А по вечерам мы с Шарон веселились пуще прежнего. Мы делали то, чего я раньше не делал, например, ходили в ночные клубы Нью-Йорка. Мне приходилось бывать в Нью-Йорке с “Black Sabbath”, но тогда это была совсем другая песня: я никуда не выходил из номера, потому что наложил в штаны от страха. Я приехал из Англии, как следствие, думал, что в городе полно гангстеров и головорезов. Но Шарон тащила меня гулять. Мы ходили в бар PJ’s, нюхали “кокс”, знакомились с разным людьми, с нами приключались самые безумные истории. Несколько раз тусовались в компании Энди Уорхола, который приятельствовал с Сюзан Блонд, чиксой из CBS. Он не проронил ни слова. Просто сидел и с отсутствующей физиономией рисовал портреты. Странный был тип, очень странный, этот Энди Уорхол.
Во время этих гастролей я много тусовался с Лемми из “Motorhead”. Сейчас он близкий друг моей семьи. Обожаю этого парня. Наверное, он побывал во всех пивных мира, но, знаете ли, я никогда не видел его пьяным. Даже после двадцати или тридцати бокалов. Не знаю, как у него это получается. И не удивлюсь, если он переживет не только меня, но и Кейта Ричардса.
“Motorhead” открывал тогда несколько наших концертов. У них был старый хипповый автобус - самая дешевая развалюха, которую только можно было найти - а Лемми возил с собой только книги. Это было всё его имущество, если не считать одежды на нем. Лемми обожает читать. Порою просиживает над книгами по несколько дней подряд. Однажды он жил с нами в доме Говарда Хьюза, так из библиотеки его было не вытащить.
Дон Арден застал там Лемми и взбесился. Влетает как ураган в зал и орет:
- Шарон! Что это, блядь, за неандерталец в моей библиотеке? Пусть убирается оттуда! Пусть проваливает из моего дома!
|
|
- Успокойся, папа, это же Лемми.
- Меня это не касается. Он должен убраться!
- Он играет в группе, папа. Они выступают на разогреве у Оззи.
- Ради Бога, в таком случае, дайте ему шезлонг и пусть сидит у бассейна. Он выглядит, как восставший из ада.
В этот момент приходит Лемми. Дон был прав, он выглядел ужасно. Ночью мы конкретно “погудели” и глаза у него были красные, как две лужи крови.
И тут Лемми, заметив меня, останавливается как вкопанный.
- Офигеть, Оззи! – говорит он. – Если у меня такой же видок, тогда я отправляюсь спать, и немедленно.
Когда под конец 1981 года я вернулся в Bulrush Cottage, то сделал действительно много для того, чтобы наладить отношения с Телмой. Мы даже купили семейную путевку на Барбадос.
Проблема в том, что если человек является хроническим алкоголиком, Барбадос ему категорически противопоказан. Когда мы прибыли на курорт, я заметил, что на пляже можно “калдырить” двадцать четыре часа в сутки. И принял это как вызов. В пять мы прибыли на место, а в шесть я уже с трудом держался на ногах. Телма привыкла к моему пьянству, но Барбадос - это был совершенно другой уровень.
Помню только, как мы купили однодневную экскурсию по заливу на старом пиратском судне. Играла музыка, были танцы и конкурс - прогулка по доске. Детский сад, одним словом! (walking the plank – вид казни или пытки, которую, предположительно, практиковали пираты. Жертву заставляли пройти, зачастую с завязанными руками, по доске или траверзу, выдвинутому за борт судна на 2 метра. В большинстве случаев приговоренный падал в море, где его поджидали акулы, либо просто тонул. В настоящее время прогулка по доске превратилась в курортное развлечение.) В то же время, самым большим развлечением для взрослых был бочонок ромового пунша в баре. Я чуть в него не вскочил.
|
|
Каждые две минуты раздавалось: буль-буль-буль.
