– Ты гляди, Иван, не сломай мне сына…
Матвеич шагнул к Сергею Николаевичу и огромными ручищами обхватил его поперёк туловища. Но Сергей Николаевич не поддался: ловким приёмом он выскользнул из рук Матвеича и крепко сжал его локти… Боролись долго. Матвеич наступал, как медведь. Сергей Николаевич, ловкий и увёртливый, выскальзывал из его рук и наконец, улучив минутку, обхватил старика за плечи и с силой пригнул его к земле. Бобик с яростным лаем прыгнул на обидчика… Борьба кончилась вничью. Но Матвеич был возбуждён и доволен:
– Молодец, Серёжа! Борец, чемпион, да и всё!
– Я тебе говорил, Матвеич! У него сила есть! – гордясь сыном, кричал Николай Григорьевич.
Сергей Николаевич развеселился, стал возиться с Бобиком, трепал его за уши, бегал с ним по дорожкам.
– Серёжка, не дури! Не дури! Ведь укусит Бобик! – совсем как в детстве, кричал ему отец.
За дальним лесом что-то ухнуло и, прокатившись по земле глухим эхом, замерло…
– И что оно чиркае? – удивился Матвеич.
– Да что ты как волк живёшь – ни газет у тебя, ни радио! – строго выговаривал ему старый товарищ. – Без радио никто не живёт теперь!
Матвеич сердито вытащил из-под навеса длинный, тонкий шест и бросил его около крыльца.
– Это всё твои пионеры, Серёжа! «Мы вам, диду, то, мы вам сё, мы вам радио проведём»! – передразнил он ребят. – Принесли какую-то жердину, тягали её, тягали, и в землю вкапывали, и на крышу лазили… Не, не годится! Опять побежали куда-то. Другую притащили… Мерили-мерили, бегали-бегали с нею… Есть! Хороша уже! Антенна, чи як? Теперь вдруг проволоки у них нет! «Пойдём, кажуть, достанем». От же ж бисови хлопцы! Наморочили голову, да ничего и нема!
Сергей Николаевич осмотрел антенну:
– Если сказали – сделают, значит, сделают. Не зря бегали.
– Может, и сделают. Я у них, конечно, в плане состою, это верно, – вздохнул Матвеич.
– А я с Серёжиными пионерами сдружился. Хорошие ребята! Ты, Матвеич, любишь поворчать, я тебя знаю, – добродушно сказал Николай Григорьевич. – А прибегут, ты и рад им!
– Ну конечно, дети… Без них и дедам скушно, – сознался Матвеич и, погладив свежевыстроганную антенну, добавил: – Мабуть, сделают.
Глава 14
Грозная весть
После обеда стали собираться. Решено было оставить Николая Григорьевича на пасеке, а самим, навестив на хуторе Оксану, отправить её к отцу и, не мешкая, идти к лагерю.
– Собирайся, собирайся, дедуш! Нас ребята ждут! – торопил Сергей Николаевич.
Он уже начинал скучать без ребят; было непривычно тихо без шумных голосов, не хватало обычной радостной толкотни, расспросов, смеха и пытливых, живых глаз. Сергей Николаевич поминутно ловил себя на одной мысли: как жаль, что нет ребят! Вот бы им показать пасеку, рассказать о пчёлах, видеть внимательные ребячьи лица…
– Идём, идём, дедуш! – нетерпеливо повторял он, поправляя за спиной рюкзак и наскоро прощаясь с отцом: – До свиданья, отец. Не скучай. Мы тебе сейчас Оксану пришлём. Заготавливайте тут побольше мёду, а мы к вам всем отрядом после похода нагрянем!
Вышли по холодку. Узенькая тропинка вилась в густой пшенице. По бокам шелестели спелые, налитые колосья. Матвеич, поминутно оборачиваясь к Сергею Николаевичу, кричал:
– Вон где хутора начнутся! Отсюда до Оксаны километров шесть полем. А по правую руку за лесом – это МТС. Там заведующий дуже хороший человек! Правильный человек. По последней технике действует… А по левую руку – тут шоссе проходит. На шоссе мы и телегу найдём; подъедем малость к хуторам, а то наш старый заскучает один…
Жар спадал.
