– Она ему сказала, что корова Горлинка отелилась и что у неё хорошенький бычок родился! Я слышала! – запрыгала Лида Зорина.
– Митя! Сергей Николаевич! Пойдёмте смотреть! – пристали ребята.
Но Сергей Николаевич остановил их:
– Тише! Тише! Во-первых, тут шуметь не разрешается, а насчёт новорождённого – это как хозяева хотят. У них тут свои правила. Подождём Степана Ильича и разглядим пока постройки. Видите, какие у них хоромы для коров настроены!
Скотный двор был огорожен высоким забором. Посередине стояло длинное кирпичное здание с маленькими окошками и большой дверью. Ребята заглянули в окно; внутри помещение было разделено перегородками. В каждом стойле лежала свежая подстилка из соломы. Наверху на дощечках были написаны имена коров: «Волюшка», «Бурёнка», «Беляночка»…
– Подождите! Ну, чего все вместе лезете! – ворчал Мазин, отгоняя ребят. – Пустят нас – тогда и посмотрим.
Степан Ильич, весело улыбаясь, выглянул из коровника.
– Оставил я вас… Доярка меня вызвала – телёночка посмотреть, – сказал он, широко открывая дверь и проходя вперёд. – Ну вот, здесь у нас высокоудойные коровы помещаются. Сейчас они, конечно, на пастбище… Вот посмотрите, тут у каждой свой график есть: сколько она даёт молока, какой жирности.
– А телёночка покажете? – забегая вперёд, спросила Надя Глушкова.
– Телёночка, телёночка, Степан Ильич! – запросили ребята.
– Всё, всё покажем, хоть и не полагается у нас новорождённых смотреть. Ну, да что с вами делать! Раз так интересуетесь – пойдём. Малыши у нас в изоляторе помещаются.
Он повёл ребят в небольшую светлую пристройку. Она была похожа на первое здание, только меньше, и казалась уютным домиком. У двери лежало грубое рядно и стоял веник. Ребята вытерли ноги и вошли в коридор.
|
|
– Христина Семёновна! – громким шёпотом позвал Степан Ильич.
Доярка в белом халате приоткрыла дверь большой, светлой комнаты.
– Вот телёночком интересуются ребята, – как бы оправдываясь, сказал Степан Ильич. – Они на минуточку, поглядят – и готово!
Доярка ласково кивнула ребятам и озабоченно сказала:
– Только что облизала его мать… Сейчас принесут… Пойдём – поглядите пока других. Только уж руками не трогайте – они ещё маленькие.
– Нет, нет! – зашептали ребята, на цыпочках проходя вслед за Христиной Семёновной.
Телята лежали в отдельных клетках на сухих соломенных подстилках. Они поднимали большеглазые тёплые, словно обшитые мехом, мордочки и удивлённо глядели вокруг. Вместо рогов у них были смешные крутые бугорки.
– Ой, ой, какие хорошенькие! Какие маленькие! – зашептали девочки.
– Смотрите, смотрите – встаёт один! – присев на корточки, говорил Мазин. – Встаёт, честное слово!
«Му-у… Му-у…» – пытаясь встать, мычал рыжий телёнок, вытягивая голову с белой звёздочкой на лбу.
– Он по маме своей скучает, маленький ещё, – сказала Лида Зорина.
Сергей Николаевич подозвал ребят к табличке, висевшей на одной из клеток:
– А ну-ка, почитаем, как эти малыши поправляются. Вот видите, здесь всё написано: и как зовут, и сколько времени, и как он прибавил в весе.
Две дивчины в белых фартуках внесли в ящике новорождённого телёнка. Он был жёлтенький, с большими удивлёнными глазами. Шёрстка его, тщательно облизанная матерью, блестела. Весь мокрый, он казался худеньким и дрожал. Христина Семёновна прикрыла его старым байковым одеяльцем.
|
|
Ребята издали глядели на телёнка с восторгом и нежностью.
– Тётя Христиночка, как его назвали? Как назвали?
– А вот и придумайте ему имя! Можно сказать, при вас родился. Сделаем вас шефами, – сказал, улыбаясь, Степан Ильич.
