— Вполне в его духе.
Алан кивнул.
— А Джеральду приходится это расхлебывать. Его колдуны разбежались, взяли себе другие печати. Он был вынужден отступить, а теперь спешно пополняет ряды — один из крупнейших кругов жаждет его крови за вторжение. Нам все это очень на руку.
Мэй потрогала новый талисман.
— Посланница, которая ко мне приходила, рассказала, будто бы Джеральд изобрел что-то вроде специальной метки, которая даст ему еще больше силы. Насколько силен этот Круг Авантюрина?
— Не волнуйся, — уверил Алан. — Джеральду хватит.
Они очутились в тени аллеи, за которой начиналась северная часть города. Алан поднял голову. Над ними нависали темно-зеленые кроны с пышной молодой листвой.
— Эти деревья когда-то называли пляшущими.
— Правда? — Мэй улыбнулась. — Не знала.
Алан просиял ярче красного предзакатного солнца, чей свет пролился сквозь зеленый полог и засверкал на круглых очках.
— Точно. Здесь раньше вешали людей — иногда по частям. Когда дул ветер, эти части...
— Стоп, я уже догадалась, — поспешно вставила Мэй.
— Ой, — спохватился Алан, — извини. Я думал, тебе будет интересно.
«Наверное, так он смиряется со страшной правдой жизни и с Ником в том числе, — подумала Мэй. — Превращает кошмары в интеллектуальные диковины».
— Слушай, а не проще ли, — сказала она, меняя тему, — вместо того, чтобы связываться с этой Селестой, дать Нику разобраться с Джеральдом и остальными?
Ее каблук звонко стукнул по брусчатке в тишине. Она прошла вперед, оглянулась и стала смотреть на стену из песчаника, чтобы не видеть напряженно-сдержанного лица Алана.
— И как ты это себе представляешь? — спросил он после долгой паузы. Его голос звучал как натянутая струна: тронь — и лопнет.
|
|
— Ну-у, — начала Мэй и запнулась. В памяти встала картина: ее руки в крови.
— Дать ему всех перебить? — закончил за нее Алан.
— А разве они не убийцы?
— Я не о них беспокоюсь, — ответил Алан. — Продолжи свой план, раз начала. Итак, мы просим Ника всех уничтожить. Он это делает — у меня, правда, есть сомнения на этот счет, ну да ладно.
— Я думала, демоны сильнее всех, — сказала Мэй. — Разве не поэтому колдуны приносят им в жертву невинных людей? Зачем еще призывать демонов в союзники?
Они вышли на узкую улочку, где старинные, из глыб песчаника, дома обросли магазинными витринами.
— Магия — это, считай, электричество, — начал Алан. — А сила Ника — как молния: она может спалить все на своем пути, но комнату ей не осветишь и белье не погладишь. Колдуны — своего рода трансформаторы. Они ослабляют этот поток и преобразуют в куда более полезную энергию.
Значит, Джеральд не врал: Ник может использовать Джеми как проводника для своей силы. Ему пригодился бы... ручной колдун.
— Да, — признал Алан, — только Нику гордость не позволит просить о помощи. Даже в крайнем случае. Он к власти не рвется, да и мы здесь не ради нее.
— Знаю, — сказала Мэй. — Уж мне-то ты можешь не рассказывать. Зато Джеральд, похоже, думает иначе. На этом можно сыграть.
Алан задумчиво прищурился, как будто пристально что-то разглядывал. Потом он кивнул, и Мэй стало теплее от этой маленькой победы — как будто она решала задачку с очень умным товарищем и нашла ответ первой.
— Предположим, мы дадим Нику всех их уничтожить, — продолжил Алан, и теплота исчезла: на душе у Мэй повеяло ледяным холодом. — Что дальше?
|
|
— Не поняла.
— Идея в целом неплоха, — рассеянно заметил Алан. — Мне бы понравилось. В следующий раз кто-нибудь попросит избавиться от другого круга, и кончится тем, что Ник объявит войну всем колдунам. Когда их не останется, у него руки будут по локоть в крови. Потом придет очередь посланцев, преступников... — Алан положил руку на стену. Песчаник был старым, в бурых пятнах, словно на нем сто лет назад кого-то убили, —...и после этого его уже будет не остановить. Он сметет всех на своем пути.