Сергею Николаевичу казалось, что они идут слишком медленно, он торопился выйти на шоссе.
– А что, далеко ещё? – спросил он Матвеича.
– Зараз выйдем, – ответил тот, приподнимаясь на цыпочки и вглядываясь в густую желтизну колосьев. – А ну, Серёжа, кто там есть? Чи то заяц скаче, чи дытына…
– Эй, эй, диду! Диду! – донёсся откуда-то звонкий голос. – Подождите трохи!
– Эгей-гей! – мощно окликнул Матвеич.
Из пшеницы наперерез ему выскочила девчонка. Красная косынка сбилась у неё на шею, мокрые щёки блестели.
– Диду, я ж за вами от самой пасеки бигла! Вертайтесь скорийше до дому! Председатель вас требует! – быстро затараторила она, исподтишка оглядывая приезжего серьёзными голубыми глазами. – Вертайтесь до дому, диду! Председатель вас требует…
Матвеич пожал плечами и подмигнул Сергею Николаевичу:
– Видал? Требует, и всё. А чего?
Девочка удивлённо и строго взглянула на него.
– Собрание в колхозе идёт, вот чего! – сказала она, присела на землю, вытащила из пятки занозу и неожиданно добавила: – Война, вот чего! Хиба не знали? – Она искоса взглянула на взрослых.
Сергей Николаевич, поражённый неожиданным известием, молчал.
Матвеич оглянулся:
– Чего? – И, багровея, закричал, наступая на девчонку: – Где война? Яка война, я тебя спрашиваю?! – Он снова оглянулся, как будто война должна быть где-то рядом, а он её не видел.
– Ну, война! С Гитлером! По радио сказали! – сердито заговорила девочка. – И чего это вы кричите, диду! Идите лучше до председателя, а я на хутора побегу.
Она вскочила и прыгнула на тропинку.
– Эй, слухай! Слухай! – кричал ей вслед Матвеич. – Стой, кажу, бисова душа!
– Нема колы! – звонко донеслось из пшеницы.
Старик посмотрел в небо, широко развёл руками. По багровым щёкам его катились крупные капли пота, глубокий шрам побелел, брови сдвинулись.
– Значит, порешили они на нашу землю идти, – тихо, с угрозой сказал он. – Добре. Добренько… Хай идуть… – Он застегнул доверху пуговицы на своей гимнастёрке. – Добре! Встринемось!
Сергей Николаевич мгновенно представил себе пионерский лагерь в лесу, Митю…
Нагнувшись к своему рюкзаку, он поспешно вынимал из него свёртки, предназначенные для Оксаны. Потом вытащил горн, протёр его носовым платком, снова засунул в рюкзак и выпрямился. Лицо у него было серое – сухие губы, щёки и лоб как будто покрылись дорожной пылью. Но глаза были светлые, спокойные, решительные.
– Мне, дедуш, машину надо. Я должен ребят вывезти. Отца тебе оставляю… Возвращайся домой.
– Ах они бандюги! Каты!.. – кричал, потрясая кулаками, Матвеич.
– Диду, слышишь? Машину надо! Ребята в лесу остались. Говори, где машину взять. Матвеич пришёл в себя.
– Машину? Стой! Стой!.. – Он потёр лоб соображая. – Иди зараз на МТС. Тут прямиком километров пятнадцать будет. Там и машины есть и телефон. В случае чего, можно секретарю райкома позвонить. Вот, гляди. Прямёхонько в овраг, а там через сосёнки…
– Есть! Найду!
– А я… – Матвеич махнул рукой и отвернулся. – От же ж яка катавасия получается.
Сергей Николаевич подошёл к нему:
– До свиданья, диду! Увидишь Оксану, скажи – я её помню. И отца береги!.. Увидимся…
Матвеич обеими руками стиснул его плечи:
– Ты того… за нас ни-ни… Я старика в обиду не дам…
Сергей Николаевич вскинул на плечи рюкзак и, не оглядываясь, зашагал по дороге. Он шёл быстро, прямиком, спускался в овраги, пересекал поля с гречихой, блуждал в молодом лесу, поминутно теряя узенькую тропинку. Сначала лучи солнца золотили тонкие стволы молодых сосёнок и ложились светлыми полосами между их ровными рядами, потом вечерние тени легли на траву. Солнце незаметно ушло, а тропинка вела всё дальше и дальше, лес становился гуще.
