Форрикс не очень понимал, что примарх имеет в виду, и молча смотрел, как Пертурабо встает перед Барбаном Фальком и кладет руки ему на голову, словно благословляя. Фальк был огромен даже по меркам Легионес Астартес, но и он казался невысоким рядом с Пертурабо.
– Барбан Фальк, ты станешь одним из моих триархов, – сказал Пертурабо, и Фальк опять ударил кулаком в ладонь. Но если Торамино рассчитывал, что ему окажут такую же честь, следующим словам примарха предстояло разбить его надежды на возвышение.
– Торамино, ты хороший кузнец войны, но никто не командует Стор Безашх лучше тебя, – сказал Пертурабо. – Мне нужна свежая кровь в Трезубце, новый голос, который стряхнет с нас пелену самонадеянности.
– Повелитель? – спросил Торамино с явным неверием. – Я не понимаю…
Примарх подтянул к себе окровавленного воина, с боем преодолевшего стены.
– Кроагер возьмет на себя командование 23‑м гранд‑батальоном, – сказал Пертурабо. – Он станет третьим лезвием моего Трезубца.
Глава 3
СВЕЖАЯ КРОВЬ
ЖЕЛЕЗНАЯ ПЕЩЕРА
СВЯТАЯ СВЯТЫХ
Пертурабо решил, что они спустятся с горы пешком, пробираясь через изрубленные тела и искореженный металл – все, что осталось от неудавшегося штурма Харкора. Назидательность этого решения была очевидна, но Железный Владыка никогда и не отличался тактичностью. Однако Форрикс напомнил себе, что прямота и простота – это разные вещи. За десятилетия войны, проведенные в залитых кровью окопах и под обстрелом на брешах, Пертурабо утратил часть остроумия и аристократизма, но не стоило недооценивать интеллект, порожденный алхимической наукой, которым светились его сапфирово‑синие глаза.
Примарх шел впереди под защитой тяжелых щитов Железного Круга. Он не спешил, так как хотел, чтобы спутники его увидели, во что превратился гранд‑батальон Харкора, насколько сокрушительным оказался ответ Имперских Кулаков на эскаладу и какова цена за неповиновение приказу. По сравнению с Бероссом Харкор еще легко отделался. Может быть, это знак того, что Пертурабо наконец начал подниматься из той пучины темных мыслей, которая поглотила его в последнее время?
Форрикс шел рядом с Фальком и Кроагером; новоявленный триарх, все еще потрясенный назначением в Трезубец, до сих пор молчал. Торамино следовал за ними, излучая горечь разочарования оттого, что неожиданное возвышение воина Харкора исключило его из числа избранных. Если Кроагер и чувствовал злобный взгляд, которым опозоренный кузнец войны сверлил ему спину, то держался с на удивление невозмутимым видом.
Пока что эта молчаливая прогулка по горному склону не дала Форриксу никакого повода переменить мнение о Кроагере: лицо его, изуродованное следами старых переломов, и так сказало все, что нужно. Кроагер был грубым оружием, которое должны направлять те, кто умнее его. Почему Пертурабо включил его в Трезубец – из своевольной прихоти или потому что талант видеть скрытый потенциал позволил ему разглядеть в этом воине что‑то помимо жестокости? В таком случае лучше пока проявить осторожность и посмотреть, чего новичок стоит на самом деле.
Вверх по склону шли саперные отряды, за которыми двигались техножрецы, облаченные в черные мантии. Их транспортные экипажи шли, ползли или парили следом; из‑за экзотической конструкции, не имевшей ничего общего с разумной функциональностью, эти устройства казались отвратительными распухшими чудовищами с множеством конечностей, которые давали им возможность двигаться самыми разнообразными способами.
– Падальщики явились обглодать труп, – с отвращением заметил Фальк.
– Пневмашина?
– Они так себя теперь называют?
– Насколько мне известно, – подтвердил Форрикс, следя за тяжелой строительной машиной – ее сегментированный корпус поднимался по склону благодаря волнообразным перистальтическим движениям гусеничных треков.
За ней ползли перемазанные машинным маслом рабы, их истощенную плоть пронзали металлические ленты с рисунком из черно‑белых линий разной толщины. Невольников шипастыми кнутами подстегивали адепты в капюшонах, повторяя при этом бессмысленный набор чисел или оглушительные атональные вокализации. Ранцы за спинами адептов изрыгали дым, вонявший бальзамирующей жидкостью и протухшей смазкой.