— Хочешь сказать... ты его боишься? Он же никогда те...
— Пострадать я не боюсь, — тихо прервал Алан. — Я боюсь того, что он может натворить. Либо сам себя погубит, либо весь мир. В сравнении с этим моя жизнь ничего не значит.
— Нет! — выпалила Мэй и сжала его руку. — Значит.
Алан мгновенно расцвел удивленной и восторженной улыбкой, от которой у Мэй защемило сердце. Никто не должен так удивляться, узнав, что людям не все равно — жив ты или нет.
— Я не могу отправить Ника на войну с колдунами, — сказал Алан. — Ему нужно обозначить предел.
— Раньше ты этим не заморачивался, — буркнула Мэй.
— Неправда! — оборвал ее Алан. — Просто мы жили неправильно. У меня даже не было условий как следует его воспитать, научить...
— Как стать человеком?
— Доброте.
У Мэй сегодня явно не ладилось с вопросами. Она замолчала. Дорога привела их под низкую арку церкви Святого Стефана, за которой лежал торговый центр города.
— Правда, я пытался оградить его от самого худшего, — продолжил Алан. — Держать от себя подальше, когда надо было кого-то медленно убить или запытать до смерти.
|
|
Мэй не верила ушам: трудно было представить, что они ведут такие беседы, прохаживаясь рядом с галереей «Принсесхэй». Между средневековыми стенами церкви и витринами в неоновом свете стояли развалины местного приюта — снести их во время постройки молла не позволили.
Алан остановился изучить мемориальную табличку.
— Значит, ты брал пытки на себя, — подытожила Мэй дрогнувшим голосом: в тени повеяло холодом. Она обхватила себя руками.
— Да, и вполне охотно, — сказал Алан. — Думаю, я помогу Джеми другим способом.
— Мы поможем, — поправила Мэй, и он кивнул в знак согласия. — Прости. Зря я спросила. Надо было сообразить. — Она глубоко вздохнула. — Послушай, вы с Ником... поссорились? Когда я звонила, у вас громыхало, как в бурю. Он что-то натворил?
Алан медленно вздохнул и тем самым почти ответил на вопрос.
— Мэй, — начал он, — ты хочешь, чтобы я тебе врал?
Он поднял руку и потер тревожную складку между бровями. Скоро она там отпечатается, подумала Мэй, и ее уже никто не разгладит. Тем более он сам.
— Нет, — выдохнула она. — Не хочу.
Алан забрел в развалины приюта, от которого осталась только часть стен без крыши. Безымянные чиновники, которые не дали их снести, разрешили установить стеклянные двери наподобие витрин с неоновым освещением. Там же, между стеклами, подвесили осколки античной керамики вперемежку со старыми банками от кока-колы. Алан, глядя больше на них, чем на Мэй, произнес:
— Вру я очень убедительно.
— Скажи лучше правду: ты сам о чем-нибудь мечтал? Для себя лично?
Вот тут Алан повернулся к ней.
— Да, — ответил он. — Раз-два случалось.
Мэй опустила взгляд и пнула древнюю стену.
Через миг она подняла голову на шорох. Оказалось, Алан встал по ту сторону стеклянной двери. Встроенные лампы осветили его лицо каким-то потусторонним аквамариновым сиянием, будто он очутился под водой. Его ладонь, прижатая к стеклу, как бы стремилась утянуть Мэй на дно.
— Всегда считала эти двери дурацкими, — сказала она невпопад, сглаживая момент, переводя все в несерьезную плоскость.
— Правда? — Алан легко повел пальцами по стеклу, словно касаясь экспонатов за ним. — А мне они нравятся. По-моему, неплохая идея: показать связь веков, прошлое, настоящее и наше место в истории.
— Видимо, неоновый свет не давал мне постичь весь символизм композиции, — с улыбкой заметила Мэй.
