Трудности, с которыми исследователь сталкивается при характеристике "третьего пути", вписывании его в ту или иную политическую традицию, представляется возможным преодолеть на основе подхода, согласно которому каждая из ведущих британских политических философий – лейборизм, консерватизм и либерализм – в практической политике трансформируется в политические идеологии, представляющие собой определённую комбинацию идейных течений. Одни из них тяготеют к набору принципов, составляющих ядро данной идеологии, другие, находящиеся на её периферии, могут попасть в поле притяжения иных идеологий. Существует и малое ядро, включающее наиболее фундаментальные принципы либеральной демократии, которыми руководствуются все устоявшиеся британские идеологии. Заимствование периферийных идейных концептов то одной идеологией, то другой происходит в результате того, что политические идеологии представляют собой открытые системы, восприимчивые к идеологиям-конкурентам, и образуют в зависимости от обстоятельств идейные конфигурации, в которых на первый план выходит то одна, то другая составляющая при сохранении принципов ядра.
С этой точки зрения идеологии данного типа, в отличие от учений догматического толка, не пребывают в застывшем виде, а постоянно развиваются, меняют свои очертания. Они не только предопределяют практику, но и опираются на неё. В их число входит и "третий путь". Вот как объясняет его кажущуюся эклектичность Майкл Фридэн: «…жизнеспособная, недоктринёрская идеология всегда находится в состоянии изменения и, до известной степени, концептуального переосмысления».[127] Это качество помогает таким идеологиям адаптироваться к новым историческим условиям, быть востребованными партийно-политическими силами. Сочетание преемственности и адаптивности – непременные условия их успеха.
Сведение рядом исследователей идейного наследия лейборизма к "первому пути" – послевоенной кейнсианской социал-демократии или к социальному либерализму противоречит тому, что видное место в нём занимают ревизионизм и фабианство, этический и христианский социализм, синдикализм и тред-юнионизм, отдельные элементы которых использовались "новыми лейбористами". Они действительно ушли от патерналистских, этатистских традиций послевоенного коллективизма, однако история лейборизма не началась в 1945 г. Если понятие "старых левых" распространить на весь период эволюции британской социал-демократии до 1990-х годов, то окажется, что при Тони Блэре лейбористы отказались от своего прошлого лишь выборочно, и дихотомия "старые" – "новые левые" искусственна. Например, рассматривать ортодоксальную составляющую социально-экономической политики "новых лейбористов" не обязательно в качестве заимствования у другой политической силы. ЛПВ имела собственный опыт проведения жёсткой денежно-кредитной и фискальной политики во времена Рамсея Макдональда и Филиппа Сноудена.
Если технократический подход к критике капитализма, заложенный основателями фабианства и применённый в кейнсианстве и в ревизионизме Кросленда, доминировал в лейборизме большую часть XX века, то "новые лейбористы" обратились к традиции этического социализма с целью остановить размывание границ между рыночным и общественным, исходя из соображений морали, а не эффективности того или иного способа производства. Тони Блэр не раз в период пребывания в оппозиции (но значительно сдержанней после 1997 г.) признавал идейное многоголосье социализма, делая упор на его этическую составляющую. Хорошо известно, какое влияние на формирование его мировоззрения оказала концепция христианского социализма, изложенная в работах шотландского философа Джона Макмюрея.
Консерваторы – "старые правые" приняли в 1950–70-е годы правила игры кейнсианской социал-демократии не только потому, что доктрина "государства благосостояния" была им навязана, но и потому, что она оказалась созвучной традициям noblese oblige, торизма "одной нации", органического общества. Многие либералы перешли в ряды ЛПВ в 1920–30-е годы или стали ей симпатизировать не только потому, что Либеральная партия оказалась оттеснённой на третьи роли в британской политике, но и потому, что "старые левые" восприняли значительную часть идейного багажа "нового либерализма". "Новые правые" сумели завоевать в 1980-е годы командные высоты не только благодаря реанимации доктрины классического либерализма, но также опираясь на характерные для британской консервативной мысли темы национализма, иерархичной системы власти, социального авторитаризма. "Новые лейбористы" обязаны своим успехом на выборах 1997 г. успешным вплетением в лейбористскую идеологию и либеральных, и консервативных мотивов.