Ребята стали наперебой предлагать имена:
– Стрелок!
– Богатырь!
– Колокольчик! – громко прошептала Зорина.
– Следопыт! – выкрикнул вдруг Петька.
– Шш… шш… Тише ты! – зашикали на него ребята. – Тут детская, а он орёт!
Телята вдруг забеспокоились, тоненько замычал новорождённый. Доярка озабоченно взглянула на ребят.
– Пойдёмте, пойдёмте! – заторопился Сергей Николаевич, выпроваживая всех за дверь. – Потом придумаем!
– Тётя Христина, пусть будет Колокольчиком! – не стерпев, крикнула Лида Зорина со двора.
– А теперь пойдём на птичник, – сказал Степан Ильич.
На птичнике ребята видели белых, как снег, гусей и уток, крошечных жёлтых цыплят, только что выпущенных на травку. В свинарнике смотрели бело-розовых поросят с тоненькими, закрученными в колечки хвостиками и больших, жирных свиней, которые уже не могли ходить и только, лениво подняв свои мокрые пятачки, глядели на ребят маленькими глазками.
Но больше всего ребятам полюбились телятки, и долго ещё в ушах у них звучало тоненькое мычание новорождённого и голос доярки: «Руками не трогайте – они ещё маленькие!»
А Степан Ильич всё шагал да шагал. Свежий ветер раздувал его вышитую рубашку, шевелил мягкие волосы…
Ребята старались не отставать от могучего шага председателя, но усталые ноги уже не слушались их. Поля пшеницы и гречи, густые овсы и заливные луга всё плыли и плыли перед их глазами.
|
|
– Ну как, ребята? Может, устали? Домой вернёмся? – спрашивал Сергей Николаевич.
– Нет, нет! Ещё посмотрим! Не устали! – дружно откликались ребята и снова бежали за председателем, окружая его тесной толпой.
– Ну значит, нашу скотину вы видели, хлеба наши тоже, а другим разом я вам покажу новую мельницу. А старая вот тут, за леском…
Степан Ильич стал рассказывать, как на этой мельнице давным-давно удавился старый пан.
– Деды рассказывали – злой был, как собака, людей забивал до смерти.
Ребята слушали, раскрыв рты.
Сумерки уже легли на село, когда Сергей Николаевич решительно повернул назад:
– Ну, Степан Ильич, ваши богатства за один день всё равно не осмотришь, а ребята у нас еле плетутся…
– Да нет, Сергей Николаевич, мы ничего! Пойдёмте, пойдёмте к старой мельнице!
– К молотилке пойдёмте!
– Сергей Николаевич, да они совсем не устали, – уверял Митя.
Степан Ильич смущённо улыбался, поглядывая то на ребят, то на Сергея Николаевича:
– Нет, видно, другим разом, а то они, конечно, непривычны к нашей ходьбе.
Степан Ильич зашагал к школе. На лужайке около школьных ворот сидели Коноплянко, Марина Ивановна и Игнат со своим отрядом.
Ребята бросились к ним:
– Где мы были! Что мы видели!
– Где же вы были? – удивилась Марина Ивановна.
– На скотном дворе были! И на грече, и на пшенице…
Марина Ивановна, подняв вверх голову и обхватив руками колени, смотрела на ребят лучистыми серыми глазами и улыбалась. На щеке её темнело маленькое родимое пятнышко.
– Что же вам больше всего понравилось у нас?
– Нам телятки понравились!.. – закричала Лида Зорина.
Подошли Степан Ильич, Сергей Николаевич и Митя. Они, видимо, продолжали начатый разговор.
– Ну, значит, так и порешим, – усаживаясь на траву, сказал Степан Ильич. – Сенокос сейчас идёт хорошо. Погода стоит добрая, залежей нет. Помощь ваша нам тут не требуется… Отдохните, оглядитесь хорошенько, а тогда пожалуйста! Вот жнива будет – так тут уж весь народ на поле, никто дома не усидит. Игнат знает. У нас ни один колосок не заваляется! Это уж дело ребят. Вся ихняя бригада выходит. Вот и вы поможете тогда… Ну конечно, есть для вас и огородные работы, можно и на фермах поработать.