Через несколько часов я разделся до трусов, станцевал на палубе и нырнул за борт в воду, кишащую акулами. К несчастью, я так “поддал”, что не мог плавать и один огромный барбадосец должен был прыгнуть вслед за мной и спасти мне жизнь. Припоминаю, как меня вытащили на борт, где я заснул посреди танцпола, истекая водой. Когда корабль вернулся в порт, я продолжал там лежать и храпеть, всё ещё мокрый. Очевидно, капитан спросил детей, чей это папа. Они ответили, что их и разревелись.
Звание “заслуженный отец года” мне не светило.
Когда мы уже летели в самолете домой, Телма обернулась ко мне и сказала:
- Это конец, Джон! Я хочу развода.
Я подумал: ”А, злится из-за той истории на корабле. Наверняка передумает”.
Но она не передумала.
Когда самолет приземлился в Хитроу, кто-то из “Jet Records”организовал вертолет, на котором я должен был улететь на встречу, посвященную концертному туру в поддержку “Diary of a Madman”. Я попрощался с детьми, каждого поцеловал в лобик, а потом Телма долго на меня смотрела.
- Все кончено Джон – сказала она. – В этот раз, это действительно конец.
Я по-прежнему ей не верил. На протяжении всех этих лет вел себя так отвратительно, думал, что её уже ничем не проймешь. Сел в вертолет и полетел в деревенский отель, где меня поджидала Шарон со сворой декораторов и осветителей.
|
|
Меня провели в конференц-зал, посреди которого стояла уменьшенная модель сцены, разработанной для предстоящего тура. Выглядела она обалденно.
Один из техников говорит:
- Самым большим плюсом этой сцены является то, что её просто перевозить и просто монтировать.
- Классно! – я ему в ответ. – Правда, классно! А теперь - всё, что нам нужно – это карлик.
Эта идея пришла мне в голову на Барбадосе. Во время концертов, посреди песни “Goodbye to Romance”, мы будем казнить на сцене карлика. Я закричу: ”Повесить ублюдка! ”- или что-то в этом роде – и тогда гном взлетит вверх с фальшивой петлёй на шее.
Будет круто!
Перед выездом на гастроли нужно было прослушать кандидатов в карлики.
Мало кто отдает себе отчет в том, что маленькие люди, которые заняты в шоу-бизнесе, соперничают между собой в борьбе за одну и ту же работу, постоянно поливают друг друга грязью. Во время кастинга к вам подходит
один из таких и говорит: “Держитесь подальше от этого парня. Пару лет назад, я выступал с ним в “Белоснежке и семи гномах”. Он будет гвоздём в вашей заднице”. Я всегда ржал до слез, когда карлики рассказывали о “Белоснежке и семи гномах”. Они произносили эти тексты с такими серьезными физиономиями, будто, по их мнению, это была какая-то забойная андеграундная вещь.
После нескольких дней поисков, наконец-то нам попался стоящий тип. Его звали Джон Аллен. Самое смешное - он был алкоголиком. После концертов бухал и гонял девок. В дополнение, он был параноиком. Носил с собой перочинный ножик в чехле. Однажды, я спросил его об этом, а он отвечает:
- На всякий случай, вдруг петля затянется.
- В тебе роста метр с кепкой и ты будешь болтаться на высоте шести метров над землей. Что ты тогда сделаешь, перережешь веревку? И разобьешься, на хер, в лепешку!
Смешной был парень, этот Джон Аллен. Его голова была нормальных размеров и, когда он сидел за столом напротив, можно было забыть, что он не достает ногами до пола. Но “под мухой” он терял равновесие, после чего был слышен шум и карлик уже лежал на земле. Мы постоянно над ним прикалывались. Например, едем в автобусе, поджидаем, пока его сморит, перекладываем на самую верхнюю полку. Вдруг слышен крик и громкое “бабах!”, это значило - наш карлик проснулся.
Когда он был пьян, с ним были те же проблемы, что и со мной. Однажды, в аэропорту Лос-Анжелеса он напился, как свинья и не успел на самолет, мы вынуждены были послать за ним техника. Тот попросту сгрёб карлика за портки и забросил в багажное отделение нашего автобуса.
