Следующую дверь, прячущуюся в одном из темных углов комнаты, она находит не сразу и, переступив порог, заливается радостным смехом, когда ноги утопают в мягком песке.
Селия стоит посреди раскинувшейся во все стороны пустыни. Белесый песок переливается в свете звезд, усыпавших ночное небо. Она протягивает руку, чтобы нащупать невидимую стену, но, коснувшись пальцами твердой поверхности, все равно испытывает удивление — настолько правдоподобно ощущение простора.
Она наугад пробирается вдоль стен, покрытых россыпью звезд, в поисках выхода.
— Это отвратительно, — раздается голос ее отца, хотя самого его в сумраке не видно. — Вы должны действовать по отдельности, а не в рамках этого… этого омерзительного извращения. Я предупреждал тебя, что о сотрудничестве не может быть и речи. Демонстрировать таким образом свои способности в корне неверно.
Селия вздыхает.
— А мне это кажется разумным, — говорит она. — Как еще состязаться, если не в одном шатре? И ты неправ, называя это сотрудничеством. Как можно сотрудничать с кем-то, когда я даже не знаю, кто он?
Ей удается лишь мельком увидеть его лицо в темноте, затем она продолжает ощупывать стену.
— И что же лучше, а? — спрашивает она. — Комната, полная деревьев, или комната, полная песка? Ты хотя бы догадываешься, которая из них моя? Папа, это начинает надоедать. Кто бы ни был моим противником, становится очевидно, что силы примерно равны. Как ты собираешься определить победителя?
— Не твоего ума дело, — шипит отец ей прямо в ухо, и его близость коробит ее. — Не этого я ждал от тебя, ты меня разочаровала. Ты должна больше стараться.
— Я не могу стараться больше, — возражает Селия. — У меня хватает сил держать под контролем лишь то, что уже есть.
|
|
— Этого недостаточно, — заявляет отец.
— А когда будет достаточно? — спрашивает Селия, но ответа нет.
Она в одиночестве стоит под звездным небом.
Она в изнеможении опускается на землю и, зачерпнув горсть жемчужно-белого песка, смотрит, как он медленно струится сквозь пальцы.
Запершись у себя дома, Марко сооружает из бумаги крошечные комнаты. Коридоры и двери из страниц книг и фрагментов чертежей, обрезков обоев и кусочков писем.
К комнатам, созданным Селией, он пристраивает свои. Создает новые лестницы, спиралью обвивающие ее залы.
И оставляет пустые пространства, чтобы она могла ответить.
Течение времени
Вена, январь 1894 г.
Кабинет довольно просторный, но так заставлен мебелью, что кажется меньше, чем есть на самом деле. Большая часть стен, декорированных матовым стеклом, скрывается за стеллажами и шкафами. Чертежный стол возле окна почти полностью скрыт под ворохом бумаг, схем и чертежей, разложенных по никому неведомому принципу, а сидящий за столом человек в пенсне так сливается с обстановкой, что почти неразличим на ее фоне. Шуршание карандаша, царапающего бумагу, звучит так же методично и размеренно, как тиканье часов в углу.
Когда раздается стук в дверь, карандаш перестает шуршать и лишь часы продолжают тикать как ни в чем не бывало.
— К вам мисс Берджес, сэр, — заглянув в кабинет, объявляет секретарша. — Она сказала не беспокоить вас, если вы очень заняты.
— Никакого беспокойства, — отвечает мистер Баррис, бросая карандаш на стол и поднимаясь с кресла. — Попросите ее войти.
|
|
Секретарша исчезает, и в дверях появляется молодая женщина в модном платье с кружевной отделкой.
— Привет, Итан, — здоровается с порога Тара Берджес. — Прости, что являюсь без предупреждения.
— Милая Тара, нет нужды извиняться. Ты, как всегда, чудесно выглядишь, — говорит мистер Баррис, целуя ее в обе щеки.