Алан снова удивленно и радостно улыбнулся, словно Мэй еще раз сказала, как ценна его жизнь.
— После завтрашнего разговора с Селестой, когда Джеми будет вне опасности... — произнес он и задумчиво умолк, —...пожалуй, мы с Ником поживем здесь еще немного.
Алан обвел тонким артистичным пальцем контур разбитой кружки.
— Хотел спросить: что ты делаешь в субботу вечером?
Приглашение прозвучало так буднично, так потрясающе нормально после разговоров о демонах и жертвах, что Мэй даже онемела.
Алан терпеливо ждал ответа со своей стороны стеклянной двери. Его синие глаза смотрели серьезно.
— Не знаю. Как насчет потусить в клубе до утра?
— Это можно, — ответил Алан, роняя взгляд — ресницы вспыхнули золотом в неоновом свете. — Если вместе с тобой.
— Только сейчас не проси, — спохватилась Мэй.
— Занята, или дело во мне?
— У нас в классе есть парень... — начала она сбивчиво. — Мы не встречаемся, но я вроде как обещала дать ему шанс. А нарушать обещания — не в моих правилах.
Алан отошел от двери в объятия сгущающихся теней.
— Ценю твою честность, — сказал он. — И в свою очередь, буду так же честен. Иногда я это практикую. Нечасто, но все-таки. — Он улыбнулся обыкновенно, по-дружески заразительно. — Надеюсь, твой парень свой шанс упустит.
Мэй наклонила голову, чтобы спрятать улыбку, но та промелькнула в ее голосе:
— Тут уж не угадаешь, хотя...
— Нет, я тебя понимаю, — сказал Алан. — И все-таки, что ты делаешь в эту субботу? Я как друг спросил. Думал, мы сможем — как друзья, конечно, — прогуляться до Ярмарки Гоблинов. Если тебе еще хочется снова там побывать.
Мэй засмеялась над его уловкой.
— Так нечестно!
Алан, улыбаясь, за руку вывел ее из развалин.
— И не говори.
Когда Мэй вернулась, Джеми дома не было. Пришлось признать горькую правду: он предпочел остаться с тем, кого боялся, только бы не говорить с сестрой.
А может, Ник отправил его на больничную койку.
Рассудив, что в последнем случае ей позвонили бы, Мэй пошла спать в одну из комнат для гостей. Разговор с Джеми подождет до утра, а пока им обоим нужно отдохнуть. Мэй легла в кровать, лелея мысль о предстоящей поездке на Ярмарку.
Ей снова привиделось дерево, усеянное мигающими огоньками, прилавки, где торговали волшебством, будто сувенирами, барабанный бой и выкрики заклинателей. Ярмарка манила ее, как ничто на свете. Мэй мечтала о ней и с теплотой вспоминала Алана. Его стоило полюбить хотя бы за это.
Правда, так было бы нечестно по отношению к нему. Она знала, что очень ему обязана, ведь благодаря Алану Джеми остался жив. И все-таки неправильно любить кого-то из благодарности. Мэй стало тошно при одной мысли о такой любви. Наверное, решила она, Алан с ней согласится.
Полюбить его за улыбку, ум и доброту — это было бы справедливо. Впрочем, у нее уже была такая возможность. Она видела, как Алан к ней относится, но тогда ее слишком тревожила судьба Джеми, слишком будоражила магия. А потом все само собой завертелось вокруг Ника.
С тех пор многое изменилось, но, так или иначе, Алан не заслужил роли запасного игрока.
Впрочем, сейчас речь шла не о том, с кем встречаться. Просто она дала Себу слово и не собиралась его нарушать. Прежде всего — дружба.
И магия.
Мэй услышала шаги Джеми на лестнице и помчалась наверх — набирать ванну. Теперь можно было ложиться с чистой совестью: брату ничто не угрожало.
За открытым окном виднелся серый шпиль церкви Святого Леонарда, похожий на готическую башню. Когда Мэй зажмурилась, черно-сумрачная картина (будто кто взял огромные ножницы и разрезал ночь пополам) исчезла. Вместо нее возникло воспоминание о музыке, огнях и волшебстве, а особенно живо — о танцорах, вызывающих демонов. О девушке в красном, которую Ник называл Син.
