Летом 1963 года в квартире Ли на Натан‑роуд обитали мать и отец Брюса, его сестра Агнес, брат Роберт, кузен, тетка, служанка, а также цыпленок в клетке на веранде. Дуг Палмер, изучавший классический китайский язык в колледже, с радостью принял предложение своего друга Брюса отправиться к нему на родину.
Однажды, когда семейство уселось за стол, Дугу был преподан урок о некоторых тонкостях кантонского диалекта. По этому поводу он сделал следующую запись:
Кантонский диалект китайского языка, распространенный преимущественно в Гонконге, является тональным языком.
Совершенно схожие во всем звуки могут приобретать прямо противоположное значение в зависимости от тона, которым они произнесены. Сейчас я могу довольно сносно говорить на классическом китайском, в котором есть четыре основных тона. Но в кантонском имеется семь различных тонов, и я часто не могу уловить различий.
Однажды вечером семья уселась вокруг обеденного стола, чтобы сыграть в простую игру, заключающуюся в том, что на стол бросают кубик с изображением различных животных на его гранях. Тот, кто первым выкрикнет имя животного, изображенного на верхней грани кубика, после того, как тот остановится, набирает очко. Одним из животных была креветка, название которой по‑китайски звучит как «хааи» на низких тонах. В разгаре игры я громко выкрикивал: «хаи», все более высоким тоном, когда выпадала креветка. Дамам, собравшимся за столом, это казалось необыкновенно смешным, и они каждый раз хихикали. Наконец Брюс отвел меня в сторону и объяснил разницу в тональности между китайскими названиями креветки и женских половых органов.
Брюс Ли и Дуг Палмер не скучали этим летом в Гонконге.
Они ходили купаться на песчаные пляжи, посещали кинотеатры (если не забывали купить билеты загодя), заходили на атракционы, ели в ресторанах или просто впитывали в себя атмосферу и энергию шумных улиц. Брюс сделал Дуга сообщником в розыгрышах. Любимой жертвой шутников стала гонконгская полиция, отличавшаяся взяточничеством, которая, наряду с британской солдатней, входила в те две категории людей, ненавидимых Брюсом больше всего. Брюс сразу замечал полицейского‑китайца с красной нашивкой на рукаве, что означало, что тот говорит на каком‑то подобии английского:
Увидев копа с красной нашивкой, я должен был подойти к нему и спросить по‑английски, не подскажет ли он мне, как пройти в Кантон‑Театр. Поскольку такого театра не существовало, но была Кантон‑роуд, каждый коп обязательно переспрашивал меня на страшном английском: «Кантон‑роуд?» «Нет, я рассчитывал встретиться с другом в театре», – отвечал я и тут же начинал нести скороговоркой ахинею на английском. Коп, совершенно сбитый с толку, время от времени произносил только одну фразу: «Кантон‑роуд?» Тут я делал паузу и на кантонском языке внятно произносил: «О чем ты тут лепечешь?» В этот момент к нам приближался Брюс и спрашивал, из‑за чего возникла проблема. Я отвечал ему, что желаю найти «Кантон‑Театр», на что тот отвечал, что и сам туда направляется. На этом мы оставляли остолбеневшего от изумления копа.
Однажды вечером Брюс возвращался домой на пароме.
Два уличных хулигана начали провоцировать его на драку, но Брюсу удалось сдержаться и не реагировать на их слова. После того как паром причалил, те увязались за ним и долго шли по пятам, выкрикивая оскорбления. Наконец Брюс не выдержал и, крутнувшись, нанес низкий удар ногой по голени ближайшего из парней. Второй задира тут же пустился наутек. Не поворачиваясь, Брюс продолжил свой путь домой. Когда родные услышали рассказ об этом инциденте, кузен Брюса, Фрэнк, долго не мог поверить в это. «Несколько лет назад он обязательно отмолотил бы обоих».
Брюс также любил развлечься, затеяв притворную драку с Дугом на глазах у зевак.
Мы разыгрывали обычный сценарий: два размашистых боковых удара наносил я. Брюс блокировал их своими предплечьями. Затем он наносил жесткий апперкот мне в живот, что давало возможность проверить, насколько хорошо я его натренировал. Мы старались выбрать удачное время: выходили из лифта, громко споря, а затем начинали свое представление на глазах у публики, стоящей в очереди к лифту.