– Неважно, кто они теперь, но подобные места не стоит осквернять.
– Осквернять? – переспросил Форрикс со снисходительным смешком. – Это ведь не святилище, это крепость из стали и камня, со стенами и бастионами. Более того, крепость разрушенная.
– Это пока, – возразил Фальк. – Когда мы закончим с восстанием Хоруса, я вернусь и отстрою ее заново.
– Восстание и ваше тоже, кузнец войны, – заговорил Кроагер.
– Что ты сказал? – удивился Фальк.
– Я сказал, что это и ваше восстание, – повторил Кроагер.
Фальк прищурился, зрачки его глаз расширились: он пытался распознать в словах воина скрытый намек. Форрикс невольно восхитился Кроагером, потому что того, кто посмел открыто не согласиться с кузнецом войны, практически всегда отправляли на тот свет ударом силового кулака или назначением в отряд «потерянной надежды».
– И что же ты имел в виду? – допытывался Фальк.
Кроагер нахмурился, словно вопрос его удивил. Замешательство это, как догадался Форрикс, было вызвано вовсе не тем, что воин не понял Фалька, а тем, что он не вкладывал в свое замечание никаких намеков, говоря чистую правду.
– Мы сражаемся по той же причине, что и магистр войны, – пояснил Кроагер, – и если не будем действовать слаженно, то проиграем.
Смех Форрикса эхом отразился от каменных завалов на склоне:
– Кажется, теперь я понимаю, почему примарх захотел назначить тебя в Трезубец.
– Неужели? – сказал Фальк. – Тогда ты лучше меня разбираешься в людях.
– Кроагер у нас любитель говорить без обиняков. Ведь так? – обратился Форрикс к воину.
Тот пожал плечами:
– Я говорю то, что думаю, кузнец войны.
– В Трезубце нет званий. Когда мы собираемся втроем, я просто Форрикс, а ты – просто Кроагер. Но вот он, – Форрикс ткнул большим пальцем в сторону Фалька, – все равно кузнец войны. Даже для меня.
Не замечая попытки разрядить обстановку, Кроагер кивнул, а затем спросил:
– Это значит, что я теперь тоже кузнец войны?
Об этом Форрикс еще не думал.
– Пертурабо отдал тебе гранд‑батальон Харкора, так что да, похоже, что так. Поздравляю, кузнец войны Кроагер.
У воина было такое выражение, словно Форрикс протянул ему чашу с кислотой и приказал осушить ее до дна:
– Но я никогда не хотел быть кузнецом войны. Для этой должности у меня характер неподходящий.
– Тогда характер придется изменить, – отрезал Фальк.
Форрикс посмотрел на доспех Кроагера, заляпанный кровью, и усомнился в том, что это вообще возможно.
Подножие склона затянул дым, и облака пороховых газов спустились на сеть укрепленных листами металла траншей, словно ядовитая пелена, которая остается после вирусной зачистки. На огневых позициях орудийные расчеты из Стор Безашх чистили почерневшие стволы «Громобоев», а грузные огрины‑сервиторы укладывали неизрасходованные снаряды на огромные бронированные транспорты, которые должны были вернуть боеприпасы на склады глубоко под землей.
Форрикс прошел мимо ремонтных бригад, которые трудились над поврежденными участками циркумвалационной линии. Здесь были и сервиторы, и рабы, которых взяли в плен по пути на эту планету, и хотя сейчас, когда цитадель пала, в этой изматывающей работе не было особой необходимости, надсмотрщики раздавали удары кнутами с прежней жестокой методичностью. Где‑то у орудийных батарей от них отстал Торамино, и Форрикс с легкостью представил, как с его тонких губ срываются полные яда и горечи проклятья.
Их путь петлял по укреплениям, где каждый поворот траншеи был идеально просчитан для того, чтобы обеспечить воинам защиту от навесного огня. Стены траншей, больше напоминавшие стены кессонов для подводных работ, глубоко уходили в землю и были облицованы листами ударостойкого материала, закрепленными на самом скальном основании. В укрепленных редутах за бронедверями разместились полки Селювкидских торакитов. Эти мрачные солдаты были выходцами с Олимпии, которые поддержали Железных Воинов в геноциде, устроенном ими на родной планете; поверх выцветшей униформы цвета хаки они носили чешуйчатые нагрудники, а прообразом для их шлемов послужил доспех Мк‑IV. Вездесущая пыль охряным налетом лежала на их снаряжении, но солдаты позаботились о том, чтобы защитить стрелковые механизмы чехлами, а фокусирующие кольца – пленкой, которая предохраняла от царапин.