Мэй впервые увидела ее в танце, где каждое па было четким и уверенным, каждый взмах руки вызывал восхищение. А когда Син замирала, толпа, не дыша, смотрела на нее. С ней считались; она была красивой, талантливой и всецело принадлежала волшебству, которое создавала.
Может, снова удастся ее повстречать?
Очутившись в теплой полудреме, Мэй оживила в памяти тот миг, увидела заново прекрасную танцовщицу... и у нее защемило внутри от одной мысли: «Если бы весь этот мир был в моей власти, я пожелала бы лишь одного: быть такой, как Син».
С новым талисманом на шее Мэй сквозь сон мерещилось, что за окном кто-то рычит и бродит, словно к ним в сад сбежались все окрестные кошки. Она знала, что пробраться внутрь чужакам не удастся, но их голодные вопли еще долго не давали ей покоя.
Глава шестая
ВЕТЕРОК НА КОЖЕ
Проснулась Мэй от звонка в дверь. Она разлепила один глаз, куда тотчас ударил беспощадный свет утра, и сосредоточила взгляд на будильнике — красные цифры высветили шесть ноль-ноль — после чего упала лицом в подушку.
Звонок повторился. Мэй начала вспоминать, не говорила ли мать о новом молочнике. Камикадзе по совместительству.
Тут задребезжало в третий раз — по всему дому, отдаваясь от высоких потолков.
— Боже, ну за что мне это, — простонала Мэй и по пояс выползла из теплой постели, чтобы дотянуться до ледяного подоконника. В следующий миг она потеряла равновесие и съехала на пол, но потом кое-как поднялась, уцепившись за простыни.
Выглянув наискосок в окно, Мэй разглядела у двери высокого темноволосого парня.
Себ!
Ну все, ему конец. Он что, решил потащить ее рассвет встречать? Любой, кому приходила на ум эта романтическая мысль, отправлялся считать звезды после меткого удара кулака.
«Нельзя, чтобы дверь открыл Джеми», — спохватилась Мэй. Она нашарила рядом с кроватью джинсы и натянула их, не вылезая из-под одеяла. Потом вылезти все-таки пришлось, чтобы обуться. Пока она завязывала шнурки, позвонили еще раз.
— Поделом тебе будет, если мать подойдет раньше, — буркнула Мэй, сбегая по лестнице и пытаясь причесаться пальцами, — и забьет насмерть портфелем.
Аннабель Кроуфорд терпеть не могла ее парней. Представив, что случится с матерью, если та встретит на пороге Себа, Мэй изрядно развеселилась и к двери подходила уже с улыбкой. Глядишь, Себу еще повезет отделаться легким испугом.
Когда Мэй открыла дверь, на нее временно нашел столбняк. Мир как будто застыл на секунду и перевернулся с ног на голову — так неожиданно все изменилось.
На пороге стоял Ник.
Он был на диво прилично одет: вместо обычной футболки — аккуратно застегнутая рубашка и джемпер поверх нее (не иначе, подарок Алана). Его красивое лицо, как всегда, ничего не выражало.
Мэй вдруг слишком отчетливо осознала, что стоит перед ним в пижамной майке с надписью «Проснись и вой». И портретом щенка вдобавок.
— Ник?! — выпалила она, стараясь подавить неуклонно растущее смущение, которое горячими волнами накатывало изнутри. (Хотя с какой стати ей краснеть? Не она же заявилась к чужому порогу бог знает в какую рань!) — Тебе чего?
Ник привалился к стене крыльца и сказал:
— Поговорить хочу.
— А-а, — отозвалась Мэй. — Извини, но тебя нынче ночью не похищали инопланетяне? На предмет промывки мозгов?
Ник поднял брови.
— Изливать душу я не собираюсь, — произнес он. — Пройдемся? Не хочу говорить рядом с этим домом.
— Прошу прощения, но это мой дом! И нет в нем ничего такого!
