22 октября из Севастополя на КП оперативной группы прибыл вице‑адмирал Гордей Иванович Левченко. Решением Ставки для объединения действий сухопутных и морских сил Крыма создавалось единое командование. Вице‑адмирал назначался командующим, а я его заместителем. (Ранее Г. И. Левченко был представителем наркома Военно‑Морского Флота на Черном море.) Г. И. Левченко трезво оценивал обстановку, трудности обороны, но откровенно сказал, что исправить ошибки и быстро собрать в кулак разбросанные по побережью и внутри Крыма части и соединения теперь практически невозможно. Единственно, на что можно рассчитывать кроме собственных сил, это на дивизии И. Е. Петрова. «Они прибудут к месту боев 24 октября». Чувствовалось, что жил он одним стремлением и задачей: спасти Севастополь от нападения с суши. Уезжая, вице‑адмирал заявил, что в данное время оперативная группа остается, но, очевидно, в ближайшее время целесообразнее войска передать командующему Приморской армией. Конечно, такое решение было бы самым верным.
Между тем на Чатырлыке гремели бои. Полковник И. А. Ласкин, как бронированным кулаком, отбивался от наседавших немецких войск танковым полком майора С. П. Баранова. 20 и 21 октября три немецкие дивизии (72, 73, 170‑я) пытались прорвать оборону. Вражеские танки не смогли пройти заболоченное русло реки, но пехота при поддержке артиллерии и авиации местами ворвалась в наши окопы. 514‑й полк И. Ф. Устинова и 383‑й полк В. В. Шашло по нескольку раз в день контратаковали противника и отбросили его снова за Чатырлык.
Сводки штарма 51‑й за эти дни гласили: «К исходу 22 октября. На всем участке Ишуньских позиций в течение дня продолжались ожесточенные бои. Противник вводит новые резервы. На участке М. А. Титова в результате неоднократных атак противнику силою до двух полков удалось выйти к отметке 18,2 (то есть к южной оконечности озера Киятское), на участке Д. И. Томидова атаки отражены. На участке И. А. Ласкина противник проявляет особую активность. С 7.30 наши войска были подвергнуты ураганному огню минометов и артиллерии: авиация крупными группами в буквальном смысле слова утюжила нашу пехоту, особенно сильно в районе Воронцовки… 23 октября с утра начался бой по всему фронту. У Батова с 16.00 атака противника в общем направлении Воронцовка…»
|
|
Ширина фронта 172‑й дивизии достигала, как я уже говорил, 40 километров, проходя по реке до ее устья и далее по юго‑восточному берегу Каркинитского залива. Боевой порядок одноэшелонный, то есть все полки находились в непосредственном соприкосновении с противником. Однако главные усилия дивизии были сосредоточены на правом фланге, на направлении Ишунь – Первомайское. В связи с тем что на этом направлении опасность прорыва была особенно грозной, комдив поставил здесь в оборону свой лучший полк – полковника И. Ф. Устинова. Насколько острые возникали порой положения и какой энергии и искусства требовали они от командиров и политработников, показывает такой эпизод. 22 октября противник в течение всего дня вел наступление на фронте дивизии. Особо яростными были атаки на позиции 514‑го полка и на стыке с соседней кавдивизией. Комдив ввел в действие все свои скромные резервы, провел некоторую перегруппировку сил на опасное направление. Казалось, что многократные атаки отбиты. Но вот полковник И. А. Ласкин докладывает:
|
|
– Противник вклинился в оборону на соседнем участке, правый фланг моей дивизии оказался открытым и обойденным. Прошу помочь резервами и огнем.
– Готовых резервов у меня под рукой нет, – ответил я. – Имеется лишь одна отдельная рота, только что отмобилизованная. Могу послать. Она на подводах прибудет на ваш участок часам к девятнадцати.