Сергею Николаевичу представилось, как в таком же лесу, в пионерском лагере, сбившись в кучу, ребята одолевают Митю вопросами и ждут условного горна…
Становилось всё темнее, изредка вскрикивали птицы. Запахло шиповником, влажной травой…
Внезапно мягкий свет месяца осветил кирпичные здания, крепкий забор и запертые ворота.
Сняв с головы шляпу, Сергей Николаевич подошёл к воротам и крепко постучал. И почти одновременно со стуком перед ним выросли две фигуры дюжих хлопцев:
– Хто такий?..
Глава 15
Директор МТС
Директор МТС Мирон Дмитриевич, сидя за столом, смотрел на Сергея Николаевича острыми, насмешливыми глазами и, поглаживая бритый подбородок, спокойно говорил:
– Машины пошли своим плановым порядком. Как вернутся назад, то можно будет дать.
– А когда они вернутся назад? – сдерживаясь, спросил Сергей Николаевич. Его раздражал этот человек, которому он уже успел рассказать, что у него в лесу остались ребята, что они ждут, что их необходимо скорее вывезти и посадить в поезд на Москву. – Когда же они вернутся?
Мирон Дмитриевич развёл руками и указал на занавешенные окна:
– Видите, что делается… Может, завтра к вечеру…
Сергей Николаевич возмутился:
– Товарищ, я удивляюсь вашему спокойствию! Я повторяю – у меня дети! Мне необходимо их вывезти. Есть в вашем распоряжении ещё хоть одна машина?
Мирон Дмитриевич отогнул большой палец и прищурил светлые глаза:
– Есть машина. На неё особое распоряжение – со двора никуда!
Сергей Николаевич снял телефонную трубку:
– Район! Район!.. Дайте райком партии!
Директор покачал головой:
– Навряд ли они сейчас дадут.
Дозвониться было нелегко. Сергей Николаевич бросал трубку, ходил большими шагами по кабинету и снова звонил.
– Секретаря нет. На совещании… Не уполномочен… Ждите… – отвечали из райкома.
Мирона Дмитриевича вызывали по разным делам. За окном слышался его густой бас.
– Все тракторы в поле. Живо, хлопцы, живо! Давай, давай, ремонтируй! Чтоб через час там был! – кричал он на кого-то. – Сказано: убрать хлеб – и всё тут!
Возвращаясь в комнату, он прислушивался к разговору по телефону.
– Где на совещании? – кричал учитель. – Когда приедет? – Лоб у него был мокрый, лицо усталое, под глазами легли тёмные круги.
Мирон Дмитриевич взял у него из рук трубку:
– Говорит директор МТС… Да, я знаю, что на совещании. Дайте телефон. Ну?.. Давай, кажу, телефон… того совещания! – заорал он, прижимая ко рту трубку. – Без ниякого разговору! Срочно! – Он кивнул головой Сергею Николаевичу: – Записывайте!..
Сергей Николаевич записал телефон и взял трубку. Мирон Дмитриевич снова вышел во двор. Когда он вернулся, учитель стоял у окна, заложив в карманы руки. Губы у него были крепко сжаты.
– Ну что? Дозвонились? – спросил директор.
– Дозвонился к секретарю… Утром пришлёт свою легковую, – отрывисто, не глядя на него, сказал Сергей Николаевич.
Директор тронул его за плечо:
– Вы что ж, москвич? Учитель?
– Москвич. Учитель, – стараясь сохранять спокойствие ответил Сергей Николаевич.
– Партийный человек? – тем же тоном спросил Мирон Дмитриевич.
Сергей Николаевич молча вынул из кармана партбилет.
«Не доверяет», – мелькнуло у него в голове.
Но директор осторожно отвёл его протянутую руку:
– Не треба. Я насчёт паники…
– Какой паники?
– А той самой паники, какой в наше время не должно быть… – подняв свой большой палец, начал директор.