Не знаю, каким чувством юмора обладал Брюс – «китайским» или своим, неповторимым. Он часто вел себя как недотепа, позволяя уличной шпане задевать его. Когда возникала драка, Брюс неуклюже блокировал свинг противника, а затем лупил его в пах или обездвиживал, казалась бы, случайным ударом. Когда задира катался по земле, корчась от боли, Брюс, прикрывая рот ладонью, заливался нервным, визгливым смешком. Когда мы удалялись, Брюс объяснял свое поведение: «Человек может смириться, получив трепку от кого‑нибудь побольше и посильнее, но если его отлупил какой‑то мозгляк, он не найдет себе места от стыда до конца своей жизни».
В Гонконге Брюс продолжал серьезно заниматься кунг‑фу.
Он отыскал Ип Мэна и посещал его. Дуга Палмера он брал только в качестве зрителя, предупредив его, чтобы тот не проговорился о своих познаниях в кунг‑фу.
Хотя он нарушил традиции, находясь в США, когда обучал каждого желающего кунг‑фу, невзирая на цвет кожи (к изумлению многих жителей китайского района Сиэтла), Брюс не мог «переступить черту дозволенного» в Гонконге.
Ип Мэн всегда приветливо улыбался, в его глазах мерцал смех. Он был в годах и отличался хрупким сложением, но все еще был в хорошей форме. Они с Брюсом практиковали упражнение с приклеивающимися руками в его квартире, расположенной на самом верху многоэтажного дома. Ни один ученик не присутствовал при этом. И два бойца долго тренировались, раздевшись до пояса.
«Мы были неразлучны все то лето, – вспоминает Палмер, – за исключением тех случаев, когда бегали на свидания». Детская любовь Брюса, Пак Янь, прослышав о том, что Брюс приехал в Гонконг, позвонила ему. В течение последних пяти лет, когда Брюс находился за океаном, она снималась в фильмах беспрерывно. Сейчас она рассказала ему, что готовится к съемкам в новой картине, где ей предстоит играть «плохую девочку».
Она спросила Брюса, не мог ли он помочь ей подготовиться к этой роли. В течение последних недель Брюс не жалел сил, помогая своей подруге войти в роль.
Знал ли отец Брюса о его отношениях с Пак Янь или нет, но за неделю до намеченного срока возращения сына в Сиэтл решил, что в возрасте двадцати двух лет Брюсу необходимо подвергнуться обрезанию. Ко всеобщему удивлению Брюс согласился. Скоро он возвратился в квартиру, осторожно передвигая ногами. Он изменил стиль одежды и теперь вместо узких брюк надел традиционные китайские широкие штаны, одолженные ему отцом. Каждое утро пурпурный орган подвергался тщательному осмотру, пока не принял почти нормальный вид.
«Помню, как он приплясывал, – вспоминал со смешком Палмер. – Знал бы он, какие его ожидают страдания, то, наверное, хорошенько бы подумал, прежде чем согласиться на операцию».
Когда пришло время отправляться назад в Штаты, Брюс был уже в состоянии нормально ходить.
На обратном пути мы остановились на пару дней в Токио, а затем и на Гавайях. Один из наших друзей передал приглашение Брюсу выступить с демонстрацией гунфу в одной из школ Гонолулу (к тому времени Брюс уже полностью оправился после операции). Тогда школы гунфу на Гавайях (как, впрочем, и повсеместно) были строго китайскими; так что публика была крайне удивлена, когда увидела, как я взбираюсь на помост вместе с Брюсом, чтобы участвовать в демонстрации перед пятьюдесятью студентами и преподавателями. Вскоре вокруг нас стали тесниться люди и задавать нам вопросы. Один человек спросил, обучал ли меня Брюс гунфу. По тому, как прозвучал вопрос, было ясно – он был недоволен тем, что Брюс тренировал не‑китайца.
Через некоторое время этот же парень подошел к нам, с сигаретой, свисающей из уголка рта, и начал расспрашивать Брюса о его технике. Он поинтересовался, как Брюс станет блокировать удар ногой, и тот предложил продемонстрировать прием на нем. Тот нанес удар в паховую область, Брюс блокировал его ногу хлопком ладони и продолжил прерванный разговор. Мужчина продолжал еще некоторое время держать ногу вытянутой, слегка помахивая при этом ступней. «Смотри‑ка, – сказал он, – а ведь ты же был открыт здесь».
Брюс кипел от негодования, но сумел сдержаться. Он научился обращаться с подобными типами, не причиняя им сильной боли. Давая разъяснения, Брюс предложил продемонстрировать еще и другие блоки. Мужчина с сигаретой согласился и нанес удар кулаком, целясь в челюсть Брюса. В этот раз Брюс не просто блокировал руку, но и нанес ответный удар, достаточно медленно, чтобы противник успел закрыться свободной рукой. Брюс ухватил его вторую руку и молниеносным движением скрутил обе руки у того за спиной. От резкого толчка сигарета вылетела из его рта.