— А ты все не стареешь, — замечает Тара, бросив на него многозначительный взгляд.
Улыбка исчезает с его лица, и он отводит глаза, закрывая за ней дверь.
— Что привело тебя в Вену? — интересуется он. — И где ты потеряла сестру? Я редко вижу вас порознь.
— Лейни вместе с цирком сейчас в Дублине, — объясняет Тара, разглядывая кабинет. — А я… Я захандрила и решила попутешествовать в одиночестве. Повидать разбросанных по свету друзей — чем не повод? Конечно, следовало бы телеграфировать, но решение было принято несколько спонтанно. К тому же я была не вполне уверена, что мне будут рады.
— Я всегда рад тебе, Тара, — возражает мистер Баррис.
Он пододвигает ей стул, но она не замечает этого, прогуливаясь между столов, заставленных искусно сделанными моделями зданий, временами останавливаясь, чтобы получше разглядеть детали: арку над входом, винтовую лестницу.
— В нашей ситуации постепенно становится трудно провести черту между старыми друзьями и деловыми партнерами, — задумчиво говорит Тара. — Кто мы: люди, которые за светской беседой скрывают связывающие их тайны, или нечто большее? Вот эти — настоящее чудо, — добавляет она, задержавшись возле модели сложной сквозной колонны с встроенными по центру часами.
|
|
— Благодарю, — отвечает мистер Баррис. — Здесь многое еще предстоит доделать. Мне нужно отправить окончательные чертежи Фридриху, чтобы он мог приступить к изготовлению часов. Думаю, в полную величину это будет выглядеть куда эффектнее.
— У тебя здесь есть планы цирка? — спрашивает Тара, разглядывая приколотые булавками к стенам схемы.
— Так получилось, что нет. Я оставил их у Марко в Лондоне. Собирался приберечь себе экземпляр для архива, но, похоже, забыл.
— Ты когда-нибудь еще забывал оставить себе копию собственных чертежей? — допытывается Тара, проводя пальцем по стеллажу, уставленному аккуратными рядами папок с документами.
— Нет, — признается мистер Баррис.
— А ты… Тебе не кажется это странным? — не отстает Тара.
— Не особенно, — говорит мистер Баррис. — А тебе кажется?
— Мне многое в цирке кажется странным, — говорит Тара, поигрывая кружевом манжеты.
Мистер Баррис садится за стол и откидывается в кресле.
— Мы можем обсудить то, зачем ты сюда приехала, или будем и дальше танцевать вокруг да около? — спрашивает он ее. — Признаюсь сразу, танцор я неважный.
— По личному опыту знаю, что это не так, — усмехается Тара, усаживаясь на стул напротив него, однако ее взгляд продолжает блуждать по комнате. — Впрочем, для разнообразия было бы неплохо хоть раз поговорить начистоту. Порой мне кажется, что мы давно забыли, как это делается. Почему ты уехал из Лондона?
— Подозреваю, что я уехал во многом по той же причине, по которой вы с сестрой так часто путешествуете, — говорит мистер Баррис. — Слишком много любопытных взглядов и неискренних комплиментов. Не думаю, что кто-то догадался, что именно с ночи открытия цирка мои волосы перестали редеть, но в конце концов люди стали обращать на это внимание. И если про тетушку Падва можно сказать, что она хорошо сохранилась, а все, что касается Чандреша, списать на его эксцентричность, то на нас смотрят с особым пристрастием, поскольку мы больше похожи на обычных людей.
— Хорошо тем, кто может раствориться в цирке, — замечает Тара, глядя в окно. — Время от времени Лейни предлагает и нам начать путешествовать вместе с ним, но я сомневаюсь, что это решит наши проблемы. Мы так взбалмошны, что это не доведет нас до добра.
— Не думай об этом, — робко советует мистер Баррис.
Тара качает головой.
— Сколько времени у нас еще есть, пока достаточно просто менять города? Что нам делать потом? Менять имена? Я… Мне не по душе, когда меня вынуждают идти на такой обман.