Вдруг подбегает какая-то женщина и поднимает хай:
- Эй, я видела, что вы сделали с этим бедным коротышкой! Нельзя к нему так относиться!
Техник смотрит на нее и говорит:
- Иди на хер! Это наш карлик!
Между чемоданами высовывается коротышкина голова и слышно:
- Вот именно, иди на хер! Я его карлик!
Когда в конце 1981 года тур начинался, я был человеком-развалиной. Любил Шарон и, одновременно, не мог смириться с утратой семьи. Ссоры между мной и Шарон принимали всё более безумные формы. Я был бухой, пробовал её ударить, а она бросала в меня всё, что под руку попадалось. Бутылки с вином, золотые диски, телевизоры – всё летало по комнате. К своему стыду, я вынужден признать, что некоторые мои удары достигли цели. Однажды, набил ей” бланж” под глазом и подумал, что её отец порвёт меня на куски. Но он только сказал:
- В следующий раз будь поаккуратней.
Стыд и позор, что я творил по-пьяни. Тот факт, что я осмелился поднять руку на женщину, вызывает во мне отвращение. Моё поведение было мерзким и непростительным, этому нет никакого оправдания. И, как я уже говорил ранее, этот крест мне нести до гробовой доски. Скажу вам честно, не знаю, почему Шарон не бросила меня.
Бывали такие моменты, что она просыпалась утром, а меня рядом нет - автостопом рванул в Bulrush Cottage. Но всякий раз, когда я там появлялся, Телма давала мне от ворот поворот. И так продолжалось много дней. Я только разозлился сам и настроил детей и Телму против себя.
Можно только представить, что в это время творилось с Шарон.
Должно было пройти очень много времени, чтобы я пришёл в себя после расставания с Телмой. Меня это просто разбило. Однажды, я объяснял детям:
- Не хочу, чтобы вы думали, что я бросил вас, щёлкнул каблуками и сказал: “Счастливо оставаться!”. Не было такого. Меня все это доконало.
Со временем мои экскурсии в Bulrush Cottage прекратились. Когда я последний раз туда выбрался, дождь лил, как из ведра и почти стемнело. Только прошёл ворота, откуда не возьмись, передо мной вырос какой-то “бычок”.
- Эй, и куда мы на ночь глядя, а?
- Это мой дом – отвечаю я.
“Бычок” отрицательно покачал головой.
- Уже нет. Это дом твоей бывшей жены. А тебе запрещено к нему приближаться ближе, чем на 45 метров. По решению суда. Сделаешь еще один шаг и заночуешь в кутузке.
Это был судебный испольнитель или кто-то в этом роде.
В саду слышен смех Телмы, который доносится из дома. “Наверняка, сидит со своим адвокатом, развод обсуждает“ – подумал я и испросил:
- Но можно хотя бы забрать какую-нибудь одежду?
- Подожди здесь.
Через пять минут за дверь вылетают и падают на траву мои старые концертные лахи. Пока я их собрал и упаковал в чемодан, они уже промокли. Потом двери открылись еще раз, и во двор полетело чучело медведя-гризли, голова которого пострадала после расстрела из “Бенелли”. В общем, этот мишка был единственной вещью, которую я оставил себе после развода. Ну, ещё старый раздолбанный “мерс”, который так любили царапать коты. Телма получила дом, вычистила под ноль мой банковский счет и каждую неделю получала алименты. Я захотел также оплачивать обучение детей в частной школе. Это всё, что я мог сделать.
В эту ночь мне было, как никогда, жаль себя.
Транспортировка в Лондон двухметрового медведя тоже было занятием не из лёгких. В одном такси мы вместе не поместились, пришлось вызывать второе, специально для мишки. Перед домом Шарон на Уимблдон Коммон, я оставил игрушку на автобусной остановке и взялся заносить в прихожую чемоданы. Надо было сразу мишку забрать, но мы решили, что будет прикольно одеть на него кухонный передник с тесёмками и позвать знакомых, чтобы они посмотрели. Пока мы готовились к этому номеру, игрушку кто-то стырил. Моё сердце было разбито. Мишка был моим любимцем.