Игнат Тарасюк предложил посылать на работы его отряд вместе с ребятами Трубачёва.
– Вместе будем работать! Вот и хорошо! – обрадовался Васёк.
– А у нас в Ярыжках свой клуб есть, – сказал Коноплянко. Будем театр устраивать. На сцене и тёмный бор вырастет, и река побежит, и солнце взойдёт, и ясный месяц засветит. Как нам нужно, так мы и сделаем…
Коноплянко говорил очень тихо и ровно, не повышая голоса, но ребята слушали его с большим вниманием. Митя приготовил к концу разговора какой-то сюрприз. Губы у него разъезжались в улыбке, серьёзный тон не удавался. Он сказал, что вполне полагается на ребят Трубачёва и Тарасюка и что если они пообещали выполнить план летних работ, то выполнят и перевыполнят его.
– Верно! Верно! – кричали ребята. – Выполним!
– А пока спешных работ в колхозе нет, мы с Сергеем Николаевичем решили организовать большой поход, километров этак за сорок… познакомиться с окрестностями… побывать в тех местах, где в гражданскую войну сражались наши бойцы. И мы надеемся, что с нами отправится Иван Матвеич – участник этих боёв. Вот Сергей Николаевич обещает по пути заехать на пасеку и попросить Ивана Матвеича об этом лично…
Мите не дали договорить, заглушая его голос радостными криками. Сергей Николаевич водворил тишину:
– Ивана Матвеича я попрошу. Надеюсь, он нам не откажет. А пока вот что я хочу сказать. Двинуться в большой поход без предварительной подготовки нельзя. Поэтому с завтрашнего дня начнём готовиться. Соберём продовольствие, посмотрим походное снаряжение, назначим ответственных ребят… Может, и твои ребята с нами пойдут? Как думаешь, Игнат?
– Конечно! Пойдём с нами! – дружно закричали москвичи. Игнат и Федька Гузь нерешительно посмотрели на Марину Ивановну.
– Ну что ж, – улыбнулась учительница, – если уж вам очень хочется, идите вместе с новыми товарищами.
– Хочется-то хочется, – задумчиво сказал Игнат, – только У нас свой план есть. Мы его срывать не можем. У нас агитбригада работает – пьеску готовим. Уже программу отпечатали… Другим разом вместе пойдём.
– Конечно, – сказал Сергей Николаевич. – У них свои планы, нарушать их не следует. А наш отряд должен готовиться…
– Есть готовиться! Трубачёв, готовиться! Ура! – вырвались снова радостные голоса.
Ребята расшумелись. Белкин прошёлся колесом по траве. Мазин набросил на Петьку свой вещевой мешок и, натягивая ремни, кричал:
– Тпру! Но-оо!
Марина Ивановна засмеялась и весело сказала:
– Сборы уже начались!
* * *
Степан Ильич пришёл домой поздно. Стоя у перелаза, он вдруг что-то вспомнил и потёр ладонью вспотевший лоб.
– Ох, я ж им ещё новую молотилку не показал! – с сожалением сказал он Татьяне, открывая дверь в свою хату.
– Та будет тебе, Степан! Они ж совсем утомилися… Я через окно бачила, як у них ноги заплетаются. Разве ж так можно! – укоряла его Татьяна. – Они же дети!..
Но Степан не слушал её. Он выложил на стол сорванные колосья:
– Жнива, жнива на носу, Татьяна.
Глава 7
Дед и внук
На рассвете село разбудила песня.
Сонно закричали петухи, всполошились на насестах куры, замычали коровы, захлопали ставни. Весело загавкали псы. Звонкий мальчишеский голос будил спящую улицу:
Роспрягайте, хлопци, кони
Тай лягайте опочивать…
Генка въезжал в село. Гнедой жеребец важно переставлял стройные ноги, осторожно опуская в прохладную пыль подкованные копыта. На спине его, небрежно покачиваясь и сжимая пятками гладкие бока, сидел Генка. Надвинутый на лоб картуз, околышем назад, и брошенный через плечи армяк были влажны от ночной сырости.