Те солдаты, которых мог видеть Форрикс, уже опустились на колени: новость о прибытии Пертурабо разнеслась по траншеям так же быстро, как распространяются слухи. С появлением примарха и его Железного Круга вся работа остановилась, но он не обратил на это никакого внимания; так же поступили и воины, следовавшие за ним. А между тем рабы рухнули лицом в грязь, торакиты вытянулись во фрунт, прижав ружья к груди, и каждый Железный Воин ударил кулаком одной руки по ладони другой в знак приветствия.
По мере того как распространялась новость о том, что цитадель пала, над траншеями один за другим поднимались штандарты с изображением железного черепа и флаги с янтарным Глазом Хоруса. Заметив, что одно такое знамя стоит выше штандартов легиона, Форрикс вспомнил откровенные слова Кроагера и почувствовал смутную тревогу. Железные Воины всегда испытывали дефицит доверия, и Форрикс на мгновение задумался: а чем, собственно, приказы магистра войны будут отличаться от приказов Императора?
Никто в легионе Пертурабо, будь то простые смертные или сверхлюди, не отличался излишней эмоциональностью, и потому сначала приветственных возгласов было немного, но постепенно вся долина наполнилась громогласными победными криками. Солдаты пересказывали друг другу историю о том, как сам примарх и его роботы‑преторианцы закончили осаду, и чем дальше разносился этот рассказ, тем более невероятными подробностям он обрастал. Пертурабо проигнорировал восторженный клич так же, как раньше проигнорировал подобострастные знаки почтения, и направился, не отвлекаясь ни на что, к своему бункерному комплексу.
Узкий и извилистый путь, который вел к заглубленному входу в бункер, таил в себе множество опасностей: многоуровневые заграждения из колючей проволоки, подвижные минные поля, ловушки, оснащенные конверсионными лучами, лазерные сетки, гравитонные волчьи ямы и рвы, заминированные мелта‑зарядами. Посетителям, желавшим аудиенции у примарха, равно как и врагам, открывался только один путь к его убежищу, и Форрикс поежился, заметив, что десятки смертоносных устройств отслеживают его продвижение к входу.
Тяжелые взрывостойкие двери из адамантия, для поглощения кинетической энергии покрытого толстым слоем пермакрита, распахнулись на пневматических петлях. Внешнюю сторону створок украшали чеканные барельефы из золота и серебра, снятые с разбитых врат дворца Лохоса.
С чувством вины Форрикс вспомнил тот штурм Кефаланского холма, на вершине которого укрылся самозваный тиран Олимпии, вспомнил, как с боем пробирался через укрепления дворца, которые в свои юношеские годы построил Пертурабо. Если бы эти фортификации защищали Железные Воины, они стали бы практически неуязвимы, а так они пали за считанные дни. Однако цена, которую пришлось заплатить за эту победу, оставила в душе легиона ужасную рану.
Рану, от которой, подумал Форрикс, они все еще не излечились.
За этой мыслью незамедлительно пришла другая: а что если они никогда не оправятся после тех зверств, что учинили на Олимпии?
Двери растворились полностью, и барельефы скрылись из вида. Форрикс выдохнул и, глянув на остальных триархов, заметил, что и они не остались равнодушны к этому напоминанию о потерянной родине. И Фальк, и Кроагер старались сдержать свои чувства: они оба еще ни разу не были в святая святых Пертурабо и сейчас пытались скрыть то благоговение, которое внушало им это место.
У Фалька получалось лучше, Кроагер же запрокинул голову, едва они оказались на трапециевидном пандусе, который вел в темные глубины бункера. Внизу виднелась решетчатая арка, а за ней – только тени и рассеянный свет мерцающих электрофакелов.
– А где защита? – Кроагер больше не мог молчать.
– Защита? – переспросил Пертурабо, наконец повернувшись к своим воинам. Железный Круг стоял позади него, сомкнув щиты в несокрушимую стену. – Какая еще защита мне нужна, когда рядом Железный Круг и Трезубец?
