Автор Сергей Тарасов. Архив рассказов с января 2019-ого по февраль 2020-ого года.
Отшельник.
Они приходят по ночам. Воспоминания. Никуда от них не деться, теребят едва зажившую душу, заставляют тихо выть в подушку, выжимают скупые слёзы из зачерствевшего нутра.
Иногда снится, как он бежит по тихой деревенской улочке. Толкает дверь, подбегает к маме и прыгает ей на колени. Она охает и смеётся. Лузгает семечки, сидя у окна. Одну себе, одну в кучку на газете — для него, а он понемногу уплетает ядрышки семян. Эх, мама-мама... Чего ж ты вспомнилась сейчас?
Он давно уже не ребёнок. И нет больше на свете ни единой души, которая любила бы его так преданно и сильно. Любила просто так. Никто не называл его по имени вот уже.. Сколько? Десять, пятнадцать лет? Теперь он просто Отшельник. Грязный безмолвный старик на отшибе, в глубине вонючей свалки, чадящей в небо испарениями отходов и трубами мусоросжигательных заводов. Некто по имени Никто. Вша на смрадной промежности человеческой цивилизации.
Встаёт ни свет ни заря, молится на образок в углу, закопченный дымом свечи. Крестится мелко, бубня в голове молитвы, а сам краем глаза поглядывает на улицу. В прогрызанном среди куч хлама и пластика коридоре снуют крысы. Наверное, крысы останутся навсегда. Когда Вавилон падёт, они будут пировать на его обломках. Останутся крысы и он, Отшельник. Если доживёт. В последнее время крепкое прежде здоровье начало сдавать. Он живёт здесь так долго, что уже и забыл, когда мылся по-человечески и ел нормальную пищу. Вот уже пять подъедает запасы от щедрой российской армии — тогда внезапно огромный мусоровоз высыпал прямо перед его скитом штук триста расползшихся от влаги коробок с истекшим сроком годности. Внутри он обнаружил сухпайки. Офицерские, солдатские. Всякие разные, и все годные в пищу. По сей день Отшельник благодарил Господа за ту манну небесную.
А свалка воняет, как миллион тухлых яиц, разбитых и вылитых на миллиард дохлых кошек. Рабочие в грейдерах и мусоровозах всегда носят респираторы. Не могут выдержать адской вони. Ему ничего так, привык, притерпелся за многие годы; сам насквозь пропитался этим смрадом, породнился с исполинской помойкой, протянувшейся на многие километры. Раньше тут жили такие же мусорщики, как и он, однако теперь компанию ему составляют одни крысы. Огромная техногенная цивилизация выкидывает достаточно много, чтобы на её задворках сумел существовать одинокий старик.
Итак, по утрам, помолившись, он выбирается из своего перекошенного набок убежища и бредёт вниз по причудливому лабиринту из спрессованных куч мусора, склизких протухших продуктов, пустых остовов автомобилей. Ветер шелестит страницами глянцевых журналов, откуда на Отшельника смотрят изогнутые в развратных позах юные девицы. Он отводит взгляд. Красота и молодость — типичная приманка Вавилона, с помощью которой он заставляет покупать ненужные товары и загоняет в кредитное рабство. В конечном итоге всё оказывается здесь, на свалке. Бесконечный цикл переработки и потребления; рециркуляция внутри системы, смысл которой — насытить как можно бо́льшее количество жадных ртов. А потом создать спрос и вновь насытить, а старые товары выбросить сюда. Вот так, и конца этому не видно, и какой-либо осмысленной деятельностью данный процесс не является.
Почти двадцать лет назад, в прошлой жизни, он вышел из дома, оглянувшись на мгновение, и вспомнил слова Екклесиаста:
"Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё суета и томление духа. Я предпринял большие дела, построил себе домы, насадил себе виноградники... приобрёл себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня... собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей, завёл себе певцов и певиц... Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им... И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их, и вот всё суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!.. И предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью всё, что делается под небом... И приобрёл мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце моё видело много мудрости и знания... но узнал, что и это - томление духа. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь".