На свежем, загорелом лице Генки задорно блестели карие глаза и белые, как сахар, зубы.
А я выйду в сад зелёный,
В сад крыныченьку копать… —
лихо выводил Генка высоким, чистым голосом.
Колхозницы, на ходу повязывая косынки, выбегали на крыльцо, старые деды высовывали в окна головы с седыми, спутавшимися за ночь волосами.
– Эге-ге! Михайлов хлопец спивае!
– А, чтоб тебе, дурной хлопец! Молчи, а то детей побудишь! – кричали из-за плетней бабы. – Носит тебя по селу ни свет ни заря!
– И чего это конюх жеребца ему даёт!
К воротам бежал дед Михайло с радостной улыбкой; пальцы старика на ходу застёгивали ворот рубашки, не попадая в петли.
Копав, копав крыныченьку
Раным-рано поутру…
– Чую, чую! До дому вертаетесь! – кричал дед, подбегая к внуку.
Генка не спеша соскочил с коня и с ласковой усмешкой глянул на деда:
– А то куда ж?
Михайло хлопнул себя по коленке и заглянул в лицо внука сияющими, как светлячки, глазами:
– А что ж? Погулял бы! Дед подождёт! Правление тоже с деда не спросит, де внук гуляе, де песни спивае, – насмешливо начал он.
Генка снял с коня уздечку, осмотрел новенькие подковы и, отойдя на два шага, сказал:
– Нигде такого коня нету, как наш!..
– Эге! Нигде нету! Значит, далеконько ты побывал, – подхватил Михайло. – А я ж себе думаю: где-то мой внук пропал? И день ожидаю, и два, и три… Может, думаю, Гнедко захромал или в обратную сторону повёз. Тебя ж на МТС посылали…
Но Генка перебил его:
– Есть хочется, диду!
– Есть хочется?
Старик побежал под навес и засуетился. Генка привязал к забору коня и пошёл за дедом.
Через минуту он сидел на нарах, поджав под себя босые ноги, и рассказывал:
– Поручение дяди Степана я выполнил. В воскресенье механик тут будет… Я там людям в ремонтной помогал… Так директор Мирон Дмитриевич мне и говорит: «Оставайся на МТС, доброго тракториста из тебя сделаем».
– Ну, а ты чего?
– Как – чего?
– Чего на МТС не остался, я спрашиваю? Или люди не такие или Гнедка погано принимали? – наливая в кружку холодное молоко, лукаво допытывался дед. – Чего не остался, а?
– А того не остался, что тебе скучно, – разжёвывая крепкими зубами хлеб и прихлёбывая молоко, сказал Генка.
– Эге! Мне скучно? А тебе? – склонив набок голову и подёргивая бородку, подскочил дед. – А тебе?
– Мне тоже скучно, – засмеялся Генка и, обхватив старика за шею, притянул его к себе.
Дед неловко, боком присел на нары и замер, боясь пошевелиться.
– Вот как ты уже помрёшь, то я тебя и не побачу больше, – задумчиво сказал Генка, вытирая о плечо деда нос.
– А ну да, не побачишь! Где ж ты меня тогда побачишь? Нигде ты меня тогда не побачишь, – глядя ему в лицо сияющими глазами, усмехнулся дед.
– А сколько тебе годов, диду?
– Сколько б ни было, а ещё поживу! Ещё и тебя воспитаю! – расхрабрился дед.
– Нет, ты меня не воспитаешь, – отрезая ножом хлеб, серьёзно сказал Генка.
– Как это так – не воспитаю? – всполошился старик.
– Я сам тебя воспитаю… А что, диду, московские в классах живут? – переменил разговор Генка.
Дед наклонился к нему и стал рассказывать о приезжих.
Генка слушал, сморщив лоб и думая о чём-то другом. Потом вытащил из-за пояса книжку, аккуратно разгладил её и положил на стол:
– Спрячь, диду.
Глаза его слипались. Михайло принёс из хаты рядно и подушку:
– Ложись спать, я сам Гнедка конюху сдам.