— Я не знаю, — говорит мистер Баррис.
— А ведь происходит еще много такого, о чем мы не догадываемся, я уверена в этом, — вздыхает Тара. — Я пыталась поговорить с Чандрешем, но это было похоже на разговор немого с глухим. Я не хочу сидеть сложа руки, когда что-то явно идет не так. Мне кажется, будто я… не то чтобы в ловушке, но что-то вроде того. И я не знаю, как с этим быть.
— И ты ищешь ответы на свои вопросы, — говорит мистер Баррис.
— Я не знаю, чего ищу, — признается Тара, и на мгновение по ее лицу пробегает тень, словно она вот-вот разрыдается, но ей удается взять себя в руки. — Итан, ты никогда не думаешь, что спишь и никак не можешь проснуться?
— Не сказал бы.
— Мне вдруг стало трудно различить, где сон, а где явь, — говорит Тара, вновь принимаясь теребить кружевные манжеты. — Мне не нравится, когда меня держат в неведении. И верить в невозможное мне тоже не больно-то по душе.
Перед тем как ответить, мистер Баррис снимает пенсне, протирает стекла платком и смотрит на свет, не осталось ли разводов.
— Я перевидал многое из того, кто когда-то казалось мне невероятным. И теперь я уж толком и не знаю, где проходит граница возможного. Поэтому я решил: буду делать свое дело как умею, а другие пусть делают свое.
Он открывает ящик стола и, покопавшись в нем немного, кладет на стол визитку. На ней указано только имя. Даже глядя на перевернутую карточку, Тара без труда различает буквы «А» и «X» — и ничего больше. Мистер Баррис берет карандаш и приписывает под отпечатанными инициалами лондонский адрес.
— Не думаю, что в ту ночь кто-либо из нас в полной мере понимал, во что ввязывается, — говорит он. — Если ты намерена разобраться во всем до конца, мне кажется, из всех нас только он способен тебе помочь, но не могу обещать, что он во всем пойдет навстречу.
Он пододвигает визитку Таре. Она пристально разглядывает карточку, словно сомневаясь в ее материальности.
— Спасибо, Итан, — говорит она, не поднимая глаз. — Это очень важно для меня. Спасибо.
— Рад помочь, дорогая, — говорит Баррис. — Я… Я надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.
Тара лишь отрешенно кивает, а потом они долго беседуют на малозначительные темы, пока стрелки часов описывают круги, а за запотевшим окном не начинают сгущаться сумерки. Он приглашает ее поужинать с ним, но она отвечает вежливым отказом и уходит.
Мистер Баррис возвращается за стол. К тиканью часов вновь добавляется аккомпанемент шуршащего карандаша.
Зонт волшебника
Прага, март 1894 г.
В этот день ворота Цирка Сновидений венчает большая табличка, подвешенная на шнурке к решетке прямо над щеколдой. Буквы достаточно крупные, чтобы их можно было разглядеть издалека, но люди все равно подходят ближе, чтобы их прочитать.
«Закрыто из-за неблагоприятных погодных условий», — гласит витиеватая надпись в окружении веселеньких серых тучек. Люди читают объявление, некоторые перечитывают, а затем окидывают взглядом заходящее солнце, ясное вечернее небо над головой и почесывают затылки. Они толпятся перед воротами, чтобы подождать, не снимут ли табличку и не откроют ли цирк, но ничего не происходит, и в конце концов немногочисленная толпа расходится в поисках других развлечений на вечер.
А через час начинается гроза. Потоки воды льются с неба, ветер треплет полосатые полотнища шатров. Табличка на воротах раскачивается на ветру, поблескивая от дождя.
