Прошла неделя. Гермиона почти потеряла сон, мучаясь из-за проекта по Зельям и ещё больше — из-за Мастера Зелий. Она была в ужасе от того, что никак не могла перестать думать о нём. Складывалось впечатление, будто после поцелуя другие мысли просто отказались посещать её голову. Она витала в мире грёз за трапезами в Большом зале, за партой на занятиях и даже за книгами, выполняя домашние задания. Рон и Гарри не на шутку разволновались из-за её рассеянности. А главное из-за того, что она практически перестала вести конспекты на уроках, которые потом можно было бы скопировать.
Та пятница выдалась тёплой и солнечной. Гермиона сидела на Арифмантике, в лучах яркого света, заливавшего классную комнату через высокие окна, и водила пальцем по строчкам учебника, создавая видимость увлечённой заучки. На самом же деле она предавалась фантазии о себе и Снейпе в одной постели.
Плевать на этот жуткий нос. Она и вспоминать о нём не станет, пока её касаются эти великолепные длинные пальцы. Гермиона представляла, как они, едва задев её губы, скользят по груди, чуть замедляясь, чтобы немного подразнить соски до отвердения. Сразу за ними следуют губы — с резким контуром, но такие мягкие, и умелый, нежный язык. Едва ли прежде Гермиону целовали — застенчивый Виктор Крам был её единственным инструментом в нелёгком деле обучения искусству физической любви (хотя она, естественно, прочитала уйму книг) — до Снейпа. А теперь она могла представить, как её губы становятся горячими, их покалывает, и они открываются, чтобы впустить язык профессора... пусть он будет таким же длинным, как его нос, и бесконечно более талантливым...
Голова соскользнула с руки и ударилась об парту. Гермиона резко выпрямилась, потирая ушибленный лоб. Она быстро огляделась по сторонам, понимая, что задремала. К счастью, этого, похоже, никто не заметил. Лоб показался ей влажным, и Гермиона отняла от него пальцы: кончики были запачканы чернилами — голова упала прямо на перо и сломала его. От гнева губы сжались в тонкую полоску, и она принялась шарить рукой в сумке в поисках футляра для перьев.
|
|
Открыв футляр, она заметила там что-то отчаянно розовое. Казалось, внутрь забралось солнце и теперь сияло оттуда. Гермиона поспешно захлопнула футляр.
Кусочек Конфеты. Она напрочь про него забыла. Аккуратно заслонив футляр от соседей, Гермиона ещё раз взглянула на свою находку. Видимо, Конфете всё нипочём. Достав новое перо и убрав футляр обратно в сумку, девушка принялась что-то усиленно записывать.
Тем же вечером, когда гриффиндорцы уже разбрелись по спальням, Гермиона сидела в своей практичной ночной сорочке, закинув ногу на ногу, на кровати и смотрела на кусочек Конфеты. Экспериментировать в одиночку глупо и, возможно, даже опасно.
Но все ингредиенты сами по себе безвредны, и можно спокойно принимать их внутрь. Все они были отобраны благодаря своим свойствам, действующим на разум. Даже без шкурки бумсланга и всех пятиста тридцати семи помешиваний от него должна быть польза. Она потянулась к тумбочке за дневником, а затем чуть-чуть откусила от Конфеты.
Пока ничего вроде бы не происходило. Лёгкая горчинка была даже приятной. Гермиона отметила вкус в дневнике и раздумывала, не лечь ли спать. Но вскоре она почувствовала, как в конечностях стало разливаться тепло, и всё вокруг приобрело розовый оттенок. Интересно. Она и это записала — буквально за мгновение до того, как перо выпало из неподвижных пальцев, пачкая чернилами одеяло. Гермиона поняла, что не может пошевелиться, и испугалась. Экспериментировать вот так, в одиночестве было не очень-то умно, да ладно, скажем прямо — безмозгло с её стороны. Надо было подождать кого-нибудь, хоть Снейпа, чтобы он поприсутствовал и мог произнести Фините Инкантатем, если что-нибудь пойдёт не так. На самом деле именно его ей сейчас хотелось увидеть больше всего на свете — профессора Снейпа. Уж он бы точно знал, что делать. Но нет, Всезнайка Грейнджер ждать не могла.
|
|
Окружающие предметы становилось всё более и более розовыми, а затем оцепенение прошло так же внезапно, как началось. С чувством облегчения Гермиона встала с кровати за стаканом воды. Мельком увидела себя в зеркале: розовая, точнее насыщенного цвета фуксии, и почти что просвечивающая насквозь. А её тело по-прежнему неподвижно сидело на кровати.