Генка лёг, но дед вдруг вспомнил что-то, посчитал по пальцам и снова подсел к нему.
– Эй, слухай! Так где ж ты был? Ты же в пятницу ещё уехал. На твоей чертяке можно было два раза на МТС побывать, – пощипывая свою бородку, сварливо сказал он. – Где ж ты был, я тебя спрашиваю? – Михайло дёрнул внука за штаны и выпрямился. – Где ты был, а?
Генка приподнял голову с подушки, натянул на себя рядно и нехотя сказал:
– Не морочь голову!
– Что? «Не морочь голову»? Как это «не морочь голову»? – петушился дед.
– А так. Я у агронома был.
Дед заморгал глазами и плюнул:
– Тьфу! Чёрт в тебе сидит! Ей-бо, чёрт!
– Может, и чёрт, – согласился Генка.
Дед склонил набок голову, развёл руками. Генка повернулся на спину, высунул из-под рядна босые ноги и громко захрапел. Зелёная муха загудела под навесом. Михайло схватил полотенце и с озабоченным лицом замахал над Генкой:
– Ш-ш, ты, проклятая! Куды залетела? Мало тебе места, дура!
Глава 8
Дневник Одинцова
Жизнь нашего отряда
20 июня
Завтра поход! Сегодня мы всё укладывали, приготавливали. Нести придётся всем по очереди, только Севу Митя освободил, а Севка, глупый, надулся на него. А потом познакомился с Михайловым внуком и развеселился. Всё какие-то жестянки ему показывал и альбом. А Михайлов внук – это тот самый Генка, с которым разговаривал Васёк. Лошадка у него хорошая, он её чистит щёткой и гриву ей расчёсывает. Этот Гнедко на Генкин свист бежит, где бы он ни был. Генка говорит: «Я его для Красной Армии готовлю, да ещё не всякому бойцу дам!» Сначала у нас с этим Генкой всё хорошо было, а потом вдруг ссора получилась. Вот из-за чего.
Мы себе около школы волейбольную площадку сделали, а Генка увидел, покраснел весь и говорит: «Здесь пришкольный участок будет, что вы землю топчете!» – и давай расшатывать столбы. А Мазин ему говорит: «Ты здесь не хозяин. Уходи!» Ребята тоже напали на Генку. Он разозлился, подскочил к Мазину и кричит: «В своём колхозе каждый хозяин! Это ты уходи!» Ну и сцепились они. Крик такой подняли, что Митя прибежал. Мы Мите ни в чём не сознались. Мазин говорит: «Девочки лягушки испугались». А Митя начал нас ругать, что мы к походу не готовимся, а всё какими-то глупостями занимаемся. А за ужином мы ещё с Лидой Зориной из-за Генки поссорились. Он сидит со своим дедом у себя под навесом и поёт как ни в чём не бывало. А Лидка слушала, слушала и говорит: «Ни у кого из вас такого голоса нет! И потом, он самый храбрый из всех!»
Подумаешь, какой храбрец! Васёк решил сам с ним подраться. А Митя, оказывается, уже всё понял, что творится, и давай над нами смеяться. Так мы с Генкой и не подрались.
А потом Митя устроил игру в «лошадей и всадников». И мы начали играть, а когда разыгрались, Митя позвал Генку. Генка сначала не хотел, а потом согласился.
Мазин говорит, что, несмотря на ссору, Генка ему всё-таки нравится.
Ну ладно! У меня ещё мешок не сложен, а мы завтра рано-рано, чуть свет, выйдем.
Глава 9
В поход
С реки поднимался лёгкий пар и мягко стелился по огородам; на дороге крепко прибитая росой пыль ещё хранила вчерашние следы; кое-где над колодцем поднимался журавель; изредка слышался скрип ворот. После трудового дня колхозники крепко спали, чтобы с солнышком дружно подняться на работу.
Ребята шли молча. Туго набитые вещевые мешки оттягивали ремнями плечи. У Белкина над головой торчали удочки. Мягко поскрипывала телега, в которой сидел отец учителя.
Шли тихо, чтобы не разбудить спящее село. Было прохладно. Ребята поёживались. Девочки, подпрыгивая, побежали вперёд, стараясь согреться.