– Я‑то думал, тут будет много всего, – признался Кроагер. – Оборонительное вооружение. Стража. Ловушки.
Пертурабо хмыкнул с веселым удивлением:
– А ты мне нравишься, Кроагер. Ты бесхитростный человек, в тебе нет этой подозрительности и тяги к интригам, которыми отличаются практически все те воины, кто хотел бы оказаться на твоем месте.
Форриксу показалось, что это шпилька в его адрес, но затем он решил, что примарх скорее имел в виду кузнецов войны вроде Торамино или Варрека – для них признание и слава были самоцелью. Форриксом же двигало вовсе не честолюбие: он стремился к более высокой должности ради пользы, которую мог бы принести родному легиону. Бахвальство не было ему свойственно, но он знал, что среди Железных Воинов лишь немногие могли сравниться с ним в понимании механики военных действий и нюансов логистики, от которых зависела эффективность мобильной боевой части.
– Я не понимаю, почему я здесь, – признался Кроагер. – Вы же сами назвали меня буяном.
– Таким ты был, – возразил Пертурабо. – Но теперь ты кузнец войны Железных Воинов, так что начинай вести себя соответственно.
Эта отповедь заставила Кроагера выпрямиться, а Пертурабо пошел дальше. Железный Круг расступился, пропуская его, и с грохотом зашагал следом, выдерживая безупречный строй. Форрикс и его товарищи триархи пошли за бронированными роботами в зыбкую полутьму Железной пещеры.
– Ты хотел знать, где защита? – сказал Форрикс, когда они проходили под ажурной аркой. – Вот она.
Пертурабо спроектировал лабиринт Железной пещеры на основе чертежей, которые полтора века назад нашел в одной из ям для кремаций, принадлежавших самнитским народам Старой Земли. Помятые листы были спрятаны в потайной камере, и примарх, сразу узнав в чертежах руку своего любимого фиренцийского энциклопедиста, поместил документы под защиту стазисного поля. То, что чертежи пережили десятки тысяч лет, само по себе было чудом; но не меньшим чудом было и то, что Пертурабо сумел определить, где именно нашел свое последнее пристанище столь древний артефакт.
Уже тогда, едва воссоединившись с отцом, примарх знал, что земля и камень – его стихия.
Может быть, именно в то время Император и решил, что с такими способностями ему уготована только одна задача?
Гладкие серые стены лабиринта представляли собой совершенно одинаковые блоки, которые было легко собирать и разбирать при перемещении между зонами военных действий. Ни единой отметки не было на их поверхности, и человек, оказавшийся в этом лабиринте, был обречен вечно бродить в его извилистых глубинах. Хотя Пертурабо это отрицал, Форрикс все равно считал, что лабиринт меняется по мере прохождения, так что если путь закончился тупиком, вернуться и начать все заново будет уже невозможно. Даже у факелов на стенах, похоже, были одинаковые языки пламени, которые отбрасывали одинаковые тени и издавали одинаковое потрескивание электрохимических реакций.
Пертурабо вел их все дальше, поворот за поворотом; казалось, что безликий коридор то приближается к внешним границам лабиринта, то делает зигзаг к сокровенному центру. Каждый раз, идя по Железной пещере, Форрикс пытался составить в уме ее схему, и каждый раз через несколько минут безнадежно путался в переплетении поворотов, невозможных с точки зрения законов физики и аксиом евклидовой геометрии.
– Бред какой‑то, – пробормотал Фальк, и Форрикс понял, что тот столкнулся с теми же неразрешимыми противоречиями на воображаемой карте. – Мы уже проходили по этому коридору, я точно помню. Но это…
– Прекрати, а то лишишься рассудка, – посоветовал Форрикс. – Я множество раз пытался составить схему, но дальше нескольких поворотов дело не идет. Получается полная бессмыслица.
– Но как такое возможно?
– Благодаря гению одного господина из Фиренцы[5], давно уже умершего, – ответил Пертурабо, появляясь из‑за щитов Железного Круга. – Незаконнорожденный, который своими работами изменил мир.
– Он создал этот лабиринт? – спросил Кроагер.