Сергей Николаевич вспыхнул:
– Да вы что, товарищ! Понимаете или нет? Я учитель. У меня в лесу дети…
Мирон Дмитриевич стукнул ладонью по столу:
– «Дети, дети»! У нас у всех дети. У меня у самого дети. И нечего горячку пороть. Сейчас война! Вероломное нападение – понятно тебе, товарищ? Все машины заняты – подвозят бойцов, доставляют горючее, убирают хлеба… А ты – «дети, дети»! «Я учитель»! – передразнил он Сергея Николаевича. – Да як ты учитель, так должен понимать, что всё своим порядком делается. А ты сам весь побелел, распушился. Ты учитель, а я – батько. И у меня полна хата детей. А нужно сдерживаться, бо время военное. Вот утречком поедешь и заберёшь своих детей, да и всё!
Сергей Николаевич с удивлением смотрел на этого человека, строго и решительно читающего ему наставление, как вести себя. До сих пор никто не мог упрекнуть его в отсутствии выдержки. Он воспитывал в себе эту черту характера годами, терпеливо и неуклонно, простым и верным способом – не давая себе воли в проявлении гнева, раздражения по отношению к окружающим его людям. Он вызывал к себе уважение среди своих товарищей именно этой удивительной выдержкой, и вдруг чужой, почти незнакомый человек делает ему такое замечание… Сергей Николаевич чувствовал, что кровь приливает к его щекам. Но Мирон Дмитриевич ласково усмехнулся и похлопал его по плечу:
– Ну добре, хлопче! Так – не так, а к утру машина будет. Пойдём сейчас до моей хаты. Там я распорядился, чтоб нам жинка повечерять приготовила, бо такая перепалка, що некогда и поесть. Пошли! Берите своё имущество! Где оно есть?
Он ухватил рюкзак и потащил за собой ошеломлённого Сергея Николаевича через двор к маленькой белой хате с железной крышей. Во дворе было темно, где-то нетерпеливо мычала корова, из ворот выезжал трактор.
– Ну як? Починился? Живо давай! Чтоб у меня к завтрему зерно в мешках было! – крикнул в темноту Мирон Дмитриевич, толкая дверь хаты и пропуская вперёд учителя.
Хата была маленькая, уютная. Посередине стоял добела выскобленный стол, по бокам – табуретки. У стены на широкой никелированной кровати спали ребята. С двух сторон сползали с подушек кудрявые тёмные головы и торчали из-под одеяла маленькие босые ноги.
– Мала куча! – добродушно усмехнулся Мирон Дмитриевич, указывая на них учителю. – Ну, садитесь, будьте гостем! Он придвинул к столу табуретку и заглянул в сени:
– Ульяна!
Ульяна не откликнулась. За неё ответил с кровати детский голос:
– Мама во дворе корову доит.
– Давно пошла? – спросил Мирон Дмитриевич.
– Давно. Зараз придёт, – сонно отозвалась девочка.
Она, видимо, привыкла к чужим людям и, не обращая внимания на Сергея Николаевича, отвернулась к стене и уткнулась лицом в подушку.
Мирон Дмитриевич стал собирать на стол. Вытащил из стенного шкафа тарелку с селёдкой, очистил луковицу, порезал её большими кружками, достал хлеб.
В хату, гремя подойником, вошла маленькая, кругленькая молодица в тёмном платке; оба конца, стянутые под розовым подбородком, были завязаны наверху тугим узелком. Она мельком взглянула на гостя и тихо сказала:
– Здравствуйте.
Потом поставила на лавку ведро с молоком и, обтирая о передник руки, вдруг быстро и сердито напала на мужа:
– А то что ж за порядки, Мирон, а? Скотина до ночи не пригнана, где-то того пастуха к чёрту заслали! Корова кричит, с фонарём выйти до сарая не можно. Тычешься во все углы, як та слепа курка! Это что за дело, я тебя спрашиваю, Мирон?
– А такое дело, що война, – обтирая рукавом губы и обсасывая селёдочную голову, спокойно сказал Мирон Дмитриевич. – Война! Не привыкла, чи що?
