Опять наступила бурная пора борьбы, надежд и разочарований. Удостоившись аудиенции у Александра III, определённо ему благоволившего, он, тем не менее, не смог убедить царя в необходимости создать русскую колонию на одном из южных островов Тихого океана. Снова газеты пишут о его путешествиях и замыслах. На его имя начинают поступать письма с запросами об условиях переселения на тропический остров или на Берег Маклая. Желающих оказалось немало, число их быстро перевалило за сотню. Сам путешественник был смущён и старался избегать излишней шумихи.
Издевательские заметки в адрес учёного и карикатуры опубликовали популярные «Стрекоза» и «Будильник». Маклая обзывали тихоокеанским помещиком, туземным царьком. Газета «Новое время» назвала статью о нём «Учёное шарлатанство». Его предложение создать русскую заморскую колонию представили «шутливым или, правильнее, шутовским». Более того, утверждалось, что «за пятнадцать лет никаких результатов от поездки Миклухо‑Маклая не было, кроме денежных затрат со стороны Географического общества, частных людей и Морского министерства, ради этого туриста гонявшего два раза казённое судно в море, очень опасное по своим подводным рифам».
Как ни печально, недоброжелателями были не только ретивые газетчики, но и почтенные представители Академии наук. В прошлый приезд его упрекали за отсутствие научных материалов. Теперь, когда исследователь привёз обширные коллекции в дар Академии, она отказалась их принять! В сердцах учёный заявил, что российская Академия существует как будто только для немцев. В этом упрёке была немалая доля истины: не был избран академиком великий русский учёный Д. И. Менделеев.
Больной, измученный Миклухо‑Маклай вынужден был прекратить общественную деятельность. По словам очевидцев, сорокалетний учёный выглядел стариком. Теперь для него самое главное – закончить подготовку к печати своих научных сочинений. Он уезжает в Австралию, чтобы привезти оттуда жену с двумя маленькими сыновьями.
Если его не поддерживают официальные научные организации России, то этого никак не скажешь о многих русских людях и в их числе об Александре III. Царь распорядился «взять оные коллекции в Академию и хранить в надлежащем порядке, сообразно их стоимости...» Миклухо‑Маклай чувствует и ценит эту поддержку, но для такого человека основное – быть верным своим принципам, убеждениям, своему делу. Только вот сил остаётся всё меньше и меньше. Ему не дают покоя головные и ревматические боли. В отличие от прежних лет во время длительных переездов из Австралии в Россию и обратно он уже не может работать.
В июне 1887 года Николай Николаевич вернулся с семьёй в Петербург. Жить приходилось скромно, главным образом из‑за недостатка в средствах. Его заботливая жена почти не покидала квартиру, ухаживала за двумя малышами и больным мужем. Слякотная осень и промозглая петербургская зима производили на супругов, успевших привыкнуть к более тёплому климату, самое тягостное впечатление. И всё‑таки больной не сдавался: превозмогая слабость и страдания, работал над рукописями, готовя их к печати.
Здоровье угасает. В феврале 1888 года его перевозят в Михайловскую клинику барона Виллие (11 палата, кровать № 29). Он и здесь пытается работать, но силы уже на исходе. Успевает закончить путевой очерк «Остров Андра» и продиктовать автобиографию. Вечером 2 апреля 1888 года Николай Николаевич скончался на руках жены на сорок втором году жизни.
Отзывы на смерть замечательного учёного, путешественника и человека были горестны и возвышенны. В «Петербургском листке» большая статья Е. Лондиной завершалась утверждением: «Миклухо‑Маклай был положительно идеалом: возвышенный ум, поразительная сила воли, мужество и при этом золотое, чистое, детское сердце, необыкновенная задушевность и умение входить в самые мелкие нужды ближнего».
Известный историк, филолог и публицист профессор Василий Иванович Модестов высказал убеждение, что Миклухо‑Маклай «прославил наше отечество в самых отдалённых уголках мира», а имя его «останется навсегда в летописях человечества, как имя одного из редких людей, появлявшихся на земле».
Глава 6
УРОК ЖИЗНИ
Век шествует путём своим железным.