– Нет, он жил на Терре десятки тысяч лет назад и, предположительно, умер на руках у короля, ему покровительствовавшего. – Пертурабо обернулся, чтобы окинуть взглядом голые стены невероятного лабиринта. – Когда Император забрал меня с Олимпии на Терру, я узнал о Фиренцийце и стал искать копии его дневников, уцелевшие в руинах Старой Земли. Я собрал его сокровенные записи и выяснил, какими исследованиями он занимался втайне от всех.
– Это больше в духе Алого Короля, – сказал Фальк, на что Пертурабо кивнул, еле заметно улыбнувшись.
– Действительно, мы с Магнусом провели много месяцев в поисках похороненных в прошлом тайн, хотя его больше интересовали эзотерические сочинения бывших владык Терры. Для него забытые философии погибших цивилизаций были важнее чудесных изобретений, но для нас обоих тот период стал временем пьяняще увлекательных исследований.
Форрикс уже слышал рассказ примарха о древнем гении, и эта история в очередной раз вызвала в нем страстное желание заняться археологическими поисками следов забытых культур, думая при этом не о войне, а о том, какие открытия сулит изучение неизвестной истории. Когда‑то у него была мечта поучаствовать в раскопках на Терре и, возможно, обнаружить свидетельства былого расцвета, уничтоженного хаосом Древней Ночи. Но теперь эта мечта была мертва: на Терру они попадут только с боем, и тогда вместо археологических раскопок ему придется рыть траншеи и фундаменты под стены, чтобы разрушить то, что легион помогал строить.
– Для Фиренцийца Железная пещера была всего лишь интеллектуальной забавой, но я увидел, как ее можно использовать в целях защиты так, чтобы противник, ничего не подозревая, решился на необдуманный штурм – и оказался пленником ее топологии.
– Впечатляет, – признал Кроагер. – А существуют другие такие лабиринты?
– Да, есть еще один, – с почти явной неохотой ответил Пертурабо.
Форрикс удивился, хотя и не подал вида. Он не знал, что Пертурабо построил второй лабиринт, но с другой стороны он вообще мало что знал о делах, которым посвятил себя примарх в этот сумбурный период, начавшийся после побоища с братскими легионами.
– Где он? – спросил Фальк. – На Исстване‑V?
– Нет, он находится на борту космического скитальца, который Восьмой легион превратил в тюрьму. Я построил копию этого лабиринта, чтобы мой брат из этого легиона мог позабавиться в нем с одним… скажем так, на удивление изобретательным пленником.
– И кто же это? – уточнил Форрикс.
Этот вопрос Пертурабо проигнорировал и пошел дальше по хитроумному переплетению коридоров, следуя невероятному маршруту, который, однако, вел их все ближе к потаенному центру. Форрикс глядел в спину примарху и размышлял о том, что же это за пленник, для которого понадобилась столь замысловатая темница.
Спустя некоторое время (которое хронометр в доспехе Форрикса не смог точно определить) освещение в туннелях начало меняться. Мерцание факелов перешло в мягкое сияние свечей, которое отмечало центр лабиринта. Еще один поворот – и они оказались у цели.
Форрикс, в отличие от остальных, знал, какое зрелище их ждет, и потому с удовольствием наблюдал, с каким удивлением они осматривают обитель примарха. Голг как‑то назвал здешнюю обстановку «организованным хаосом», Харкор же сказал короче: «бардак». Но Форрикс понимал, как обманчив этот беспорядок, в котором чертежные доски теснились рядом с инструментами для создания макетов, рейсшинами и рамами для пергаментов, а поверх всего громоздились горы рукописных свитков.
Эти вещи не появились здесь случайно, накапливаясь со временем, словно осколки былых времен; нет, это была скрупулезно упорядоченная коллекция, собранная гением, не уступавшим Магнусу или Жиллиману. Центральный сводчатый зал казался скромным по сравнению с масштабом и замысловатостью самого лабиринта, но по размерам не уступал промышленному цеху. Стены были облицованы потрескавшимся камнем, который, судя по его виду, извлекли из каких‑то погребенных руин, после чего кропотливо восстановили кладку как можно ближе к оригиналу. Одну стену украшали фрески с изображениями существ, похожих на огромных птиц; на другой была частично осыпавшаяся глиняная мозаика, показывавшая панорамную сцену, на которой группа мужчин и женщин стояла вокруг фигуры с нимбом из золотистого света.