Что до детей, то травма, полученная при разводе, никогда не заживет, несмотря на то, что позже мы снова стали близки. В то время на разведённых показывали пальцем.
А если сегодня в Лос-Анжелесе у вас распался брак, я расписываюсь с вашей женой, вы женитесь на моей бывшей, и мы, бля, веселою толпой отправляемся на совместный ужин, а может, и на отдых в Мексику. Все эти “манцы” не для меня. Я не понимаю, как люди могут делать подобные вещи. Я не виделся с Телмой целую вечность, и, скажу вам правду, так оно лучше.
Когда началась американская часть тура “Diary of a Madman”, мы уже стали специалистами в области повешения карликов. Что вовсе не означает отсутствия проблем на сцене. Возьмём, к примеру, средневековую кольчугу, которую я надевал для нескольких номеров. Достаточно было вспотеть, и мне уже казалось, будто я обклеен бритвенными лезвиями. После концерта я был изрезан как кусок ростбифа. Огромные проблемы нам доставлял реквизит. Был у нас, например, занавес из театра кабуки, который опускался сверху в двух частях вместо того, чтобы раздвигаться по сторонам как нормальный театральный занавес. В середине концерта занавес закрывал часть сцены. А когда его поднимали из-под помоста для барабанов, вырастало механическое плечо с гигантской рукой, в ладони которой восседал я. Подъёмник возносился над публикой, на максимальной высоте из пальцев летел огонь, а я нажимал ногой специальную педаль, которая приводила в действие находящуюся у меня за спиной катапульту. Та, в свою очередь, забрасывала в зрительный зал более двадцати килограммов сырого мяса.
Потом я вставал и кричал:
- Рок-н-ролл!
Офигенное чувство.
Конечно, если что-то должно “навернуться”, то оно обязательно “навернётся”. У нас “навернулось” практически всё уже на второй день американских гастролей. В последний день года мы играли на стадионе “Memorial Coliseum and Sports Arena” в Лос-Анжелесе перед несколькими десятками тысяч фанов. Сперва подвела дымовая пушка. Выдула до хера сухого льда и мы даже не видели друг друга. Потом, по какой-то причине, заело часть занавеса-кабуки, и мы не могли подготовить к выступлению гигантскую руку. Помню, я стоял там в кольчуге и смотрел как Шарон дословно повисла на занавесе, для того чтобы он опустился.
- Опускайся, падла, опускайся! – кричала она.
И только когда ей на помощь пришли несколько техников, занавес поддался.
Потом механическое плечо зацепилось за ковровое покрытие сцены и начало вытаскивать его из-под огромных колонок, которые шатались, будто сошли с ума. “ШУХЕР!” - заорал кто-то из обслуги.
В течение самых долгих тридцати секунд в нашей жизни, Шарон, мой помощник Тони и техники устроили перетягивание ковра, чтобы освободить подъёмник, иначе все декорации могли свалиться на нас.
В конце концов, покрытие вытащили, кто-то подтолкнул меня в спину, занавес поднялся, и не успел я оглянуться, как сидел в ладони, которая взлетела вверх и поплыла над океаном ревущих подростков. Я уже догадывался, что-то “закозлит” ещё. Когда рука распрямилась, я закрыл глаза и приготовился к тому, что фейерверк поджарит мне яйца. Но огонь бахнул из пальцев без проблем. Я почувствовал такое облегчение, что чуть не прослезился. Пришло время последнего трюка и я нажал на педаль, чтобы запустить катапульту. Не знал, что какая-то манда из обслуги зарядила катапульту ещё вчера, вместо того, чтобы сделать это непосредственно перед выступлением. Резина провисла. Когда я нажал на педаль, машина издала неприличный звук и весь груз поросячьих яиц и коровьей требухи вместо того, чтобы полететь в зал, ёбнул со скоростью 32 км/ч мне в затылок. Помню только, как заорал от боли, а по шее стекало кровавое месиво.