В сердцах корысть и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчётливей, бесстыдней занята.
Евгений Баратынский
О счастье
молодости человек живёт будущим, в старости – прошлым. Юноше кажется, что впереди целая вечность. Старик огорчается: как мало прожито, как мимолётно пронеслась жизнь. Когда же суждено человеку ощутить себя по‑настоящему счастливым? Или счастье – не более чем иллюзия, прекрасная мечта, которая увлекает нас всё вперёд и вперёд по жизненному пути до самого последнего шага, после чего обрыв и падение в бездну небытия?
Над этими вопросами Миклухо‑Маклай задумывался в молодые годы. Но как только он поставил перед собой первую конкретную и труднодостижимую цель – исследование природных условий и жизни папуасов Новой Гвинеи – ему как‑то уже не доводилось размышлять о счастье.
Во время второго пребывания на Берегу Маклая учёный записал:
«Спокойствие жизни среди обширного поля многосторонних исследований составляет особенно привлекательную сторону моей новогвинейской жизни. Спокойствие это, благотворительно действующее на характер, совершенно бесценно для деятельности мозга, которая, не развлекаясь различными мелочами, может быть сосредоточена на немногих избранных задачах.
Дни здесь кажутся мне слишком короткими, так как мне почти что никогда не удаётся окончить к вечеру всё то, что предполагал сделать в продолжение дня... Приходится нередко отгонять невесёлые думы: о мизерных свойствах человеческого мозга, о необходимости собирания материалов по песчинкам, иногда даже сомнительной доброты...»
Когда завершилась основная часть его исследований и началась обработка собранных материалов, обдумывание того, что удалось сделать, а что осталось недоработанным, когда жизнь его стала входить, как говорится, в нормальную колею, ему вновь стали приходить на ум мысли о счастье.
Он выстроил свою жизнь по тому плану, который наметил для себя. Ему довелось испытать немало опасностей и лишений, нередко исследователь находился на краю гибели. Неужели всё это можно считать счастливой судьбой?
А может быть, учёный пытается обмануть самого себя?
Хотелось поделиться своими сомнениями с кем‑то, заслуживающим глубокого уважения. Старый и верный друг князь Александр Мещёрский безусловно одобряет все его действия, восхищается научным подвигом Миклухо‑Маклая. Вернувшись в 1882 году в Россию, Николай Николаевич не раз слышал подобное суждение о своих путешествиях и трудах. Однако сам понимал, как много ещё остаётся сделать и как ещё далеко от обобщающих научных сочинений.
И вот в Париже перед отъездом в Австралию ему повезло: Александр Мещёрский договорился с Иваном Сергеевичем Тургеневым, что тот примет у себя Миклухо‑Маклая, с которым встречался двенадцать лет назад в Веймаре.
Тургенев занимал небольшую комнату на третьем этаже. Он, несмотря на болезнь, радушно принял своих соотечественников, вспомнил о первом знакомстве, расспрашивал исследователя о путешествиях и планах на будущее. Мещёрский вскоре откланялся, Миклухо‑Маклай, поинтересовавшись здоровьем Ивана Сергеевича, получил обстоятельный ответ. Выяснилось, что мучают боли, главным образом в позвоночнике, которые, по его словам, могут свидетельствовать о приближении смерти.
Писатель говорил об этом спокойно, и Миклухо‑Маклай отметил про себя, что в этом отношении у них много общего. Они помол чеши.
Дальнейший разговор Николай Николаевич записал по памяти чуть позже, оговорившись, что ясно и хорошо запомнил смысл выражений Ивана Сергеевича, хотя не может ручаться за абсолютную точность диалога. Нам остаётся только воспользоваться его воспоминаниями.
Миклухо‑Маклай сидел у окна; Тургенев находился в глубине комнаты. Свет, отражённый от большого зеркала, освещал его пышную седую шевелюру и мягкие красивые черты лица. Несмотря на болезнь и предчувствие смерти, лицо выражало умиротворение.