Были здесь и картины, чьи поблекшие краски защищали мерцающие стазисные поля: на одной – полуобнаженный мужчина в пустыне и лев у его ног; на другой – неоконченной – сидящая женщина с ребенком на руках, окруженная восторженными почитателями, и огромный храм, который восстанавливают строители, и сражающиеся всадники.
Тут и там стояли массивные столы, заваленные свитками пергаментов, чертежными угольниками, деревянными транспортирами и измерительными линейками. Рядом с инструментами инженера и математика расположились инструменты воина, полководца, анатома и государственного деятеля. На больших кульманах были закреплены архитектурные чертежи для грандиозных павильонов, великолепных амфитеатров, огромных промышленных комплексов и жилых ульев, неприступных цитаделей и изысканных дворцов, которые могли бы соперничать с горной твердыней самого Императора.
Питер Эгон Момус прослезился, когда увидел эти чертежи, и стал умолять Пертурабо позволить ему воплотить их в жизнь. Ни один терранский архитектор никогда не дерзал мечтать о таком великолепии, ни один строитель, даже самый смелый, не задумывался о том, как создать такие волшебные здания в реальности. Не стоило удивляться тому, что их спроектировал Железный Владыка, но все же трудно было представить, что столь потрясающие творения были созданы тем, кто так глубоко погряз в разрушении.
Гениальность Пертурабо воплощалась не только в чертежах: на других столах и верстаках стояли сотни искусно сделанных механизмов и разнообразных безделушек, изящных и хрупких – и тем не менее созданных этим гигантом. Серебряная лира в форме лошадиной головы, позолоченные яйца, ажурные клетки, в которые никто бы не решился посадить живых птиц, и миниатюрные машины войны теснились рядом с механическими моделями животных и техники, людей и ксеносов. Среди них выделялась модель «Пса войны», и у Форрикса при виде панциря титана, раскрашенного в красный, черный и желтый цвета, возникло гнетущее предчувствие.
Этот зал был настоящей сокровищницей, искусственная атмосфера которой сохраняла в неприкосновенности все эти чудесные творения и артефакты из древнейшей истории Старой Земли. Никто, кроме Трезубца, не знал о его существовании, что Пертурабо вполне устраивало. Пусть все и дальше считают, что после стольких лет военного строительства он превратился в простого ремесленника, и не подозревают о таких художественных наклонностях.
Пертурабо отослал Железный Круг в свободную часть зала и двинулся сквозь творческий беспорядок к гололитическому столу с бронзовой окантовкой, который своей непритязательностью выделялся среди прочих вещей. На его поверхности светились, сменяя друг друга, курсовые векторы, отметки геостационарных стоянок и пунктиры траекторий. Вместе они составляли карту неба этого мира, где огромный железный флот замер в ожидании приказа Пертурабо уйти с орбиты и отправиться на следующую кампанию магистра войны. Железные Воины вообще остановились на этой планете лишь потому, что появился шанс нанести урон легиону, который они презирали – люто и абсолютно заслуженно. Планета пострадала именно из‑за того, что Дорн так хвалился превосходством своих Имперских Кулаков, и сыны Пертурабо с удовольствием использовали эту возможность унизить его легион.
К тому же после того, что случилось на Фолле, убивать воинов VII‑го было приятно вдвойне.
Пертурабо окинул взглядом картину на дисплее, и через секунду изображение сменилось, показывая теперь совершенно другую планету, однако Форрикс успел заметить, что на предыдущей голограмме было гораздо больше кораблей, чем числилось в их флоте. Корабли Железных Воинов застыли без движения, а эти новые суда очерчивали переплетающиеся дуги в опасной близости от них.
– Третий легион уже здесь? – спросил он.
– Да, – подтвердил Пертурабо. – Но насколько я знаю своего брата, он не объявит о прибытии, пока не скоординирует все совершенным образом, а на это уйдет не один час.
– А мы знаем, зачем Фениксиец вообще назначил эту встречу? – поинтересовался Фальк.
– Не знаем, – Пертурабо не скрывал любопытства. – Фулгрим пока не соизволил сообщить причину, только сказал, что она фантастична.
Форрикс прищурился:
– Фантастична?
– Это его слова.
– Я так и понял, – сказал Форрикс, на что Пертурабо криво улыбнулся.
– Мой брат всегда был склонен к излишней театральности, а теперь, когда мы встали на сторону магистра войны, эта черта только усилилась.