– О! Бачишь! «Не привыкла»! Так я ж баба, а ты мужик. А такого крику наробив: «Затемняйтесь, та щоб я ниде свиту не бачив!» Таку панику на всих нагнав…
– Ульяна! – строго прикрикнул Мирон Дмитриевич, заметив улыбающийся взгляд учителя. – Это не твоего ума дело, понятно? Я директор МТС. Я за всё отвечаю! – Он налил молока и махнул рукой: – Одним словом, прекрати разговор! Або перемени свой разговор… – добродушно закончил он, подмигнув учителю.
Сергей Николаевич, улыбаясь, взял стакан:
– Видно, нам всем нужно побольше выдержки и терпения.
Ульяна подсела к столу и, лукаво блеснув глазами, спросила:
– Ну, а кто ж его бачив, того немца, Мирон? Хоть одного?
Мирон Дмитриевич вытащил круглые часы, поспешно встал, пошарил рукой за шкафом, включил радио:
– Зараз Москву послушаем, товарищ учитель!
Сергей Николаевич с волнением слушал сводку, передаваемую по радио из Москвы. Кровь закипала гневом, бурно билось сердце. Он чувствовал, что где-то близко отсюда в жестоких боях уже бьются с врагами молодые, сильные, самоотверженные сыновья Родины. И ему казалось невозможным больше сидеть в этой хатке и ждать… «Приеду – пойду в райком партии… сейчас же…»
* * *
Поздно ночью хозяева внесли раскладушку и уложили гостя.
– Спите, товарищ, я разбужу, как машина придёт, – уговаривал его Мирон Дмитриевич.
Сергей Николаевич лёг, но уснуть было невозможно. Перед его глазами стоял лес, около раскинутых палаток теснились ребята. Он видел их встревоженные лица и, сжимая руками виски, думал: «Не могу ждать… Уйду. Лучше пешком, как-нибудь… Скажу, чтоб машина шла вслед за мной…»
Он решительно вытаскивал из-под головы свой рюкзак, потом снова клал его на место: «А что, если шофёр, узнав, что я ушёл, погонит машину обратно? Или в темноте я потеряю дорогу и машина пройдёт мимо? И сколько я буду идти? Нет, надо ждать… Надо ждать…»
Ходики тихонько покачивали гирями. Время тянулось медленно.
Сергей Николаевич не знал, на что решиться. Казалось, что бы ни ожидало его впереди, ничто уже не будет страшней этой ночи бездействия и ожидания…
Мирон Дмитриевич часто выходил на крыльцо, потом осторожно, стараясь не стучать тяжёлыми сапогами, возвращался в комнату, присаживался к столу, крутил козью ножку и что-то записывал в потёртой записной книжке. Слышно было, как во двор въезжали тракторы, где-то приглушённо гудели машины. Откуда-то издали слышались глухие удары…
Мирон Дмитриевич хмурился и глядел на жену. Стучал по столу пальцем, видимо обдумывая что-то про себя.
– Ты вот что, Ульяна… Бери завтра детей и эвакуируйся в Макаровку…
– А, видчипысь! – с досадой отвечала Ульяна, заботливо укрывая ребят. – Куда я с ними эвакуируюсь? До Макаровки не близко. Як я поеду?
– Ну, особого транспорта у меня для тебя нету. А Сивка завтра запрягу, да и поедешь!
– Никуда я не поеду от своей хаты. Видчипысь!
Очевидно, спор этот шёл с утра, и Ульяна сердилась на мужа.
Сергей Николаевич думал о своём… Конечно, Митя постарается успокоить ребят и будет ждать его, учителя. А если Митя двинется по направлению к селу? А он, Сергей Николаевич, будет искать их в лесу и потеряет время?..
Над хаткой с тихим воем пролетели самолёты. Сергей Николаевич прислушался. Внезапно сильный удар потряс землю. Хатка дрогнула. Сергею Николаевичу показалось, что над его головой сорвалась крыша и с грохотом покатилась по двору. Ульяна схватилась за голову и бросилась к детям.
– Ой, боже мий! – с ужасом простонала она, прикрывая руками их головы.