Позже полковник Ласкин сказал мне глубоко тронувшие меня как военного специалиста слова:
– Я ту роту принял с надеждой. Обстановка так складывалась, что противник, обходя наш фланг, подставлял и свой. А рота прибыла именно в район этого интересного участка боя.
Вот оно, биение мысли командира!..
Полковник принял решение немедленно, с ходу произвести контратаку в направлении открытого фланга ударной группировки немцев. Он лично возглавил эту контратаку. Внезапный удар даже только силой роты привел врага в замешательство. Его наступление было остановлено. Немцы начали перенацеливать артиллерийский и минометный огонь на эту роту. Время было выиграно. Устинову успели за счет перегруппировки дать несколько больше огневых средств, и дивизия продолжала удерживать свою оборонительную полосу. Я ждал доклада о результатах этого дела. Доклада не было. Позвонил, и мне ответили, что командир дивизии лежит без сознания. Во время контратаки он был контужен. Но надо было командовать. И он, едва придя в себя, продолжал руководить боем – в течение нескольких дней адъютанты вносили полковника в бронемашину на руках.
|
|
23 октября особенно сильно работали шестиствольные минометы и немецкая авиация. Воронцовка содрогалась от разрывов бомб. Немцы неоднократно атаковали танками и пехотой в направлении Воронцовки. Несколько раз в течение дня создавалось критическое положение, особенно на участках И. Ф. Устинова и В. В. Шашло.
Комдив умело маневрировал своими ограниченными средствами, и поэтому противнику никак не удавалось вклиниться в оборону дивизии. И вдруг опять комдив обращается ко мне и просит направить в его распоряжение дивизион PC «пустить хоть один‑два залпа». Оказывается, его офицеры наблюдали подход резервов врага к участкам намечавшегося прорыва.
– Хорошо. Направляю вам Черняка. Но вы сами‑то видели работу эрэсов?
– Нет, еще не посчастливилось.
Пришлось предупредить полковника, чтобы как‑то подготовил людей, а то опять получится недоработка, как было у нас в районе Пролетарки.
Машины быстро выведены на огневые позиции. Дали залп по развертывавшемуся батальону. Ласкин: «Вижу массовые огневые вспышки. Огромные клубы дыма!» Из‑за этого сразу трудно было определить степень поражения. Через несколько минут И. Ф. Устинов, находившийся невдалеке от места огневого удара, доложил:
– Удар пришелся по центру колонны. Ее будто корова языком слизала.
Две другие колонны приостановили движение. Дивизионная и полковая артиллерия сосредоточила по ним огонь. Эти вражеские части в тот день нас не атаковали. Но на другом участке немцы прорвались через реку и, развивая успех, завязали бой на северной окраине Воронцовки. В их передовом отряде было до четырехсот автоматчиков. Наши танкисты вместе со стрелковыми подразделениями атаковали врага. Моряки Г. Ф. Сонина выкатили орудия на открытую позицию к южной окраине деревни и открыли огонь по противнику севернее Воронцовки и в сторону переправы. В эти часы сражался каждый. Подполковник И. И. Федяшев со взводом связи и двумя пулеметами тоже отбивал атаку гитлеровцев. Он был ранен в ногу. Потом ходил с клюшкой. Клюшку я у него отобрал, а самого отправил в Симферополь.
Вместе с героями 172‑й стрелковой дивизии и батальоном морской пехоты под Воронцовкой мужественно сражались моряки‑зенитчики. Я не помнил фамилии командиров и наименования подразделений, но, к счастью, один из ветеранов крымской обороны Н. М. Диденко прислал письмо с важными подробностями. Это была 853‑я зенитная батарея Черноморского флота под командованием капитана Ляха и политрука старшего лейтенанта Попкова. «Нас направили в Воронцовку, пишет Диденко, – чтобы мы, артиллеристы, «держали небо и землю» на предназначенном участке. Зенитчики заняли позиции у хатенки близ усадьбы МТС и энергично отбивали воздушные атаки очень сильного врага. После Воронцовки я выдержал не менее сильные бомбежки в Севастополе сорок первого года. Все остальное я считал после этого обыкновенным».
