Фулгрим, казалось, был разочарован таким сухим прагматизмом, но Пертурабо еще не закончил:
– Конечно же, нам придется применить это оружие, чтобы доказать серьезность угрозы, но когда Император увидит, на какие страшные разрушения оно способно, у него не останется иного выбора, кроме как сдаться.
– Сдаться? – вкрадчиво промурлыкал Фулгрим. – Капитуляция Хорусу не нужна. Если враг остается у тебя в тылу, он обязательно атакует снова. Нет, как только мы получим это оружие, мы воспользуемся им, чтобы полностью уничтожить армии Императора.
– Тогда тебе придется сделать это без меня.
– Что ты сказал? – Фулгрим отставил свою кружку.
– Наши легионы будут действовать вместе только при одном условии: я получу полный контроль над этим оружием, – ответил Пертурабо с непререкаемой категоричностью. – Я стану его хранителем и буду решать, когда и где его применить. Перед лицом такой угрозы война закончится прежде, чем все зайдет слишком далеко.
– Прежде? – переспросил Фулгрим и саркастически засмеялся. – Мы уже зашли очень далеко. Помилуй, братец, в чем смысл сражаться за такое оружие, если мы не собираемся его использовать? В чем был смысл твоего амфитеатра, пока он существовал лишь на бумаге? Посмотри, как он великолепен. Неужели ты построил его лишь затем, чтобы обречь на бесполезное запустение?
– Он выполнил свою задачу, и теперь я могу снести его без всяких сожалений.
– Неужели? – удивился Фулгрим. – Столько сил потрачено на создание этого театра, и ты готов безжалостно уничтожить его? Разве ты не хочешь оставить о себе память, чтобы другие увидели его и восхитились гениальностью архитектора?
– Я строил его для тебя, – Пертурабо равнодушно пожал плечами. – Делай с ним что хочешь.
– И сделаю, – огрызнулся на это Фулгрим.
Боль. В итоге все всегда сводилось к боли.
Глаза Кассандра двигались, но веки не открывались, склеенные коркой из крови и пыли. Во рту пересохло, кожа горела. Он тихо вздохнул – и понял, что еще жив. Его генетически усовершенствованный организм уже восстанавливался: разорванные кровеносные сосуды соединялись, органы наращивали новые ткани вместо уничтоженных, тратя на это все ресурсы тела до последней молекулы.
Делая осторожные вдохи, он прислушался к сигналам, которые подавала его собственная искалеченная плоть. Его ранило в голову скользящим попаданием, это он помнил, а пульсирующая боль в правом виске говорила, что от ранения останется уродливый шрам. Вот ему и урок, что не стоит терять шлем. Затрудненное дыхание указывало, что одно из легких скорее всего спалось; онемение в конечностях – явный симптом того, что кровообращение держится теперь только на втором сердце.
Еще он смог определить, что лежит на спине и что ему холодно. Вот, пожалуй, и все.
Он был без доспеха, но все равно чувствовал инвазивное присутствие множества биометрических датчиков, подсоединенных к разъемам на его теле.
Апотекарион?
Нет, последнее, что Кассандр помнил, это двойная вспышка болтерных выстрелов, а затем обжигающая боль в груди. В него и раньше стреляли, но с таким остервенением – никогда. Нелепо задумываться о таком, ведь какая разница, с каким чувством в тебя стреляют; но злоба, исходившая от Железного Воина, когда он нажал на спусковой крючок, была почти материальна.
Он ненавидел Кассандра, ненавидел больше всего на свете.
Очевидно, что цитадель пала, и для Кассандра это обернулось тем, что он попал в плен к врагу.
Он попытался сесть, но не смог даже пошевелиться. Прочные фиксаторы из кожи и стали были закреплены на его запястьях и лодыжках, груди и шее, а когда он попробовал разорвать путы, то почувствовал, что вместо этого рвется что‑то внутри него.
Не тратя впустую силы, Кассандр с трудом открыл глаза и повернул голову, осматриваясь. Над ним – купольный свод потолка из черного кирпича, с него свисал голый люминофор, раскачивавшийся на холодном сквозняке, которым тянуло из низкой арки справа. Выложенные кафелем стены блестели от влаги, в тени угадывались очертания каких‑то странных устройств с резервуарами из зеленого стекла, из которых доносилось бульканье и шипение. Внутри плавали обрывки плоти столь необычной, что невозможно было определить, кому она могла принадлежать.