Однако время от времени происходит "переворот", когда не только периферийные течения, но и ядро конкретной идеологии оказывается под угрозой "поглощения" со стороны другой системы ценностей. Тогда происходит не просто модернизация, а коренная ломка политической платформы партии. Модернизация политики лейбористов и консерваторов после 1945 г. во многом определялась тем, что они включили в свою "периферию" ряд течений "нового либерализма", а в политике либеральных демократов в 1990-е годы появились нововведения в результате периферийного восприятия ряда лейбористских подходов. В случае с тэтчеризмом речь идёт о "перевороте", когда была предпринята отчасти удавшаяся попытка вытеснить из сердцевины консервативной идеологии системообразующие принципы и заменить их неолиберальными. В случае "третьего пути" речь идёт о том, что тенденция по изъятию социалистической этики из нормативного ядра критики капитализма берёт верх над декларированной "новыми лейбористами" приверженности этическому социализму.
Ещё рано судить о том, является ли "третий путь" модернизацией идеологии лейборизма за счёт периферийных либеральных и консервативных течений или попыткой "переворота" на базе исходной версии "нового либерализма", для этого требуется определённая историческая перспектива. Возможно, что "третий путь" окажется ни тем и не другим, а базой для очередного межпартийного консенсуса, преодолевающего на время традиционное деление идеологического пространства, идеологической амальгамой, включающей либеральные, консервативные и социалистические компоненты. Явление подобного рода в новейшей политической истории Великобритании уже имело место.
С точки зрения длинных исторических рядов страна пережила в XX веке два больших политических цикла. Первый, идеологической составляющей которого был "новый либерализм", а затем и этатистская социал-демократия, отражал рост коллективистских настроений в первой половине столетия. Эта тенденция объяснялась социальной реструктуризацией, произошедшей в результате складывания зрелых институтов индустриального общества. Данные процессы привели к модернизации партийно-политической системы, сопровождавшейся обострением партийной борьбы в межвоенный период, когда происходила переналадка экономического механизма, а затем установлением в середине столетия межпартийного консенсуса с участием, следуя терминологии "третьего пути", "старых левых" и "старых правых" и утверждения новой модели перераспределения.
Такая последовательность событий повторилась в последней трети XX века, только на этот раз новый политический цикл, идейной составляющей которого стала концепция "свободной рыночной экономики", а затем "третий путь", развивался на базе роста индивидуалистических настроений в условиях перехода британского общества к постиндустриальному типу развития. На первый план выдвинулись вопросы воспроизводства, экономических реформ. Реструктуризация социума привела к модернизации партийно-политической системы, начавшейся с обострения партийной борьбы в 1980-е годы в условиях перестройки экономического механизма. Однако к концу 1990-х годов основным приоритетом вновь стала проблема перераспределения. Появились очертания нового межпартийного консенсуса, доминирующее положение в котором заняли "новые лейбористы". На следующем витке экономических и социальных трансформаций логика политических циклов, наверняка, вновь приведёт к необходимости новой партийно-политической модернизации.
В 1980-е годы Маргарет Тэтчер расчистила завалы на политическом поле, образованные устаревшими механизмами послевоенного партийно-политического консенсуса, однако британскую социал-демократическую культуру, культуру центризма она изменить не смогла. Пытаясь сделать это, Тэтчер непреднамеренно открыла путь к возрождению Лейбористской партии и положила начало одному из самых глубоких кризисов Консервативной партии за всю её историю. Тэтчеризм, принявшись за модернизацию Британии и изрядно преуспев в этом, завёл в тупик собственную партию.