Огромную помощь оказали стрелковым частям моряки‑зенитчики. Они вели бой не только с вражеской авиацией, но и с пехотой, и с танками. «Я вспоминаю, когда до тысячи гитлеровцев с автоматами у живота, под звуки марша (громкоговорители с обеих сторон!) пошли в атаку и как наши зенитчики ударили по ним. Захлебнулась их атака! Видно было, как их поднимали в атаку и как они падали под огнем наших пушек», – пишет Диденко.
С утра 24 октября войска нашей оперативной группы предприняли свою последнюю и, я бы сказал, отчаянную попытку изменить ход событий в свою пользу. Мы собрали все, что могли, и контратаковали. Помню разговор с комдивом сто семьдесят второй:
– Как вы оцениваете обстановку и возможности дивизии?
– Я полностью рассчитываю на стойкость и мужество своих полков. Но обстановка тяжелая из‑за отсутствия резервов.
– Подумайте, поищите у себя.
По данным разведки, противник не мог форсировать крупными силами Каркинитский залив, и поэтому мы приняли решение снять с побережья полк. Кроме того, в контратаке участвовали батальон морской пехоты, сильно поредевший, но самоотверженно сражавшийся на самых трудных участках, и кавалеристы В. В. Глаголева. Одновременно в общем направлении на Ишунь начали наступать подошедшие войска генерала И. Е. Петрова.
Удалось потеснить 72‑ю и 73‑ю пехотные немецкие дивизии и снова выйти на Чатырлык. На отдельных участках наши части преследовали врага, отходившего на северный берег реки. Здесь были упорные бои. И снова отличился батальон капитана Руденко в семичасовом бою под деревней Чигир. (Слова комбата: «Бойцы ждут встречи с врагом!») Батальон вышиб немцев из этой деревни. Потом немцы вышибли его. Снова деревня в руках у Руденко, и снова противник идет в атаку. Идут пьяные, в первой колонне человек до 600. С 400 метров наша пульрота открыла огонь. Немцы ответили орудиями, появились самолеты. Ружейным огнем 9‑й роты один «Мессершмитт‑109» подбит, летчик, выбросившийся на парашюте, взят в плен. Немцы теснят. (Руденко: «Убит командир пулеметной роты Кабиров, чудесный был командир‑комсомолец, погиб и политрук, но жизни этих лучших командиров недешево достались врагу – фашисты оставили на поле боя не менее четырехсот трупов».) Вместе с подошедшим 3‑м батальоном 383‑го полка Руденко снова атаковал Чигир и занял деревню, взяв пленных и трофеи: пулеметы, автоматы, гранаты и патроны. В этом бою пал смертью храбрых герой обороны Ишуньских перешейков старший лейтенант Шабанов.
Два дня тяжелейших боев. К утру 27 октября 172‑я дивизия занимала свой прежний рубеж.
У Манштейна об этих днях сказано: «В бою с противником, упорно обороняющим каждую пядь земли, к наступающим войскам предъявлялись чрезвычайно высокие требования, и потери были значительными… С беспокойством я видел, как падает боеспособность. Ведь дивизии, вынужденные вести это трудное наступление, понесли тяжелые потери еще у Перекопа. 25 октября казалось, что наступательный порыв войск совершенно иссяк. Командир одной из лучших дивизий уже дважды докладывал, что силы его полков на исходе».
Малыми своими силами соединения оперативной группы и Приморской армии отбивали возобновившиеся атаки противника. Именно в этот день 26 октября немецкий генерал бросил на Воронцовку новую 132‑ю пехотную дивизию из 42‑го армейского корпуса, а следом за ней еще и 22‑ю пехотную дивизию.
Потери в наших войсках были велики. Назову одну цифру: у полковника В. В. Глаголева осталось не более 250–300 человек.