Позади цирка, там, где окружающая его решетка кажется сплошной, открывается потайная калитка, и Селия Боуэн выходит из сумрака под дождь, раскрывая над головой большой зонт с тяжелой изогнутой рукояткой. Зонт слегка заедает, но когда Селии наконец удается его раскрыть, он надежно защищает от дождя. Впрочем, подол ее платья цвета красного вина все равно быстро намокает и становится почти черным.
Ее появление в городе проходит незамеченным, да и обращать на нее внимание в такой ливень особо некому. На булыжных мостовых ей встречается лишь горстка скрытых под зонтами прохожих.
В конце концов Селия останавливается перед ярко освещенным кафе: там, вопреки погоде, собралось достаточно много народу. Она ставит зонтик в корзину у двери, где уже сушатся несколько зонтов.
Внутри еще есть места, но взгляд Селии останавливается на пустом стуле за столиком Изобель, сидящей возле камина с чашкой чая и книгой, которую она увлеченно читает.
Селия никогда не могла понять, как относиться к прорицательнице. Вообще-то она с детства привыкла не доверять тем, кто по роду своих занятий вынужден говорить людям то, что они желают услышать. А у Изобель во взгляде порой проскакивает то же выражение, что Селия не раз замечала у Тсукико: она знает больше, чем говорит.
Впрочем, это может быть свойственно всем, кто посвятил себя прорицанию.
— Можно составить тебе компанию? — обращается к ней Селия. Подняв глаза, Изобель кажется удивленной, но через мгновение ее лицо озаряет радушная улыбка.
— Конечно, — говорит она, заложив страницу и откладывая книгу в сторону. — Не верится, что ты отправилась гулять в такой ливень. Я пришла еще до того, как он начался, и решила переждать его здесь. У меня была назначена встреча, но вряд ли она состоится, учитывая, что творится на улице.
— Трудно осуждать твоего знакомого за опоздание, — говорит Селия, стягивая мокрые перчатки. Стоит ей легонько встряхнуть их, как они мгновенно высыхают. — Там льет так, что приходится идти сквозь сплошной поток воды.
— Сейчас ведь вечеринка в честь плохой погоды. Ты туда не собирался?
— Я появилась там ненадолго и сбежала. Нет настроения для вечеринок. К тому же я стараюсь не упускать возможности улизнуть из цирка, чтобы сменить обстановку. Даже если для этого нужно нахлебаться воды.
— Я и сама люблю иногда сбежать, — соглашается Изобель. — Так это ты наслала на нас дождь, чтобы устроить себе выходной?
— И в мыслях не было, — улыбается Селия. — Хотя, будь это моих рук дело, пришлось бы признать, что я перестаралась.
Пока она говорит, ее мокрое до нитки платье высыхает на глазах, возвращая себе глубокий рубиновый цвет. Не вполне понятно, чем вызвано это небольшое преображение — жаром весело потрескивающего камина или стараниями Селии.
Они с Изобель болтают о погоде и книгах, обсуждают Прагу и, не сговариваясь, обходят стороной любые вопросы, касающиеся цирка. На какое-то время они перестают быть прорицательницей и иллюзионисткой, превратившись в двух обычных женщин, сидящих за столиком в кафе. Им нечасто выпадает такая возможность.
Дверь на улицу распахивается, и посетители шумно выражают свое недовольство, когда в помещение врывается шквальный ветер с брызгами дождя. Зонтики в корзине у входа тихо постукивают друг о друга.
Суетливая официантка на секунду задерживается возле их столика, и Селия заказывает мятный чай. Когда официантка уходит, Селия обводит взглядом помещение, вглядываясь в толпу, словно ищет кого-то и не находит.
— Тебя что-то беспокоит? — спрашивает Изобель.
— Нет-нет, все в порядке, — уверяет ее Селия. — Просто внезапно показалось, будто за нами кто-то наблюдает. Видимо, воображение разыгралось.
— Возможно, кто-нибудь тебя узнал, — предполагает Изобель.