Сегодня он забрался дальше, чем обычно. Захотелось глянуть на новый карьер, который раскапывают гигантскими ковшами автоматические экскаваторы. Исполинские машины, напоминающие титанов из древнегреческой мифологии, утюжат землю колёсами и фыркают, испуская в закопченное небо сгустки углекислого газа. Людей практически нет, не считая двух посменно работающих операторов на дальней вышке. И всё равно, осторожный Отшельник подкрадывается незаметно и наблюдает за раскопкой карьера.
Солнце прорывается сквозь прорехи в тёмных тучах, освещая мусорную корзину Вавилона. Всё воет, гудит, верещит; взрыкивают промышленные роботы противного жёлтого цвета, обслуживающие экскаваторы, шевелят железными клешнями, обхватывая какую-нибудь деталь или винт на корпусе машин. Катятся свёртки, коробки, бесчисленные упаковки с нарисованными счастливыми рожицами; их мелкие механизмы-мусорщики собирают в общую массу, кладут в кунги грузовиков, сканируют и расфасовывают по степени токсичности и сложности переработки. Единственного мусоросжигательного завода не хватает на прожорливую пасть Вавилона.
Отшельник лежит, обозревая окрестности биноклем со сломанной правой линзой. Желудок урчит, старик съедает пару сухих галет и запивает отфильтрованной водой. В голове у него привычная цепочка мыслей, пока ещё не безотлагательных, но требующих обдумывания. Если карьер раскопают, роботы пойдут дальше и рано или поздно доберутся до его убежища. Тогда придётся снова менять место обитания…
Что это? Его внимание привлекло странное движение по правую сторону, где начинался крутой откос из щебня и почвы. По откосу зигзагами двигались вниз, еле сохраняя равновесие, две небольшие фигуры. Человеческие.. За ними сверху прыгал по-собачьи робот-сторож. Жуткая жестянка, Отшельник и сам старался держаться от них подальше, хоть они и запрограммированы не против людей, а для ликвидации бродячих собак, крыс и чаек, залетающих с морского побережья. Движения кибера отточены и легки, он будто радуется простору и простому, улёгшемуся в электронных мозгах смыслу жизни — догнать, ликвидировать, порвать в куски мягкие мясные организмы. Два убегающих человечка малы, как карлики, поэтому программа-сознание робота воспринимает их как мелких животных.
Дети? Откуда здесь дети? Отшельник до боли прижимает к глазным орбитам бинокль. Скатившись на дно карьера, тёмные фигуры подскакивают и несутся между гладких боков механизмов, занятых разработкой будущего котлована. Сейчас он видит, что это действительно дети, два испуганных грязных мальчугана лет по восемь-десять, не больше. Беглецы петляют, инстинктивно пытаясь сбить с толку и дезориентировать умную машину, что несётся по пятам. Глупо — при всей примитивности операционки робот мыслит прямо, избегая простейших инстинктов, поэтому подобное с ним не прокатит. Вот если бы один из мальчиков сел другому на плечи.. В таком случае программа восприняла бы их как человека и побоялась трогать. В данный момент сторож видит пару убегающих собак, чрезвычайно высоких, но тем не менее...
Крикнуть? Как-то предупредить? Нет, не успеет. Да и кричать он не может: данный давно обет молчания превратил язык в ненужный отросток из нервов, застрявший в ротовой полости. Отшельник с грустью и тоской смотрит на парочку глупых ребят, решивших пооколачиваться на свалке. Вот один спотыкается; сторож настигает его одним стремительным прыжком и с ходу рвёт горло. Из яремной вены густым потоком брызжет кровь, а машина тем временем продолжает терзать тело мальчика. "Ну давай, беги, беги!" — шепчет про себя Отшельник второму, который замешкался на мгновение, решив, вероятно, помочь другу, и тот убегает, словно услышав его молчаливый посыл. Алгоритм в нейроблоке сторожа даёт сигнал, что первая приоритетная жертва мертва; он отвлекается на секунду от распотрошённого тела убитого и "берёт след" второго беглеца. Бросается следом, всё теми же лёгкими и оттого страшными прыжками.