Кассандр чувствовал вонь крови и экскрементов, тяжелый дух крупных животных и запах холодного металла.
Он лежал на одном из восьми одинаковых секционных столов, составленных вокруг проржавевшей дренажной решетки в центре зала. На некоторых столах были вскрытые тела – похоже, останки после какого‑то жуткого и неудачного эксперимента по пересадке органов. С потолочного свода свисало устройство из металла вперемешку с органикой: в этом страшном гибриде были соединены несколько боевых сервиторов, хирургических аппаратов, органических скальпельных кронштейнов (сейчас усохших), дрелей и кабелей, которые оплетали машину, словно внутренности.
– Не дергайся, – сказал кто‑то. – А то он тебя услышит…
– Кто это? – воскликнул Кассандр. – Локрис? Кастор, это ты?
– Эти имена мне незнакомы.
Все больше приходя в себя, Кассандр разглядел, что на одном из столов лежал еще кто‑то живой. Хотя шины‑фиксаторы закрывали большую часть его тела, Кассандр по голосу определил, что это воин‑легионер.
Причем не просто легионер.
– Имперский Кулак, – произнес Кассандр, заметив татуировку на открытом плече воина.
Его собрат вздрогнул, чему не помешала даже клетка из фиксаторов, в которой он находился:
– Был. Раньше. Я больше не заслуживаю этого имени.
– Кто ты? – допытывался Кассандр. – Как ты здесь оказался? И где мы вообще?
– Слишком много вопросов, – сказал Кулак. – Я никто и не имею права жить. Тебе не следует говорить со мной.
– Я капитан Феликс Кассандр, – медленно произнес он. – Назови себя, легионер.
Обездвиженный воин молчал какое‑то время, и Кассандр уже собирался повторить приказ, когда ответ все‑таки прозвучал:
– Наварра. Из 6‑й роты, оруженосец капитана Аманда Тира с «Безмятежного». Пункт назначения – Исстван‑III.
– Исстван‑III? Но как ты оказался здесь?
И снова ответу предшествовала долгая пауза.
– До Исствана мы не добрались. Попали в засаду. Меня взяли в плен. На борту «Железной крови».
– Корабль Железных Воинов? – предположил Кассандр.
– Да, – подтвердил Наварра. – Капитан возглавлял атаку на корабль Пертурабо. Мы должны были уничтожить примарха. У нас не получилось. Тысяча триста воинов погибли просто так. Мы добрались до тронного зала этого подлеца. Он убил Тира одним ударом. Остальные тоже недолго продержались.
Злость и чувство вины на какое‑то время придали Наварре сил, но вскоре его голос зазвучал тише и наконец смолк. Кассандр присмотрелся к нему пристальнее, стараясь различить детали за сложным переплетением стальных штырей и спиц, проходящих через кости. Кожу Наварры покрывали ужасные шрамы, ноги были ампутированы от середины бедра. К его рукам, шее и культям ног были подсоединены многочисленные трубки, и вещества, что текли по ним, явно не были обезболивающими.
– Мы на корабле Железных Воинов?
– Нет, – ответил Наварра. – Если бы.
– Что ты хочешь сказать? Где мы тогда?
– Это логово апотекария Фабия, – прошептал Наварра.
– Кто это – Фабий?
– Из Детей Императора, – зашипел Наварра, зажмурившись; все его тело напряглось.
– Воины Фулгрима? – Такого Кассандр не ожидал, но не было особой разницы, к кому из предателей они попали в плен. Они Имперские Кулаки, и их долг – вырваться на свободу и нанести врагу максимально возможный урон.
– Сколько времени ты здесь? Что ты знаешь об этом месте?
– Ничего, – сказал Наварра. – Мне давно пора уже умереть.
Кассандра охватила ярость:
– Ты серьезно ранен, легионер, но не мертв. Ты – Имперский Кулак, и ты будешь сражаться, пока тебя не убьют. Только попробуй сдаться, и ты опозоришь память о своих боевых братьях. Мы найдем способ достать врага – или погибнем, пытаясь это сделать. Ты понял?
– Понял, – отозвался Наварра; Кассандр не мог и предположить, каким пыткам подвергли его Железные Воины, чтобы сломить его волю. Но тело можно вылечить, и так же можно укрепить дух и вернуть утраченное мужество.