– Что, холодно? Холодок пробирает? – посмеивался Николай Григорьевич. – Подождите, ещё жара припечёт!
На шоссе все оживились.
Получив разрешение громко разговаривать, мальчики сейчас же о чём-то заспорили, девочки затянули песню.
Ты взойди, взойди, солнце красное…
Голоса поднялись высоко вверх и неуверенно заколебались.
– Эй, эй! Врёте, врёте! – закричал Митя.
Недружный хор двадцати голосов подхватил песню нескладно, фальшиво и весело.
Митя махнул рукой:
– Ну так и быть – врите дальше!..
Солнце вставало. По одну сторону шоссе в верхушках деревьев уже просвечивали его золотые лучи. Проснулись птицы, засуматошились в кустах, защёлкали, засвистели. По другую сторону шоссе лежал луг; на траве блестели и переливались прозрачные капельки росы.
– Севка, дыши хорошенько! Этот воздух самый полезный! – уговаривали Малютина ребята.
– Все свои печёнки сразу вылечишь, – подтверждал Мазин.
Сева Малютин широко раскрывал рот и радостно смеялся.
Николай Григорьевич то и дело поворачивал назад голову и кричал ребятам:
– Стой, пионер! Сорви-ка вот эту ромашку при дороге… Давай сюда! Да зелёное копытце прихвати!
Ребята с готовностью спрыгивали в узкий ров и бросали на колени старику пучки зелени. Старик растирал ладонями тугие круглые копытца; от копытец остро пахло чем-то медвяным, душистым.
– Запах-то какой!
Ребята нюхали и охотно соглашались:
– Здорово пахнет!
Старик радовался знакомым местам:
– Гляди, гляди, Серёжа! Вон они, три дуба-то, те самые! Под ними Матвеича моего ранило… Эх, рассказать, так это целая история… Когда б не товарищи, не быть бы нам с ним живыми…
Колёса подпрыгивали на камнях и монотонно скрипели.
Хлопчик, сидевший за кучера, легонько встряхивал вожжами.
Солнце стало жарко припекать. Ребята проголодались. Решили отойти в сторону от шоссе и сделать привал около реки. На зелёном пригорке сложили вещи. Над рекой поднялся шум и визг. Мальчики вместе с Митей переплыли на другую сторону и, обвалявшись в песке, бросились в воду, осыпая друг дружку фонтаном брызг.
Девочки долго бродили, выбирая себе местечко; они купались около берега, держась за руки и щупая ногами дно.
Вода была тёплая – купанье затянулось. В конце концов ребят еле выгнали из воды: пришлось два раза протрубить в горн. Развели костёр, сварили похлёбку, вкусно позавтракали и улеглись на мягкой траве, в холодке.
После сна ребята отяжелели. Лениво надевали на плечи вещевые мешки. Никому не хотелось нести лагерное имущество: продукты, палатки, рыболовные снасти. Когда снова вышли на шоссе, девочки сложили свои вещи на телегу, в которой ехал Николай Григорьевич.
– Ладно, ладно, хитрюшки! Вам бы только полегче! – упрекали их за это ребята.
– А вам завидно?
– Да ну их! Никуда с ними ездить не стоит! – ворчал Одинцов. – На Украину заехали – и то ссоримся!
– Что вы тут спорите? – подбежал к ним Васёк.
– Да надоело мне с удочками таскаться всю дорогу – торчат, как иглы у дикобраза! – пожаловался Белкин.
У Лёни Белкина над красным, вспотевшим лбом топорщились прямые белые волосы.
Ребята захохотали:
– А и правда ты похож на дикобраза!
– Ну и несите тогда сами! – рассердился Белкин.
Мазин сбросил на землю вещевой мешок и подставил свою спину:
– Кладите всё на меня! Ладно! Кто ворчит – клади!
Ребята с мешками налетели на Мазина.
– Давай! Клади! Накладывай! – разыгрался Трубачёв. – Ещё давай!
На дороге образовалась куча вещевых мешков; под ней скрылся с головой весь Мазин.