— Он слишком большой, — объяснил Ник, хмуро косясь на дверь. — Не поймешь, где кто прячется. И не услышишь, что в другом конце творится. Слишком много мест для засады.
Мэй потерла глаза, окончательно просыпаясь.
— Ты за этим пришел чуть свет — сказать: «Мэй, твой дом — смертельная ловушка, выходи гулять»?
— Для начала, — ответил Ник. — Так ты идешь?
— Сейчас, только оденусь. — Мэй покачала головой, бросила Ника на пороге и стала шарить среди пальто и плащей на вешалке, пока не нашла свою джинсовую куртку. Надо же было хоть чем-то щенка прикрыть.
Они спустились по дорожке и вышли на Ларкбир-роуд, улицу, которая вела к реке. Было очень свежо, утренний ветер пускал рябь по воде и ерошил волосы. Мэй попыталась еще раз пригладить волосы, заранее зная, что ничего не выйдет. Ник неторопливо шагал рядом — холод явно был ему нипочем.
— Кажется, кто-то хотел поговорить, — напомнила Мэй. — Непохоже.
Ник только посмотрел на нее.
— Ну, чем ты занимался с тех пор, как мы расстались? — осведомилась она и, не услышав ответа, демонстративно возвела глаза к небу. — Это называется беседа, Ник. Давай поддержи ее. Скажи что-нибудь смешное.
В этот миг ей в лицо ударил особенно лютый вихрь. Она поморщилась, а Ник едва прикрыл глаза.
В конце концов, он что-то произнес, но слова сдуло ветром. Мэй расслышала только последнее, что-то вроде «кыш».
— И кого же ты прогоняешь? — спросила она.
— Никого, — сказал Ник. — Я сказал, что купил «Вэнкиш».
— Хм-м. Не поняла.
— «Астон-Мартин Вэнкиш».
— Ах, машину, — догадалась Мэй.
— Не просто машину, а классику, — чуть сурово поправил Ник. — Ее привезли к нам в гараж, разбитую. А я выкупил. Алан сказал, если починю без всякой магии, будет моя. Этим я и занимался в последнее время.
Все познания Мэй о машинах уместились бы на страницу и состояли бы из фраз вроде «они возят тебя с места на место» и «с мотором, но не мотоцикл», однако она на всякий случай кивнула и сделала серьезное лицо, как будто прониклась идеей реставрации авто.
— Как же ты ее вез в Эксетер? Ник усмехнулся.
— Ну, для этого пришлось поколдовать. Чуть-чуть.
— Самую малость, — поддакнула Мэй. — Ну да, силы-то немеряно.
Ник удивленно покосился.
— Девочка, показать фокус?
— Не знаю. Не хочу тебя эксплуатировать.
— Ничего, переживу, — сказал Ник. — На вот, посмотри мой магический нож.
Он вытащил пружинный стилет, которым накануне поигрывал перед колдунами, и бросил Мэй.
Она чуть не уронила его от неожиданности, но в последний миг успела поймать. Металл был еще теплым — Ник носил его близко к телу.
Насечка вблизи выглядела грубовато, не как руны, а как наброски рун. По серебряной рукояти змейкой вился желобок, будто выбитый долотом — глубокая борозда с острыми краями, которые чуть не порезали Мэй ладонь.
— Сам делал гравировку? — спросила Мэй и, когда Ник кивнул, продолжила: — Впечатляет. Ну, и какая в нем магия? Что он может?
Мэй твердо верила, что можно быть тактичным, никого не обманывая. Выходило тоньше и умнее, а если собеседник обратил внимание, значит, в следующий раз надо проявить еще больше ума и тонкости.
— Резать.
Мэй недоуменно моргнула.
— Потрясающе. А в следующий раз ты меня удивишь магическим колесом, которое крутится?
Она не знала наверняка, как выпускать лезвие, но, присмотревшись, нашла крошечный рычажок и уже собиралась на него нажать, когда ее руку стиснуло железной хваткой.
Мэй вздрогнула и оглянулась на Ника. Он даже не повернул головы и смотрел перед собой. Казалось, его рука сработала инстинктивно.