– Наварра, мы – гордые сыны Дорна, – сказал Кассандр. – Наш генетический отец хранит наши души, а холодные ветра Инвита смиряют безрассудные порывы. Должен быть путь к спасению, а если его нет, то мы его проложим сами.
– Какие благородные призывы, – сказал голос, похожий на шелест сухой змеиной кожи, – но совершенно бесполезные. Никто не сможет покинуть мой вивисекторий, капитан Кассандр, по крайней мере живым.
Говоривший возник в зале беззвучно и не совершая на первый взгляд никаких движений. Кассандр не услышал его шагов и, когда тот поравнялся со столом, ощетинился от инстинктивного чувства омерзения, которое вызывал этот хирург в плаще из кожи.
Человек этот, как и Кассандр, также подвергся генетическим улучшениям, но на этом сходство между ними кончалось. Он был изможден и сгорблен настолько, что силовой блок доспеха казался паразитом, взобравшимся ему на спину. Над плечами вздымались щелкающие и скрипящие манипуляторы; несколько трубок, по виду органических, отделились от центрального аппарата и яростно присосались к биомеханическому устройству, выплевывая в его кровеносную систему порции вонючего черного ихора, и рот человека приоткрылся, словно от наслаждения.
– Я Фабий, – сказал он, поглаживая шрамы на груди Кассандра. – А это – мое собрание курьезов.
– Курьезов? Скорее уж гнусностей, – прошипел Кассандр, снова стараясь разорвать путы. – Ты безумец, и я убью тебя.
Фабий рассмеялся с искренним весельем.
– Ты не поверишь, как часто мне такое говорят. Но все, кого преобразили мои ножи и кошмары, очень быстро начинают любить боль, которую я им причиняю. Боль ведет к удовольствию, а удовольствие может быть очень сладостной мукой. Знаю, пока ты этого не понимаешь, но так все и будет.
Трубки отсоединились от биомеханического устройства на спине апотекария, и он тихими шагами отошел к стене зала. Кассандр старался следить за ним, насколько позволяли фиксаторы, но Фабий скрылся в тени, откуда теперь доносилось лишь позвякивание металла о стекло.
– Как великодушно со стороны Железного Владыки наградить нас свежей плотью, – сказал Фабий, и несколько светосфер внезапно зажглись. – Почти как приношения вассала своему господину.
Теперь Кассандр увидел, что за жуткое содержимое находится внутри сосудов из зеленого стекла, расставленных по периметру зала: целая коллекция частей тел, внутренних органов и препарированных голов. Несмотря на потрясение, пленник понял по размерам этих экспонатов, что все они были извлечены из тел космических десантников. Судя по обозначениям, здесь были образцы по крайней мере одиннадцати легионов.
– Мое хобби, – пояснил Фабий, наслаждаясь отвращением Кассандра. – У меня есть образцы жизнеспособных тканей от всех легионов, бывших на Исстване‑V. Некоторыми их бывшие владельцы поделились добровольно, а некоторыми… не совсем. Но из всей коллекции именно твои ткани представляют для меня наибольший интерес: полагаю, геносемя Дорна ближе всего к первоисточнику.
– Ты не смеешь вмешиваться в великий замысел Императора, – сказал Кассандр.
– Смею? – рявкнул Фабий. – Я смею такое, на что и сам Император не решится. Мне уже удалось узнать многое из того, что известно Ему, и с каждым шагом я все ближе к цели: усовершенствовать то, что он начал делать наугад. Создать идеального воина.
Кассандр не оставлял попыток освободиться, но фиксаторы держались крепко.
– Не трать силы, – хихикнул Фабий и склонился над пленником, с щелчком выпуская из пальцев перчаток целый набор лезвий. – А то не сможешь кричать.
Глава 8
ОТПРАВЛЯЮЩИЕСЯ В ПУТЬ
В командном зале Пертурабо почти ничего не изменилось с тех пор, как Имперские Кулаки взяли на абордаж «Железную Кровь». Скрепленные заклепками балки поднимались к потолку, образуя решетчатый свод, с которого свисали пустые птичьи клетки, а в толстых стенах отдавалось гудение мощных двигателей. Пыльные знамена и изорванные карты Старой Земли перемежались с клятвенными свитками, рассказывавшими о победах, которые не назвал бы никто за пределами этого зала, которые не отметил ни один летописец. Дверь в зал больше никогда не закрывалась, а кровь на стенах высохла, оставив липкие коричневые пятна. Сломанный пульт у одной из стен до сих пор искрил всякий раз, когда в цепь подавался ток. Убрали только разбитые тела Имперских Кулаков – и выбросили из гермошлюзов после битвы при Фолле, как мусор.