– Эй, Митя, Митя! Мазина нет! Мазин пропал!
– Это что за склад? – засмеялся Сергей Николаевич.
Митя разбежался и прыгнул через мешки. Куча зашевелилась – из-под неё вылез Мазин.
– Хотел совесть у ребят испытать, – заявил он при общем смехе.
Шоссе казалось бесконечным. Жара начала спадать. Сергей Николаевич посмотрел на часы:
– Ого! Пять часов уже. Пора в лес сворачивать… Вам, Митя, дотемна надо разбить лагерь, чтобы устроиться на ночь.
– А вот сейчас поворот будет, до него от нашего села километров двадцать, там и свернёте, – посоветовал возница.
– Вот и хорошо, – сказал Сергей Николаевич. – Я замечу место, где вы войдёте в лес, отвезу отца на пасеку, и мы с Иваном Матвеевичем придём в лагерь.
На повороте распрощались. Учитель взял с собой горн:
– Когда вернусь, буду горнить в лесу, а вы барабаном откликайтесь.
Николай Григорьевич помахал ребятам платком:
– Приходите в гости, не забывайте старика!..
Отряд свернул с шоссе и вошёл в лес. Между деревьями замелькали голубые и белые майки.
Сергей Николаевич сел на телегу рядом с отцом.
– Большой крюк мы сделали, – сказал возница и хлестнул лошадь.
* * *
Шли медленно. Лес был густой, без тропинок. Разросшийся кустарник цеплялся за платье, ноги обжигала крапива. Заросли папоротника, колючего шиповника преграждали путь. Встречались огромные, старые дубы, тяжело накренившиеся набок; их толстые корни торчали из земли, а рядом шумели крепкие дубки и молодые осинки, заплетённые хмелем. Из-за их ветвей выглядывали красные гроздья калины.
– Тут где-то Николай Григорьевич посулил нам речку, – перелистывая свою записную книжку, говорил Митя. По его расчётам, они отошли от шоссе километра три.
Ребята постояли, прислушались. Нигде не было слышно шума воды.
– Да и место для воды неподходящее, – огляделся вокруг Митя. – Ну, пошли дальше…
Спустились в глубокий овраг; цеплялись за кусты, поползли наверх. Открылась светлая зелёная лужайка, окаймлённая орешником. На кустах орешника под широкими листьями тесными семейками лепились молодые орехи с мохнатыми зелёными колпачками и белой скорлупой.
– Может, на ночь остановиться здесь? – предложил Митя.
– Ну нет, здесь неинтересно! Надо речку искать! – закричали ребята.
Лес стал редеть. Из-за белых берёз вдруг выглянула полоса светло-зелёной изумрудной травы; между кочками заголубели крупные незабудки.
– Болото! Болото! Значит, нужно влево держать. Николай Григорьевич предупреждал!
Митя оживился:
– Теперь всё в порядке! Пошли!
Из кустов выскочил Петя Русаков:
– Нашёл! Всё нашёл! Идите за мной! Вон между деревьями светится полоска. Это река. Идёмте!
Петя побежал вперёд. Ребята еле поспевали за ним.
Снова миновали заросли крапивы, ежевики и колючек, миновали молодой осинник и наконец вышли к маленькой лесной речушке. Она бойко и весело плескалась между зелёными берегами; кое-где прямо из воды росли широкие, тенистые ивы; ветки их как бы плыли по течению, купаясь в чистой воде.
На высоком берегу было сухо. Желтели сосны, пахло свежей хвоей.
– Вот местечко так местечко! Как раз то, что нам нужно! – обрадовались ребята.
– Стоп!.. Разбивай лагерь! – скомандовал Митя.
Васёк нашёл место для палаток. Ребята захлопотали. Наспех натянули палатки. Синицына, выбранная поваром, загремела котелками, подгоняя кострового – Мазина. Петя Русаков уже готовил площадку для костра. Санитарка Валя Степанова пошла искать родниковую воду для питья.
Решено было сварить на ужин уху. Мальчики вместе с Митей отправились на рыбную ловлю, а девочки остались в лагере чистить картошку.