Мгновенно приняв решение, Отшельник подскакивает и начинает двигаться им наперерез. Будь у него оружие, он мог бы противопоставить что-то механической твари, но обет.. Один из многочисленных обетов, данных.. кому? Богу? Самому себе? Не время об этом думать. Там ребёнок погиб и, возможно, та же участь ожидает ещё одного.
Катится кубарем с откоса. Пыль, песок и щебень мгновенно забиваются в рот, под одежду, в ботинки. Глаза щиплет. Потерял где-то бинокль, но в общем он уже видит мальчишку, который бежит что есть мочи ему навстречу. Глаза парнишки распахнуты в испуге. Он, кажется, что-то кричит, только отвыкший от человеческой речи слух Отшельника не воспринимает его слов. Сторож совсем рядом. Скалится волчьей пастью с рядами по-акульи острых зубов, очередным броском сшибает мальчика с ног и сам копошится рядом, поднимаясь обратно на четыре лапы. Отшельник пинает его в стальной бок; дезориентированная жестянка оценивает его холодным взглядом сканеров и переключается обратно на имеющую приоритет жертву. Цепляется, как злая собака, в руку, треплет в стороны, разбрызгивая багряные капли крови по песку. Мальчик истошно кричит. Отшельник тянет его на себя. Ему самому страшно, но он не собирается отдавать ребёнка клятому роботу. Нет, только не это.. Ему кажется, что он видит, как острые "зубы" в пасти сторожа распороли плоть беглеца до кости; кровотечение уже настолько сильное, что всё вокруг в крови, которая пузырится на песке, размазывается по стальной поверхности робота, разлетается веером вокруг. Откуда столько крови в столь тщедушном теле? В последнем порыве, пнув ещё раз ублюдка по морде, Отшельник поднимает мальчика выше, себе на плечи, и внезапно робот останавливается.
Он смотрит оценивающе на высокую фигуру. Простой искусственный интеллект кибера видит перед собой высокое животное, напоминающее человека. "Людей атаковать нельзя" — шепчет одна часть программы. "Только что одна из составных частей противника была жертвой" — говорит другая. Две части совокупности программ в системном блоке сторожа спорят друг с другом, и Отшельник чуть ли не физически воспринимает "мысли" механизма, скользящие по проводам его электронной начинки.
Мальчик сидит, сжавшись в комок, на плечах. Кровь с запястья течёт старику прямо на макушку, и он пугается, что сейчас потеряет сознание от перенапряжения, солнечного жара, пережитого за последние десять минут стресса. Внимание привлекает торчащий из земли штырь — кривой обломок арматуры, на который чудом не напоролся при падении со склона. Отшельник выдирает арматурину и шагает к псу.
— Пшёл! Вали к херам, урод! — неожиданно кричит мальчик. Робот колеблется, услышав человеческую речь, но всё ещё не уходит.
А, к чёрту! Отшельник бьёт металлическую тварь по "лицу", где расположены сканеры и прочее высокочувствительное оборудование. Робот действительно как-то по-собачьи трясёт "мордой" и наконец отступает назад. Ещё удар. На, держи ещё.
Наконец, приняв решение, сторож поворачивается и медленно уходит, переставляя лапы по песку карьера. Кажется, от полученных ударов его немного коротит. Оказавшись у трака экскаватора, оглядывается в сомнении. И убегает восвояси.
"Ну вот и всё" — с облегчением думает Отшельник и опускает наземь тяжёлого мальчика. Тот едва дышит. Из разорванной до кости руки течёт кровь.
— Мы играли! Мы просто играли! Мы никому ничего плохого не сделали!
Кто же играет на свалке в наше время? Сейчас нормальные дети сидят дома, балуются в VR-играх. Или ходят в школу. Ну, на крайняк зависают в соцсетях или помогают родителям. Что за удовольствие плестись на пыльную и смердящую свалку?