Холодный железный трон Пертурабо, выплавленный из остатков сокровищницы его приемного отца, стоял пустой в дальнем конце зала, под высокими стрельчатыми окнами из решетчатого бронированного стекла. В них виднелся красноватый шар Гидры Кордатус, и отраженный от местной звезды свет наполнял зал холодным, мрачным сиянием, а среди звезд двигались яркие точки, тщетно пытаясь выдать себя за такие же звезды.
Огромный флот кружил на высокой орбите: здесь теснились корабли двух легионов, но Форрикс не обращал на них внимания. Его взгляд был прикован к Пертурабо, стоявшему и смотревшему, как флот готовится покинуть орбиту.
Приказ вывести войска с поверхности был выдан без промедления, и он разобрал циркумвалационные линии за несколько часов. Подъемники и орудийные тягачи доставили на грузовые корабли легиона сложные металлические конструкции и детали заводского выпуска, оставив на месте когда‑то плодородной долины радиоактивную пустошь из перекопанной земли, голых камней и металлической пыли. Железную пещеру разобрали в темноте и под покровом секретности перевезли ее части на «Железную Кровь» на специальных самосвалах. Барбан Фальк вновь гордо заявил, что однажды вернется сюда и будет здесь строить, но Форрикс не слушал его заискивающих речей.
Однако когда последний корабль поднялся на орбиту, Форрикса охватило яркое предчувствие, что, возможно, не только Фальк вернется на эту планету.
Теперь, когда осадные сооружения были убраны, флот занял позицию для отправки с орбиты, исполняя изящный танец эффективности, в котором неважно было, какому повелителю он служит.
Примарх стоял на постаменте, где находился его запятнанный кровью трон, а кузнецы войны выстроились перед ним ровными рядами: почти двести воинов, обладавших исключительными умениями и талантами. Торамино был впереди, все еще жаждущий показать себя, несмотря на пережитое ранее унижение. Несколько его товарищей‑кузнецов из Стор Безашх стояли рядом, демонстрируя свою сплоченность, и вновь при виде белых волос и холодных глаз Торамино Форрикс почувствовал какое‑то неопределенное беспокойство.
Пертурабо подошел к краю постамента.
– С этим миром покончено. Его крепость обратилась в пыль, его защитники – в пепел.
За словами Пертурабо не последовало радостных криков, ибо он не искал в своих воинах страстного одобрения – только понимания.
– Мы объединимся с Третьим легионом, наша задача: пробить путь в крепость ксеносов и захватить оружие такой мощи, что с ним нам больше не придется дробить камни. Победим в этой войне – и дни копания в земле будут окончены. Мы вновь станем воинами.
Не успел Пертурабо продолжить, как заговорил Торамино:
– Повелитель, неужели мы теперь подчиняемся приказам Фениксийца?
Форрикс задержал дыхание, ожидая расправы, но Пертурабо лишь покачал головой:
– Нет, Торамино, не подчиняемся. Брат Фулгрим предоставил мне шанс расплатиться за неудачу с Имперскими Кулаками на Фолле, и я решил им воспользоваться. Пока от магистра войны нет никаких приказов, мы возьмем инициативу в свои руки и станем сильнее, чем когда‑либо.
Пертурабо отвел взгляд от Торамино и сказал:
– Это все. Возвращайтесь к своим гранд‑батальонам.
Кузнецы войны оживились, и сотни подошв одновременно загромыхали по полу: воины развернулись и промаршировали прочь из зала. Торамино и его отряд вышли последними, и Форрикс видел, что они были охвачены одновременно тревогой и готовностью проявить себя. Когда кузнецы войны ушли, Пертурабо повернулся, сел на трон и откинулся на спинку в ожидании тишины, постепенно опускавшейся на зал. Форрикс, Кроагер и Фальк встали перед примархом на отведенные им места – на концы трезубца, вырезанного в железном покрытии.
– Ваше мнение?
– Я не доверяю… Детям Императора, – сказал Форрикс.
– Тактично, – ответил Пертурабо. – Но я могу быть более откровенен. Я не доверяю Фулгриму.
– Повелитель? – подал голос Кроагер. – Тогда почему мы участвуем в его затее?
Пертурабо вздохнул:
– Потому что у нас нет выбора.