***
Социально-экономическая и политическая модернизация, опиравшаяся на идеологию свободного рынка, выработала свой ресурс к середине 1990-х годов. Выпавшее из рук консерваторов знамя реформ было подхвачено лейбористами, которым представилась возможность учесть чужие ошибки и продолжить модернизацию страны по скорректированному курсу. Тэтчеризм был переходным этапом от послевоенного консенсуса к межпартийному консенсусу нового качества, основанному на своеобразном сочетании консервативных, либеральных и социалистических ценностей. Вопрос о том, считать ли "третий путь" частью этого переходного этапа или его результатом, имеет ли "третий путь" будущее или неизбежна его замена на более эффективные идейные построения, остаётся открытым.
IV. ФУНКЦИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ.
Острой проблемой, с которой британская политическая система столкнулась в 1990-е годы, но которая назревала задолго до этого, стал рост недоверия к политикам в частности и политическому истэблишменту в целом. В Британии всерьёз заговорили о "кризисе легитимности".[128] Традиции политической культуры, основанные на принципе межпартийного противостояния, а не сотрудничества, всё меньше отвечали требованиям времени и интересам избирателей. Усиление политической апатии, отчуждённости граждан от сферы политики стало следствием падения авторитета партийных лидеров, депутатов парламента и представителей исполнительной власти. В то же время опросы общественного мнения показывали, что большинство британцев по-прежнему считало партии незаменимым и необходимым элементом политической системы.
Динамика политической активности британского общества представляет собой в графическом виде не нисходящую кривую, а синусоиду. 1970-е годы были отмечены усилением негативного отношения общества к ведущим партиям в результате как просчётов политиков, так и объективных причин социально-экономического развития страны. В 80-е политическая активность усилилась благодаря обострению межпартийной борьбы. В первой половине 90-х годов впечатление о циничности и лицемерии политиков подогревалось чередой скандалов, связанных с политической нечистоплотностью некоторых консерваторов, включая членов парламентской фракции и правительства. Во второй половине десятилетия энтузиазм, вызванный обновлением Лейбористской партией, вновь стимулировал политическую активность граждан, однако после выборов 2001 г. недовольство политиками всех мастей вновь возросло. Свою роль сыграла неспособность правительства выполнить ряд ключевых предвыборных обещаний, а также внешняя политика Тони Блэра, растратившего значительную часть своего политического капитала на войну в Ираке.
В то же время, стремление манипулировать сознанием масс, падение рейтингов популярности, снижение явки на выборах, просчёты во внутренней и внешней политике, успехи новоявленных политических сил – внешнее проявление глубинных процессов, связанных с выполнением политическими партиями своих системных функций.
Политическое участие.
Одна из центральных функций политических партий – вовлечение граждан в политический процесс. Партии играют роль связующего звена между государством и обществом, имеют двухъярусную структуру, верхние этажи которой примыкают к политической надстройке, а нижние – вплетены в ткань гражданского общества. Они структурируют электоральное пространство, мобилизуют граждан для участия в выборах и других процедурах, с помощью которых институты представительной демократии поддерживают свою легитимность и эффективность. Перед партиями стоит задача поддерживать интерес граждан к политическому процессу не только в периоды выборов, но и в промежутках между ними. Добиваться этой цели они могут разными способами: привлекать граждан в свои ряды, политизируя их интересы, проводить агитационные кампании, выпускать печатную продукцию, сотрудничать с неправительственными организациями, лоббировать от имени граждан их интересы в государственных структурах и т.д. Протестные партии в отличие от партий истэблишмента играют не менее важную роль: критикуя политический "мейнстрим", они подключают к политическому процессу те слои населения, которые разочарованы политикой традиционных партий, и тем самым обеспечивают дополнительный канал обратной связи между политической надстройкой и обществом.
Великобритания традиционно отличалась относительно высоким уровнем политической активности. Бóльшую часть XX века на всеобщих выборах явка избирателей колебалась от 70 до 80%.[129] Лишь в считанных случаях она превышала этот диапазон: в 1906 г. и дважды в 1910 г., а также в 1950 и 1951 гг.