Еще 25 октября мы лишились одного из самых ревностных, храбрых и активных участников обороны Ишуньских позиций. Майор С. П. Баранов получил новое назначение. Ему предстояло принять в командование бронепоезд. Это еще раз говорило о том, что, пока мы на севере еще сдерживали врага, вице‑адмирал Г. И. Левченко деятельно готовился к обороне Севастополя.
Оставшиеся танки комдив передал разведбату. Баранову сказал:
– Ну, дорогой, быть может, больше не увидимся…
Крепкое объятие, и Баранов пошел. У развалин крайнего домишка он обернулся и помахал рукой. В длинном кожаном пальто и шлеме танкиста, широкоплечий и литой, он издали походил на богатыря тех времен, когда были сказаны слова: «Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет».
Трудное это было расставание.
В первых числах ноября, уже во время отхода, кто‑то из политработников 25‑й Чапаевской дивизии спросил, не знаю ли я такого командира – Семена Петровича Баранова.
– Где он?
Вместо ответа товарищ подал мне изрешеченный осколками и побуревший партбилет.
Что было в душе, не скажешь. Все разом вспомнилось.
Выписка из наградного листа:
«26–29 сентября 41 г., когда войска 51 армии вели контратаку, чтобы отбросить немцев, прорвавшихся через Перекоп за Перекопский вал, геройски действовал 5 танковый полк 172 сд, которым командовал майор С. П. Баранов. Баранов лично совершил подвиг, проявил храбрость, мужество и высокие качества командира, атаковав своими танками на подступах к Армянску колонну немецкой пехоты в составе двух батальонов, и примером увлек в атаку части 172‑й сд и 42 кд, этим способствуя уничтожению немцев до 2–5 тыс. и очищению от врага Армянска.
5 тп имел всего 10 танков Т‑34, но под искусным командованием С. П. Баранова многократно содействовал упорной обороне с нашими войсками Ишуньских позиций в течение октября 41 г.»
Так писал Ф. И. Кузнецов, представляя танкиста к ордену Красного Знамени.
– Пошлите его партийный билет в ЦК. Это был настоящий коммунист и настоящий командир.
…И вот зимний день много лет спустя. Кабинет в Генштабе залит солнцем. И мы оба сидим друг против друга.
То же гордое и простое лицо. Такая же по‑рабочему крепкая в пожатии рука.
– Что же тогда с вами произошло? Как все было?
Семен Петрович рассказал, что его бронепоезд «Войковец» курсировал по железнодорожной ветке Симферополь – Альма (Почтовое). Труднее всего пришлось под станцией Шакул (Самохваловка).
Я попросил его собственноручно описать боевые дела. Приведу выдержку из письма Баранова: «С рассветом мы двинулись к Севастополю. Я выслал разведку в направлении Почтовое – Самохваловка. Она донесла, что противник занимает высоты в 500 – 1000 метрах от Самохваловки и обстреливает шоссе на Бахчисарай. В 10.30 у ст. Почтовое нами было разогнано и частично уничтожено скопление противника силою до батальона, пытавшегося захватить станцию. У Альмы противник открыл огонь из артиллерии и минометов по бронепоезду. Бронепоезд бомбили с воздуха. Завязался жестокий бой, длившийся около двух часов. Я находился на бронеплощадке. Прямое попадание крупнокалиберного снаряда. Я получил, как после выяснилось, 23 ранения, 12 из них – в правую половину грудной клетки. Потерял сознание. До сих пор не знаю, кто спас мне жизнь».
Семен Петрович Баранов закончил войну в звании полковника командиром 1024‑го самоходного артиллерийского полка на Карпатах. Там второй раз смерть заглянула ему прямо в глаза. Страшной силы артналет, блиндаж КП завален. Бойцы разобрали завал и вынесли три тела – замполита, командира полка и офицера из дивизии. Накрыли знаменем. Выкопали братскую могилу. Когда опускали в нее погибших, боец закричал: «Погодите, ребята, командир жив!» Оказалось, он был тяжело контужен.