Зрители думали, что так было задумано и выли, бля, от восторга.
Забрасывать зрителей отходами с мясокомбината стало нашим товарным знаком. Порой, они летели из катапульты, а временами, на сцену выходил карлик с ведром и, пока его не повесили, бросал потроха в зрителей. Это напоминало бои с использованием кремовых пирожных, я любил смотреть их по телеку, когда был маленьким. Но потом фаны переняли от нас этот ритуал и стали приносить с собой на концерты мясо, чтобы бросать его на сцену. После концерта она выглядела как долбаная Дорога Слёз. (Дорога слёз - англ. Trail of Tears - насильственное переселение американских индейцевв в 1831 году из их родных земель на юго-востоке на индейскую территорию (ныне Оклахома) на западе США. По дороге индейцы страдали от отсутствия крыши над головой, болезней и голода, многие умерли: только для племени чероки оценка числа погибших по дороге составляет от 4 до 15 тысяч). Сегодня такое фуфло не пройдет, соблюдаются правила гигиены и безопасности.
Удивительно, как быстро всё вырвалось из-под контроля.
Однажды, после концерта, ко мне подходит фараон и говорит:
- Вы представляете, как все это влияет на американскую молодежь? – И показывает мне фото с “полароида”: в очереди за билетом стоит молокосос с бычьей головой на плечах.
- Ё-моё! – говорю я. – Откуда он это взял?
- Убил животное по дороге на концерт.
- Ну, надеюсь, что он это сделал с голодухи.
Просто в голове не укладывается, что приносили подростки с собой. Началось всё с кусочков мяса, а потом пришла очередь животных целиком. В нас летели дохлые коты, птицы, ящерицы. Один раз, кто-то бросил огромную жабу, которая шлепнулась на спину. Мне показалось, что это чей-то ребенок, такой огромной была эта долбаная жаба. Я сильно испугался и начал орать:
- Что это?! Что это?! Что это?!
А потом жаба “подорвалась” и ускакала прочь.
На концертах атмосфера становилась все более безумной. Люди начали бросать предметы с торчащими гвоздями и лезвиями, в основном, купленные в магазинах приколов, например, резиновые змеи и пластиковые пауки. Некоторые техники начали подсерать, после того как на сцене приземлилась настоящая змея. Она очень рассердилась, потому что была вынуждена делить сцену с Оззи Озборном. Кто-то из обслуживающего персонала поймал гадину в сачок с длинной ручкой как для чистки бассейнов.
Всех этих маленьких ползучих тварей больше всех боялся Тони, у которого в этом шоу была своя маленькая роль. В общем, он только облачался в доспехи и приносил мне напиться во время перерывов на смену декораций. Бедняга полчаса убивал на одевание /снятие кольчуги и, к тому же, постоянно трясся от стаха, не бросили ли чем-то в него. Однажды вечером, ради прикола, я метнул в него резиновую змею, а когда Тони отскочил, один из техников положил ему на спину веревку. Тони забился в истерике. Сбросил с себя кольчугу в три секунды и стоял так, из одежды - серые трусы. От страха пищал, клянусь, на три октавы выше.
Все лопались от смеха.
Говорю вам, каждый вечер творились какие-то безумства.
20 января 1982 года мы играли в “Veterans Auditorium” в Де Мойн в штате Айова. Никогда не забуду, как этот город назывался, это точно. Или, как это нужно было произнести: “Дээмойн”.
Концерт прошел классно. Гигантская рука отработала без сбоев. Мы уже повесили карлика.
И вдруг, из зала бросают летучую мышь. Я подумал: “Игрушка”. Подношу её на свет и показываю публике свои зубы. Рэнди играет солешник. Толпа ревёт. А я делаю все как обычно, когда на сцену попадает резиновая игрушка.