— Сомневаюсь, — качает головой Селия, продолжая вглядываться в лица и не встречая ни одного взгляда, обращенного в их сторону. — Люди видят только то, что хотят видеть. Здесь наверняка хватает необычных посетителей даже в то время, когда цирка нет в городе. Тем проще нам раствориться в толпе.
— Всегда удивлялась, что за пределами цирка никто меня не узнает, — подхватывает Изобель. — Здесь присутствуют несколько человек, которым я гадала совсем недавно, и ни один из них меня не вспомнил. Видимо, без свечей и бархата мне не хватает таинственности. А может, они вообще смотрят не на меня, а на мои карты.
— А они у тебя с собой? — неожиданно спрашивает Селия.
Изобель кивает.
— Ты… Ты хочешь, чтобы я тебе погадала? — уточняет она.
— Если ты не против.
— За все эти годы ты ни разу не просила меня погадать.
— Вообще-то я не стремлюсь узнать свое будущее, — говорит Селия. — Просто сегодня меня одолело любопытство.
Изобель неуверенно оглядывается на завсегдатаев кафе, преимущественно богемного вида, потягивающих абсент под разговоры об искусстве.
— Они даже не заметят, — успокаивает ее Селия. — Обещаю.
Изобель вновь оборачивается к ней, а затем достает из сумки колоду карт. Не черно-белую, на которой она гадает в цирке, а ту самую первую марсельскую колоду, уже изрядно потрепанную и поблекшую.
— Очень красивые, — говорит Селия, глядя, как Изобель ловко тасует карты.
— Спасибо.
— Но их только семьдесят семь.
Рука Изобель замирает лишь на долю секунды, но этого хватает, чтобы одна из карт выпала из колоды на стол. Селия поднимает ее и протягивает Изобель, мимолетно скользнув взглядом по изображению: два кубка. Изобель возвращает ее в колоду, и карты продолжают свое мельтешение, легко перелетая из одной ее руки в другую.
— Одна из них… она в другом месте, — объясняет она.
Селия воздерживается от дальнейших расспросов.
Официантка приносит ей мятный чай и уходит, даже не взглянув на карты.
— Это ты сделала? — спрашивает Изобель.
— Я отвлекла ее внимание, да, — отвечает Селия, дуя на дымящуюся поверхность.
Она немного лукавит, но объяснить, как ей удалось прикрыть стол невидимой завесой, не так-то просто. Кроме того, несмотря на эту защиту, ее не покидает тревожное чувство, что за ними наблюдают.
Изобель прекращает тасовать колоду и кладет ее на стол рубашкой вверх.
Не дожидаясь указаний, Селия дважды снимает карты, разбивая колоду на три стопки. Она осторожно берет карты за края, раскладывая стопки в ряд.
— Которая? — спрашивает Изобель.
Селия, потягивая чай, несколько секунд внимательно смотрит на карты и указывает на стопку посередине. Изобель еще раз снимает карты, перекладывая нижнюю часть стопки наверх.
Карты, которые она выкладывает на стол, ничего особенного, на первый взгляд, не говорят. Несколько кубков. Два меча. Папесса, таинственная Жрица.
Притворно закашлявшись, Изобель пытается скрыть судорожный вздох, вырвавшийся у нее при виде Мага, которого она кладет на уже открытые карты. Селия как будто ничего не замечает.
— Извини, — говорит Изобель, после того как несколько секунд молча разглядывает карты. — Иногда мне нужно время, чтобы правильно прочесть их значение.
— Не торопись, — отвечает Селия.
Изобель распределяет карты по столу, вглядываясь поочередно то в одну, то в другую.
— У тебя на сердце тяжесть. Слишком много тревог. Ты скорбишь о своих утратах. Но все должно измениться. Обстоятельства толкают тебя вперед.
Лицо Селии ничего не выражает. Она смотрит на карты, иногда поднимая глаза на Изобель. Сама внимательность и сдержанность.
— Ты… Не то чтобы ведешь войну. Нет, «война» — неправильное слово. Ты находишься в конфликте с чем-то невидимым, закрытым от тебя.