– Вы говорили, Иван Сергеевич, – начал собеседник, – что чувствуете себя стариком и что вам, по‑видимому, недолго осталось жить. Так скажите мне, в какую пору вашей жизни вы чувствовали себя наиболее счастливым? Было ли это в детстве или юности, в полном расцвете сил или теперь, на склоне лет?
Тургенев поднял голову, посмотрел Николаю Николаевичу в глаза и улыбнулся:
– Э‑э, батюшка, какой вопрос‑то вы мне задали! И вы думаете, что на него так вот легко ответить?
– Нет, не думаю. Только полагаю, что для вас это сделать легче, чем для любого другого.
– Постараюсь подумать и сказать. Ведь это такой вопрос, что о нём можно написать целую книгу.
Тургенев задумался. Маклай стал смотреть в окно. Что и говорить, для ответа надо не книгу написать, а жизнь прожить и не как‑нибудь, а осознанно.
– Когда человек к чему‑то стремится, когда его обуревают желания, – заговорил писатель, – он не может быть счастлив. Ему редко удаётся достигнуть желаемого. А если это и происходит, он испытывает разочарование. Ему кажется, что он желал большего или что исполнившееся желание совсем не то, к чему стремился.
Помолчал и продолжил:
– Детьми, молодыми людьми и уже вполне взрослыми мы все постоянно чего‑то ждём, чего‑то жаждем и не можем угнаться за своими мечтами. А не имея желаемого, человек чувствует себя несчастным или, во всяком случае, неудовлетворённым. Я могу положительно сказать, что пока желал слишком много, я никогда не был доволен вполне, а значит, и счастлив. По сравнению с прошлым я теперь почти ничего не желаю, у меня нет несбыточных мечтаний. Поэтому теперь я счастливее, чем когда‑либо прежде.
Сказав это, он как будто бы засомневался в верности своего суждения, задумался и добавил:
– И вот ещё что. В молодые годы и даже в летах зрелых я порой не знал, что делать со своим временем, я его торопил; часы и дни тянулись мучительно медленно. Вы знаете, что такое русская хандра – невесть отчего, беспричинная тоска. Если вы когда‑либо переживали это, то скажу вам просто, что я часто, слишком часто хандрил. А это – щемящее, пренеприятнейшее чувство. От него человеку и белый свет не мил. Теперь же, когда стал стариком, почти что забыл, что такое хандра. Она уже меня не посещает. Часы и дни не ползут для меня, а летят, и так быстро, что хотелось бы замедлить их бег. Отсутствие хандры – тоже признак счастья. Для счастливых время не тянется тоскливо, а мчится без оглядки. В последние годы мне иногда бывает тяжело оттого, что время так скоротечно. Я с благодарностью, как подарок судьбы, принимаю всякий новый день. Счастлив уже одним тем, что могу жить, радоваться и страдать, да‑да, и страдать тоже, потому что страдание непременно сопровождает жизнь, и теперь я это понимаю, а значит принимаю как должное. Пожалуй, только сейчас я почувствовал волю к жизни как таковой, почувствовал вкус жизни, а не каких‑либо благ, иллюзий будущего.
– А вас не тяготит мысль о чём‑то несовершенном, не достигнутом, что хотелось бы исполнить, сделать?
– Теперь понимаю, что сделал всё, что мог, высказал всё то, что желал. Меня перестали тревожить несбыточные желания. Именно они лишали меня ощущения счастья. Если человека удовлетворяет его настоящая жизнь, если он умиротворён и его не обуревает жажда чего‑то иного, это, как мне представляется, свидетельствует о том, что он счастлив...
Он говорил, глядя мимо Маклая в окно, как будто рассуждая наедине, проясняя для самого себя свои чувства. Наконец пытливо взглянул на собеседника:
– Ну что? Вы удовлетворены ответом?
– Да, вполне. Всё это мне было тем более интересно слышать от вас, что ваши слова являются подтверждением одного замечания, которое давно казалось мне верным.
– Какое замечание? Кто его высказал?
– Да ведь то, что вы сказали, было прежде выражено, только короче, Шопенгауэром.