Теперь заговорил Барбан Фальк:
– У нас всегда есть выбор, повелитель. Мы не обязаны полагаться на… сомнительную честность Фениксийца.
– Когда‑то я убил бы тебя за подобное замечание, Фальк, – сказал Пертурабо. – Теперь же мне кажется, что ты выразился слишком мягко.
– Тогда почему мы ему доверяем? – спросил Форрикс.
– А мы не доверяем, – ответил Пертурабо, опустив подбородок на сложенные шпилем пальцы. – Я не знаю, что находится в этом звездном вихре: труп какого‑нибудь эльдарского бога, или склад оружия, или еще что‑то. Но там нечто ценное, в этом можно не сомневаться.
– Почему вы так думаете? – спросил Кроагер.
– Потому что мой брат знает, что лучшая ложь – эта та, в которой есть доля истины, – ответил Пертурабо. – И если оружие там есть, полагаю, Фулгрим собирается забрать его и, объявив, что именно он его нашел, преподнести магистру войны.
– Если вообще собирается с ним расставаться, – добавил Кроагер.
Пертурабо кивнул.
– Теперь ты мыслишь как триарх.
Экипаж и офицерский состав «Сизифея», собранный из тех немногих, кому удалось пробить себе путь из огневого мешка Ургалльской низины, представлял собой крайне разнородную команду. Ударный крейсер принадлежал Железным Рукам, но подобные разделения ничего не значили, когда окровавленные воины, выжившие в бойне, бежали сквозь предательский огненный шторм в поисках спасения. Основу команды составляли Железные Руки и их смертные сервы, поскольку большинство легионеров пытались пробраться к собственным кораблям, но среди них также были воины Саламандр и один Ворон.
После резни был побег из системы Исствана – безумная череда опасных маневров под вражеским огнем и незаметные прорывы через предательскую блокаду, а за ними последовал финальный рывок к точке гравипаузы – минимальному безопасному расстоянию между звездой и кораблем, с которого можно было рассчитывать на безопасный варп‑прыжок.
«Сизифей» избежал ловушки, но за это пришлось дорого заплатить.
В последовавшие за этим месяцы «Сизифей», используя тактику «наскок‑отход», атаковал силы предателей в северных регионах галактики, причиняя ущерб, как одинокий хищник, подстерегающий в темном океане. Их жертвами были предатели, стремящиеся найти обходные пути через Сегментум Обскурус: разведывательный транспорт, корабли картографов, медлительные баржи снабжения, нагруженные смертными солдатами, боеприпасами и оружием. Их главными целями было саботировать и досаждать – пока они не установили контакт с другими выжившими.
Они уловили серию зашифрованных астропатических сигналов, передававшихся на циклически сменявших друг друга частотах, чьи значения совпадали с числовыми последовательностями, характеризующими кольцевидную структуру одного вулканического камня, что встречался только на Медузе. Фратер Таматика расшифровал сообщение, они связались с разрозненными группами лоялистов, избежавших резни, и был принят план действий, если его можно было так назвать. Десятый легион был слишком рассредоточен, чтобы исполнять свою традиционную функцию на полях сражений, поэтому выжившие командиры решили бороться по‑своему: как шипы на боках левиафана, что не дают мечу добраться до внутренностей.
Одним из легионеров, отставших от своих и подобранных «Сизифеем», был Никона Шарроукин, другим – Атеш Тарса. Они не были Железнорукими, однако на полях этой теневой войны подобные различия едва ли имели значение. Оба доказали свою полезность, поддерживая «Сизифей» в рабочем состоянии и постоянно напоминая предателям, что верных воинов Императора еще рано сбрасывать со счетов.
Возле лун Змееносца они устроили засаду на группу барж, забивавших свои бездонные трюмы оружием, награбленным с полярных заводов планеты. Десять кораблей они вывели из строя или сбросили в гравитационные объятия планеты, а еще два были вынуждены бежать, борясь с охватившим корпуса огнем и теряя груз.
Когда дивизион эскортных кораблей, принадлежавших Гвардии Смерти, прервал погоню за имперским судном, чтобы заправиться, «Сизифей» обрушился на них, как хищная птица на добычу. Благодаря Шарроукину, великолепно разбиравшемуся в тактике засад, они напали на вражеские корабли, когда те были наиболее уязвимы, и уничтожили все три. Они так и не узнали, понял ли экипаж имперского судна, кто их таинственные благодетели.