Между этими мыслями Отшельник делал всё, что мог. Он уже видел, что ранение слишком серьёзное, и, если не оказать мальчику нормальной медицинской помощи, тот умрёт от сепсиса или потери крови. Пока что он, по возможности прочистив края раны, обмотал её бинтом из своей аптечки и сделал мальчику укол на полдозы, учитывая детский организм — армейский ледокаин из старых запасов. Может, поэтому ребёнок пребывал в сознании. Он сидел и лопотал, глядя на Отшельника расширившимися от адреналинового впрыска зрачками:
— Спасибо вам.. Спасибо, что спасли! Костя, он... просто не смог убежать. Спасибо вам! Как вас зовут? Родители дадут вам кучу денег! Почему вы не говорите? Вы немой?
Отвлёкшись на минуту от перевязки, Отшельник выудил из рюкзака древний сенсорный планшет с покрытым паутиной трещин экраном и написал:
"Я Отшельник. Нет, я не немой."
— Почему тогда вы не разговариваете? И почему у вас такое странное имя? Что это значит?
"Я дал обет молчания. Я никто и живу здесь, на свалке."
— У вас нет дома? — спрашивает мальчик с детской непосредственностью.
"Есть. Скажи лучше, как твоё имя".
— Артём.
"Артём, нам нужно уходить. Чем быстрее, тем лучше. Ты потерял много крови, и тебе необходима медицинская помощь", — он едва набирает грязными пальцами полузабытые слова, — "я отнесу тебя к трассе, и мы дождёмся кого-нибудь".
— Хорошо.
***
Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?
Старая цитата из Библии. Пророк Иеремия, кажется. Отшельник всегда стремился предстать пред Богом с чистыми помыслами; он понимал, что жизнь это совокупность знаний и накопленного опыта, поэтому, даже живя на свалке, не упускал возможности читать, думать, размышлять над смыслом бытия. И пусть сейчас ему вовсе не хотелось спасать мальчика и покидать тем самым свой острог уединения, он принял решение совершить благое дело. Иначе не суметь ему оправдаться на Страшном Суде.
Тащить мальчика тяжело. Он взял с собой ту арматурину и теперь шёл, опираясь на неё. Спину саднило. Да и мальчик то и дело терял сознание, что плохо. Тогда Отшельник отыскал в знакомой куче хлама тележку из супермаркета с заедающим колёсиком, посадил туда мальчика и поволок перед собой, объезжая преграды в виде мусорных завалов и камней. Артём стонал и начинал бредить, потом резко выныривал из полуобморока, оборачивался и спрашивал: "далеко ещё? Мне больно, пожалуйста, отвезите меня к маме!"
Сложно ответить на вопрос, на который сам не знаешь ответа. Свалка расширяется с каждым годом всё быстрее; он год от года отходит всё глубже и глубже. Дурные мальчишки, залезшие сюда, и то могли бы указать более точный маршрут — Отшельник не знал выхода из загромоздивших всё и вся груд мусора, не знал расстояния, не знал точного направления в лабиринте свалки. Так что старался просто следовать прямо. Красноватое солнце повисло в обманчивой зыбкой дымке облаков; вот оно почти в зените, а уже спустя полчаса стремительно падает на запад. Темнеет. Тени набрасываются со всех сторон, как хищные коршуны. В отдалении пищит автоматика работающего грейдера. Подняв голову в надежде отыскать Полярную звезду для ориентации, Отшельник видит лишь мигающую точку орбитального спутника, ползущего через небосвод. И только тогда понимает, что на землю незаметно опрокинулась ночь.
Фонарь. У него где-то был фонарь. Он шарится в старом изношенном рюкзаке, в котором дыр больше, чем ткани. Фонарь. Вот он. Батарейки едва работают, луч бьёт косо, будто свет пытается вырваться из рук. В промозглой ночи воют духи свалки — по бледному ужасу мглы скользит пелена забытья. Всё окажется здесь. Твоя обувь, купленная на распродаже за полцены. Твой телефон, некогда последней модели, а сегодня уже устаревший. Букет цветов, подаренный женщине и презрительно выброшенный в урну. Бутылка из-под виски, распитая совместно со старым другом...
— Что вы там бормочете? Вы всё-таки разговариваете?
Отшельник испуганно зажал рот ладонями. Неужто оговорился?
— Я уснул, а вы что-то сказали, — сонно шепчет мальчик. У него осоловелые глаза. Смотрит дурным взглядом, того и гляди потеряет сознание. Жмурится от направленного луча света.