Брюс, удерживая противника, продолжал демонстрировать иные приемы перед все возрастающей аудиторией. Затем, удовлетворенный, отпустил беднягу.
Когда Брюс возвратился в Сиэтл, оказалось, что американское правительство имеет относительно него свои планы. Его вызвали в местный совет, где он должен был пройти медицинское освидетельствование как кандидат для отправки во Вьетнам. Как ни странно, но он был признан негодным к несению службы в армии США (из‑за неопущения яичка).
Если Брюс Ли плохо подходил для роли официанта, то уж тем более никак не был создан для военной службы. Попади он в армию – не позже чем через неделю его должны были бы отдать под трибунал. Он не переносил рутины и муштры, а главное, его характер отличался крайней взрывоопасностью.
Этим летом Линда Эмери закончила школу и устроилась на работу на время каникул. В сентябре ее ожидало начало занятий в университете. Брюс в это время начал проходить специализацию по философии. Однажды в воскресенье подруга Линды, Сью Энн Кэй, пригласила ее с собой на занятие по кунг‑фу, Они отправились в китайский квартал, где Брюс давал свои уроки.
Хотя группа собиралась в полуподвальном помещении с голыми цементными стенами, атмосфера там была оживленная.
Линда рассчитывала, что ее знакомство с кунг‑фу ограничится только одной экскурсией, но, к своему собственному удивлению, вскоре стала одной из постоянных учениц.
Воскресные полудни были своего рода праздниками для участников группы кунг‑фу. Обычно все собирались в китайском квартале, где Брюс откалывал нескончаемые шутки за ланчем, а затем все вместе отправлялись в кинотеатр, чаще всего – на фильм о самураях. Из ресторана в кинотеатр Брюс возглавлял шествие. Внезапно в воздухе проносился апельсин или иной предмет. Ребята должны были хватать эти объекты на лету без комментариев. Брюс хотел научить их делать это инстинктивно. Во время просмотра фильма Брюс любил комментировать действия, выставляя на вид ошибки в съемках. Позже он расспрашивал своих учеников о мельчайших деталях фильма, о людях в ресторане и о погоде, чтобы проверить их наблюдательность. Брюс пользовался каждой возможностью, чтобы научить ребят осознавать окружающее. Осознать даже то, что никогда не поздно учиться лучше осознавать!
Брюс вскоре попросил администрацию университета разрешить использовать гимнастический зал для демонстраций кунг‑фу и вскоре привлек к себе новых учеников. Студенты стали пропускать университетские занятия для того, чтобы пойти посмотреть на представления кунг‑фу, которые давал Брюс. Он не только демонстрировал приемы, но и объяснял философию, стоящую за ними, а в промежутках не забывал отпускать шутки.
Как‑то они проводили занятия на лужайке, окруженной деревьями. Брюс улучил момент, когда Линда стояла в стороне, подошел к ней и пригласил отобедать с ним вечером в ресторане.
Глава 7. Линда
Линда Эмери оказалась прекрасной парой для Брюса – она была замечательной слушательницей! Они сидели во вращающемся ресторане «Спэйс Нидл», огни Сиэтла проплывали под ними, а Брюс не прекращал рассказывать о своих планах на будущее.
Он до сих пор жил у Руби Чжоу и чувствовал себя крайне стесненно и неуютно, когда Таки предложил заняться поисками помещения, где они могли бы спокойно собираться для тренировок. Ученики станут платить Брюсу по четыре доллара в неделю, чтобы тот смог внести деньги за аренду и оставить себе кое‑что на жизнь. Брюс нашел подходящее место в октябре 1963 года, сообщил о своих намерениях Руби Чжоу и открыл Институт Чжун Фэнь Гунфу неподалеку от здания университета, на Юниверсити Вэй, 4750. Программа школы была отпечатана в типографии. В ней Брюс предлагал обучать желающих искусству единоборства. Говоря об эффективности и универсальности этой системы, Брюс предостерегал, что совершенство достигается только со временем. Школа занимала весь первый этаж жилого дома, где уже были установлены душевые кабинки. Брюс отвел себе под спальню торцевую комнату без окон, обставив ее теми вещами, которые ему удалось привезти из Гонконга.