Селия позволяет себе улыбнуться.
Изобель выкладывает на стол очередную карту.
— Но скоро твой противник обнаружит себя, — говорит она. Это заставляет Селию встрепенуться.
— Как скоро?
— Карты не могут указать точное время, но ждать осталось недолго. Мне кажется, это вот-вот должно случиться.
Изобель вытягивает еще одну карту. Снова два кубка.
— Это означает переживания, — поясняет она. — Сильные чувства, но пока что ты не ощутила их в полной мере. Однако очень скоро они поглотят тебя.
— Вот как, — хмыкает Селия.
— Здесь нет ничего, что я могла бы трактовать как плохое или хорошее, но это что-то… очень значительное. — Изобель передвигает несколько карт, Маг и Папесса оказываются в окружении огненных жезлов и кубков с водой. Потрескивание огня в камине перекликается с дробным стуком дождя по стеклу. — Я вижу какое-то внутренне противоречие, — говорит наконец Изобель. — Как будто любовь и утрата слились воедино и несут одновременно и боль, и наслаждение.
— М-да, звучит заманчиво, — сухо отмечает Селия, и Изобель, улыбнувшись, поднимает на нее взгляд, но лицо Селии по-прежнему непроницаемо.
— Мне жаль, но я не могу сказать ничего более определенного, — извиняется она. — Если меня озарит, я обязательно тебе расскажу. Иногда мне нужно время, чтобы сосредоточиться на картах и нащупать какой-то смысл в том, что они говорят. Сейчас я их не то чтобы совсем не понимаю, но сомневаюсь, какой вариант толкования выбрать.
— Нет нужды извиняться. Не могу сказать, что я так уж удивлена. И спасибо тебе за гадание.
Селия тут же меняет тему разговора, хотя карты все еще остаются на столе, и Изобель не делает попыток убрать их. Они болтают о пустяках, пока Селия не объявляет, что ей пора возвращаться в цирк.
— Подожди хотя бы, пока дождь поутихнет, — уговаривает ее Изобель.
— Я и так уже заняла у тебя слишком много времени, а дождь — это всего-навсего дождь. Я надеюсь, что тот, кого ты ждешь, еще объявится.
— Сомневаюсь, но спасибо тебе. И спасибо за то, что составила компанию.
— Мне это было приятно, — говорит Селия, поднимаясь из-за стола и надевая перчатки. Она легко лавирует в толпе, пробираясь к выходу, и, вынув из корзины зонт с темной рукояткой, машет на прощание, прежде чем отправиться в обратный путь под неутихающим дождем.
Изобель в задумчивости двигает разложенные на столе карты.
Она, в общем-то, не солгала. Изобель просто не умеет врать, когда речь идет о Таро.
Но состязание между ними обозначилось со всей очевидностью, и на нем завязано все: и прошлое, и будущее.
Это было гадание не только для Селии, а для всего цирка, и поэтому Изобель так разволновалась, что никак не могла сосредоточиться на деталях. Она собирает карты и тасует колоду. Маг оказывается сверху. По ее лицу пробегает испуг, и она оглядывается вокруг. Среди посетителей есть несколько человек в котелках, но того, кого она ищет, нигде не видно.
Она перемешивает карты до тех пор, пока Маг не оказывается в глубине колоды, а затем убирает их в сумку и вновь берется за книгу, чтобы скоротать время, пока она в одиночестве пережидает дождь.
А за окном льет как из ведра. Только свет из чужих окон помогает Селии прокладывать путь по опустевшим темным улицам. Несмотря на ледяной ветер, ей не так холодно, как она ожидала.
Селия сама не умеет читать по Таро: они предлагают слишком много вариантов, слишком много значений. Но когда Изобель объяснила ей основные моменты, она и сама смогла увидеть и сильные чувства, и скорое развенчание тайны. Она не знает, что это значит, но вопреки собственному скептицизму надеется, что в конце концов ее противник обнаружится.