Отшельник достаёт галету, завёрнутую в фольгу, и протягивает мальчику. Даёт отпить воды. Пока тот вяло жуёт, придерживая локтем здоровой руки бутылку, вытаскивает планшет и набирает:
"Мы почти пришли. Соберись с духом. Главное не засыпай."
— Я постараюсь...
"Дотрагивайся до руки, как почувствуешь, что хочется спать. Боль приведёт тебя в чувство. Я должен отвезти тебя к папе и маме."
— Хорошо, дядя Отшельник.
Подумав секунду, пишет:
"Что вообще вы тут забыли?"
— Ну, у нас была игра. Кто сделает самую безумную штуку. Сашка на прошлой неделе прыгнул с третьего этажа и отбил себе пятку. Поэтому сегодня не пошёл. Костька нарисовал граффити и получил нагоняй от предков. Ну а я...
"Попёрся на свалку?"
— Нет, я должен был поиграть с роботом-собакой. Мы знали, что здесь водятся такие…
Поиграть с роботом-собакой… Вот это игра, блядь! — в сердцах чертыхается про себя Отшельник. Вот это развлечение! Он вспомнил растерзанного сторожем друга Артёма и чуть не заплакал. Людская дурость...
Под ногами мечутся крысы. У них время раздолья — ночь, когда можно подбирать объедки и жрать, жрать, жрать без всякой опаски. Сторож хорошо делает свою работу. Крыс он убивает тысячами, но те продолжают плодиться, как… как люди? Сколько сейчас людей на планете? Можно спросить у мальчика о точной численности, но Отшельник готов побиться о заклад, что людей на Земле больше, чем крыс. Наверное, он был неправ недавно. Даже при падении Вавилона человек выживет, устоит, как случалось неоднократно в былых временах, и на пепле воздвигнет новый Вавилон. Сомнёт железными подошвами кости предков, гыкнет смело, сожмёт грудь самки и.. сделает всё заново. И так будет повторяться век от века; грядущий миллениум погрязнет в беспамятстве, всякое рождённое поколение будет забывать о ошибках, умирать и возрождаться из ничего. Из грязи, мучений, достижений. Пробивать себе через тернии дорогу к звёздам, запамятовав, что уже делал это когда-то.
Сраный Человек.
Отшельник толкает тележку, а та, проклятая, вязнет колёсами в покрывшем землю студне. Старик совсем потерял дорогу. Куда ни глянь — хоть глаз выколи, одна темнота, озаряемая всполохами работающих вдалеке машин. Чёрная пустота. Нет ничего, только нытьё мальчика в тележке (слава Господу, живой), маятник фонаря, выхватывающий из ночной бездны мусорные кучи, впивающаяся в ладони рукоять тяжёлой ноши. Спина превратилась в сплошной раскалённый жезл, взрывающийся приступами ревматизма. Чертовски больно, давно не было так больно, как он дошёл до такого, как здесь оказался...
— Дядя Отшельник?
Он приходит в себя. Мальчик дрожит, сидя в тележке. По лицу катится крупными каплями пот. Он указывает вперёд рукой с оттопыренным повязкой пальцем.
— Я что-то слышал.
Осторожно, боясь увидеть то, о чём сразу догадался, Отшельник обращает луч фонаря во тьму. Свет колеблется, отражая плывущие в воздухе пылинки. На границе темноты и света выступает плоская морда с датчиками.
Сторож стоит безмолвно и недвижимо. Принюхивается. Быть может, тот самый, с которым они столкнулись сегодня. Может, любая другая из сотен обитающих на свалке железных тварей. Хотя нет, тот же — вот ведь вмятины от ударов на металлопластиковом рыле. Как и в прошлый раз, Отшельник чуть ли не физически почувствовал кирпичики чуждой логики, причинно-следственные связи в мозгу механизма. На мгновение он сам ощутил себя роботом-собакой, смотрящим на них, двух испуганных людей, потерявшихся в чернильной, как сама бездонная бездна, ночи.
Он не сумел уловить момент прыжка, но благодаря возникшей с противником связи успел среагировать. Сервоприводы на сочленениях задних лап сократились, и вот уже навстречу летит тяжелый металлический болид.