— Ох, профессор, что же я наделала! — пропищала она и исчезла из комнаты.
*****
— Профессор! Профессор Снейп!
Голос наполовину выдернул Снейпа из дремоты перед камином. День был тёплым, и он наложил на пламя остужающее заклинание. Мерцание огня всегда способствовало размышлениям. Даже если в последнее время эти размышления состояли исключительно из развратных мыслей о нежном ротике одной небезызвестной старосты.
Он отставил стакан с виски, чтобы не уронить его, и усмехнулся. Всё зашло настолько далеко, что теперь ему кажется, что Гермиона его зовёт. Снейп опустил голову. Он был прав, когда провёл между ними черту. В первую очередь, конечно, не стоило вообще трогать девушку и обращать внимание на её многообещающую реакцию. Для неё он всего лишь юношеское увлечение, вот и всё. Она заслуживает кого-нибудь ближе по возрасту, а не вдвое старше, и не того, кто делал ужасные вещи, не важно, во имя добра или чего-то другого.
|
|
Хм. Остужающие чары, похоже, перестали действовать. Свет в комнате стал казаться чересчур розовым, а не зеленоватым. Снейп вновь произнёс остужающее заклинание, но розовый оттенок никуда не делся. Профессор огляделся по сторонам и понял, что розовое свечение исходит от фигуры, стоявшей неподалёку. Он стал с интересом её рассматривать: ну вылитая прозрачная Гермиона Грейнджер в ночнушке. Она, в свою очередь, пялилась на него с открытым ртом.
Профессор издал иронический смешок и опрокинул оставшийся в бокале виски. Образ Гермионы замерцал и, вытянув руки, быстро двинулся в его сторону.
— Ну вот и приехали, старик, — сказал Снейп. — Совсем спился. Фините Инкантатем, и пусть сгинет.
Призрачная Гермиона рассеялась.
*****
У себя в комнате Гермиона вся дрожала, потирая ладонями плечи, покрытые гусиной кожей. Она проверила отражение — больше никакого розового, и, судя по всему, она снова плотная. Постель пуста. Сердце гулко колотится, но не от страха — от перевозбуждения. Может, это окно в жизнь Снейпа, которое она так отчаянно искала?
Существовал лишь один способ это выяснить: надо вернуться в его покои.
Мгновение спустя она схватила Конфету и откусила ещё кусочек. Как только паралич отпустил её призрачное тело, она решительно прошептала:
— Профессор Снейп.
*****
Раздражающее свечение вернулось. Слишком много выпил, подумал Снейп. Время спать. Он встал, потянулся, взмахом палочки потушил огонь и начал раздеваться. Вешая брюки в шкаф, он снова услышал её голос.
— Профессор, это Гермиона.
— Ну конечно, — он рассмеялся. — Как будто Гермиона Грейнджер когда-нибудь снизойдёт до моих покоев, вся такая восхитительная и семнадцатилетняя.
В одних тёмно-зелёных боксерах и носках он повернулся лицом к розовому свечению.
Со стороны розовой Гермионы, стоявшей на круглом коврике возле камина, послышался полувздох-полустон.
— А, понятно, — произнёс Снейп. — Ты появилась из моей бутылки виски, так, мой дорогой джинн? — Он присел на край кровати и снял носки, скатал их в комок и бросил по направлению к корзине для белья. Корзина услужливо открылась, скакнула вбок, ловко поймала носки и закрылась, стремительно отступая назад. — Надо полагать, после этого невыносимого месяца, в течение которого я пытался выкинуть тебя из головы, я заслужил, по крайней мере, одну ночь покоя.
Он вытянул свои длинные пальцы ног и резко их поджал, хрустнув суставами, затем забрался в постель, взбил подушки и лёг, подложив руки под голову.
— Мне почти девятнадцать, — сказала розовая Гермиона. — Вы забыли, что я на год старше одноклассников и к тому же долго пользовалась хроноворотом.
— Ах да, верно, милый джинн. Это полностью меняет дело, так ведь? Если я горю от вожделения к восемнадцатилетней, то это ничего, — он горько рассмеялся и устало потёр глаза.
Гермиона подошла и села на край кровати. Он заметил, что матрац не просел под её весом, не смялось и одеяло. Однозначно — воображение разыгралось. Она подтянула ноги к себе под ночной сорочкой и обхватила колени руками.
— По крайней мере, это делает меня совершеннолетней, — пояснила она.
— Моё дорогое видение, это делает тебя лишь вдвое младше меня.