– А! В самом деле! Так он был прав, – проговорил Иван Сергеевич, помолчал и добавил устало: – Вот если бы только старость не сопровождалась слабостью и болезнями...
Было заметно, что длинный разговор его утомил. Миклухо‑Маклай поспешил откланяться, высказав надежду увидеться с Иваном Сергеевичем через несколько лет (не сбылось: Тургенев умер в следующем году).
Уходя, подумал, что ему ещё очень далеко до счастья. Впереди было слишком много того, чего хотелось бы добиться. А когда завершишь одни свои работы, потребуется двигаться дальше, добиваться ещё большего.
Тургенев, замечательный писатель, действительно выразил в своих сочинениях всё или почти всё, что желал высказать. От его теперешних слов, а также высказываний Шопенгауэра всего лишь один шаг до индусского афоризма: «Откажись от всего и будешь счастлив».
Выйдя на шумную улицу и видя снующих озабоченных людей, Маклай вспомнил о том, как живут его знакомые папуасы на восточном, не тронутом цивилизацией берегу Новой Гвинеи. Они не стремятся каким‑либо образом изменить свою жизнь, не жаждут чего‑то сверх того, что у них есть. Сотни, а может быть и тысячи лет живут настоящим, без излишних забот и хлопот, не испытывают разочарования, потому что их не очаровывают иллюзии будущего.
Что же получается? То, к чему приходит мудрый представитель европейской цивилизации на склоне лет, первобытные люди чувствуют постоянно!
Странно, невероятно, но это, судя по всему, именно так. У людей каменного века мало, очень мало личного имущества, а потому им чужда зависть. У них нет потребности в излишнем – кроме необходимого – комфорте, а потому и отсутствует постоянная озабоченность в желании приобрести как можно больше материальных благ. У них нет начальников, а потому никто не стремится занять пост руководящего бездельника.
Избыток желаний – признак недостатка счастья.
Впрочем, смотря о каких желаниях идёт речь. Великий писатель Тургенев на излёте творческих сил, создав великолепные художественные произведения, имеет все основания для успокоения. Он заслужил право на счастье. Но для того, кто не насытился творчеством, в ком ещё есть силы и желание творить, создавать нечто новое, – для того счастье не в покое, а в деятельности.
Жажда творчества дарует счастье независимо от того, чего удалось добиться.
Да, он счастливый человек. Он не торопит время, его радует каждый прожитый день, у него не угасает жажда творчества.
О долге
Он нравился женщинам. Не всем, а наиболее разборчивым, тем, которые, приобретя жизненный опыт, не утратили романтических устремлений и надежд юности.
Привлекала его экзотическая внешность, необычайная искренность, незаурядный ум, благородная простота манер и ореол таинственности, исходившей от его личности. Отчасти сказывалось и то, что остро подметил Пушкин:
Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей.
Так получается отчасти потому, что женщины желают быть привлекательными и если не чувствуют интереса к себе со стороны мужчины, то стараются его пробудить. Но может быть, главное не в этом. У наиболее разумных представительниц прекрасного пола интуиция преобладает над рассудком. Они, что называется, чуют необыкновенного человека.
В чём может проявляться эта необыкновенность? Прежде всего в целеустремлённости не такой, как у обычных, привычных, «нормальных» обывателей. Не стремление удовлетворять свои простейшие биологические потребности, а устремлённость к каким‑то иным, высоким и непонятным для постороннего наблюдателя целям.
С женщинами, которым он нравился и которые были влюблены в него, Миклухо‑Маклай был особенно откровенным. Он безбоязненно мог исповедоваться им в своих помыслах, говорить о своих убеждениях, твёрдо зная, что всё сказанное останется между ними.
Возможно, Николай Николаевич неосознанно чувствовал свою вину за то, что не мог ответить любовью на любовь, причинял невольно боль любящему человеку. Не считая возможной телесную близость (без любви, только для удовлетворения похоти), он раскрывал – отчасти – свою душу, предлагая самую интимную близость – духовную.