Линда, вынужденная хранить свои отношения с Брюсом в тайне от матери и отчима, проводила почти все вечера с Брюсом в этой комнате. Линда родилась и воспитывалась в белой протестантской семье, и, хотя ее мать вряд ли могла возражать против того, чтобы Линда дружила с азиатами в школе (где добрую половину класса составляли цветные дети), мысль о том, что ее дочь встречается с китайцем не могла прийтись ей по вкусу. Линда подозревала, какие чувства должна испытать мать по поводу всего этого, но осознавала, что ее чувства к Брюсу уже были сильнее.
В конце 1963 года Дуг Палмер приехал на каникулы в Сиэтл. Он сопровождал Брюса на демонстрацию кунг‑фу в высшую Гарфилдскую школу (которую, кстати, сам окончил за год до Линды), где Брюс должен был продемонстрировать «однодюймовый удар». Вот как вспоминает Палмер этот день:
Гарфилдская школа располагалась в центре города. Больше половины ее учеников были азиатского или африканского происхождения. В классе, перед которым выступал Брюс, было несколько футболистов и баскетболистов. Они никогда прежде не слышали о кунг‑фу и сидели, развалясь на стульях. Брюс начал свою лекцию, продемонстрировав разницу между ударом в стиле каратэ (который наносят от бедра) и направляемым по прямой, от солнечного сплетения, ударом вин‑чунь. Затем он поведал о том, что существует удар невероятной силы, который можно нанести с дюймового расстояния. Многие студенты стряхнули с себя дремоту, услышав о такой невероятной вещи. Брюс попросил добровольца, на котором можно было бы продемонстрировать «однодюймовый» удар, подойти к нему. Пока ребята подстрекали друг друга, Брюс отыскал самого здорового парня, лениво растянувшегося на заднем ряду, и попросил стать перед классом.
Ученики, хихикая, привстали с мест, когда крошечный Брюс занял позицию напротив верзилы‑добровольца. Брюс коснулся костяшками пальцев груди парня и стал принимать устойчивую позу. Вдруг он сказал: «Погоди минутку!» Он отыскал свободное кресло и поставил его на пять футов позади своей жертвы. «Порядок», – сказал он и занял прежнюю позицию. Эта короткая интермедия возымела должный эффект; глаза всех присутствующих были прикованы к Брюсу, Большой парень оглянулся на кресло, стоящее на пять футов позади него. Несколько минут назад он полулежал на таком же кресле, а сейчас его собираются разложить на него. Нет, он не позволит мозгляку‑китайцу сделать из него посмешище. Верзила напрягся, сделал полшага назад.
Брюс, шоумен, беспрестанно притопывая, держал сжатый кулак у самой груди парня. Вдруг его рука дрогнула – больше ничего… Рты у всех присутствующих раскрылись сами по себе, когда здоровяк пролетел через комнату и, кувыркнувшись через стул, растянулся на полу. Так Брюс завоевал внимание класса.
Брюс продолжал поддерживать отношения с Джеймсом Ли, и в июне 1964 года они решили открыть филиал Института Чжун Фэнь в Окленде. Брюс к тому времени стал терять интерес к аспирантуре по философии в университете Вашингтона, продал свой «форд» и переправил пожитки в Окленд. Линда отвозила Брюса в аэропорт. Всю дорогу ее мучил вопрос о том, как она вписывается в планы Брюса и вписывается ли вообще.
Брюс сказал, что, прежде чем заводить речь о браке или семье, ему нужно поднакопить денег.
В этот июльский день 1964 года атмосфера на спортивной арене Лонг‑Бич была душной и тяжелой. Кондиционеры не работали, и зрители, часами наблюдавшие международный чемпионат по каратэ, были заметно взвинчены. И вот спонсор чемпионата, Эд Паркер, подошел к микрофону, чтобы представить Брюса Ли, собирающегося выступить с демонстрацией мало кому известного в то время искусства кунг‑фу.
Эд Паркер вспоминает: «Он обладал широким кругозором, очень неклассический мастер кунг‑фу, он считал их всех роботами. И потому я сказал ему, что, если он сможет появиться на чемпионате и выступить с демонстрацией, у людей появится лучшее представление о боевых искусствах мира».
Брюс Ли вышел на помост, одетый в простой черный костюм бойца кунг‑фу и шлепанцы. Так же как и в Гарфилде, он приковал к себе внимание публики, продемонстрировав «однодюймовый» удар.