Ниже него до недавнего времени она опустилась только один раз – в 1918 г. Тогда выборы прошли сразу после окончания Первой мировой войны в разгар демобилизации. Максимальный результат за всю историю был достигнут в 1950 г. – 84%. Обычно падение и увеличение явки избирателей чередовались от выборов к выборам, однако в 1959 г. эта тенденция была нарушена и на четырёх подряд выборах явка снижалась, пока не достигла 72% в 1970 г. Затем ситуация вернулась в прежнее русло, и на выборах в феврале 1974 г. активность избирателей выросла до 78,7%. Однако с тех пор этот показатель превзойдён не был. Обращает на себя внимание, что с 1959 г. каждый последующий пик явки уступал предыдущему. Так, в 1987 г. он был ниже, чем в 1979 г., тот в свою очередь ниже, чем в феврале 1974 г. и т.д. С 1983 г. по 1992 г., несмотря на то что у власти находилась одна и та же партия, явка выросла с 72,7 до 77,7%. Однако произошло это не благодаря, а вопреки законам двухпартийной системы, – в эти годы она испытала сильную деформацию, вызванную перегруппировкой сил на левом фланге политики.
К всеобщим выборам 1997 г. те, кто руководствовался устоявшейся логикой, ожидали небольшого снижения явки за счёт усталости части электората от правления одной партии или, напротив, его небольшого увеличения за счёт энтузиазма избирателей в связи с ожиданиями прихода к власти новой партии. Однако после напряжённой предвыборной кампании, которой предшествовали несколько драматических лет модернизации ЛПВ, к избирательным урнам пришло лишь 71,5% электората. Эта цифра укладывалась в указанный диапазон, однако едва превысила результат 1935 г. Настораживала и глубина падения явки по сравнению с предыдущими выборами – более 6%. Такое снижение уникальным не было: подобное уже случалось в 1955 г. и в октябре 1974 г. Однако в первом случае победа правящей партии в общественном мнении считалась предрешённой, что удержало часть избирателей от голосования, а во втором – на явке сказался фактор "усталости электората", так как выборы разделяли считанные месяцы. К 1997 г. оба объяснения применимы не были.
Раньше в периоды накала политической борьбы, в моменты, когда страна оказывалась на "развилке", интерес избирателей к политике возрастал, и явка повышалась. Так было в 1929 г. (хроническая проблема безработицы, усиление классовой борьбы), в 1945 г. (после тягот войны страна голосует за пересмотр роли государства в социально-экономической сфере; явка незначительно выше, чем в 1935 г., однако необходимо учесть, что выборы прошли сразу после окончания войны), в 1950 г. (мобилизация электората обеих партий для вынесения вердикта по историческим реформам лейбористов), в феврале 1974 г. (наиболее сильный всплеск классовой борьбы после 1920-х годов), в 1979 г. (завершение эпохи кейнсианства). Несмотря на то что выборы 1997 г. отвечали всем критериям новой "развилки" (завершение эпохи тэтчеризма), прежнего эффекта это не оказало. Предлагалось несколько объяснений, почему по сравнению с 1992 г. на избирательные участки не пришло более двух миллионов человек. Например, выборы могли быть проигнорированы теми сторонниками консерваторов, которые были крайне раздражены разладом внутри партии тори, и в то же время не хотели поддерживать лейбористов.
Однако это объяснение не проливало свет на происхождение другой проблемы: статистика свидетельствовала, что вопреки устоявшимся законам электорального поведения наибольшее падение политической активности наблюдалось не в благополучных районах, а там, где вопросы бедности и безработицы стояли особенно остро. Такое положение вещей шло вразрез с представлением о том, что политическая апатия была следствием удовлетворённости своим положением части населения страны, и, следовательно, их пассивность на выборах была своего рода одобрением политики правящей партии. На выборах 1997 г. самая низкая явка избирателей была зафиксирована во внутренних городских районах Ливерпуля, Манчестера, Шеффилда, Лидса (от 50 до 54%), т.е. в тех местах, где происходила концентрация социально-экономического неблагополучия. Абсолютный "рекорд" был установлен в 1999 г., когда на парламентских довыборах в округе Центральный Лидс проголосовало 19,6% избирателей. По логике, именно жители бедных районов должны стремиться выразить своё недовольство посредством избирательной урны, однако на практике происходило обратное. То, что протестные настроения не находили себе выход на электоральном поле, вело к снижению влияния партий и их контроля над поведением групп населения, которые не были удовлетворены своим положением. В результате политическая система переставала выполнять функцию "компенсатора" социального протеста, социальное недовольство переставало быть управляемым и прогнозируемым.