Младший проснулся и заплакал. Мирон Дмитриевич взял его на руки и, стоя посреди хаты, грозно сказал:
– Завтра же чтоб тебя здесь не было! Эвакуируйся!
Ульяна заплакала, прижимая к губам платок. Мирон Дмитриевич покачал на руках ребёнка, коснулся сухими губами мягких волос на его лбу, подсел к жене.
– Ульяна, я человек партийный… Я должен свою жизнь по-военному располагать. Я на партию смотрю и партию слушаю. Мне может любой приказ выйти, – объяснял он жене, заглядывая ей в глаза, и тихо прибавил: – Чуешь, голубка моя?
Ульяна плакала…
Под утро гудение самолётов затихло. Только где-то вдалеке слышался мелкий дробный стук – казалось, что в лесу на каждом дереве сидит дятел и долбит носом кору. Сергей Николаевич, готовый к отъезду, стараясь не будить прикорнувших хозяев, вышел на крыльцо.
Солнце ещё не вставало. Было свежо. На траве лежала холодная роса. Около сарая два хлопца выбрасывали лопатами землю из глубокой ямы. Ещё один хлопец, почти подросток, в длинном тулупе, прохаживался у ворот.
– Что, не было машины? – спросил Сергей Николаевич.
– Легковой?
– Да.
– Из района?
– Да.
Хлопец не спеша вытер платком нос:
– Не було.
В сарае сонно закричал петух. Всполошились на насестах куры. Светало…
«Что делать? Вдруг не придёт?» – мелькнуло в голове у Сергея Николаевича. Он с горькой досадой подумал о потерянном времени. Нужно было расспросить дорогу и ещё вчера вечером пуститься в путь. Хлопец как будто угадал его мысли. Он высвободил из мохнатого воротника натёртый докрасна подбородок, прищурил светлые глаза и пошевелил губами.
– А до якого вам места?
– До поворота, где река под горой, знаешь?
– Чего ж не знаю! Километров двадцать по шоссе. Пешком далеко…
Сергей Николаевич вошёл в хату. Было ещё слишком рано, чтобы снова звонить в райком. Он приподнял тёмную занавеску и стал смотреть во двор. Бездействие доводило его до отчаяния. В углу мирно тикали ходики. Стрелки медленно ползли к четырём часам. Хозяева спали.
Сергей Николаевич взял свой рюкзак и в нерешительности пошёл к дверям.
Но Мирон Дмитриевич вдруг поднял с подушки нечёсаную голову, провёл ладонью по заспанному лицу и прислушался:
– А ну, подождите!
С дороги донёсся тихий шелест и негромкий гудок.
– Эге! За вами!
Сергей Николаевич бросился к воротам.
Машина была легковая. Шофёр, открыв дверь, окликнул:
– Кто тут будет товарищ учитель?
На ходу застёгивая френч, выскочил Мирон Дмитриевич. Сергей Николаевич крепко пожал ему руку:
– Спасибо, Мирон Дмитриевич!
– Добрый ты хлопец, а горячий, – с улыбкой сказал ему директор.
Они обнялись.
Хлопцы окружили шофёра:
– Ну, яки там новости?
Шофёр был хмурый, невыспавшийся.
– Погано. Сильно напирает фашист, – хрипло сказал он.
Люди, встревоженные его сообщением, ближе придвинулись к машине.
Сергей Николаевич тронул шофёра за плечо:
– Поехали, поехали, товарищ! К большому лесу. По шоссе.
Машина загудела, попятилась назад и, вырвавшись на лесную дорогу, помчалась, мягко подпрыгивая на ухабах.
Глава 16
Снова в поход
Мазин вытер губы и повторил:
– Война!
Ребята, тесно сдвинувшись вокруг, молча и тревожно смотрели то на него, то на Митю. Митя, ошеломлённый неожиданным известием, старался сохранить спокойствие; он неестественно улыбнулся, пожал плечами.
Мазин, прерываемый взволнованным Петькой, начал рассказывать:
– Мы вышли на шоссе, а тут – скот гонят, люди идут…
– Неожиданное нападение! – перебивая его, кричал Петька.
Ребята забрасывали их вопросами:
– А что говорят? Где сражение? Зачем скот гонят?
