– Есть ли какой‑нибудь проход? – спросил Тиро, подняв руку и погладив птицу.
Велунд покачал головой.
– Я ничего не вижу, – ответил он. – Здесь сплошной штормовой фронт.
– Фратер Велунд, ради тебя самого я надеюсь, ты не хочешь сказать, что мы зря разгоняли двигатели сверх допустимого предела, пытаясь оказаться здесь раньше предателей.
– Я пока не знаю, – сказал Велунд, понимая, что у Тиро были основания раздражаться, но мечтая, чтобы капитан научился лучше сдерживать свои эмоции.
– Когда будешь знать?
– Когда проводник прибудет на мостик.
– Тоик, Нумен и Бомбаст уже ведут его сюда, – вклинился Таматика, надеясь отвлечь их от спора. – Мы узнаем больше, когда они прибудут. В любом случае, мы можем собрать здесь любопытные имматериологические данные. Если выживем, конечно.
– Это не исследовательская миссия, Таматика, – сказал Тиро.
Таматика не успел ответить: главные двери открылись, и торжественную тишину мостика нарушили громыхающие шаги дредноута. Септ Тоик и Игнаций Нумен шли по бокам от тонкого человека в плаще, от копоти переливающемся оттенками черного. На лицо его был опущен капюшон, но не узнать манеру движения, присущую его ксеносской расе, было невозможно. Хотя он считался союзником, морлоки все же держали оружие на груди.
За проводником шел воин угрожающих пропорций, возвышающийся над остальными и закованный в тяжелую броню, которая когда‑то была черной, но теперь краска почти полностью сползла под пулями и огнем. Брат Бомбаст ступал с механической тяжеловесностью, и его огромное дредноутское тело скрипело и протекало из многочисленных залатанных и перечиненных мест. Модернизированная ракетная установка, закрепленная на задних пластинах доспехов, была повернута вниз, но под гигантскими силовыми кулаками висел штурмболтер, а перфорированные форсунки чудовищно больших огнеметов были открыто направлены на проводника.
|
|
Проводник не был пленником Железноруких, но и полным доверием он не пользовался.
Доверием в этой галактике не разбрасывались, и раса ксеносов еще не получила у человечества права им пользоваться.
– Вот он, – прорычал Бомбаст, сжимая и вращая в гнездах когти силового кулака. Бомбаст, получивший прозвище «Карааши» в честь горы, на которую, по медузийской легенде, приземлился Феррус Манус, был воином вспыльчивым и яростным. Из‑за его характера, подобного необузданному нраву вулкана, и страсти к бурным разрушениям прозвище за ним закрепилось и осталось даже после заключения в дредноутский саркофаг. Если уж на то пошло, замена смертного тела на железное только усилило его агрессивность в бою.
Проводник, сопровождаемый морлоками, встал перед капитаном.
– Капитан Тиро, – сказал он тихим, лишенным эмоций голосом. – Это честь для меня.
– Сними капюшон, – сказал Тиро. – Я не люблю, когда люди прячут лица. Это значит, что им есть что скрывать.
– Как вам угодно, – ответил проводник и откинул бархатную ткань плаща.
Их проводник был эльдар, с резкими чертами, полными губами и блестящими глазами льдисто‑голубого цвета. Велунд отошел от наблюдательного пункта и встал рядом с ним.
– Как зовут это существо? – спросил Тиро.
– Его зовут Варучи Вора, – ответил Велунд. – И язык у тебя не отсохнет, если обратишься к нему напрямую.
|
|
– Я в курсе, – огрызнулся Тиро, – но я уже встречал его людей на поле боя и видел, как медузийцы гибли от их мечей. Я ему не доверяю.
– Тогда что мы здесь делаем? – поинтересовался Велунд. – Без него нам в шторм не войти.
Варучи Вора опять подал голос:
– Уверяю вас, капитан Тиро, я не желаю зла вам и вашим солдатам. Наоборот. Я хочу остановить ваших врагов не меньше, чем вы сами.
– Убеди меня, – ответил Тиро. – Велунд сказал мне, почему, но я хочу услышать это от тебя.