На фоне явки на выборах 1997 г. можно отметить изменение законов электоральной динамики на примере более длительных отрезков времени. В период 1970–97 гг. по сравнению с предшествующим послевоенным периодом средняя кривая явки избирателей шла вниз, что было одним из признаков начавшейся деформации партийно-политической системы страны. По мере падения популярности двух главных партий их электорат фрагментировался и перетекал к третьим партиям. Однако это не объясняло сужения общей электоральной базы политических партий. Всё чаще политические аналитики приходили к выводу, что речь шла о долгосрочном росте политической апатии и ослаблении связи между обществом, с одной стороны, и политической надстройкой в целом и партиями в частности, – с другой.
Такая точка зрения получила подтверждение в 2001 г., когда произошёл обвал явки избирателей до 59,4%. В XX веке ниже показатель был зарегистрирован только на всеобщих выборах 1918 г. Если с тех пор падение явки никогда не превышало 6%, то на этот раз оно составило 12%. Принимая во внимание, что на парламентских выборах действовала мажоритарная система простого большинства, единоличное управление страной оказывалось в руках партии, опиравшейся на незначительное меньшинство населения. Помимо всеобщих выборов, подобная негативная тенденция прослеживалась на выборах всех уровней с той лишь разницей, что на них избиратели вели себя ещё пассивнее. На региональных выборах 2003 г. в Шотландии явка составила 49%, а в Уэльсе – 38%. В следующем году в евровыборах на избирательные участки пришло 38,8% электората, а на выборы мэра Лондона – 37%. Не ожидается заметного улучшения ситуации и на следующих всеобщих выборах, намеченных на 2005 г. Многие проголосуют ногами, раздосадованные нежеланием властей изменить политику в отношении Ирака или реформирования социальной сферы, несмотря на неутешительные для правительства итоги выборов 2004 г. По этой же причине другие на выборы придут, чтобы выразить свой протест. Явка по сравнению с 2001 г. вырастет, однако останется ниже показателя 1997 г.
Самые удручающие результаты демонстрировали местные выборы, которые в Великобритании часто называют забытыми. Явка на них редко достигала 40%, но чаще была ниже 30%. Местные выборы никогда не пользовались популярностью, и хотя на них также прослеживалась тенденция по снижению активности избирателей, этот отсчёт начинался от низких показателей. Так, в 1973 г. на выборах в английские городские советы явка составила 33%, а в 1999 г.[130] – 26%. Несмотря на то что муниципальные образования обладают широкими полномочиями и в 2004 г. располагали бюджетом в 60 млрд. ф.ст., местные выборы в политической культуре страны рассматриваются в первую очередь в качестве промежуточного вердикта правящей партии. По статусу местной власти в 1980-е годы сильный удар нанесли реформы консервативного правительства, которые лишили её многих рычагов влияния, особенно в финансовой сфере. При лейбористах мало что изменилось. Так, местные органы образования всё меньше контролируют бюджеты школьных учебных заведений, местные органы социального обслуживания – бюджеты "социальных трастов", продолжается перевод жилищного фонда в ведение министерства регионального развития. По всей видимости, меры по повышению явки на местных выборах будут аналогичны тем, которые призваны увеличить популярность выборов иных уровней – упрощение процедуры голосования и введение пропорциональной избирательной системы. В то же время многие британские специалисты считают, что не косметическое, а капитальное решение проблемы заключается в существенной децентрализации власти в пользу местного самоуправления.