Раньше мы уже знакомились с выдержкой из письма Миклухо‑Маклая к мистрис Честер, жене английского администратора острова Четверга близ Австралии. Его свалила лихорадка, больной часто бредил и метался в забытьи, а она ухаживала за ним, выходила его и уже поэтому привязалась к нему и более того – полюбила. В том же письме, в котором он делился с ней своим представлением о счастье, написал и о другом:
«Долг человека, если не вдаваться в частности и отбросить всё побочное, заключается, на мой взгляд, в том, чтобы: а) своевременно определить своё назначение и свои возможности; б) избрать и решить задачу, соответствующую твоим наклонностям и ВСЕМУ запасу жизненных сил, которыми ты наделён от природы; в) продолжить жизнь, то есть вырастить наследников, либо же, если по каким‑то причинам вырастить и поставить на ноги своих наследников ты сам не можешь, обеспечить им возможность войти в плодотворную жизнь с меньшими затруднениями, чем входил ты, так как задачи нового поколения более сложные и, следовательно, требуют большего умственного и физического напряжения... Смысл же бытия – в прогрессе, то есть в успешном решении задач времени».
Прервёмся на этом. Надо сказать, что первые два пункта этой программы ему удалось почти полностью осуществить. Во втором из них оставалось только то, что исследователь ещё, как ему представлялось, не исчерпал всего запаса жизненных сил, творческих возможностей.
Единственно, в чём можно поспорить: вряд ли перед КАЖДЫМ новым поколением стоят всё более и более сложные задачи. Бывает и так, что задачи упрощаются: достаточно продолжать достигнутое предыдущими поколениями с огромными трудностями. Хотя в этой простоте таится немалая опасность топтания на месте, забвения высоких идеалов, погружения в трясину потребительства и приспособленчества.
Однако продолжим цитировать Миклухо‑Маклая:
«Если бы дети в своём интеллектуальном развитии не превосходили отцов и не были подготовлены к более значительным свершениям, прогресс приостановился бы и человечество с течением времени было бы вновь отброшено в дикость, так как всё уже достигнутое, каким бы оно ни представлялось величественным и казалось незыблемым, постепенно стареет и рано или поздно должно умереть, чтобы, материя, вернувшись в первоначальное состояние, снова могла начать свой вечный кругооборот в более удачном варианте».
Снова остановимся и обдумаем сказанное. Ведь далеко не всегда дети в своём интеллектуальном развитии превосходят отцов. Они подчас предпочитают существовать за счёт того, что предоставлено, создано, уже продумано отцами и дедами. И тогда начинается погружение в дикость (духовную) несмотря на все величественные материальные достижения цивилизации.
От этой очень важной и глубокой мысли (мы к ней ещё вернёмся в эпилоге книги) Николай Николаевич переходит к обобщению, как бы предваряющему учение Вернадского о биосфере и его представления о ноосфере:
«Движение, непрерывное движение, пока Солнце излучает на Землю потоки энергии, избыток которой, чтобы не разрушить планету, требует постоянного выхода, постоянной механической нагрузки, то есть работы.
Плоды этой работы – вся эволюция земного шара, всё многообразие растительных форм и всё живое. И всюду, куда бы вы ни обратили свой взор, идёт непрерывный процесс естественного отбора, непрерывное движение по пути развития и совершенствования. Всё сущее на Земле и во всей Вселенной – в постоянном движении; и это движение всюду и всегда подчинено неумолимым законам целесообразности, то есть совершенствованию хорошего в лучшее, лучшего – в ещё лучшее. Не будь этих законов, в природе царил бы хаос».
Трудно не возразить по поводу идеи всеобщего прогресса. Ведь в природе предостаточно не только порядка, но и хаоса. И если, скажем, солнечная энергия определяет развитие жизни на Земле, то само светило при этом теряет колоссальное количество энергии и в этом смысле деградирует. Среди растительного и животного мира наблюдаются нередко проявления деградации. А уж в человеческом обществе – весьма определённо...
«Мы люди, – продолжал Миклухо‑Маклай, – часть природы и, следовательно, подчинены тем же законам. Материи, пока она лишь вещество, для всех его преобразований, то есть движения по пути развития, дана энергия, а человеку как законченному произведению природы – способность мыслить, что, конечно, тоже является продуктом работы, той же энергии, но продуктом неизмеримо более высокого порядка. Человек, наделённый разумом для понимания сути вещей, может так или иначе воздействовать на природу, его породившую, может разрушать или улучшать ею содеянное».