На Кавор Сарте Велунд и Шарроукин захватили одного из Нелингвального Воинства Шифра – так называемых «Криптосов», чудовищных гибридных созданий Темных Механикум, из‑за которых криптографическую защиту вражеских сетей раньше было невозможно сломать. С Криптосом командиры лоялистов могли расшифровывать закодированные сообщения предателей.
А получив из них необходимую информацию, капитан Ульрах Брантан приказал «Сизифею» обходными путями последовать на Гидру Кордатус, на встречу двух примархов‑предателей.
Как сказал однажды Жиллиман, рассуждая о Тринадцатом легионе, если дерешься с Ультрамарином, молись, чтобы он умер. Если он останется жив, не жить тебе. То же можно было сказать о Железных Руках, особенно теперь, когда они понесли невообразимую потерю. Может, ересиарх Хорус и думал, что после смерти Ферруса Мануса Десятый легион распадется – это лишь в очередной раз доказывало, как сильно он их недооценивал.
Позволить горю, что бы его ни вызвало, затронуть воинственные сердца Железных Рук – значило поддаться слабости. Невыносимая, немыслимая боль лишь укрепила их решимость и сделала их еще опаснее.
Они превратили горе в ненависть.
Ульрах Брантан был почитаемым капитаном Железных Рук, но Велунд всегда с грустью шел в зал капитана. Сегодня он пришел к запертому помещению вместе с Никоной Шарроукином; два воина‑морлока пристально смотрели на них.
Септ Тоик и Игнаций Нумен стояли в конце широкого коридора. Оба они видели худшее, что только могла показать им галактика, и отвечали лишь презрением. Два выживших после Исствана‑V, одни из первых высадившихся Железноруких, маршировавшие рядом с лучшими и смелейшими воинами Десятого легиона. Как и все, кто спасся из резни, они вырезали на доспехах имена павших, но было на их наплечниках имя, выжженное кислотой, которое делало их особенными даже в братстве выдающихся воинов.
Они видели, как погиб Феррус Манус.
Свет был приглушен, поскольку Кадм Тиро, де‑факто командующий кораблем в продолжительные – и становящиеся все продолжительнее – периоды, пока Ульрах Брантан спал, пристально следил за потреблением энергии.
Черные доспехи обоих морлоков испещряли надписи: имена были вырезаны поверх царапин, порезов и подпалин, полученных на Исстване‑V. Как и прочие ветераны, они отказались перекрашивать или чинить броню, пока предатель, убивший их примарха, не будет мертв.
Лицо Тоика пересекало несколько изогнутых шрамов, которые оставил ему смеющийся мечник из Детей Императора, а на лице Нумена ненатурально блестела синтетическая кожа: от взорвавшейся рядом с ним плазмы боевой шлем приварило к черепу. Сожженные при вспышке глаза были заменены простой наводящей оптикой, но слух пропал почти полностью.
Велунд кивнул морлокам.
– Железный отец, – сказал Септ Тоик. – Мы рады вновь видеть вас на борту.
– А я рад вновь оказаться на борту, – отозвался Велунд. Шарроукин просто кивнул.
– Вы видели его? – громко спросил Игнаций Нумен, четко проговаривая каждое слово.
Велунду не было нужды спрашивать, кого Нумен имел в виду.
– Видели, – сказал Велунд, поворачиваясь к Шарроукину.
– Как он выглядел?
Хотел бы Велунд сказать им, что видел монстра, воплощение абсолютного зла, но это было бы неправдой, а любой Железнорукий предпочитал правду приятной лжи.
– Все так же, братья, – сказал Велунд, жестами передавая ответ почти глухому Нумену. – Он Фениксиец.
Заметив, что они разочарованы, он добавил:
– Но теперь он уже не так красив. Наш брат‑Ворон выстрелил ему в голову.
– Вы убили его? – прокричал Нумен.
– Он упал, – ответил Шарроукин. – Большего я сказать не могу.
Септ Тоик наконец взглянул на Шарроукина:
– Мы с тобой не друзья, Ворон, и никогда не будем, но спасибо тебе за выстрел.
– Не обращай на Септа внимания, – громко сказал Игнаций Нумен, схватил Шарроукина за руку и больно затряс ее. – Любой, кто прольет кровь этого ублюдка, будет мне братом.
Шарроукин благодарно кивнул, но ничего не ответил.
– Вам нужно будет поговорить с капитаном? – спросил Тоик.