Падение явки в 1997 г. и особенно в 2001 г. также объяснялось слабостью оппозиции, однако важнее было другое. Несмотря на внешний драматизм противостояния лейбористов и консерваторов на выборах, идеологические различия между ними, благодаря сдвигу в 1990-е годы ЛПВ вправо, были наименее значительными со времён "батскеллизма". Выборы в значительной степени потеряли элемент соревновательности и альтернативности, голосование за ту или иную партию перестало иметь принципиальный характер. Побочным эффектом идеологического консенсуса становилась низкая явка избирателей. В противоречие приходили две стратегические цели политиков: увеличить шансы своей партии на победу путём отказа от чётких идеологических ориентиров и стимулировать интерес избирателей к выборам. Но одно исключало другое. В то же время, весомый аргумент против односторонней адаптации партий к нуждам избирателей гласит, что участие в выборах должно рассматриваться не только как способ поддержки или осуждения конкретной политики, но как выполнение гражданского долга.
Вероятно, что в будущем для стимулирования политической активности британские партии истэблишмента усилят идеологическую составляющую своих программ, проведут более чёткие разделительные линии между собой. Убедительные победы, одержанные лейбористами в 1945 и 1997 гг. и консерваторами в 1970 и 1979 гг., говорят о том, что усиление идеологических различий (более или менее поверхностных) способствует успеху той политической силы, которая правильно оценит изменение общественных настроений. В то же время ведущие партии не рискнут выйти за рамки жизненных ориентиров "среднего британца". Для многих лейбористов ещё свежи в памяти воспоминания о том, как в 1983 г. избиратель наказал ЛПВ за излишнюю радикальность.
Ни одна из крупных партий не попытается вернуться на почву классовой идентичности, и возродить модель политической конкуренции, стержнем которой были бы вопросы собственности и способа производства. В качестве центральных пунктов нового межпартийного противостояния, вероятно, закрепятся пункты "новой повестки дня": роль Британии в процессах европейской интеграции, в первую очередь присоединение к еврозоне, вопросы внешней политики, федерализация государственного устройства, проведение иных конституционных реформ и др. Положительный опыт выдвижения на передний план этой повестки уже имеется. Так, заметное увеличение явки на европейских выборах 2004 г. произошло благодаря очередному всплеску дискуссий о будущем Британии в ЕС. В то же время, не вызывает сомнения, что в обозримой перспективе партии сохранят элементы своего традиционного имиджа и будут по-прежнему использовать "левые" и "правые" шаблоны. Например, проблема сочетания частных и общественных интересов ещё долго сохранит злободневность в условиях модернизации "государства благосостояния".
В то же время, курс на усиление альтернативности позиций партий в качестве способа борьбы с политической апатией на общенациональном уровне может принести плоды с тем условием, что парламент страны избирается на основе мажоритарной системы голосования. Если в будущем она уступит место пропорциональной или смешанной системе (что уже произошло на региональных, евровыборах и происходит на местных), партии будут вынуждены следовать противоположному алгоритму поведения – строить отношения между собой не на принципе конфронтации, а адаптироваться к коалиционному механизму принятия решений. Представляется, что результатом станет увеличение явки избирателей.
Во-первых, пропорциональная система голосования редко позволяет одной партии претендовать на единоличное правление, и модель "народной партии", "партии для всех" теряет смысл. У партий появится возможность занять более чёткие идейные позиции, что может импонировать определённым группам электората. Во-вторых, партийная система неизбежно трансформируется в многопартийную. В результате на политической сцене идейное разнообразие будет сочетаться с коалиционным способом управления, культура политической конфронтации будет вытесняться культурой политического плюрализма. Что касается избирателей, то, во-первых, они получат возможность выбирать между реальными альтернативами, и, во-вторых, для многих, чей голос в условиях мажоритарной системы считался "потраченным впустую", голосование обретёт смысл.
Снижение явки избирателей – одно из проявлений политической апатии. Другой красноречивый показатель – сокращение количества членов партий. Подавляющее большинство британцев уже не состоят в политических организациях. Часть из них принимает участие в деятельности различных групп давления, время от времени присоединяется к акциям гражданского протеста, демонстрациям, забастовкам, но не более того. Особенно распространена аполитичность среди молодёжи.