Замечательно сказано: «разрушать или улучшать». Значит, он ясно отдавал себе отчёт в том, что деятельность человека на планете не ограничивается, к сожалению, улучшением природы, а может наносить ей немалый ущерб. Приверженцы идеи непрерывного прогресса нередко забывают об этом.
По мнению Миклухо‑Маклая, предназначение человека – творчество, создание наилучшего, сознательное продолжение стихийного прогресса. «Вот почему, – пишет учёный, – у людей возникло понятие долга. Оно не придумано, а вытекает из самой сути жизненных процессов и продиктовано тем самым местом в природе, которое занял человек.
Сущность долга заключается в том, чтобы человек не рубил сук, на котором сидит, а в меру своих сил способствовал общему направлению прогресса.
Цель же прогресса, если смотреть на неё с позиций материалиста, – не только полная власть человека над природой, но и полная гармония между человеком и природой, а в конечном счёте и наиболее гармоническое человеческое общество, в котором не только восторжествует социальная справедливость, что несомненно и безусловно, но и каждому станут понятны прекрасные слова Чарлза Дарвина: «Сознавая себя живым существом, которое видит, слышит, чувствует и мыслит, я проникаюсь благоговейным уважением к созидательным силам природы, создавшим это чудо из чудес – человека».
Вот для чего нужно растить сыновей...»
Обратим внимание на его убеждённость в том, что должна непременно восторжествовать социальная справедливость. Таково, по мнению исследователя, важнейшее условие счастливого будущего – не для некоторых, а для всех. Растить сыновей нужно для того, чтобы они были лучше своих отцов.
Наконец, признание: «Как всякому человеку, мне хочется радостей семейного круга, но можно ли, сохранив к себе уважение, обзаводиться семьёй, сознавая, как мало тебе отпущено и как велики твои задачи?
Вы правы, одиночество тягостно, но пока я не приду к тому моменту, когда наступит время подводить итоги всему, что я сделал, мой удел – одиночество. Я не могу, не имею права, ни гражданского, ни морального, отнимать хотя бы день от дела, которое требует от меня всех моих духовных и физических сил и служение которому я избрал целью своей жизни...»
Долг человека – избрать достойную цель в жизни, стремиться к ней. Только так он может сохранить уважение к себе.
Миклухо‑Маклай в этом письме подчёркивает, что намерен вырастить достойного сына. Но странным образом эту свою задачу он откладывает на неопределённое будущее и связывает её с наиболее общими представлениями о гармонии в природе и обществе. Складывается впечатление, что речь идёт о воспитании не столько одного близкого ему человека, сколько тех поколений людей, которым суждено жить на Земле.
Значит, долг человека – жить не только прошлым и настоящим, но и будущим, заботиться не только о своих близких, но и дальних, о всех людях и о всей земной природе. Ведь каждый из нас не более чем малая частичка человечества, которое в свою очередь лишь часть и создание окружающей природы.
Если рассуждать честно и здраво, любой из нас остаётся в долгу перед людьми и природой за бесценный дар жизни и разума. Но каждый ли способен осознать этот долг? Вот в чём вопрос.
Казалось бы, ну какая беда, если нет сознания или даже чувства такого высокого долга? Проще и легче жить, только и всего. Жить в собственное удовольствие, ради самого себя и своих близких. Плохо ли это?
Вот и Миклухо‑Маклай не исполнил третьего пункта своей жизненной программы. Родились у него два сына, но ни один из них даже не приблизился к достижениям отца, и про их потомство можно с полным основанием сказать то же самое. В роду Николая Николаевича Миклухо‑Маклая он остаётся самый высокой точкой отсчёта, после которой начинается спад.
Его надежды на постоянный прогресс в данном частном случае не оправдались. Но может быть, продолжается восхождение всего человечества на всё более высокие рубежи развития – интеллектуального, нравственного, духовного?