Щёлк!
Сразу почувствовал, что дело плохо. Очень плохо.
Во-первых, во рту полно густой, теплой жидкости, которая дает необычайно гадкое послевкусие. Чувствую, как она сочится сквозь зубы и стекает по бороде.
И вдруг голова у меня во рту пошевелилась.
“Твою так! – подумалось мне. – Но я же не сожрал долбаную летучую мышь?”
Я выплевываю голову, рассматриваю крылья, и вижу Шарон, которая размахивает руками, с выпученными глазами орет:
- Неееет! Она настоящая, Оззи, она настоящая!
Далее помню только, что сижу в инвалидной коляске, которую кто-то быстро закатывает в приёмный покой. Слышу, как доктор говорит Шарон:
- Да, мисс Арден, летучая мышь была живой. Может, оглушённой рок-концертом, но однозначно живой. Не исключено, что мистер Озборн уже заражен бешенством. Симптомы? Ну, знаете ли, апатия, головная боль, горячка, сильные судороги, гипервозбудимость, депрессия, патологическая боязнь жидкости…
- А вот на это не рассчитывайте - пробормотала Шарон.
- Обычно, одним из последних симптомов является маниакальное расстройство. Потом пациент становится сонным, западает в кому и перестает дышать…
- О, Боже…
- Поэтому, с медицинской точки зрения, поедание летучих мышей является не совсем удачной идеей.
- У вас есть вакцина?
- Обычно, лучше привиться заранее, но мы можем сделать ему укол. Собственно, курс уколов.
Доктор берет шприц, как для Моргунова, величиной с фаустпатрон.
- Ну, хорошо, мистер Озборн! – говорит врач. – Прошу снять штаны и наклониться.
Делаю, что велят.
- Укол может быть болезненным.
Я больше ничего не слышал.
До конца гастролей, каждый вечер я должен был посещать врача для уколов от бешенства: в ягодицы, бедра и руки. Капец как пеклó! Во мне было больше дырок, чем в куске долбаного швейцарского сыра. Но уж лучше это, чем бешенство. Впрочем, не уверен, что хоть кто-нибудь почувствует разницу, если я заболею бешенством. А в это время пресса безумствовала. На следующее утро обо мне рассказывали практически во всех выпусках новостей на планете. Все думали, что я загрыз летучую мышь специально, а ведь это произошло абсолютно случайно. Какое-то время я боялся, что нас будут бойкотировать, во всяком случае, несколько устроителей концертов отменили наши выступления. Фаны тоже подложили нам свинью. Когда разошелся слух о летучей мыши, они стали приносить на концерты еще более безумные вещи. Наше выступление на сцене напоминало съезд мясников.
Понятное дело, защитники прав животных сходили с ума по-своему. Американское Общество Противодействия Применению Насилия против животных (American Society for the Prevention of Cruelity to Animals, сокращенно – ASPCA) посылало своих людей “мониторить” наши концерты. Обслуживающий персонал постоянно над ними измывался. Например, техники говорили:
- О, сегодня Оззи бросит в толпу восемнадцать щенков. Не споет ни слова, пока их всех не зарежут.
Активисты из ASPCA верили каждому слову.
Даже задержали наш автобус в Бостоне. Помню, как все эти сеятели добра забежали в салон, увидели йоркширского терьера Шарон (мистера Пука) и впали в истерику. Один из них заорал:
- Дальше этот автобус не поедет. Я требую, чтобы эту собаку взяли под охрану. Немедленно!
Что они себе вообразили? Что посреди песни “You Lookin’ at Me. Lookin’ at You” мы будем “косить” терьеров из пулемета?
Несколько дней спустя, мы играли в “Madison Square Garden” в Нью- Йорке. Отовсюду несло дерьмом. Оказалось, неделю назад там выступал цирк, а животные по-прежнему находились в клетках под открытой трибуной. Один из директоров зала пришел, чтобы пригласить нас посмотреть животных. Но, завидев меня, сказал:
- А вас не приглашаю.