Подобные «трюки» были весьма эффектны, но Брюс был против их демонстрации, если это было бесцельно. Главной задачей Брюса было показать, что существует гораздо более эффективный способ наносить удар, не задействовав мышцы плеча и руки. Чем больше расслаблены мьшцы, тем большее количество энергии может протекать сквозь тело. Напряжение мышц при попытке нанести удар или использование грубой силы может привести только к противоположному эффекту.
На этих соревнованиях в числе обладателей черного пояса за звание чемпиона боролся филиппинец Дэн Иносенто. Он владел не только техникой кенпо каратэ, но и филипинскими искусствами единоборств эскрима и кали. После матча он решил проведать Брюса Ли в его гостиничном номере, чтобы обменяться некоторыми идеями и техниками. Нельзя сказать, что Иносенто был удовлетворен результатами их короткой встречи.
Сейчас, на пороге шестидесятилетия, Дэн Иносенто занимается ежедневными пробежками и находится в той же спортивной форме, что и двадцать лет назад. Вспоминая о том вечере, он выглядел слегка сконфуженно:
Я был полностью ошарашен! Он управлялся со мной как с ребенком – я ничего не мог предпринять против него. Ему даже не нужно было применять много усилий, он как бы контролировал мое тело. Я проигрывал и прежде. Но никогда еще не проигрывал так: он превосходил меня во всех действиях, выкрикивая при этом названия ударов, словно это была игра! Я не мог заснуть в ту ночь. Мне казалось, что все, чему я к тому времени научился, уже полностью устарело. Он отражал все мои удары играючи. Я очень тогда переживал.
После чемпионата по каратэ Брюс и Дэн Иносенто проводили вместе много времени, иногда просто гуляя и беседуя или роясь на полках книжных магазинов. Дэн Иносенто взял на себя роль Таки Кимуры и помогал Брюсу на его выступлениях в Сан‑Франциско. Подобные шоу сейчас следовали определенному ритуалу: молниеносные уколы пальцами, тычки и удары, остановленные на волосок от цели, были их обязательными элементами. Брюс проверял свои рефлексы, отражая удары добровольцев, отжимался на кончиках больших пальцев и разбивал руками толстые доски. Иносенто провел четыре дня, принимая на себя град ударов от Брюса во время демонстрации в Лос‑Анджелесе. По вечерам Брюс учил его приемам того, что Дэн Иносенто назвал «ошеломляюще усовершенствованной системой вин‑чунь».
Брюс и Линда вели регулярную переписку. Линда получала письма прямо на почте, чтобы мать не догадалась о ее романе.
Когда женитьба казалась уже решенным делом, Брюсу было страшновато при мысли о знакомстве с будущей тещей.
Встреча с «черным поясом» каратэ – это одно, а вот встреча с матерью Линды – совсем другое. Так что в голове «грозной боевой машины» созрел блестящий план: вначале они с Линдой поженятся, а затем, благоразумно удалившись в Окленд, поставят об этом в известность по телефону мать Линды.
12 августа 1964 года Брюс возвратился в Сиэтл с обручальным кольцом, одолженным ему женой Джеймса Ли. К сожалению, после того, как Брюс с Линдой подали заявление в местный суд, сообщение о предстоящем браке появилось в местных газетах (как того и требовал закон). Когда тетка Линды прочла объявление, она позвонила миссис Эмери, чтобы выяснить, что случилось с ее приглашением. Все семейство тут же собралось, чтобы, продемонстрировав силу, заставить влюбленных отказаться от их замысла. Но Брюс встретил их натиск, не дрогнув, и заявил: «Я хочу жениться на вашей дочери. Между прочим, я китаец».
Стараясь отговорить их от свадьбы, дядя Линды пугал племянницу тем, что это не будет «христианский» брак, и в то же время убеждал Брюса, что Линда «ничего не умеет делать».
«Она научится», – отрезал Брюс.
Таки Кимура, не раз страдавший от расовых предрассудков, старается не делать акцента на этом аспекте: «Я думаю, что это было естественное беспокойство родителей, когда они видели, что их очень молодая дочь собирается выйти замуж за человека, не имеющего ни работы, ни постоянного дохода».
Возможно, только тот факт, что скоро она должна стать бабушкой, заставил мать Линды предпринять действенные шаги и вступить в переговоры с настоятелем Объединенной Церкви Сиэтла. Свидетелем на свадьбе был Таки Кимура. «Единственный человек не из круга семьи, приглашенный на свадьбу», – с гордостью вспоминает он. Все происходило так стремительно, что Брюс должен был одолжить свадебный костюм, а у Линды не было подвенечного платья. На церемонии также не было фотографа.
«Но он мог хотя бы купить цветы!» – вздыхала мать Линды.