Железный Владыка не был особенно близок с остальными примархами, но стремление Фениксийца добиваться совершенства во всем стало той общей почвой, на которой эти два сверхвоина могли общаться если не как любящие братья, то хотя бы как соратники. Для Детей Императора путь к идеалу заключался в постоянном развитии, для Железных Воинов – в строгой дисциплине и тщательном планировании; однако оба пути, пусть и столь несхожие, вели к одной цели.
Пертурабо вывел на экран схему очередной солнечной системы с наложенными на нее варп‑коридорами, где также были показаны последние имметеорологические прогнозы формирующихся штормовых фронтов. Изображение сфокусировалось на красной планете, поверхность которой почти полностью покрывали металлические наросты – пятна блестящей стали и ядовитых газов.
– Марс? – уточнил Фальк, опираясь на край проекционного стола. Непринужденность, с которой он держался, заставила Форрикса пожалеть, что этого воина не включили в состав Трезубца раньше.
– Верно подмечено, Фальк, он самый, – ответил Пертурабо, бросив в сторону Форрикса многозначительный взгляд. – Хорус не может начинать наступление на Терру, не обезопасив себя со стороны Марса, так что, полагаю, Фулгрим прибыл заручиться нашей поддержкой, чтобы захватить храмы‑кузницы. Если я прав, то нам нужно заранее приготовить соответствующий план.
– Но разве нам не поручено собственное задание? – удивился Кроагер. – Неужели крашеные болваны Фулгрима будут указывать, что нам делать?
– Задание у нас было, – прорычал Пертурабо так, что стало понятно: дальнейшие расспросы, которые опять вернут всех на Фолл, продолжать не следует. – Теперь мы ждем от магистра войны новых приказов, а пока их нет, я пойду навстречу Фулгриму и послушаю, что он хочет сказать.
Кроагер понимающе кивнул и, сложив руки на груди, стал изучать ареографию красной планеты. Форрикс рассматривал воина еще мгновение, гадая, как быстро его бесхитростная прямота истощит терпение примарха. Если это все‑таки случится, то Кроагера найдется кем заменить. Затем Форрикс переключил внимание на поверхность Марса, где были подсвечены разные регионы: фабрики, храмы‑кузницы, укрепленные тыловые комплексы. Все они еще оказывали сопротивление силам Механикум, присягнувшим магистру войны.
– До них будет трудно добраться, – резюмировал он, изучая размещение вооруженных сил и границы укрепленных зон вокруг кузниц.
– Это так, – признал Пертурабо. – Но с их захватом нельзя медлить. Южные боевые кузницы Аркадии и линия Лабиринта Ноктис все еще в руках врага. Если они получат подкрепления, то смогут угрожать путям снабжения из арсеналов «Мондус Гаммы» и «Мондус Оккюлум».
– Вы думаете, лоялисты попробуют снова захватить… – начал Кроагер.
Пертурабо ударил кулаком по столу с такой силой, что световые поля голограммы, воссоздававшие топографию Марса, задрожали; задрожал и Кроагер, который не понимал, чем именно провинился.
– Не называй их «лоялистами», – предупредил Пертурабо. – Если они лоялисты, тогда кто мы? Они – враги. В этой битве не будет лоялистов и предателей, только победители и побежденные. Запомни это.
– Я запомню, милорд. Прощу прощения, – сказал Кроагер.
Пертурабо кивнул, мгновенно успокаиваясь. Гнев примарха быстро разгорался, но так же быстро и стихал. Железный Владыка разжал кулак и, забыв о промахе Кроагера, заговорил о первых действиях в кампании против марсианских кузниц, которая, похоже, будет одновременно и дерзкой и грозной. Он только начал описывать блокаду нагорья Тарсис вокруг Лабиринта Ноктис, как его прервала трель вокс‑сигнала.
– Что? – спросил Пертурабо, нетерпеливо ткнув пальцем в край стола.
– Милорд, извините, что прерываю, – вежливый голос принадлежал Солтарну Фулл Бронну, Камнерожденному, – но Дети Императора прибыли.
– Знаю. Я вижу, как их флот кувыркается на орбите.
– Нет, милорд, – возразил Камнерожденный. – Они здесь, на поверхности планеты. Уже.
Пертурабо вздрогнул, как будто от удара: ведь флот бывшей 28‑й Экспедиции всего несколько минут назад вышел на орбиту, с которой можно запускать трансатмосферные летательные аппараты.