сын основателя известной ювелирной сети «Катарин» и создатель сайта знакомств, ставшего популярным благодаря запрету на публикацию фото определенного предмета мужской анатомии, помолвлен со своим деловым партнером и совладелицей популярной сети баров «Лаки Спот». Шарлотта Родес — выпускница Йельского университета, и размер огромного бриллианта на ее пальце под стать послужному списку Холидея. Похоже, в ближайшее время он собирается поставить в нем точку, хотя всего несколько недель назад добавлял в него новую запись. Конец холостяцкому разгулу. Время завязывать, Холидей! Ожидайте новых пикантных фото и полного рассказа о помолвке в воскресном выпуске.»
Перед глазами пелена. Я хочу найти и задушить этого сопляка-репортера с лошадиной рожей. Подождите-ка, я противник насилия. Вместо этого сыграю грязно и налеплю на его страницу в «Фейсбуке» такое количество снимков яиц, что он вынужден будет удалить ее.
Не моих яиц.