Мэй попыталась вывернуться. Вот тут Ник обратил к ней взгляд.
— Не открывай, — произнес он, как всегда, ровным тоном. — Говорил же: на нем чары. Что угодно разрежет.
Ник отобрал нож и выстрелил лезвием. Оно сверкнуло в утренних лучах. Кромка была такой острой, что казалась граненой и искрилась на солнце, как бриллиант.
— А почему тебе можно, а мне — нет?
— Если у тебя есть девятилетний опыт обращения с холодным оружием, пожалуйста, — пожал плечами Ник. — Отдам хоть сейчас.
— Девятилетний... брось, не может быть! Ты что, с восьми лет этим занимаешься?
— С семи, — поправил он.
Последнее слово прозвучало холодно и скупо — словно камень в воду уронили. Ник подбросил нож и поймал его. Лезвие тонко просвистело в полете, как будто распороло воздух.
Мэй почти забыла, что Ник младше ее, даже младше Джеми. И притом неизмеримо стар. Еще бы: демоны живут вечно.
Правда, человеком — если его вообще можно так назвать — Ник прожил чуть больше шестнадцати лет.
— А что... — Мэй услышала дрожь в своем голосе и замолчала, чтобы собраться с духом. — Этот нож — он и с алмазом сладит?
— На раз, — хладнокровно произнес Ник. — Кость режет, как масло.
— Да, лучше иметь такой нож, чем уметь управлять погодой.
Ник нахмурился.
— У меня само так выходит — повелевать огнем, водой, кровью. Магия — дело другое. Пришлось попотеть. — Он, к тревоге Мэй, почти любовно оглядел смертоносный клинок и спрятал лезвие. — Сила у меня есть, — тихо продолжил Ник. — Но я не могу ее контролировать.
— Ты можешь научиться, — так же тихо сказала Мэй — наверное, чтобы не искушать судьбу. Не хотелось думать, что будет, если Ник не овладеет наукой себя сдерживать.
— Ты ведь у меня в долгу? — вдруг спросил он.
— Что? — встрепенулась Мэй.
— Мы с Аланом уже один раз вас вытащили из переделки и сейчас вытаскиваем, — одернул Ник. — Я помогаю Джеми, а значит, ты мне должна.
— Да, да, знаю! — перебила Мэй. Этот разбор счетов ее задел. — Чего ты хочешь, Ник?
— Хочу, чтобы ты мне помогла.
Он был выше ростом, но ухитрялся идти с ней в ногу — видно, привык подстраиваться к темпу отстающего. Однако ее резкая остановка явно застала Ника врасплох — он немного прошел вперед и развернулся к ней лицом. Мэй вспомнила, как он похожим образом кружил рядом с врагом: выискивал слабину, улучал момент для нападения.
— Я? — От потрясения Мэй напрочь забыла о такте. — Как ты это себе представляешь?
Ник, вместо того чтобы смутиться — мол, глупость сморозил, — с досадой посмотрел на Мэй, как на дурочку. Потом перевел взгляд на реку и процедил:
— Научи вести себя как человек.
— А-а, — чуть слышно выронила Мэй — легче июньского ветерка. Кажется, Ник ее даже не слышал. Она тяжело сглотнула — на язык словно битого стекла насыпали — и спросила хрипло: — Зачем?
Ник снова повернулся к ней.
— Для Алана, — ответил он и только что не добавил «конечно». — Он много ради меня рисковал. Не знаю почему, но не хочу, чтобы он об этом пожалел.
— Так значит, дело в долге? — спросила Мэй. Ее голос все еще еле звучал и терялся под порывами ветра.
Ник пожал плечами.
— В чем же еще?
Он расценивал поступок Алана как услугу, которая требует оплаты и только. Других причин учиться человечности у него не нашлось.
— Почему ты просишь меня? Почему не самого Алана?
— У тебя это хорошо выходит, — ответил Ник. — В отличие от брата. За исключением — когда он говорит правду. Ему пришлось расти со мной и Ма, так что он сам не научился быть как все люди. Научился только их обманывать.