И на этот вопрос трудно дать положительный ответ. В XX веке произошли две самые кровопролитные мировые войны, да и в наши дни говорить о справедливом общественном устройстве остаётся лишь с иронической усмешкой. Одно уже это доказывает иллюзорность представлений Миклухо‑Маклая о достойном будущем человечества.
А может быть такой духовный спад вызван именно забвением высокого долга человека? Того самого долга, сознание которого делало жизнь настоящего учёного напряжённой, насыщенной событиями, размышлениями, переживаниями. Это была счастливая жизнь.
...Странный характер у этого путешественника, любящего одиночество. Он мало заботится о себе и много – о других. Не успев обработать материалы прежних путешествий, испытывая недостаток средств, собирается вернуться на Берег Маклая, пытаясь спасти своих друзей папуасов от нашествия цивилизации.
«Последнее время, – пишет Мещёрскому, – когда вторжение европейской колонизации со всеми её опасностями для туземцев грозит моим чёрным друзьям, я думаю, наступило время исполнения моего слова, которое сдержать я должен и хочу, несмотря на то, что решение это отрывает меня на время от чисто научных занятий, и вполне сознаю всю серьёзность и трудность предприятия, которое предпринимаю один и без ничьей помощи».
И вновь: «я должен».
А может быть, именно сознание высокого долга, верность слову и идеалам юности – отличительная черта настоящего мужчины? Не потому ли такой мужчина привлекал к себе женщин, – не всяких, конечно, не заурядных самочек, а обладающих умом, чувством собственного достоинства и устремлённостью не только к телесным, доступным даже животным, удовольствиям и радостям, но и к тем, которые дарованы только человеку и которыми он так часто не умеет, не способен насладиться.
Очень нелегко человеку научиться жить по‑человечески.
Культура и дикари
Одна из важнейших задач художественного произведения – раскрыть во всей полноте образ главного героя или ряда действующих лиц в определённой общественной среде. А такой роман, как «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо» Даниеля Дефо, показывает умение человека существовать в условиях одиночества среди тропической природы.
Подобно этому, было бы не слишком сложно написать роман: «Жизнь и удивительные приключения знаменитого путешественника Миклухо‑Маклая, рассказанные преимущественно им самим». Отчасти именно так предполагалось написать значительную часть этой книги. Но это было бы слишком несправедливо по отношению к главному герою. Потому что он был не просто путешественником, а прежде всего исследователем и мыслителем.
Чтобы правильно понять и оценить его творчество, следует ознакомиться с эпохой, в которую жил учёный, а также с историей тех наук, которыми он занимался. В принципе это можно было бы сделать на конкретных примерах, показывая столкновение мнений и характеров, придумывая занимательные коллизии. Однако такие украшательства и «завлекалочки» требуют слишком много места; книга распухла бы до размеров неудобочитаемого фолианта.
Во второй половине XX века люди всерьёз задумались о возможной встрече с иными разумными существами Вселенной. А за сто лет до этого, во времена Миклухо‑Маклая, учёных занимал вопрос: находятся ли разные человеческие расы на одном уровне биологического развития? Если различные племена и народы находятся на разных уровнях развития цивилизации, не означает ли это, что они обладают какими‑то принципиальными отличиями в строении головного мозга, особыми способностями к интеллектуальной деятельности?
Начиная с эпохи великих географических открытий (вторая половина XV и XVI век) европейцы стали не только открывать, но и исследовать новые континенты, архипелаги, океаны и моря. Они то и дело встречались с неведомыми народами – порой дикими, порой накопившими немалый запас материальных и духовных ценностей. В результате чаще всего возникали кровавые конфликты, неурядицы, взаимное непонимание.
Более хитроумные, лучше вооружённые, предприимчивые, отважные и жестокие европейцы рано или поздно покоряли «дикарей». Затем начиналось искоренение туземных обычаев, «окультуривание» на европейский манер. Оно заключалось не только в распространении христианства, грамотности, европейских одежд и манер, но и в обмане, порабощении, лишении прав на собственные территории и природные богатства, а при сопротивлении – уничтожении строптивых.