Британская партийно-политическая система реагировала на вызовы политической апатии, подтачивавшей демократическую опору государственного устройства. На ситуацию в этой области должен был повлиять солидный пакет конституциональных реформ, реформирование организационных структур и механизмов принятия решений в Консервативной, Лейбористкой и других партиях. Также внедрялись новые методы работы с избирателями. В 1999 г. в ЛПВ был запущен эксперимент по созданию базы данных электронных адресов избирателей для персональной рассылки предвыборных посланий. На всеобщих выборах 2001 г. правительство пошло на ряд нововведений для упрощения процедуры голосования. Так, требовался лишь письменный запрос для участия в голосовании по почте, тогда как раньше голосовать таким образом могли только проживающие за рубежом, инвалиды, работники ночных смен и т.п. Этим правом воспользовались около двух миллионов человек. Кроме того, впервые к голосованию были допущены бездомные. Символическое значение имело наделение правом голоса наследственных пэров, исключённых из палаты лордов в ходе её реформирования.
Предпринятые усилия не принесли ожидаемых результатов на выборах 2001 г., положение только ухудшилось. Разобраться в ситуации было поручено Избирательной комиссии, созданной правительством ещё в 2000 г. В её докладе, опубликованном вскоре после выборов, предлагалось организовывать голосование по Интернету и телефону, продлить его до нескольких дней, упростить процедуру регистрации избирателей, активнее использовать голосование по почте. Однако среди рекомендаций комиссии отсутствовали наиболее далеко идущие – введение обязательного голосования по примеру ряда стран, а также отложенная правительством в долгий ящик реформа мажоритарной избирательной системы, включая проведение референдума по этому вопросу. В 2001 г. предвыборный манифест лейбористов содержал лишь обещание изучить выводы комиссии Дженкинса и проанализировать результаты применения новых систем голосования на выборах парламента Шотландии и ассамблеи Уэльса. После выборов лорд Дженкинс в очередной раз привлёк внимание общественности к бездействию правительства в области избирательной реформы, осуществление которой, по его мнению, оживило бы интерес избирателей к выборам.[131]
Экспериментальные формы голосования начали выборочно применяться на местных выборах 2000 г. В ряде мест поучаствовать в избрании депутатов органов самоуправления стало возможным в супермаркетах, учреждениях, в том числе с помощью терминалов удалённого доступа (стационарных и передвижных машин электронного голосования), продлялось время работы избирательных участков, голосование проводилось не только в рабочие, но и в выходные дни. С 2002 г. в ряде округов голосование на избирательных участках было полностью заменено голосованием по почте. Именно эта мера оказалась наиболее эффективной. На местных и европейских выборах в июне 2004 г. сразу в четырёх избирательных регионах Англии – Центрально-восточном, Северо-восточном, Северо-западном, Йоркшир и Хамбер, где проживает до 40% британских избирателей, гражданам было предложено проголосовать исключительно по почте. Несмотря на то, что такой крупномасштабный эксперимент сопровождался немалым количеством технических погрешностей и даже случаев фальсификации избирательных бюллетеней, он привёл к положительным сдвигам. Если в целом в стране по сравнению с предшествующими местными выборами явка увеличилась на 9%, то в четырёх экспериментальных округах – на 13%.
Дальнейшее применение обязательного голосования по почте натолкнулось на трудности. В докладе Избирательной комиссии, изданном в сентябре 2004 г., приводились многочисленные факты мошенничества и ошибок, допущенных на июньских выборах в экспериментальных округах. Так, количество бюллетеней, доставленных адресатам с опозданием, приблизилось к полумиллиону. Фактически авторы доклада выступили за то, чтобы отменить обязательное голосование по почте и предоставить избирателям право выбора устраивающего их метода голосования. Обнародование этих рекомендаций привело к тому, что в английских регионах Северо-западный, Центрально-восточный, Йоркшир и Хамбер референдумы по созданию законодательных собраний, которые планировалось провести по почте, были отложены. Зелёный свет получило лишь голосование в регионе Северо-восток.