– Да.
– Фратер и капитан Тиро там вместе с Тарсой.
– Апотекарием Тарсой, – сказал Велунд. – У него есть звание, и ты должен его использовать, к какому бы легиону он ни принадлежал. Понятно?
Морлоки были ветеранами легиона, но даже они были обязаны подчиняться железному отцу. Оба воина кивнули и сжали левые руки в металлические кулаки.
– Входи, железный отец, – сказал Тоик, положив ладонь на замочную панель и совершив кончиками пальцев сложную серию микродвижений. Шестереночные механизмы, запиравшие дверь, с шипением раздвинулись, и Велунда и Шарроукина окатила волна холодного, наэлектризованного воздуха. Миновав дверь, они оказались в крионическом убежище капитана Ульраха Брантана, стерильном помещении, заполненным белым и серебряным. Это была лаборатория, склеп, храм смерти и борьбы против хода времени – одновременно.
Помещение представляло собой герметичную холодильную камеру; вдоль стен было установлено различное оборудование, а на полу лежали теплоизолированные кабели, источники питания и покрытые инеем лампы, бросавшие свет в антидегенеративном диапазоне. Внутри находилось четверо людей: один, сложивший руки на широкой груди, стоял отдельно от прочих, двое работали над внутренностями машины, принципы работы которой даже Велунд понимал с трудом.
А четвертый…
Тот, кто стоял, был Кадмом Тиро, капитаном и бывшим советником капитана Брантана. Его безволосая голова была коричневой от загара, один глаз заменяла холодная зеленая аугментика, второй, столь же холодный, был карего цвета, и с лица, наполовину металлического, наполовину органического, не сходило раздраженное выражение. Златокрылый орел – адепты Механикум изучали его, но разобраться в устройстве были неспособны – устроился у него на плече и чистил блестящие перья острым клювом. Механическое создание жило с Брантаном со времен опасной экспедиции в Землю Теней, которую тот предпринял в молодости, но с недавнего времени пристало к Тиро и теперь преданно охраняло нового хозяина.
Брантан дал созданию имя «Гаруда», а экипаж «Сизифея» называл его просто «птицей». Оно не раз сопровождало Железных Рук в битвах, усевшись на навершии какого‑нибудь боевого знамени, и пережило исстванскую резню, не получив и царапины. Одни говорили, что современное оружие было бесполезно против подобной древней техники, другие – что ему просто везло. Самые отчаявшиеся даже утверждали шепотом, будто это знак того, что Император оберегает легион в эти смутные времена.
Фратер Таматика стоял на коленях, четырьмя серворуками чиня забившуюся холодильную установку; с десяток зондов одновременно работали над несколькими деталями устройства. Его красный плащ был убран набок, а самая массивная из механических серворук поворачивала вокруг оси тяжелый топливный цилиндр, будто ища пробоину или какой‑то иной дефект, из‑за которого деталь не работала с максимальной эффективностью. Таматика на секунду поднял взгляд от механизма и коротко кивнул Велунду – так железные отцы выражали друг другу почтение. Позади фратера стоял воин в тускло‑зеленых доспехах Саламандр. Бледный символ на его наплечнике покрывал иней. Черная кожа и красные как угольки глаза Атеша Тарсы резко выделялись в монохромном зале, даже казались чуждыми, но Велунд поймал себя на мысли, что апотекарий Саламандр был здесь одним из немногих, кто выглядел человечно.
Уже было решено, что после смерти Тарсы его имя будет высечено на железной пластине, которую сбросят в вулканический кратер горы Карааши. Там оно станет частью Медузы и расплавленного металла, что течет под ее дрейфующими землями.
Воин из другого легиона не мог быть удостоен большей чести, и Тарса принял награду со спокойной торжественностью. Награда была заслужена, ведь апотекарий Саламандр обеспечивал уход четвертому обитателю комнаты, и за это все Железнорукие на борту безмерно уважали его.
В серебристом контейнере, под куполом из заиндевевшего, холодного как лед стекла, лежал Ульрах Брантан, капитан 65‑ой роты, железнокровный сын клана Ниранкар. Неподвижное тело укрывали застывшие потоки морозного пара. Но даже сквозь белый туман и покрытое ледяными узорами стекло Велунду были видны смертельные раны Брантана. Обе ноги были изувечены: от одной остались только волокнистые груды разорванных мышц и расплавленные кости, другая заканчивалась прямо над коленом.