Живет С. П. Баранов на той же брянской земле, откуда начался его путь солдата революции.
Рассказ мой об обороне Перекопа подходит к концу. Войска оперативной группы вошли в подчинение командующего Приморской армией и вместе с его соединениями с боями отходили, после того как оборона кавдивизии была прорвана и вражеские танки устремились на Симферополь. Я выехал к И. Е. Петрову и не видел последних дней борьбы 172‑й дивизии. Пусть о них расскажет сам Иван Андреевич Ласкин: «В предпоследнюю ночь обороны дивизии на реке Чатырлык (26 октября) противник произвел перегруппировку и ввел в бой новые резервы. Утром снова начались вражеские атаки. Наиболее сильные огневые налеты, удары танков были на правом фланге и главным образом на участке соседа справа. В этот день противник применял особенно много авиации, которая бомбила наши войска, штабы и объекты тыла на большую глубину. Связь дивизии с соседом и оперативной группой была полностью нарушена. Было послано несколько офицеров штаба для личной связи, но безуспешно. Если до этого времени даже в период самых напряженных боев штаб группы всегда информировал нас о положении на фронте армии, то с утра этого дня все изменилось. Мы не знали, где точно проходила линия фронта правее нас и что там делается. Не знали и о мерах, принимаемых в этой обстановке командованием армии. Через разведку, а также по светящимся зеленым ракетам и гулу артиллерийской стрельбы мы чувствовали, что противник продвигается на юго‑восток в направлении Джанкой – Симферополь.
Неизвестность обстановки всегда тяготит людей. Бой слышался далеко правее частей нашей дивизии и все более удалялся.
Было ясно, что в сложившейся обстановке дивизии уже не имело смысла оставаться на старом рубеже реки Чатырлык в отрыве от остальных сил армии. Мною был направлен офицер управления дивизии к генералу Батову с докладом о положении, создавшемся на фронте дивизии и у соседа справа. Я просил указаний на дальнейшие действия. Но офицер не нашел Батова и его штаб. В этот ответственный момент прибыл офицер штаба Приморской армии и передал распоряжение командующего этой армией генерала И. Е. Петрова о том, чтобы командир 172‑й дивизии явился к нему. Мы с комиссаром дивизии П. Е. Солонцовым немедленно выехали. Представились И. Е. Петрову. Тут же мы увидели нескольких командиров дивизий этой армии. Генерал Петров сначала проинформировал всех собравшихся командиров и комиссаров о создавшемся в Крыму положении. Содержание информации сводилось к следующему: войска 51‑й армии, совместно с которой Приморская армия должна была оборонять Крым, оставили Симферополь и отходят к Керченскому проливу. Со штабом этой армии связи не имеем. Далее тов. Петров заявил, что задача войск Приморской армии – идти на оборону Севастополя. 172‑я дивизия назначалась арьергардом и должна была прикрывать движение войск, отходящих через Симферополь».
1 и 2 ноября дивизия полковника Ласкина вела беспрерывный бой с 72‑й пехотной дивизией немцев в совхозе «Альминский». 3 ноября в арьергардных боях без конца отбивали вражеские атаки. Продуктов питания не было третий день. Люди устали и двигались медленно…
А потом 172‑я дивизия сражалась на рубежах Севастополя. Эти страницы ее боевой жизни выходят за пределы моих воспоминаний, поскольку мне в это время пришлось быть в другом месте. Однако позволю себе, для того чтобы образ комдива приобрел большую ясность, привести всего две строчки из книги генерала В. Ф. Воробьева. Описывая, как в июне 1942 года 172‑я дивизия приняла всю силу главного удара противника на Мекензиевых горах, автор мимоходом замечает: «Через сутки раненый комдив И. А. Ласкин собрал из остатков дивизии сводный батальон и ввел снова в бой».