Старик толкает от себя тележку вниз под горку. Она катится, треща хрупкими пластмассовыми колёсами по колдобинам. Мальчик кричит, вцепившись рукой в сетчатый край. Сторож, молниеносно расставив приоритеты подлежащих уничтожению "крыс", бросается за меньшей по размеру. Торг в кремниевых мозгах болвана сошёлся на мальчике; для него большая "крыса" слишком похожа на человека, но маленькая подлежит непременной ликвидации.
Обет молчания нарушен.
Старик слышит свой крик. Безумный крик, затыкаемый ватой непроглядных потёмок, рвущий на клочья устоявшийся порядок ночной жизни; распугивающий крыс, отражающийся в слуховых мембранах робота, бьющий по стёклам разбитых пивных бутылок. В руках сама собой вращается та палка-костыль, похожая на посох. Он бьёт по твёрдому корпусу твари, и умудряется сбить её с ног. Бьёт вновь и вновь, пока жестяной болван барахтается в пыли; тот огрызается будто бы даже с некоторой злобой, и Отшельника пронзает слабый электрический ток. Он падает на задницу.
Вроде бы всё. Уродец ещё елозит лапами по песку и сверкает индикаторами на лицевой панели. Отшельник устало наносит ещё удар, выбрасывает ставшую неподъёмной железку и тащится вниз, едва держась на ногах. Там он вытаскивает мальчугана из тележки и бредёт с ним вместе навстречу тьме, шатаясь и что-то бессвязно бормоча под нос. Иногда они падают и барахтаются на земле, рыча словно дикие звери; но каждый раз один помогает другому подняться, и они идут дальше, побросав все вещи.
В луче света брошенного фонаря вьётся пыль. Виден матовый бок кибера — помятый и жалкий, наэлектризованный от сломанной матрицы в брюхе. Сторож лежит недвижимо и, казалось бы, собирается умирать, когда в глубине кибернетического мозга вновь загорается слабая искра. Аварийный режим задействовал скрытый аккумулятор, предназначенный для подобных критических ситуаций. Сторож слабо шевельнул одной конечностью, другой; засвистел сервопривод, и "пёс" поднялся. На внутреннем дисплее зарябила настроечная таблица, среди строк которой псевдосознание вычленило последнюю задачу. Две цели. Найти, выследить, уничтожить. Ошибка в системе. Поправка. Последняя директива. Движущиеся объекты. Найти, выследить, уничтожить.
Он развернулся и заковылял, припадая на подбитую переднюю лапу, по следам ушедших в ночь жертв. На горизонте поднималось зарево рассвета.
Отшельник утонул в прошлом. Прошлое казалось реальностью, а страшный марафон по свалке — зыбким сновидением.
***
"Дорогой, постарайся быть дома к шести часам. Я приготовила пудинг".
"Конечно, зайка. Уже лечу".
Он дал указание автопилоту машины ехать домой и откинулся на спинку сиденья. Он — успешный менеджер в развивающейся транснациональной корпорации. У него есть собственный дом, выплачивать за который осталось всего пару лет, красивая жена и дочурка семи лет от роду. Как его зовут? Неважно.
За боковым стеклом проносятся аккуратные домики пригорода. Он сам выбрал этот район, когда устроился в компанию, и был вполне доволен своим выбором. Здесь нет всяких бомжей и маргиналов из большого города; имеется своя инфраструктура с больницей, школой и торговым центром. Уютно и простенько. Как получит повышение — переедет в другую часть района, в дом побольше. Может, они с любимой заведут ещё одного ребёнка. Почему бы и нет?
Машина вырулила за угол, где у перекрёстка располагается стоянка. Он поставил автомобиль, снял галстук, бросив его в пакет с продуктами, и пошёл в сторону дома, насвистывая какую-то прилипшую к губам песенку. Солнце било жаркой наковальней по загривку, и мужчина уже мечтал о том, чтобы скорее оказаться дома, поцеловать жену с дочкой, поужинать и лечь спать. Сегодня был тяжёлый день.