Мэй вспомнила, как Алан запросто говорил о деревьях с висельниками.
— Ладно, — выдохнула она. — Поняла. И все-таки Алан был бы рад помочь. Не понимаю, зачем тайно прокрадываться к моему дому ни свет ни заря?
— Затем, что я хочу обмануть его и не могу! — рявкнул Ник. — Затем, что все плохо, и он боится, что я не сдержусь. Жалеет, что меня выпустил.
Значит, между Ником и Аланом наступил какой-то разлад, и очень серьезный.
— Неправда, не жалеет, — ответила Мэй, не придумав ничего лучше.
— И не будет, — яростно произнес Ник, словно давал себе установку. — Потому что ты мне поможешь. Научишь, как хотя бы казаться человеком, чтобы он поверил. Пусть думает, будто я и правда им стал. Это его осчастливит.
Тут он замер на месте — снова как дикий зверь, который углядел добычу и не хотел ее спугнуть. Потом протянул ладонь, будто хотел погладить Мэй по волосам (а ведь когда-то он даже намотал их на руку), но остановился.
Голос Ника звучал трескуче и глухо — ни дать ни взять огонь, лижущий угли, а журчание воды, подмешиваясь к его речи, еще добавляло ей странности.
— Если ты поможешь сделать Алана счастливым, — посулил Ник, — я готов на все для тебя.
Мэй чуть выпрямилась. Плюс сантиметр роста — и то хорошо.
— Обойдусь без взяток, — сказала она. — Мы же у тебя в долгу. Буду рада помочь.
Ник кивнул и даже не поблагодарил, только развернулся и пошел обратно в сторону церкви. Ветер как будто сменил направление и снова подул им в лицо.
Конечно, рядом с заклинателем погоды ни о каком «будто» речи не шло.
— Когда ты говоришь ужасные вещи, и люди пугаются, — прокричала Мэй против ветра, — добавляй: «я совсем не это хотел сказать».
— Я всегда говорю, что хотел.
— М-м... Ладно. Еще хорошие слова: «я, наверное, неудачно выразился». Пусть решат, что ты имел в виду другое.
— Почему?
— Людям легче думать, что ты сморозил чушь. Мы постоянно говорим глупости, но при этом можем забрать свои слова обратно. Все друг друга прощают, на земле мир и покой, — объяснила Мэй. — Иначе сочтут, будто тебе плевать на остальных, а хуже этого нет.
Они свернули, река осталась в стороне, и ветер свистел над головой, сотрясая ветви деревьев и внезапно набрасываясь из-за заборов.
Ник поразмыслил над услышанным и нашел в нем разумное зерно.
— О'кей, я могу притвориться, что мне не плевать.
— Кстати, — заметила Мэй, — если хочешь быть человеком, попробуй искреннее ненаплевательство. Помогает.
Ник долго, задумчиво на нее смотрел, а потом улыбнулся. Улыбка вышла недобрая.
— Кажется, ты не так меня поняла, — сказал он. — Я не хочу быть человеком.
Мэй удивленно моргнула. В следующий миг рядом с ней что-то оглушительно громыхнуло, словно кто выстрелил из ружья над самым ухом. Оказалось, собака в соседнем дворе вдруг начала остервенело лаять и бросаться на ворота, чтобы достать Ника. Здоровая псина, немецкая овчарка... в оскаленной пасти сверкают белые зубы. Когда Ник сделал шаг к воротам, она забилась с удвоенной яростью, даже чугунная решетка задрожала под ударами.
Ник прислонился к воротам. Из собачьей глотки вырвался жуткий, прерывистый горловой рык.
— Звери — свидетели.
Он выглядел обыкновенным парнем — потертые джинсы, длинная челка. Несколько раз за прогулку Мэй забывалась и думала о нем как о Нике, которого она знала раньше, до прозрения. Тем нелепее казалось то, что животные его боятся и люто ненавидят.