- Это почему же?
- Вы всякое вытворяете с животными.
Я не верил своим ушам:
- А чего вы, бля, боитесь? Что я откушу голову слону?
Если бы тогда спросили кого угодно из моей команды: кто не доживет до конца тура “Diary of a Madman” – я, Рэнди, Руди или Томми – все деньги поставили бы на меня. Постоянное пьянство равноценно самоубийству, как я сам пел. И когда оно произойдёт - лишь вопрос времени.
Шарон была уверена, что случится нечто плохое. Всегда, когда мы бухали в отеле, воровала у меня одежду, чтобы я никуда не вышел и не попал в переделку. Ну, разве что, я был готов спуститься в бар голышом.
В большинстве случаев этот метод приносил нужный эффект.
Пока однажды мы не приехали в Сан Антонио в Техасе. Как обычно, я “нарезался” в гостинице. А Шарон, как обычно, стибрила мои шмотки. Но при этом она совершила ошибку: оставила в номере одно из своих вечерних платьев, такая темно-зеленая штучка с рюшечками. Там что-то разорвалось, тут что-то лопнуло, пока я в неё влез. Еще нашлись кроссовки, тут меня и след простыл.
Ну, значит, я, одетый в вечернее платье Шарон, сорвался с цепи и на улицах Сан Антонио глушил “Курвуазье”. Искал приключений на свою задницу. Мне кажется в тот день у нас была фотосессия, хотя и не помню точно. Помню одно - я был бухой. Вдруг мне приспичило отлить, так часто бывает после хорошей пьянки. Сказать приспичило - ничего не сказать: вместо мочевого пузыря было раскаленное пушечное ядро. Мне нужно отлить прямо здесь и сейчас. Но я нахожусь в странном техасском городе и понятия не имею, куда подевались общественные туалеты. Посмотрев по сторонам, заприметил укромный уголок, где и направил струю на старую ветхую стену.
Уууу… Сразу полегчало.
Вдруг слышу голос из-за спины:
- Это отвратительно!
- Чего? – оборачиваюсь я и вижу старика в ковбойской шляпе, который смотрит на меня, как будто я только что надругался над его бабкой.
- Это надругательство, ты знаешь об этом?
- Моя девушка спёрла мою одежду – объясняю я. – Что я должен был одеть?
- Я не про одежду, ты сраное английское педрило! Ты справил нужду на Аламо!
- Ала-что?
Не успел он ответить, как из-за угла выходят парочка жирных, напыщенных техасских копов. Что-то потрескивает в рации.
- Это он! – говорит старичок. – Парень в платье!
Трах!
И я лежу лицом к земле, а кто-то одевает на меня наручники.
Через минуту до меня дошло. Понятно, что я слышал про Аламо, видел фильм с Джоном Вейном и не раз. (Битва за Аламо(23 февраля — 6 марта 1836) стала наиболее известной битвой Техасской революции. После того, как повстанческая армия техасских поселенцев выдворила все мексиканские войска из Мексиканского Техаса, президент Мексики возглавил вторжение, стремясь вернуть контроль над областью. 23 февраля мексиканские войска осадили техасский гарнизон в миссии Аламо. Ранним утром 6 марта мексиканская армия пошла на штурм Аламо. Техасцы отразили две атаки, но не смогли отбить третью. Из всех бойцов техасского гарнизона, участвовавших в битве, выжили только два человека. Вышло множество кинопостановок, включая фильм, снятый в 1960 году Джоном Уэйном). Я уже знал, что это особое место, где в бою с мексиканцами полегло много американцев. Но мне и в голову не пришло, что эта стенка, которую я “пометил”, и есть руины священного народного памятника.
- Ты англичанин, что ли? – спрашивает меня один из фараонов.
- Ну и что?
- А что ты почувствуешь, если я отолью на Букингемский дворец?
Я на минуту задумался и отвечаю:
- А хрен его знает. Я же там не живу!