Отсутствие результата от нововведений в процедуре голосования, за исключением голосования по почте, свидетельствовало, что избиратели игнорировали выборы по причине принципиального, а не технического характера, имя которой – недоверие политикам. На серьёзность проблемы указывал шестой по счёту доклад, выпущенный в сентябре 2004 г. парламентским Комитетом по стандартам общественной жизни.[132] Результаты его исследования были основаны на серии опросов общественного мнения, проведённых в 2003–04 гг. Выяснилось, что члены правительства пользовались незавидной славой, опередив по степени недоверия агентов по продаже недвижимости и журналистов бульварной прессы. Лишь 24% опрошенных заявили, что доверяют им. Авторы доклада пришли к неутешительному выводу: «Широко распространилось мнение о складывании политической культуры, в которой политики пытаются скрыть свои ошибки… Многие считают, что партийная политика находится в противоречии с общественным интересом».
С 1980-х годов дополнительные возможности по политическому участию появились в связи с быстрым увеличением числа полуавтономных неправительственных организаций (кванго), в работу которых вовлечено несколько сот тысяч британцев. Система кванго, которую часто критикуют за то, что она распыляет ответственность между структурами государственного управления, в данном случае сыграла положительную роль.
В Британии разброс мнений по поводу проблемы политического участия велик, так как отношение к этому вопросу сильно зависит от понимания сути демократического процесса. Сторонники партиципарной модели демократии обычно указывают на три главных недостатка британской партийной системы. Во-первых, косвенная и эпизодическая вовлечённость подавляющего большинства граждан в политический процесс дискредитирует саму идею гражданской ответственности, мешает развитию политической культуры, приводит к отчуждению широких слоёв населения от институтов власти, создаёт впечатление, что "власть далека от народа". Во-вторых, легитимность такой системы в виду перечисленных причин невысока. В-третьих, общение с народом "на расстоянии вытянутой руки" снижает эффективность работы представительных органов власти, демократически избранные чиновники имеют слабое представление об общественных нуждах и настроениях, вследствие чего принимают неверные решения.
Применение партиципарных форм демократии разной степени легитимности не чуждо политической культуре Британии. На уровне приходов до сих пор распространена практика общих собраний. Не раз в истории страны различные слои населения напрямую обращались к власти с помощью петиций. На решения власти нередко влияние оказывали массовые народные выступления, будь то в форме забастовок, митингов или шествий. Одним из последних примеров является миллионная демонстрация, проведённая в британской столице в марте 2003 г. против войны в Ираке.
В 1970-е годы появилась практика проведения общенациональных референдумов. Впервые это произошло в 1975 г., когда лейбористское правительство Гарольда Вильсона обратилось к мнению избирателей по вопросу об участии Великобритании в ЕЭС. До этого референдумы уже были в ходу на региональном и местном уровне. Например, вопрос о разрешении работы по воскресеньям лицензированных заведений выносился на референдум жителей Уэльса в 1961, 1968, 1975 и 1982 гг. В 1979 г. правительство Джеймса Каллагэна предоставило возможность жителям Шотландии и Уэльса решить судьбу законов о деволюции, принятых парламентом. За их провалом последовали повторные референдумы в 1997 г.
Тогда же лейбористы обещали организовать референдум о введении в стране пропорциональной системы голосования. Позже к этому добавились обязательства провести референдум о вступлении Британии в еврозону и по одобрению конституции ЕС. Консерваторы, которые до недавнего времени были непримиримыми противниками референдумов, в двух последних случаях изменили позицию, рассчитывая на то, что правительство потерпит поражение. Либерал-демократы, наследники либеральной традиции антиимпериализма и поддержки национальных движений, напротив, традиционно выступали за укрепление института референдума, особенно в сфере федерализации государственного устройства страны и замены системы голосования. Не остались в стороне и малые партии. В выборах 1997 г. активное участие приняла Партия референдума во главе с Джеймсом Голдсмитом [James Goldsmith]. Единственным программным требованием организации было проведение референдума по замене фунта стерлингов на евро. Существуют прецеденты организации референдумов в Великобритании на низовом территориальном уровне. Так, в 2000 г. жители трёх приходов графства Лейсестершир провели голосование по вопросу присоединения Брит