Девочки прижимались друг к дружке, смотрели широко открытыми глазами на Митю:
– Что же это, Митя? Война? Настоящая война?
Митя поднял руку. Он чувствовал, что надо успокоить ребят, что-то сказать им, но про себя он уже спешно решал вопрос, что делать: ждать учителя или двигаться к нему навстречу?
– Ребята! Война, конечно, является неожиданностью не только для нас, но и для всей нашей страны – Митя остановился, посмотрел на серьёзные лица ребят. – Но у нас, у советских людей, у коммунистов, комсомольцев и пионеров, есть такое отличительное свойство: перестраиваться на ходу. Мы не теряемся ни при каких обстоятельствах. А потому наше дело: спокойно, стойко, как подобает пионерам, принять это известие и срочно перестрои ться на военный лад… Трубачёв, ты остаёшься командиром отряда!.. – Ми тя посмотрел на мирную полянку, на дымящуюся на костре картошку. – Сейчас лагерь снимется с места и походным порядком выйдет на шоссе. Варёную картошку разделить – съедим на ходу. Консервы, мешки с мукой, лишнюю посуду и лишние тяжести сложить в яму и замаскировать. Уладится дело – заберём. Каждый идёт налегке – понятно?
– Понятно! – серьёзно ответили ребята.
Митя взглянул на часы:
– Полчаса на сборы.
На поляне закипела работа.
Снимали и связывали палатки, складывали в незаконченную землянку консервы, чугунки, удочки. Мазин и Русаков занимались маскировкой. Они искусно выложили дёрном и забросали валежником яму. Синицына с Зориной раздавали горячую картошку. Кто-то из ребят потребовал соли. Синицына возмутилась:
– Какая соль ещё? Война, а он «соли»!
Трубачёв о чём-то советовался с Одинцовым. Через полчаса всё было готово. Стоя посередине полянки с лёгкой ношей за спиной, ребята с сожалением поглядывали на изумрудную зелень, на затухший костёр, на чёрные ямки в том месте, где так уютно стояли их палатки. Было странно, что они должны уходить отсюда потому, что на их землю пришёл враг. Было непонятно и тревожно слово «война», знакомое ребятам только по книгам и рассказам.
– Нам не страшно… Нам только самую чуточку страшно, – сознавались шепотком девочки.
Ребята были настроены воинственно. У них появились толстые палки с острыми концами. Два кухонных ножа бесследно исчезли под чьими-то куртками.
– Готово? – спросил Митя.
– Готово!
– «Если завтра война, если враг нападёт…» – решительно запел Трубачёв.
– «Если тёмная сила нагрянет…» – звонко подхватили голоса ребят.
Они шли, крепко ступая по земле, презирая колючки и крапиву, ломая на своём пути сухие ветки. Шли с песней, как идут бойцы.
Когда первый боевой пыл улёгся, стали решать, как быть, если Сергей Николаевич запоздает. Посыпались и другие вопросы. Ребята забеспокоились о родителях – что они думают? Мамы уже, верно, плачут. Надо послать телеграмму, успокоить их. И вообще, что будет дальше? И как это так всё неожиданно случилось?
Над головой сквозь тёмную зелень розовело небо, трава была ещё мокрая, но в воздухе уже не чувствовалось ночной свежести.
– А вдруг мы этих самых фашистов встретим? – тревожно оглядываясь, спросила Надя Глушкова.
– Встретим – так будем драться! – крикнул Трубачёв, с силой сбивая палкой молодые кусты.
– Трубачёв, отставить! – прикрикнул Митя. – Во-первых, мы их не встретим, во-вторых, таких вояк никому не нужно, а в-третьих, наша прямая обязанность – возможно скорей убраться восвояси, чтобы не затруднить собой взрослых.
– Как – восвояси? Сейчас же? Домой? – разочарованно протянули ребята.
– Да над нами все смеяться будут – скажут, что мы струсили.
– Тут война, а мы «восвояси»! – возмущался Одинцов.
– Ну, а куда же нам? Конечно, по домам надо, – рассудительно сказал Саша.
– Конечно. В школу надо… – задумчиво поддержал его Сева.