Уже за полквартала он почувствовал что-то неладное. В воздухе повисла какая-то пыльная взвесь, будто неподалёку находится бетономешалка. Спереди слышалось глухое БОМ! БОМ! — эхо веских ударов разносилось по округе, и из своих домов уже выходили соседи, глазея на происходящее.
Он побежал, бросив пакет на тротуар. Почему-то, ещё не увидев источника шума, он почуял беду. Солнце давило на затылок, и люди, стоящие на пригорке, оборачивались на него с сочувствием и ужасом во взглядах. Он бежал, и одновременно ему не хотелось видеть того, что там произошло. Но он не мог остановиться.
Огромный промышленный робот с увесистым шаром-набалдашником на цепи бил по размолотому уже почти в щепки дому. Каждый из ударов утрамбовывал стены, кровлю, облицовку; в воздух вздымалась бетонная пыль фундамента. В стороны торчала щепа. На тротуар выкатилась жёлтая детская машинка с куклой Барби в кузове. Робот бил вновь и вновь, подчиняясь заложенной в него программе. Методично и целенаправленно.
Мужчина закричал, как чайка, увидевшая разворошенное гнедо с птенцами. Он бросился бы прямо внутрь разбитого дома, но его успел перехватить человек в полицейской униформе.
"Не надо... Пожалуйста, успокойтесь".
"Там мои жена и дочь!" — кричал он в исступлении, вырываясь из хватки полицейского. — "Что случилось?"
"Это ошибка, гражданин, не дёргайтесь".
Очередной удар проломил остатки черепичной кровли, и оттуда вывалилось.. мясо. Детский организм, превратившийся в месиво из костей и органов. Дочь любила играть на чердаке, подумал мужчина. Дочь любила играть на чердаке.
"Нееет!"
"Гражданин…»
Он оттолкнул наконец мента и побежал что есть мочи к дому. Подхватил то, что осталось от дочери, пачкая кровью манжеты пиджака и рубашки. Её лицо сохранилось наполовину — из правой части торчала белесая кость, окрашенная красным, а на левой сохранились в целости голубой глаз и родинка на щеке, как у него. Плоть расползалась в руках, как пластилин. Рядом пронеслась кувалда робота, окончательно уничтожая всё, что было ему дорого.
Много позже, когда останки жены и дочери увезли на реаниматоре, рядом на обочине сидел человек из страховой компании, твердящий ему:
«Поймите, это всего лишь ужасная ошибка.. Под снос был предназначен соседний дом, это просто сбой в программе. Страховая возместит все убытки. Компания выплатит вам за моральный ущерб. Вы..»
Он встал и пошёл. Служащий что-то кричал ему вслед, оправдываясь, но Отшельник шёл, не глядя, куда-то вперёд. Его Путь лежал на свалку. Подальше от Вавилона.
В голове крутились слова читанного давным-давно Екклесиаста:
«Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё суета и томление духа. Я предпринял большие дела, построил себе домы, насадил себе виноградники… приобрёл себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня… собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей, завёл себе певцов и певиц… Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им… И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их, и вот всё суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!.. И предал я сердце моё тому, чтобы исследовать и испытать мудростью всё, что делается под небом… И приобрёл мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце моё видело много мудрости и знания… но узнал, что и это – томление духа. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».
***
Он почти обессилел. Отшельник сел, прислонившись спиной к дереву. Деревья ещё растут на окраине свалки. Рядом тяжело дышал мальчик. Артём, кажется, совсем потерял связь с реальностью. Впрочем, как и он. Пять минут назад старику чудилось, что он — потерявший родных менеджер Вавилона. Но ведь он всегда был здесь. Он всегда был Отшельником.
Отшельник подхватил мальчика и потащил вслед за собой, к трассе, которая уже виднелась за опушкой. Они почти пришли. Каким-то чудом, но да — они пришли. Солнце окрасило пыльную листву деревьев в золотистые цвета; проносящиеся ежеминутно мусоровозы поднимали клубы пыли, от которой невозможно дышать. Над головой гудела доставучая мошкара. Но всё равно Отшельник вдыхал этот воздух с наслаждением и надеждой. Они почти пришли.
Он сказал мальчику: