23 февраля 1939 [369]
Вячеслав Попов, Борис Фрезинский. Верность сердцу и верность судьбе (Испанские страницы жизни и творчества Ильи Эренбурга)
Народно-революционная война в Испании стала вехой в творческой судьбе советского писателя Ильи Эренбурга. В конце тридцатых годов его имя – имя военного корреспондента «Известий» в Мадриде – в сознании читателей прочно ассоциировалось с испанскими событиями. Потом, в Отечественную войну, когда слово Эренбурга набатом звучало в солдатском окопе, когда сотни газет всего мира нарасхват печатали его статьи и репортажи, испанская страница биографии писателя была как бы затенена. После войны выстраданная радость победы еще дальше отодвинула на периферию памяти давнюю боль от поражения в Испании. Но сам Эренбург никогда не забывал Испанию, и последующие события ничего в этом не могли изменить. «… В те далекие годы, – писал Алексей Эйснер, – он был на стороне побежденных, и побежденные были правы. Преданность им, служение Испании остались одним из главнейших двигателей его творчества, сутью его существа, и он нес эту службу до последнего вздоха»136.
***
«Испания давно притягивала меня к себе. Как часто бывает, я начал ее понимать через искусство. В музеях различных городов я долго простаивал перед холстами Веласкеса, Сурбарана, Эль Греко, Гойи. В годы мировой войны я научился читать по-испански, переводил отрывки из «Романсеро», из поэм Гонсало де Берсео, протоиерея Итского Хуана Руиса, Хорхе Манрике, Кеведо. В произведениях этих, непохожих одно на другое, меня привлекали [370] некоторые общие черты, присущие национальному гению Испании (их можно найти и в «Дон Кихоте», и в драмах Кальдерона, и в живописи): жестокий реализм, неизменная ирония, суровость камней Кастилии или Арагона и одновременно сухой зной человеческого тела, приподнятость без пафоса, мысль без риторики, красота в уродстве, да и уродство красоты»137, – так писал Илья Эренбург в своей книге «Люди, годы, жизнь».
|
|
Испанский язык стал вторым, наряду с французским, с которого переводил Эренбург. Некоторые сюжеты, связанные с историей Испании и со старой испанской поэзией, настолько сильно волновали Эренбурга, что в конце концов становились содержанием его собственных стихов (например, «Сем Тоб и король Педро Жестокий»).
Испанская тема впервые возникла у Эренбурга в военных очерках 1916 года138. Тогда же писатель побывал на франко-испанской границе, но увидеть Испанию не через пограничный шлагбаум ему удалось не скоро. Случайная и мимолетная встреча Эренбурга с Испанией произошла в августе 1926 года, когда, оказавшись неподалеку от испанской границы, он смог проехать в городок Сео-де-Уржель, расположенный в десяти километрах от Андорры. Вот что сообщал об этом Эренбург 5 сентября 1926 года Николаю Тихонову: «Я успел побывать в Испании, хотя недолго, зато вполне авантюрно, т.е. без визы, благодаря доброте пограничника и своему легкомыслию. Будь я один, я добрался бы до Барселоны. Жаль было поворачивать назад во Францию – кроме России Испания единственная страна, где»Couler locale»139 – душа, а не приманка для английских туристов»140. Эренбург смог увидеть лишь краешек Испании, тем не менее он.многое заметил, например, что «политикой здесь занимаются исключительно военные. Это политика без газет и без партий, похожая на полковой анекдот или на дуэль после [371] солидной выпивки»141. Итог беглых впечатлений был скорее грустным: «Это – не улица, это – тупик, нежный и душный, в стороне от биржевой толчеи и от механических кавалькад Европы, чулан с драгоценным храмом, жизнь вне жизни, слишком мудрая или же слишком пустая для нас»142.
|
|
Как только в апреле 1931 года в Испании свергли монархию, Эренбург попытался получить испанскую визу. К тому времени не только его сатирические романы, но и публицистика, вошедшая в книги «Хроника наших дней» и «Виза времени», были переведены на многие европейские языки, включая испанский. Эти книги вызывали бешеную реакцию их «жертв», вплоть до судебного преследования автора. Эренбургу все труднее становилось получать европейские визы. «Альфонса XIII прогнали в апреле 1931 года, – вспоминал он, – а мы получили визы только осенью: консулу не нравились ни советские паспорта, ни мои книги»143.
Испанская революция не кончилась свержением монархии – она только еще начиналась. Куцая земельная реформа осуществлялась черепашьими темпами. Надежды народа на быстрое обновление страны не оправдывались. В республиканском лагере не было единства. Противники республики поднимали голову.
Приехав в Испанию осенью 1931 года, Эренбург, конечно, знакомился с историческими достопримечательностями, музеями и памятниками архитектуры. Но прежде всего его интересовала жизнь страны, ее люди. В Мадриде он беседовал с политическими деятелями, писателями и художниками. «Был в кортесах, – писал Эренбург 25 октября 1931 года своему другу писателю О. Г. Савичу. – Здесь революция – это литература, адвокаты, клубы и пр. На селе несколько иначе»144. В Барселоне Эренбург проспорил несколько часов с вождем анархистов Дуррути. Он объездил не только крупные города страны, но и те районы, куда никогда не забирались туристы, – познакомился с литейщиками Сагунто и батраками [372] Эстремадуры, увидел нищету крестьян Санабрии и Лас-Урдеса. От его цепкого взгляда не укрылись прекраснодушные адвокаты и вороватые чиновники, бездельники-кабальеро и католическое духовенство, обирающее нищих. Все они старались сохранить под пышной вывеской «республики трудящихся всех классов» уклад прежней, дореволюционной жизни. Эренбург разглядел это с остротой, характерной для его художественного зрения. Он разглядел и как зрело народное недовольство, становясь решающим фактором общественного развития. В этом Эренбургу-политику помогал Эренбург-художник – недаром больше всего в Испании его поразило чувство достоинства трудового народа, органически присущее ему стремление к свободе. Об этой черте испанцев Эренбург знал и раньше – из книг испанских классиков, но увидел это и понял только теперь, в 1931 году.
|
|
Трудно удержаться от сравнения двух картин Испании, запечатленных Эренбургом с интервалом в пять лет.
1926 год: «Помпезная и по существу жалкая история Эскуриала, величественные нищие, офицеры из плохой оперетки, которые правят страной, растерянные, как носовые платки, колонии, анархисты с бомбами, лопоухий король, тираж романов Бласко Ибаньеса, смертники, обдаваемые ладаном, пустота»145.
И 1931 год: «Испания – это не Кармен и не тореадоры, не Альфонс и не Камбо, не дипломатия Лерруса, не романы Бласко Ибаньеса, не все то, что вывозится за границу, вместе с аргентинскими сутенерами и «малагой» из Перпиньяна, нет, Испания – это двадцать миллионов рваных Дон Кихотов, это бесплодные скалы и горькая несправедливость, это песни грустные, как шелест сухой маслины, это гул стачечников, среди которых нет ни одного «желтого», это доброта, участливость, человечность»146. Эти слова не стерлись от частого цитирования, в них – самая суть впечатлений Эренбурга от Испании, в них – объяснение его любви к этой стране.
В том же году Эренбург дважды был в Германии. Там к власти рвался фашизм, поощряемый щедрыми подачками военных магнатов. Отсутствие единства в антифашистском лагере объективно играло на руку нацистам. [373] Эренбург с его острым политическим умом понимал, что предстоит война с фашизмом – ее первые окопы были вырыты в Испании. Впоследствии он писал: «В 1931 году я понял, что судьба солдата не судьба мечтателя и что нужно занять свое место в боевом порядке»147.
1931 год – рубеж в творчестве Ильи Эренбурга. Решению «занять место в боевом порядке», принятому после глубоких раздумий, он следовал до конца своих дней.
Первой книгой Эренбурга, в которой отчетливо выразилось его новое понимание ответственности писателя, была «Испания»148. Она написана в декабре 1931 – январе 1932 года с оперативностью, характерной для Эренбурга. 25 декабря 1931 года в «Вечерней Москве» появился очерк «Рай, как он есть» – это первая публикация из «Испании». Полностью книга была напечатана в 1-3 номерах журнала «Красная новь» за 1932 год и в том же году вышла отдельным изданием.
Еще до того как эта книга вышла в Москве, она была издана в Мадриде под названием «Испания – республика трудящихся». Реакция испанской прессы на книгу Эренбурга была темпераментной. Газета «Либертад», например, требовала не только конфискации зловредного издания и привлечения автора к ответственности, но и дипломатического давления с целью запрета книги в других странах149. Журнал «Интернациональная литература» (1933, № 1) опубликовал материалы испанской дискуссии о книге Эренбурга. В «Письме одного республиканца великому русскому писателю Эренбургу» книга подвергалась нападкам с проправительственных либерально-демократических позиций. Автор письма выступал против критики Эренбургом испанского правительства, его непоследовательности в решении острых социальных вопросов. «Споря со мной, – отвечал Эренбург на эту критику, – вы защищаете не Испанию, а партию, стоящую у власти в настоящий момент… Я верю, что среди руководителей республики есть люди, искренне стремящиеся помочь рабочему классу. Но у истории свои законы. История не считается с добрыми намерениями того или иного мечтателя». Отвергая обвинения в «презрении к [374] испанскому народу», Эренбург писал: «Все дело в том, что я называю народом рабочих и крестьян, а вы, вероятно, чиновников и адвокатов. А их я, конечно, изображаю бездельниками, невеждами, зачастую жестокими. Да, это упрек, но упрек не народу, а классу». В «Письме Эренбургу революционного писателя Филиппе Ф. Арместо» книга «Испания» критиковалась с позиций ультрареволюционных, левацких. Его автор обвинял Эренбурга в «недостаточной революционности». Отвечая оппоненту «слева», Эренбург заметил: «Я отнюдь не думаю, что моя книга – это книга о причинах и перспективах испанской революции. Это не социально-политический трактат. Это всего-навсего путевые очерки. Я писал о том, что видел и слышал…»
Полемика об «Испании» отражала положение в среде республиканцев – пассивность и прекраснодушие одних и догматическую непримиримость других. Потребовалось немало времени, испытаний и жертв, чтобы сотрудничество антифашистов Испании стало реальным фактом.
С 1931 года Испания становится не только одной из постоянных тем Эренбурга, но и частью его жизни. Находясь в Париже в качестве корреспондента «Известий», он пристально следит за событиями в Испании. Они воспринимаются Эренбургом в свете поляризации сил в Европе – приход к власти в Германии Гитлера, разгром в Вене восстания рабочих, подавление фашистского мятежа во Франции.
«Спасти культуру от фашизма!» – лозунг Парижского конгресса писателей, одним из организаторов которого был Илья Эренбург. Слова об ответственности писателей были для него не сиюминутным лозунгом. Еще в 1933 году в статье «Мигель Унамуно и трагедия «ничьей земли» Эренбург выступил с предостережением, не потерявшим актуальности и через 50 лет: «Велика опасность опрощения, нивелировки, замены всех инструментов одним барабаном, отрицания глубины и многообразия жизни. Но не менее страшна и другая опасность – чрезмерного усложнения, подмены живой жизни игрой, жонглирования легкими идеями и редкими словами, инфляции мысли, за которой неизменно следует инфляция крови»150. [375]
В феврале 1936 года на всеобщих выборах в Испании победил Народный фронт. Во Франции дело также шло к победе Народного фронта. Создавалась реальная возможность остановить фашизм в Европе. Весной 1936 года Эренбург увидел новую Испанию. Он поехал в Астурию; в Овьедо еще не успели ликвидировать следы разгрома восстания горняков, а гвардия уже выступила против нового правительства. В стране вызревал военный мятеж. Поездка писателя не осталась незамеченной – выходившая в Севилье газета «ABC» 30 апреля сообщала о вояже «советского эмиссара» Ильи Эренбурга151 (накануне мятежа правым нужна была «рука Москвы» в испанских делах).
Вернувшись в Париж, Эренбург стал свидетелем внушительной победы Народного фронта. Однако это не сняло тревоги за положение в Испании. Эренбург выступил на собрании левых интеллигентов с докладом об испанских событиях. Вот каким запомнил Эренбурга присутствовавший на этом собрании писатель А. В. Эйснер: «Сидя за столиком на эстраде банкетного зала ресторана, где собралось около ста человек, он, заложив руки в карманы, раскачиваясь на стуле, с убийственным сарказмом обрисовывал типы титулованных контрреволюционеров мадридских салонов. С грустной иронией он рассказывал о мягкотелости правительства… о белобородых старичках, проповедующих Бакунина и Кропоткина в портовых тавернах. Он говорил о голодающем народе и о широкоплечих контрабандистах в черно-красных шарфах, проносящих через границу французский коньяк и парижские духи. Насмешливая улыбка постепенно сползала с его губ. Стул под ним перестал раскачиваться. Тонкий голос звучал все громче, в нем зазвенели металлические нотки. Он предупреждал. Народный фронт в Испании в опасности. В стране, где на шесть солдат приходится генерал и на десять человек – сутана, попы и генералы готовят мятеж. Министры из профессоров ничего не видят и ничего не делают. Полиция на стороне заговорщиков. Народ безоружен. Рабочие разъединены. Армия в руках аристократического офицерства. Зреет международный заговор против Испанской республики. Фашизм точит нож… Расходясь, взбудораженные слушатели [376] обменивались недоуменными репликами: «Откуда он взял это?.. Почему молчат наши газеты?»152
18 июля 1936 года застало Илью Эренбурга в Париже за работой над книгой рассказов «Вне перемирия» (в ней 15 коротких сюжетов – разные страны, разные герои; три рассказа связаны с темой астурийского восстания; книгу объединяет одно чувство – тревога)… Поздним душным вечером радио передало первое сообщение о фашистском мятеже в Испании… Оглядываясь на прожитые годы, Эренбург напишет потом, что «для одних жизнь раскололась надвое 22 июня 1941 года, для других – 3 сентября 1939, для третьих (и для него самого) – 18 июля 1936»153. С этого дня борьба с бесстыдной идеологией и бесчеловечной практикой фашизма стала главным содержанием деятельности Ильи Эренбурга. Он немедленно обратился в редакцию «Известий» – его место в Испании. Но вопрос о посылке военного корреспондента в Мадрид редакция согласовывала долго. Томление Эренбурга было тем более сильным, что многие его друзья – Андре Мальро, Жан-Ришар Блок, Поль Низан – тотчас же отправились в Мадрид; 8 августа в Барселону прибыл корреспондент «Правды» Михаил Кольцов; даже далекий от политической злобы дня Сент-Экзюпери поехал в Испанию – а Эренбургу приходилось довольствоваться пересказом чужих сообщений. 25 июля он передал в «Известия» первый обзор положения в Испании, основанный на анализе французской и испанской прессы, на сообщениях очевидцев и радио.
Военный мятеж, начавшийся одновременно во всех гарнизонах Испании, был во многих городах подавлен практически безоружным народом. План молниеносного захвата власти мятежниками провалился. Началась подготовка к походу мятежников на Мадрид. Этот поход, осуществленный армиями генералов Франко, Мола и Кейпо де Льяно, к середине августа захлебнулся. У республиканской Испании была реальная возможность покончить с мятежниками уже в конце августа 1936 года, если бы испанские события оставались локализованными. Прикрываясь словами о «невмешательстве в испанские дела», французское правительство социалиста Леона Блюма уже в конце июля 1936 года закрыло границу с [377] Испанией для военных грузов. Однако эта мера ударила лишь по республиканской Испании – мятежники получали морем и через Португалию энергичную помощь фашистских Германии и Италии: оружие, технику, советников.
«Борьба идет между трудовой Испанией и фашистами всего мира», – писал Эренбург в «Известиях» 31 июля 1936 года. Помимо ежедневных корреспонденции для газеты, он работает над фотоальбомом об испанских событиях и 24 августа отправляет в Москву рукопись альбома и фотографии. 26 августа Эренбург посылает в редакцию последний материал из Парижа – корреспонденцию о защите Ируна и Сан-Себастьяна – и затем поездом отправляется в Барселону. Отныне его адрес для всей корреспонденции – Барселона, отель «Мажестик».
Первые десять дней в Каталонии Эренбург провел на колесах. Понять, что происходит в стране, было трудно. Не приходилось и думать о статьях для газеты. Эренбург вспоминал: «Не только крестьяне не знали, что происходит в соседней деревне, – в Барселоне никто не мог ответить на вопрос, в чьих руках Кордова, Малага, Бадахос, Толедо»154. Вместе с кинооператорами Карменом и Макасеевым Эренбург совершает пятидневную поездку на Арагонский фронт, знакомится с авиачастью «Красные крылья», приезжает под Уэску, где линию фронта держат анархисты, руководимые Дуррути. Только 4 сентября Эренбург отправил первую телеграмму в «Известия»: «Барбастро (по телеграфу). Сегодня ваш корреспондент присутствовал при обстреле населения деревни Монт-Флорид семью трехмоторными самолетами «юнкере», предоставленными мятежникам Германией. Фашисты вторглись в Тардиенте и уничтожили крестьянский урожсай». Впоследствии он вспоминал об этом дне: «Я впервые увидел обстрел людей с бреющего полета; крестьяне рыли на гумне, молотили; потом старая женщина громко плакала: убили ее сына. Крестьяне знали, что я корреспондент советской газеты, просили: «Напиши! Может быть, русские нам помогут…» Конечно, в тот день происходили события более значительные: корреспондент «Известий» сообщал из Лондона, что Сан-Себастьян отрезан (и это было правдой), что республиканцы взяли Уэску (это было [378] уткой); я же находился в деревне Монт-Флорид, и мне казалось, что необходимо срочно написать о том, как фашисты с помощью немецких самолетов убивают безоружных крестьян. Для военного корреспондента это, может быть, было наивно, но я думал не о газете – об Испании»155.
Приехав в Мадрид, Эренбург беседует о положении в Каталонии с советским послом в Испании М. И. Розенбергом, с военным атташе В. Е. Горевым, с М. Е. Кольцовым, а также с руководителем испанских коммунистов Хосе Диасом. По предложению Розенберга он изложил свои соображения в специальной телеграмме в Москву и вернулся в Барселону.
По поручению Международной ассоциации писателей в защиту культуры 17 сентября 1936 года Эренбург выступил на собрании каталонских писателей, а 18 сентября на десятитысячном митинге. Первоначальные трения и даже враждебность между различными антифашистскими партиями постепенно удалось сгладить, и в начале октября 1936 года представители анархистов вошли в состав каталонского правительства. Это позволило ослабить сепаратистское движение в Каталонии, и взаимопонимание между Мадридом и Барселоной стало налаживаться.
19 сентября Эренбург ненадолго вернулся в Париж. Отсюда он отправил в «Известия» серию корреспонденции. Это были беглые зарисовки, свидетельства очевидца. В газете они шли с подзаголовком «Письма из Испании». В «Письмах» не было того соотнесения частных эпизодов с общим ходом военных и политических событий, которое отличает последующие эренбурговские статьи… «Писал я наспех, – вспоминал Эренбург, – не в рабочем кабинете, а на фронтах; занимал меня не литературный стиль, а самолеты и танки, без которых испанцам не выстоять»156.
В Лондоне заседал Комитет по невмешательству. Советский Союз принял участие в его работе, исходя из возможности победы сил испанской демократии над мятежниками в случае локализации конфликта. Однако когда в течение сентября 1936 года выяснилось, что державы фашистской оси при попустительстве Англии и Франции [379] развязали интервенцию против Испанской республики, Советский Союз заявил об оказании испанскому народу необходимой помощи в его антифашистской борьбе и одновременно использовал трибуну комитета для разоблачения действий фашистских держав и их фактических пособников.
Меньше месяца отсутствовал в Париже Эренбург, тем разительнее показались перемены – воздух Парижа уже был отравлен бациллами страха перед безнаказанным разбоем Германии и Италии, опасениями, что любая помощь республиканской Испании спровоцирует войну с фашистскими режимами.
В Париже работы у Эренбурга было по горло. Он помогал Мальро собирать средства на интернациональную эскадрилью; к нему обращались добровольцы, направлявшиеся в Испанию, за советами и адресами. По пути в Барселону Эренбурга разыскал в Париже В. А. Антонов-Овсеенко157, чтобы сообщить: «Вашу телеграмму обсуждали, согласились с вами. Я назначен консулом в Барселону. В Москве считают, что в интересах Испании сближение Каталонии с Мадридом»158. Согласились в Москве и с предложением Эренбурга организовать кинопередвижку и походную типографию. Были переведены деньги на покупку грузовика и оборудования, присланы фильмы «Чапаев» и «Мы из Кронштадта». «Еще я нашел, – вспоминал Эренбург, – чудесный мультипликационный фильм: Микки-Маус боролся с котом, побеждал и подымал над мышеловкой красное знамя – я уже знал, что без улыбки в Испании не проживешь»159.
В начале октября грузовик доставили в Барселону и оформили в комиссариате пропаганды при каталонском правительстве. «Поезжайте обязательно на Арагонский фронт, – сказал Эренбургу Антонов-Овсеенко. – Вы умеете разговаривать с анархистами. Там нет никого из наших – они всех выживают. А с вами они разговаривают. Вы можете их урезонить…»160 Закончив первую поездку с агитгрузовиком на Арагонский фронт, Эренбург [380] докладывал Антонову-Овсеенко: «Нам удалось в течение 4 дней выпустить 7 газет, которые мы напечатали на позициях или в ближайшем тылу… и устроить 7 киносеансов с показом «Чапаева» и с небольшими митингами… После «Чапаева» дружинники постановляли выставлять ночные дозоры… Необходимо серьезно поставить дело пропаганды на фронте, в прифронтовой полосе, а также среди частей неприятеля. Я отдельно пишу Вам о плане организации пропаганды на фронте с помощью 3-х грузовиков. Если Вы найдете нужным, буду продолжать работать над этим»161. Опыт работы с агитфургоном, выпуск фронтовой газеты и листовок пригодился Эренбургу и в годы Отечественной войны, когда ему ежедневно приходилось писать не только для центральной, но и для армейской печати.
Работа с агитгрузовиком продолжалась три-четыре месяца, и все это время «Известия» регулярно получали «Письма из Испании».
В декабре 1936 года Эренбург приехал в Мадрид. Город оставался фронтом, хотя ноябрьская атака франкистов и была отбита. Бои шли в пригородном парке Каса-де-Кампо. Артиллерия и авиация фашистов обстреливали Мадрид. Гражданское население гибло, терпело невероятные лишения. «О чем писать? Кричать в телефонную трубку снова и снова, что фашисты – звери, что люди не могут жить с ними на земле, что бой в Каса-де-Кампо – это начало отчаянной, длительной битвы, в которой жизнь сражается против смерти? Но об этом знают все – и дряхлые гуманисты Запада, и маленькие пионеры Союза. Об этом знает каждый камень Мадрида, каждый воробей в его уцелевших садах», – так писал об этих днях Эренбург в очередной известинской корреспонденции162.