Она отрешенно бредет по улице, погруженная в мысли о гадании, и в какой-то момент понимает, что ей тепло. По крайней мере, так же тепло, как было в кафе, когда она сидела с Изобель за столиком возле камина, если даже не теплее. Более того, ее одежда до сих пор сухая: жакет, перчатки, даже подол платья. Дождь не унимается, ветер подхватывает капли воды, заставляя их презреть законы тяготения и лететь во все стороны, но ни одна из них не падает на Селию. Они разлетаются брызгами, падая в огромные лужи под ногами, но Селия этого не чувствует. Даже ее ботинки ничуть не промокли.
Выйдя на открытое место, Селия останавливается возле башни, украшенной астрономическими часами, в которых резные фигурки апостолов появляются в назначенный час, невзирая на погоду.
Ливень вокруг нее не стихает. Потоки воды льются с неба стеной, так что видно только на несколько шагов вперед, но Селии по-прежнему тепло и сухо. Она протягивает руку из-под зонта и внимательно смотрит на нее, но ни одна капля не попадает на ладонь, а те, что подлетают совсем близко, внезапно меняют направление. Они отскакивают в сторону, не успевая коснуться перчатки, словно она окружена невидимой и непреодолимой преградой.
Только теперь Селия догадывается, что взяла чужой зонт.
— Прошу прощения, мисс Боуэн, — раздается сквозь плеск воды чей-то голос и эхом разносится по улице.
Голос, который она узнает еще до того, как, обернувшись, видит рядом с собой Марко. Он совершенно промок, капли дождя стекают струйками с полей его котелка. В руках сложенный черный зонт, как две капли воды похожий на тот, что держит она.
— Боюсь, вы унесли мой зонт, — запыхавшись, говорит он, его лицо озаряет хитрая улыбка.
Селия в недоумении смотрит на него. Сначала она задается вопросом, какого черта секретарь Чандреша, которого она до сих пор встречала исключительно в Лондоне, делает в Праге. Потом гадает, откуда у него мог появиться такой зонт.
Пока она не сводит с него растерянных глаз, кусочки головоломки начинают вставать на свои места. Она припоминает каждую встречу с человеком, который сейчас стоит с ней под дождем, его беспричинное беспокойство во время ее просмотра в театре, годы взглядов и вскользь брошенных фраз, которые она принимала лишь за попытку легкого флирта.
И постоянное ощущение, словно его нет в комнате: он так сливался с обстановкой, что она порой начисто забывала о его присутствии.
До того момента она считала это одним из качеств хорошего секретаря, никогда не задумываясь, что может за этим скрываться.
Внезапно она чувствует себя полной дурой, которой ни разу не пришло в голову, что именно он может быть ее противником.
Она вдруг начинает смеяться. Она хохочет, стоя под дождем, и не может остановиться. Ухмылка Марко тает, он растерянно смотрит на нее, смахивая с глаз капли воды.
Успокоившись, Селия приседает в глубоком реверансе. Она протягивает ему зонт, и вздрагивает, потому что дождь обрушивается на нее в тот самый миг, когда она отпускает ручку. Он, в свою очередь, тоже возвращает ей зонт.
— Примите мои извинения, — говорит она. В ее взгляде все еще светится веселое удивление.
— Мне бы очень хотелось побеседовать с вами. Может, вы согласитесь выпить чего-нибудь? — предлагает Марко. Его котелок уже совершенно сухой. Раскрыв зонт над головой, он тщетно пытается спрятать их обоих от дождя. От ветра мокрые волосы Селии прилипают к ее щекам темными полосками, пока она в задумчивости следит за каплями воды, испаряющимися с его ресниц.
После всех лет, проведенных в неведении и пустых догадках, встреча с ее противником произошла совсем не так, как она ожидала.