– У них от ходьбы ноги болят, только они не сознаются, – подмигнул Петьке Мазин.
Ребята вооружились кто чем мог. Одни ловили рыбу сачком с густой сеткой, другие – удочкой. Над рекой зазвенели весёлые голоса.
– Ребята, рыба не любит шума. Надо, чтоб было тихо, а то мы ничего не поймаем, – сказал Митя, сидя на берегу около своей удочки.
И тут же, выдернув её из воды, замахал руками и громко запел:
Вот так щучка,
Вот так штучка!
Оказалось, что он поймал маленькую щучку.
В лагере ребята застали полный порядок. Не дождавшись рыбы, девочки уже сварили ужин. В горячей золе стоял чугун с лапшой. Проголодавшийся Митя с удовольствием потянул носом аппетитный запах и потёр руки:
– Вот так девочки! Вот так хозяйки!
Ребятам тоже понравилась лапша. Но, чтоб девочки не задавались, Мазин на всякий случай сказал, что такую лапшу всякий дурак сварит. И съел две полные миски.
Ужин был весёлый. После лапши пили чай с московским печеньем и играли в коллективное рассказывание.
Митя сказал:
– Участников похода было двадцать. Первый, Коля Одинцов, был живой, смешливый мальчик… – Митя тронул Одинцова локтем: – Рассказывай всё, что знаешь о себе.
Одинцов подумал и сказал:
– Мне больше всего помнится, как я первый раз пришёл в школу и подрался с Васьком, потому что он рыжий.
Ребята смеялись. Больше всех хохотал Васёк.
Потом Коля описал наружность Саши Булгакова и подтолкнул товарища:
– Рассказывай всё, что знаешь о себе.
Некоторые ребята придумывали всякие смешные истории.
А Синицына сказала, что у неё – все друзья, только есть в лагере один мальчик, который всегда к ней цепляется, как репей.
Одинцов вскочил, бросил в неё щепкой и крикнул, чтобы она его лучше репьём не называла.
– Ага, на воре шапка горит! – засмеялись ребята.
Трубачёву пришлось описывать Мазина. Он долго на него смотрел и потом сказал:
Колю Мазина описать трудно: он очень меняется… Я Мазина люблю! Мазинчик хороший!
А Мазин о себе сказал:
– Я как родился, так сразу поел, попил и вышел на улицу, а тут и Петька Русаков стоит…
– Врёшь, я тогда ещё не родился – ты меня на два месяца старше! Ты в феврале родился, а я в апреле, – перебил его Петя.
– Ну, в феврале так в феврале… Вышел я, значит, в лыжном костюмчике. Смотрю – мой Петька Русаков в пелёнках болтается, соска у него изо рта торчит и чепчик на макушке – такой фитюль-фитюль с кружавчиками…
Когда стемнело, лагерь в лесу казался тихим, мирным жильём. Смутно белели в темноте палатки, на колках сушилась посуда, дым от костра окутывал сосны, пробиваясь к тёмному небу. Огонь освещал весёлые лица ребят… Далеко в лесу слышался иногда протяжный крик ночной птицы: «Поховал! Поховал!»
Девочки ближе придвигались к огоньку…
Глава 10
Ночь в лесу
Ночную вахту несло караульное звено. Дежурили по два часа.
Часовой Лёня Белкин неподвижно стоял около палаток, зорко вглядываясь в темноту ночи. Луна то и дело скрывалась за тучами; её неверный свет, падающий на траву, кусты и деревья, неожиданно менял их очертания: то он отдалял, то приближал стройные стволы сосен, то скользил за кустами, то с головы до ног освещал Лёню и шёлковое пионерское знамя, оставляя в полной тьме деревья. Над головой Лёни, хлопая тяжёлыми крыльями, пролетали ночные птицы. От их крика по спине мальчика пробегал неприятный озноб.
Подчасок Лёни – Лида Зорина спокойно стояла около большого пня с другой стороны лагеря. В палатках слышались дружный храп и сонное посапывание ребят. На траве, подложив под себя вещевые мешки, богатырским сном спал Митя. Над ним роем кружились и тоненько пели комары.