– Как уже говорил Сабик Велунд, я ученый, поэт и исследователь, помимо прочего. Я принадлежу к научному ордену моего народа, известному как Эбонитовые Архимсты. Мы изучаем звезды и материи вселенной, из которых все мы созданы. Я прекрасно знаю эту область космоса, ибо я первым из нас спел о ее течениях и бурях.
– Спел? – переспросил Тиро.
– Это самое подходящее слово, которое я могу подобрать для описания того, как мы обмениваемся информацией и храним ее, – ответил Вора. – Чтобы овладеть этим искусством, нужно десятки лет тренироваться в храме нашего ордена, но, полагаю, у вас нет ни времени, ни желания об этом слушать.
– Хотя бы в этом наши мнения сходятся, – сказал Тиро. – Но мне все еще непонятно, почему ты нам помогаешь.
– Воины, которых вы называете «предателями», невообразимо опасны. Не только для вашей расы и империи, но для всего живого. Они служат Изначальному Уничтожителю, хотя и не все из них в полной мере осознают, что это значит. Наши цели едины, но нам нельзя медлить, иначе враги достигнут крепости Амон ни‑шак Каэлис раньше нас.
– Амон ни‑шак Каэлис? Что это значит?
|
|
– «Кузница солнца и звезд» в переводе с мертвого диалекта моего народа.
– Ты сказал, у них есть проводник вроде тебя? – спросил Тиро.
– Есть, – отозвался Вора. – Отступник, изгнанный из нашего ордена. Мой брат.
– Что нужно делать, чтобы тебя изгнали из группы ученых? – спросил Вермана Сайбус своим скрипучим, механическим голосом.
– О, это несложно, – сказал Таматика. – И Механикум, и Железное Братство не раз угрожали мне исключением. Опасные эксперименты, радикальные взгляды, непротестированное оружие, все такое.
– Ты столько раз пытался нас взорвать… Немного жаль, что они так этого и не сделали, – сказал Сайбус.
Губы эльдара едва заметно изогнулись в улыбке, и он продолжил:
– Фратер Таматика прав: в моем брате зародился пагубный интерес к темной стороне знания, к тому, что хранится в тайне не без причины.
– К чему? – спросил Таматика. – Приведи мне пример.
– Вы же знаете, что я не могу этого сделать, фратер Таматика, – сказал Варучи Вора. – Достаточно знать, что есть в галактике вещи, которые должны навечно остаться в прошлом. То, что находится в сердце крепости – из их числа.
– И этот отступник может привести предателей к крепости? – спросил Сайбус, не сводя с него испытующего взгляда.
– Может, но он не знает тех путей, что знаю я, – ответил Вора. – Верхние пути безопасней, но Нижние пути быстрее. С моей помощью вы обгоните ваших врагов, пройдя через пространства, не затронутые варпом, и достигнете Амон ни‑шак Каэлис задолго до того, как они там окажутся.
– Наши приборы не регистрируют никаких брешей в шторме, – заметил Тиро. – Мы вообще не видим никакого входа, не говоря уж о входе безопасном.
– Ваши приборы неспособны увидеть Нижние пути, – сказал Вора. – Но они там есть.
– Капитан, – сказал Велунд. – У нас нет выбора. Мы должны позволить Варучи Вора показать нам путь.
– Ты сам сказал, что прохода нет, – рявкнул Тиро, и механический орел захлопал крыльями в ответ на эту внезапную вспышку гнева. – Он может направить нас прямо в варповый ураган и уничтожить нас.
– Может, но зачем ему это делать? – возразил Велунд. – Он тоже погибнет, и я сомневаюсь, что он выискивал нас для того, чтобы убить таким сложным способом. Железные Воины и Дети Императора скоро будут здесь, так что у нас есть два варианта: довериться ему или сдаться.
Уловка была очевидна, и Тиро мгновенно ее распознал.
– Думаешь, что можешь вынудить меня отдать нужный тебе приказ?
– Нет, но решать надо, – ответил Велунд. – И у нас нет времени на дискуссии.
Тиро раздраженно посмотрел на него, но Велунд уже знал, что капитан согласится использовать эльдарского ученого в качестве проводника. Для Железноруких сдаться было бы позором. Начатое задание не бросалось, даже при возникновении непреодолимых препятствий. Этот подход заставлял их сражаться после потери, несмотря на свое горе, под гнетом отчаяния, грозившего поглотить остатки легиона.