— А если я скажу, что вы мне более чем интересны? — она положила подбородок на сложенные на коленях руки и строго посмотрела на мужчину.
Снейп вздохнул.
— Мисс Грейнджер — если это вы, а не моё воображение — прошу, не надо давать мне ложных надежд. Меня и так день и ночь преследуют мысли о вас. А теперь мои нечестивые желания создали этот призрак, чтобы мучить меня.
— Я бы никогда не стала давать вам ложных надежд, профессор. Это было бы несправедливо.
— Не будь такой чёртовой гриффиндоркой, — его взгляд критически скользнул по её фигуре. — Твой вкус по части одежды на ночь оставляет желать лучшего. Моя Гермиона должна быть одета лучше.
Розовая Гермиона засмеялась, но когда она заговорила, от чувственности голоса волоски у него на руках встали дыбом.
— Тогда расскажите, как бы вы одели свою Гермиону, профессор.
Его глаза сузились и потемнели.
— Свою Гермиону я бы одел в тонкий шёлк такого цвета, какой бывает, когда солнце проходит сквозь мёд. Её пеньюар доходил бы лишь до середины бедра, чтобы я, наконец, смог увидеть эти чудесные ножки без мантии. Лямки были бы тонкими, из такого кружева, которое будто вот-вот растает, как те зачарованные сердца-блёстки. Кружево, которое я смогу поцелуем сбросить, когда потяну её к себе на постель.
Снова игра воображения, или розовая Гермиона внезапно ещё сильнее порозовела? Определенно, она глотала ртом воздух.
— Янтарного? Не зелёного — цвета вашего факультета? — дрожащим голосом спросила она.
Он снова сонно улыбнулся и продолжил:
— Янтарного, как крапинки в её глазах. Моя Гермиона будет лежать, прижавшись ко мне, тёплая и раскрасневшаяся от моих поцелуев. А когда придёт время, я стяну этот пеньюар и зароюсь в него лицом. Он будет пахнуть, как она, как солнце, как сок летнего дерева, как свернувшиеся листочки папоротника.
Веки розовой Гермионы отяжелели от желания. Она облизнула губы.
— Продолжай, — сказала она. — Я слушаю.
— Моя Гермиона, — вздохнул Снейп, закрывая глаза, — раскрыла бы свои объятия и приняла меня в них, в своё тело, так, как уже приняла меня в свой разум. — Он снова горько рассмеялся. — Но нет. Она ученица. Моя ученица. И я буду защищать её от самого себя. В конце концов, я ведь малфоевский ублюдочный крёстный.
— Да, — отозвалась розовая Гермиона. — Но там всё равно был пунктик про «дважды по субботам»...
Снейп в последний раз открыл глаза.
— Гермиона Грейнджер никогда бы не согласилась заняться со мной любовью, моё дорогое видение.
— Я поцеловала вас в подземельях, — напомнила розовая Гермиона. — Должно быть, что-то к вам чувствую, иначе с чего бы я это сделала? С чего бы мне хотелось поцеловать вас сейчас? С чего мне здесь БЫТЬ?
Снейп нахмурился.
— Должно быть заклинание, изгоняющее суккуба. Не забыть бы спросить утром у Минервы. Это словесное соблазнение... не неприятно, но... — он замолчал, отчаянно зевая. Даже челюсть хрустнула. — Милый джинн, давай обратно, к себе в бутылку. Твоя жертва очень, очень устала и не может больше сопротивляться.
— Я не суккуб, я Гермиона, — она настаивала на продолжении игры. — Профессор, вы должны мне поверить, я... — и в это мгновение, розовое свечение погасло, и на кровати Снейпа остался только сам Снейп, который вздохнул, перевернулся на бок и уснул.
*****
Гермиона у себя в спальне кружилась в танце радости и восторга— зрелище, достойное любого демона. Она была в ужасе от собственного безрассудства — вторгнуться в личные покои Снейпа и практически заняться с ним сексом по телефону — однако уже знала, что вернётся на место преступления. Озадаченный, расслабленный и полупьяный, сонный Снейп в зелёных боксерах был самым сексуальным созданием, которого она могла себе представить. Можно ли оставаться под личиной «дорогого видения» и «милого джинна»? Догадается ли он и пошлёт куда подальше, или удастся убедить его, что она не настоящая, и начать постепенно избавляться от его образа недотроги?
Завтра надо будет сходить в Хогсмид и найти там янтарный пеньюар с кружевными лямками. Милый джинн Снейпа с радостью исполнит любые, даже самые потаённые фантазии.
А пока время закончить записи по эксперименту с Конфетой...