В Крыму нам с полковником больше не довелось воевать вместе. Фронтовая судьба свела наши дороги в Сталинграде. В то время как наша 65‑я армия добивала окруженные немецкие войска в северной части города, начальник штаба 64‑й армии Иван Андреевич Ласкин возглавил группу по пленению генерал‑фельдмаршала Паулюса. Для меня, знавшего Ласкина еще на Чатырлыке, в этом было, право же, нечто символическое.
Во время отхода наших войск к главной базе Черноморского флота Г. И. Левченко радиограммой вызвал меня на командный пункт обороны Крыма (на меня в это время было возложено командование 51‑й армией). Через несколько часов я уже был в Севастополе. Собрался объединенный Военный совет. На нем были адмиралы Г. И. Левченко и Ф. С. Октябрьский, члены военных советов флота и 51‑й армии Н. М. Кулаков, А. С. Николаев. Военный совет обсуждал крайне тяжелую обстановку, сложившуюся в Крыму. Было решено оборону Крыма осуществлять на двух направлениях – Севастополь и Керчь. Сухопутные войска и береговая оборона Севастопольского направления подчинялись генералу Петрову. «Генерал Дашичев, – указывалось в принятой директиве, – командует сухопутными войсками Керченского участка. Дашичев и Керченская военно‑морская база подчинены Батову, на которого возложено руководство обороной Керченского направления».
Г. И. Левченко сказал мне, что обстановка требует быстроты действий.
– Берите оперативную группу, эсминец «Незаможник» доставит вас в Керчь.
– Кто включен в опергруппу?
– Познакомитесь на корабле.
– Что делается у Дашичева, товарищ адмирал?
– Ясной картины у нас нет. Судя по обрывочным сведениям, порядка у него мало.
– Кто обороняет Акмонайские позиции?
– Неизвестно… Откровенно говоря, боюсь я, Павел Иванович, за Акмонайские позиции…
Уже было темно, когда миноносец отошел от причала. Над Севастопольской бухтой – осветительные бомбы. Самолетов двадцать бомбят стоянку боевых кораблей. Метят и в «Незаможник». От взрывной волны в одном из отсеков появилась течь. Но вот мы в открытом море. Ночь. Ночь на 6 ноября 1941 года канун великого праздника нашей Родины, нашей партии. Самолеты ушли. Тихо. Слышно шипение рассекаемой форштевнем воды. II вспомнилась другая ночь накануне Октябрьского праздника. Год 1936. Испания. Обстановка и положение тоже сложные, и все у нас было напряжено в поисках средств, чтобы отбиться от наседавших фашистов. Одна их лапа уже была в Каса дель Кампо, правительство эвакуировалось из Мадрида в Валенсию. Река Монзонарес. Мост Понте Франсе. Завтра по нему пройдут таборы марокканцев. У нас – ничего. Там были Листер, Нассионария. Бойцы с опаской поглядывали на мост, над которым свистели пули. Пассионария пошла. Села на тумбу моста и сказала: «Отсюда я не уйду». Эту картину – женщина в темной шали, одиноко сидящая на мосту под обстрелом, никогда не забуду. Утром все уже было по‑другому. Долорес Ибаррури привела батальон 5‑го коммунистического полка. За рекой, укрывшись пригорком, стали в засаду двадцать наших Т‑26. И когда марокканские таборы двинулись в атаку на мост, танки ударили. В глубине боевых порядков врага ничего не видно. Наши танки отошли метров на пятнадцать‑двадцать и снова ударили. Фашисты по Понте Франсе не прошли…
Что мы найдем завтра в Керчи?..