Из статей И. Эренбурга в «Известиях» и М. Кольцова В «Правде», из сообщений корреспондентов ТАСС советские читатели узнавали нечто большее, чем просто новую информацию о гражданской войне в Испании, – они узнавали, что несет человечеству фашизм.
В январе 1937 года Эренбург – в Париже. В этом месяце он не послал в газету ни одной статьи: работал над вторым испанским фотоальбомом, сделанным иначе, [381] чем первый. Писатель принял теперь за основу не фотографии, а тексты «Писем из Испании», проиллюстрировав их снимками и репродукциями антифашистских плакатов, созданных испанскими художниками за полгода войны. Напряженная работа отвлекала от тревожных, мыслей, оснований для которых было хоть отбавляй.
В начале февраля Эренбург возвращается в Испанию, он едет вместе с близким другом писателем Овадием Савичем, корреспондентом «Комсомольской правды». Снова Барселона, отель «Мажестик». Савич вспоминал: «Гостиница «Мажестик» – старая, добротная. Маленький юркий директор, говорящий на всех языках, мгновенно и навсегда запоминающий людей…
На этом этаже помещалось ваше консульство, пока не переехало в свой дом. Здесь жил сам мсье Антонов-Овсеенко. В вашей комнате останавливался мистер Хемингуэй. Какие новости в Париже, мсье Эренбург? У нас? У нас что же? Война. Каталонское правительство становится сильнее, но пока у нас не будет мадридского настроения… На ночь можете выставить обувь за дверь, мы еще чистим ее. Вы ведь написали в вашей книге «Испания – республика трудящихся», что самый бедный идальго протягивает ногу чистильщику, даже когда его обувь ослепительно блестит. Это очень верно…»163
Война пришла в Барселону. 15 февраля в «Известиях» – очерк Эренбурга «Барселона под обстрелом»: «Развалины домов и стоны раненых сделали свое дело. Эпоха пестрых флагов, красивых лозунгов, беззаботного оптимизма кончилась и для Барселоны…»
С начала 1937 года Эренбургу, помимо Мадрида и, Барселоны, все чаще приходилось бывать в Валенсии, куда переехало правительство Испанской республики. В Валенсии Эренбург постоянно встречался со своим близким другом Андре Мальро (его эскадрилья располагалась неподалеку от города). Весной в Мадриде он познакомился с Эрнестом Хемингуэем, писателем, книги которого очень любил. Вместе с Хемингуэем Эренбург не раз ездил на фронт, не раз бывал в легендарной 12-й интербригаде, которой командовал генерал Лукач – венгерский писатель Мате Залка. Можно исписать несколько страниц, только перечисляя тех, кого встречал Эренбург на дорогах Испании в 1936-1939 годах. Мы [382] упомянули здесь лишь встречи, без которых рассказ об испанских страницах жизни Ильи Эренбурга был бы существенно неполным.
4 июля 1937 года в Валенсии открылся 2-й Международный конгресс писателей; Эренбург был одним из самых деятельных работников его оргкомитета. 6 июля началось наступление республиканцев на Брунете, и Эренбург вместе с Вс. Вишневским и В. Ставским отправился туда. Дорога сильно простреливалась, Эренбургу вместе с московскими гостями едва удалось уйти от марокканской контратаки. При переезде делегатов конгресса из Валенсии в Мадрид машина, в которой ехали Мальро и Эренбург, наскочила на грузовик со снарядами, чудом не произошла катастрофа.
Репортажи с заседаний конгресса Эренбург передавал в «Известия» ежедневно. Весной и летом 1937 года он много пишет в газету, добиваясь создания полной и глубокой картины испанских событий, что не всегда удавалось ему в корреспонденциях 1936 года. Многие статьи Эренбурга (наряду с выступлениями Кольцова) печатаются в испанских газетах; его имя хорошо знали руководители республики, наши военные советники, интербригадовцы. Не случайно одна из рот «Колонны 19 июля» называлась «Центурия Илья Эренбург».