Она всегда подозревала, что это кто-то из тех, кого она знает. Кто-то из труппы или кто-то, имеющий к ней непосредственное отношение.
В ее голове роится множество вопросов, ей так много хочется с ним обсудить, несмотря на нудные напоминания отца, что ее не должно волновать, кто является ее соперником. Но в то же время она внезапно чувствует себя беззащитной. Ведь он с самого начала знал, кто есть кто. Знал всякий раз, когда открывал перед ней дверь, когда записывал указания Чандреша. Всякий раз, когда он смотрел на нее, как смотрит сейчас, своими честными зелеными глазами.
И все же ей очень хочется принять его приглашение.
Возможно, не будь она мокрой до нитки, она бы так и поступила.
— Конечно, вам хотелось бы, — насмешливо говорит она. — Но, пожалуй, не сегодня.
Она возится, пытаясь раскрыть вечно заедающий зонт, и когда черный шелковый купол, наконец, расправляется над ее головой, исчезает вместе с ним. Лишь капли дождя падают на мостовую там, где она только что стояла.
Оставшись в одиночестве, Марко еще какое-то время смотрит в пустоту, а затем уходит прочь по темной улице.
Отражения и искажения
«Зеркальный коридор», — гласит вывеска, но, оказавшись внутри, ты понимаешь, что это не просто коридор.
Ты был почти уверен, что здесь тебя ждут обычные зеркальные пол и потолок, а тебя встречают сотни зеркал всевозможных форм и размеров, каждое в своей раме.
Проходя мимо одного из них, ты видишь только отражение своих ног, а следующее вообще не отражает ничего, кроме зеркал напротив. Твой шарф не отражается в одном зеркале, но вновь появляется в другом.
За спиной ты видишь отражение человека в котелке, но оно возникает не во всех зеркалах. Обернувшись, ты нигде не можешь его найти, хотя по коридору вместе с тобой прогуливаются другие посетители, но не у всех есть отражения.
Коридор приводит тебя в залитую ярким светом ротонду. Она освещается фонарем, стоящим в центре зала. Высокий черный столб увенчан светильником матового стекла и выглядит так, словно ему место на одной из улиц большого города, а не в цирковом шатре.
Все стены увешаны зеркалами. Каждое из этих вытянутых в длину зеркал повторяет направление черно-белых полос на потолке и на полу.
Продолжая идти по комнате, ты обнаруживаешь, что она превратилась в огромный зал, полный уличных фонарей, череда которых тянется все дальше, дальше и дальше.
Гадание на картах
Конкорд, Массачусетс, 1902 г.
Гуляя по цирку, Бейли попадает на аллею, которая выводит его к главной площади. Он ненадолго останавливается поглазеть на сверкающий факел, затем, отыскав торговца сладостями, покупает пакетик шоколадных конфет, чтобы как-то компенсировать отсутствие ужина. Конфеты сделаны в форме мышей с ушками из миндаля и хвостиками из лакрицы. Две штуки он сразу отправляет в рот, а оставшиеся кладет в карман, надеясь, что они там не растают.
Он выбирает новую аллею, чтобы покинуть площадь, и вновь теряет пылающий факел из виду.
Бейли проходит мимо нескольких манящих вывесок, но, поскольку он никак не может выбросить из головы выступление иллюзионистки, ни один из шатров не привлекает его настолько, чтобы войти. Следуя изгибам дорожки, он натыкается на совсем маленький шатер с красиво оформленной табличкой: «Прорицательница».
Первое слово он различает издалека, но ниже следует фигурный текст, пестрящий виньетками и вензелями, так что Бейли вынужден подойти вплотную, чтобы прочитать: «Предсказание судьбы, разоблачение сокровенных желаний».
Бейли оглядывается по сторонам. Вокруг никого не видно, и цирк внезапно кажется почти таким же зловещим, как в тот раз, когда он пробрался сюда тайком при свете дня. Как будто в цирке нет никого, кроме его постоянных обитателей и самого Бейли.