Отход войск 9‑го стрелкового корпуса на Керченский полуостров осуществлялся в труднейших условиях. На Керчь отступали 156, 271 и 157‑я стрелковые дивизии; они героически сражались на Ишуньских позициях и там израсходовали почти все свои силы. Но к Керчи также отходили две полнокровные дивизии А. Н. Первушина и И. С. Савинова. Однако они действовали сами по себе, не управляемые командиром корпуса. Мне известно, что Н. П. Баримов связался в Джанкое с комдивом 106‑й и посоветовал ему подчинять при отходе разрозненные отступающие подразделения. Между прочим, полковник Первушин уже это делал, и весьма оригинально. Он ставил на пути отхода кухни и машины с продовольствием. «Вы же знаете, – говорил на Тамани полковник, – когда солдат видит дымящуюся кухню, он сразу соображает: здесь порядок! И идет сюда, как на ориентир…»
На пути к Керченскому полуострову наши отходящие соединения пользовались каждым рубежом, за который можно было зацепиться, чтобы сдерживать немецкие дивизии. На НП к Первушину прибыл полковник Титов:
«Немцы выходят на железную дорогу Армянок – Джанкой». Здесь, в районе Чокрак (Неточное) – Чирик (Чапаеве) сто шестая дала противнику бой. Комдив выдвинул сюда 534‑й стрелковый полк подполковника А. Г. Сергеева и гаубичный полк Г. Б. Авина. Об артиллерийском мастерстве Авина уже упоминалось не раз, а подполковник Андрей Григорьевич Сергеев был кадровым офицером, воевал еще с басмачами в Средней Азии. «Ничего, товарищи, выдержим», – это от него чаще всего можно было слышать. И у Неточного его полк на рубеже стоял прекрасно, на трое суток задержал противника и тем помешал ему отрезать наши части у Сиваша на Чонгаре.
Далее дивизия отходила на Джанкой. На улицах уже стрельба. Несутся конные разведчики: появились немецкие танки, раздавили одну нашу батарею. И. А. Севастьянов имел при штабе батарею 76‑миллиметровых пушек, развернул вдоль улицы. Вражеская атака сразу заглохла. В течение двух последних дней октября 100‑я дивизия вместе с частями из 271‑й и 276‑й дивизий вела оборонительный бой на рубеже реки Салгир, юго‑восточнее Джанкоя. Именно к этим дням относится сообщение Совинформбюро: «Большую стойкость в борьбе с фашистами проявили бойцы, командиры и политработники части тов. Первушина». Насколько упорными были эти бои, говорят такие тяжелые цифры: у подполковника Сергеева 25 октября в полку было 2235 человек, к 1 ноября осталось 506. Правда, этот полк находился на самых решающих участках.
Но во всех этих жестоких боях, при всей стойкости наших людей, был существенный недостаток – имелась частная цель и упускалась общая. А общей целью в то время должно было стать удержание Акмонайских позиций. Командиры дивизий тут ни при чем, боевые действия имеют свою логику, и горизонт комдива, естественно, ограничен более узкими задачами. Он видит рубеж, на котором его дивизия может дать наседающему врагу по зубам, и встает на этом рубеже, и дерется до последнего. В результате на Акмонайские позиции, преграждающие противнику путь на собственно Керченский полуостров, наши соединения вышли ночью 4 ноября, понеся большие потери в личном составе, имея несколько снарядов на орудие и десяток‑полтора патронов на винтовку. И все же они в течение двух дней отбивали вражеские атаки. Из донесения по оперативной обстановке за 6 ноября: «Группа Дашичева, имея ослабленный боевой состав, под натиском пяти пехотных дивизий, двух кавбригад (румыны) вынуждена была оставить Акмонайские позиции и отойти на рубеж: Астабань (Камьппенка), Карач (Куйбышево), Керлеут (Мошкарово), Копыл (60 километров западнее Керчи)». Тут все правильно, кроме одного: никакой «группы Дашичева» не было.