Трубачёв был недоволен:
– Что мы, маленькие, что ли? В гражданскую войну и не такие, как мы, воевали!
– Я никуда не поеду! – решительно заявил Мазин.
– Я тоже! – крикнул Русаков.
Митя рассердился:
– Кто это смеет рассуждать, поедет он или не поедет! Как старшие решат, так и будет. (А старшие – то есть он, Митя, и Сергей Николаевич, – без всякого сомнения, посадят всех в вагон и вывезут. А потом Сергей Николаевич пойдёт на фронт, а может быть, и он, Митя.) И прекратить лишние разговоры! Давайте лучше слушать, не горнит ли Сергей Николаевич.
Но горна не было слышно. Митя с каждым шагом испытывал всё большее беспокойство. Что, если Сергей Николаевич не встретит их и потом будет искать в лесу? Поляна ещё хранит следы пребывания лагеря. Учитель, наткнувшись на неё, вероятно, поймёт, что Митя увёл ребят в село. Но что будет, если, не услышав ответа на горн, учитель двинется в глубь леса и, разыскивая отряд, напрасно потеряет время? Надо было бы как-нибудь дать знать, куда снялся лагерь…
Митя подозвал Трубачёва.
– Мы с тобой, брат, маху дали, – тихо сказал он.
– А что? – встрепенулся Трубачёв.
– Да надо было Сергею Николаевичу какой-нибудь знак на поляне оставить, что мы ушли в село.
– Знак? Я оставил! Мы с Одинцовым письмо в клеёнку завернули и над костром к железке привязали, – сообщил Васёк.
Митя просветлел:
– Ну, тогда всё в порядке! Если и разойдёмся, то он нас догонит.
Шли долго. Дорога казалась очень длинной и незнакомой. Несколько раз останавливались, прислушивались и хором кричали:
– Сергей Николаевич! Ау!
Но в лесу не было слышно ни одного человеческого голоса. Мазин и Русаков то и дело забегали вперёд – проверять свои дорожные знаки.
– До шоссе осталось два километра! – сообщили они.
Ребята заспешили.
До них доносились какие-то смешанные звуки: неясный равномерный шум, стук колёс, гудки машин. Митя сквозь деревья увидел красноармейцев. Они шли и шли ровным, широким шагом. Кое-где двигались за ними орудия, ехали грузовики, торчали вверх чёрные стволы винтовок. Ребята замерли.
– Красная Армия пошла на врага! – торжественно сказала Валя Степанова.
– Бойцы! Бойцы!
Ребята врассыпную бросились к шоссе. Митя перепрыгнул через глубокий ров, отделявший его от дороги, и остановился, с волнением вглядываясь в суровые лица шагавших бойцов. Увидев пионеров, некоторые из них поворачивали серые от пыли лица и улыбались. Ребята радостно ловили эти улыбки.
Сева Малютин, подняв вверх худенькую руку, махал и махал ею в воздухе. Петька схватил Мазина за плечо.
– Пойдём за ними! – возбуждённо зашептал он.
Мазин нагнул голову, раздумывая:
– Сейчас нельзя, не по-товарищески.
Трубачёв, Булгаков и Одинцов стояли на пригорке, освещённые лучами солнца. В немом восхищении они отдавали салют идущим в бой красноармейцам… И вдруг за сплошной движущейся массой, откуда-то с другой стороны шоссе, раздался призывный звук горна.
– Сергей Николаевич!!!
Митя схватил за плечо Белкина:
– Давай! Давай!
Тра-та-та-та! – изо всех сил забарабанил Белкин.
Глава 17
Первая разлука
Учитель с горном в руках стоял по ту сторону шоссе. Он видел взволнованные лица ребят, видел Митю. Тягостное беспокойство, которое он испытывал в последние часы, сменилось в нём горячей нежностью. Он махал ребятам шляпой, время от времени подносил к губам горн и, раздувая щёки, горнил ещё и ещё, извещая их о том, что он здесь.
А бойцы шли и шли, новыми рядами выступая из-за поворота, не давая возможности Сергею Николаевичу соединиться с Митей. Шофёр давал гудки, мальчишки буйно волновались. Митя с трудом удерживал их.