Круто я завернул, в натуре.
А десять минут спустя уже делил камеру со стодвадцатикилограммовым мексиканцем, который совершил что-то мерзкое, вроде, убил свою жену кирпичом. Наверное, он думал, что у него галлюцинации, когда увидел меня в зеленом платье. “Боже! – подумал я. – Он примет меня за дух своей благоверной и напоследок попробует засадить ей в задницу”. Но он только таращился и что-то бормотал.
За решеткой я пробыл часа три. Фараоны и их знакомые приходили поглазеть на меня. Может некоторые купили “Blizzard of Ozz”, не знаю. Но со мной обошлись любезно. Обвинили меня в пребывании в общественном месте в нетрезвом состоянии вместо более серьезного обвинения - осквернение памятников, за что могли на год упрятать в тюрягу.
И отпустили меня довольно быстро, я успел на концерт. Хотя сам начальник участка не поленился посетить меня и предупредил, что сразу по окончании концерта мне лучше уехать из города и чтоб в нем никогда больше не видели мое паскудное рыло.
Это пипи стоило мне целого состояния, если принять во внимание нулевые шансы на выступления в Сан Антонио в будущем. Но я не нарекал: отлить в Аламо – не самый мудрый поступок в моей жизни. Нельзя сравнивать это с “орошением” Букингемского дворца, но с осквернением одного из памятников на пляже в Нормандии – вполне. Это непростительно. Много лет спустя, я лично принес свои извинения мэру, обещал, что подобное больше не повторится и пожертвовал десять “кусков” на “Дочерей Республики Техас”. (Дочери республики Техас (англ. Daughters of the Republic of Texas, DRT) — сестринское общество, основной целью деятельности которого является сохранение и увековечивание памяти о первых поселенцах Техаса и солдатах Техасской республики.DRT поддерживает библиотеку в миссии Аламо и музей истории Техаса в Остине). Тогда мэр разрешил мне выступать в Сан Антонио, хотя от этого решения меня отделяло более десятка лет.
Когда, наконец-то, я вернулся туда, подходит ко мне после концерта тощий мексиканский мальчишка.
- Оззи, а это правда, что тебя “закрыли” за то, что ты обоссал Аламо?
- Да – отвечаю. – Это правда.
- Блин, чувак! – отвечает он. – Мы обссыкаем её каждый вечер, по дороге домой.
ПОКА Я СПАЛ
В автобусе по дороге из Теннесси во Флориду Рэнди “зарядил” новость:
- Кажись, мне пора завязывать с рок-н-роллом.
Я ждал, пока он улыбнется, но этого не произошло.
Мы сидели за маленьким столиком для пикника в кухонной части автобуса, который был сродни пятизвездочному отелю на колесах. С потолка свисали телевизоры, на полу лежали лохматые ковры, работал кондиционер, окна были как в лимузине, и, понятное дело – заполненный доверху бар. Сам автобус был окрашен в бело-золотистые цвета.
Целую ночь я глушил джин. После этой непонятки в Аламо пришлось немного “попуститься” с “Курвуазье”.
Рэнди курил сигареты и пил колу из жестянки. Редко заглядывал в бутылку. Ему нравилась только эта ужасная анисовая хрень. Как её там? Анисовка. Что-то наподобие густого молочного ликера. Рэнди не принимал наркотиков. Наверно, компенсировал все сигаретами. Он мог получить золотую медаль в беге за раком легких, этот Рэнди Роудс.
- Прикалываешься? – спрашиваю я и пробую не поперхнуться джином.
- Нет, Оззи, я серьезно.
Не верю своим ушам.
Было далеко за полночь – наверное, три или четыре утра – и только мы двое бодрствовали. Шарон спала в задней части автобуса. Руди и Томми кемарили на двухъярусных кроватях вместе с некоторыми членами нашей команды, которые путешествовали с нами. Среди них была Рэйчел Янгблад, пожилая негритянка, которая занималась нашим гардеробом, прическами и макияжем.