Занялось утро 7 ноября. Миноносец «Незаможник» приближается к Керчи. Взоры оперативной группы прикованы к полуострову. Пожары и разрывы снарядов примерно обозначают линию фронта: немцы недалеко от города. Стало очевидным, что полуостров уже занят противником. В шлюпку – и на берег. Сразу на командный пункт генерала И. Ф. Дашичева. Из его доклада трудно было установить истинное положение дел, управление войсками он потерял. Пришлось командирам оперативной группы взять все в свои руки. Трудность состояла в том, что в составе группы не было специалистов‑операторов штабной службы. В нее включили крепких, волевых политработников и командиров артснабжения. Товарищи работали самоотверженно, расчищая тылы, направляя на передовую всех, кого можно было направить. Меня радовало то, что в Керчь отправлялись твердые духом политработники, люди, в своем большинстве способные личным примером мужества и горячим словом повести за собой бойцов.
На дорогах все было забито транспортом. Мы с командиром корпуса ехали на передовую.
– Что же вы наделали, генерал?.. – спросил я у него.
Он промолчал.
– Сегодня вы будете эвакуированы на Тамань с задачей обеспечить подготовку позиций для размещения войск, которые, возможно, придется перебрасывать с Керченского полуострова, – сказал я. – Мы с вами головой отвечаем за то, чтобы противник на наших плечах не ворвался на Северный Кавказ…
По дороге встретили невысокого коренастого полковника с рукой на перевязи.
– Юхимчук! Александр Харитонович!.. Он подошел.
– Сильно ранило? Очень больно?
– Больно? Обстановка больнее, товарищ генерал…
– Сколько у вас штыков? Как держитесь?
– Не более пятисот, с трудом сдерживаем натиск противника. Сейчас дивизия ведет бой за Султановку. Теперь я могу вас просить помочь боеприпасами? У нас иссякли снаряды…
Трудно передать нашу горечь, досаду, когда стало известно, что запасы снарядов в Керченском арсенале по калибру не подходят к полевым орудиям. В ряде случаев мы вынуждены были доставлять боеприпасы самолетами с Тамани.
106‑я дивизия занимала оборону на железной дороге (левее нее, последовательно, стояли подразделения 320, 157 и, наконец, 156‑й дивизии). Под вечер гром боя уже затихал. Измотанный, до предела уставший, командир дивизии дремал, положив под голову кулак.
– Ну, как у вас дела, Первушин?.. Подождите, я взгляну на свою карту.
Из доклада видно, что боеприпасы у него были на пределе. Как и от полковника Юхимчука, я услышал ту же просьбу: нужен какой‑то порядок в тылах, за снарядами не проедешь по дорогам, регулирование движения нарушено, большие перебои с питанием личного состава.
Ночью 7 ноября докладывал в Генштаб (к аппарату подошел генерал Вечный). Привожу запись разговора.
«Батов: Войска Керченского направления после упорных, тяжелых боев за Ишуньские позиции, под натиском превосходящих сил противника вели подвижную оборону… 6 ноября противник свежими силами предположительно 73 пд, помимо ранее имевшихся 46 и 170 пд, двух кавбригад, наступал на Акмонайские позиции. Наши ослабевшие части (у Савинова – 450 штыков, у Томилова – 360…) оставили Акмонайские позиции. Положение войск, и без того тяжелое, усугубилось отсутствием снарядов калибра до 122 мм (запасы снарядов в Керченском арсенале не подходят к калибру полевых орудий). Резервы использованы. Местные ресурсы для пополнения взяты, тылы сокращены. Но нам нужна немедленная помощь в живой силе – одна‑две дивизии, чтобы сдержать свежую группировку противника.
Вечный: Мне будет тяжело докладывать маршалу об оставлении Акмонайских позиций… Учтите следующее: снаряды для Крыма в Новороссийске, попросите Васюнина в короткий срок помочь доставить их в Керчь; для ваших тылов в смысле размещения на Тамани генерал Ремизов выслал группу офицеров; пища для Небоженко и Черняка (дивизионы PC) прибыла в Новороссийск. Надо немедленно получить.