18 июля 1937 года, в годовщину гражданской войны в Испании, «Известия» печатают статью Эренбурга «Испанский закал». 19 июля Эренбург высылает в Москву выправленные тексты своих статей для книги «Испанский закал. Апрель – июль 1937» и предисловие к ней. Тогда же у него окончательно сложился замысел прозы на материале испанских событий. Он пишет в редакцию «Знамени», резервируя место в ноябрьском номере для будущей книги, а 28 июля уезжает на юг Франции, в деревушку Tour de Faure. «Там было тихо, порой даже слишком тихо. Зеленели поля табака, и медленно сочилась река Лот. Я написал повесть об испанской войне; вернее назвать эту книгу записями о событиях и людях… Я мог оторваться на несколько месяцев от жизни военного корреспондента. Но уйти от войны я больше не мог»164. 3 сентября в «Известиях» появился первый [383] отрывок из повести; в конце сентября работа над ней была закончена. Как и предполагал автор, повесть «Что человеку надо» была напечатана в одиннадцатом номере «Знамени».
Критика оценила актуальность книги, отметив в то же время дробность ее композиции, обилие и пестроту персонажей, затрудняющие чтение. Как и в «Письмах об Испании», в повести «Что человеку надо» свидетельства очевидца, остро схваченные детали, разрозненные куски, наметки будущих героев и тем, – в которых узнается почерк Эренбурга, – не воссоздают в должной мере трагической картины событий; повесть, скорее, напоминает страницы лирического дневника. Пройдут десятилетия, и Эренбург вернется к Испании тех лет, посвятив ей многие страницы своей книги «Люди, годы, жизнь».
Осень 1937 года писатель проводит во Франции. В резких, саркастических статьях он анализирует политику «невмешательства», толкающую Европу к мюнхенской сделке, к открытой агрессии Германии. После короткой поездки в район Теруэля Эренбург получил возможность приехать в Москву. «Есть в истории народа такие дни, которые нельзя понять даже по рассказам друзей, их нужно пережить»165, – написал он о том времени. В Москве писателя иногда приглашали выступить с рассказом об испанских событиях; за пять месяцев он написал всего четыре статьи – не работал, ожидая разрешения вернуться в Испанию.
«Ночью у себя в комнате я слушаю радиопередачу Барселоны, – писал Эренбург в «Известиях» 30 марта 1938 года. – За окном – девятый этаж – огни большого города, Москвы. Глухо доносится голос: «В секторе Фраги мы отбили атаку…» Против смерти борется сейчас не один испанский народ, за ним лучшие люди всего мира. Мы слышим здесь каждый выстрел в горах Арагона. Мы знаем, что миру грозит смерть – эта «новая культура» римских и берлинских разбойников. Против смерти – жизнь. Одна мысль: оборона, оборона, только оборона. Красноармейцы, стоя сейчас на рубежах страны, обороняют не только родину, они обороняют самое высшее благо – жизнь – не одну нашу – человечества».
Весной 1938 года в Москве вышла книга «Испанский закал»; в нее вошло тридцать статей, написанных в [384] феврале – июле 1937 года. «За эти пять месяцев, – писал автор в предисловии, – Испания создала мощную армию, и теперь после потери Бильбао, будучи свидетелями отступления на севере, мы все же можем сказать, что проигранные битвы только эпизоды в истории освободительной борьбы испанского народа, которая должна завершиться победой». Утверждая это, Эренбург не обманывал ни себя, ни читателей. «Он стойко верил в победу. Он верил в нее вопреки очевидности, в самые тяжелые минуты, когда уныние охватывало сердца. Эту веру он черпал не в себе. Он находил ее в тех фактах, которые высматривал своим острым глазом и улавливал своим чутким слухом. Рассказы его о сокровенных чувствах и помыслах испанского народа утешают и сейчас»166, – писал А. Эйснер в 1957 году.