— Я — не человек, — произнес Ник. — Никогда не был, никогда не стану. Мы иначе устроены, иначе чувствуем и думаем. По-другому мне не надо. Зачем? Что в вас, людях, такого замечательного? Всю жизнь барахтаетесь в сомнениях, мучаете себя, мучаете друг друга, да еще «совсем не того хотите».
Он мельком посмотрел на собаку, и та плашмя ударилась о землю и заскулила. Ник на мгновение зажмурился.
— Когда я кого-то мучаю, — заключил он, — то делаю это осознанно.
Повисла долгая пауза, во время которой только ветер свистел и завывал над головой, да собака поскуливала за воротами, ни жива, ни мертва от страха.
— Какая жалость, — произнесла наконец Мэй. — А мне, знаешь, представлялся такой мрачный, страдающий, отверженный герой, тоскующий по человечности. Артистическая натура, поклонник скрипичных концертов. Прямо видела, как ты стоишь на верхушке небоскреба, бесконечно одинокий, с единственной слезинкой на щеке...
Ник усмехнулся краем губ.
— Что поделать, «демон» рифмуется с «эмо».
— Романтика, да и только, — вдохновенно протянула Мэй. — Все, ты разбил мою хрустальную мечту.
— Зато у Алана дома полно скрипичных концертов, — заметил Ник. — Могу взять послушать. Спорим, минут через пять мне захочется кого-нибудь удавить.
— У меня даже нет слов выразить, как я разочарована. — Мэй посмотрела на небо, которое из бледно-серого, рассветного, стало ярко-голубым. — Вернусь-ка я лучше домой и разбужу Джеми, раз нам сегодня ехать в Лондон. Вчера ты его поздновато привез.
Ник отошел от ворот и догнал Мэй.
— Джеми я не задерживал. И в машине он со мной ехать не захотел. Спорим, помчался к своим — предупредить о наших планах.
— Джеми не колдун! — воскликнула Мэй, не ожидая услышать столько неуверенности в голосе.
— Я этого и не говорил, — парировал Ник. — Только не делай вид, что он не завел себе новых друзей.
— А вдруг нет?
Голос Мэй звенел от страха. Он отражал ее внутреннее состояние: как будто фибры ее души скрутили в тугую тетиву. Она помнила, как Ник относится к колдунам.
Он отвернулся, стиснув зубы.
— Уже не важно. Если Джеральд уйдет сам — хорошо. Не уйдет — Селеста Дрейк заставит. Или я заставлю. — Он снова обратил к ней непроницаемо-черные глаза. — Поскольку у нас был такой уговор. Ведь был?
Мэй вздернула подбородок.
— Был.
На склоне по дороге к дому Мэй чередовались лужайки и садики с летними розами, и солнечные лучи, потеплев, золотили траву. Сосед у собственной машины с чашкой кофе в руках и его жена в кимоно, которая вышла забрать почту, тревожно покосились на Ника.
— Они думают, ты — хулиган, — сообщила Мэй. — Сейчас пойдут дочерей прятать. Этим джемпером никого не обманешь.
— На самом деле я хотел надеть пижаму со щенком, — протянул Ник, — но моя в стирке.
Мэй засмеялась. Солнце светило ей в затылок и грело, как чья-то ласковая рука. Впервые после встречи с Джеральдом к ней вернулось самообладание. Более того, она чувствовала, что может влиять на происходящее, быть полезной. «У тебя это хорошо выходит», — сказал Ник.
— Не бойся, ты и так красавец, — заверила она. — Кстати, симпатичное кольцо. Даже странно.
— Что, мне нельзя носить симпатичные вещи? Он потрогал кольцо — неожиданный жест для того, чьи руки, как правило, невольно тянулись к оружию. Серебро померкло в тени под его пальцами, и стал виден рисунок: змеи, обвившиеся вокруг терний.
Такое кольцо носил предводитель Обсидианового Круга.
— Я забрал его у отца после смерти, — сказал Ник. — На память о нем. Мне показалось, это будет по-человечески, но Алану совсем не понравилось.
Мэй кашлянула, гоня воспоминания о темном зале лондонского дома, о крови на руках и мертвецах на полу.