И все же Кадм Тиро никак не сводил взгляда с бурлящих облаков, возникавших на краях штормовых всплесков, и грозовых шквалов, сияющих зловредным светом. Он слишком хорошо знал, чем были чреваты попытки пройти сквозь столь опасные регионы космоса. Корабли избегали подобных аномалий, особенно если те проникали из неизвестной параллельной вселенной, их породившей. И внутренний голос кричал ему, что нельзя доверять корабль со всем его экипажем ксеносу, чей род был известен своей коварностью и непредсказуемостью.
Но что еще ему оставалось?
– Веди нас, Варучи Вора, – сказал Тиро. – Но знай. Если у меня хоть на миг закрадется подозрение, что ты собираешься нас предать, я прикажу Бомбасту сжечь тебя дотла. Если ты приведешь нас к гибели в этом варп‑шторме, первым умрешь ты сам. Понятно?
– Предупреждение абсолютно понятно, но излишне, – сказал Вора.
– Не для меня, – ответил Тиро.
Глава 11
ТЯЖКОЕ БРЕМЯ
ДОДЕКАТЕОН
ПАМЯТЬ ТЕЛА
Более двух тысяч воинов выстроились неподвижными шеренгами перед Кроагером, и он был ошеломлен самой идеей, что они все теперь подчиняются ему. После отлета с Гидры Кордатус (вызвавшего в нем безотчетное чувство облегчения) он пытался привыкнуть к мысли, что стал кузнецом войны IV легиона, что должен теперь отдавать приказы и распоряжаться судьбами других. Раньше вся его власть над жизнью и смертью заключалась лишь в клинке цепного меча и магазине болтера – теперь же он мог обречь людей на смерть одним словом.
Какая‑то часть его – меньшая – радовалась подобному могуществу, но оно неизбежно отдалит его от кровопролития настоящей битвы, а против этого восставала сама природа Кроагера. Расстаться с оружием для него значило то же, что лишиться рук или сердца. Только в жестокой мясорубке боя воин чувствует себя действительно живым, и суть этой жизни заключена во мгновениях между взмахами клинка и выстрелами.
За шеренгами воинов стояли роты бронетанковой техники: «Носороги», «Ленд рейдеры», «Мастодонты» и гибриды, которые Пневмашина создала из обломков с поля боя и загадочных механизмов, извлеченных из сердца Кадмейской цитадели. Когда флот достиг края варп‑аномалии, закрытые кузницы Пневмашины стали работать с лихорадочной одержимостью, словно эта неведомая область пространства давала им добавочные силы для создания все новых чудовищных машин. О предназначении некоторых из этих творений ясно говорил их облик: они выглядели просто как гигантские орудийные станки или истребители пехоты; но другие, те, что были увешаны защищенными решеткой приборами и опасными на вид приспособлениями, ничем не обнаруживали своих истинных функций.
Кроагер прошелся вдоль строя – стены из вороненого железа, отмеченного золотыми и черными шевронами. Эти воины обратили в руины бессчетные планеты, сокрушили оплоты величайших царств, но знал ли их имена хоть кто‑нибудь в Империуме Человека?
По приказу командира все воины были без шлемов; суровые лица смотрели прямо перед собой в нерушимом единстве. У большинства легионеров были темные коротко остриженные волосы, но тут и там Кроагер замечал то длинные пряди, которыми отличались уроженцы Лохоса, то вытатуированные спирали – узор делхонийцев, то выкрашенные в кровавый цвет волосы народа с Итеаракских гор, к которому принадлежал и он сам, то раздвоенные бороды, характерные для ведрикских тирпехов. Он узнает этих людей, выучит их имена и скажет им, что знает все об их подвигах – только так они будут готовы сражаться за него до последнего вздоха.
Проходя вдоль строя, он всматривался в их лица.
Грубые черты, сглаженные генетическими изменениями и улучшениями, преображенные знанием, которое дает долгая война. Немногие легионы могли сравниться с Железными Воинами в искусстве убивать, но служение идеалам Империума потребовало от них бесчисленных жертв. Эти люди, исполненные силы, сражались за то, чтобы привести галактику к согласию, но почестей за это им не полагалось: награды доставались другим, более прославленным легионам, которые получали все лавры, пока Железные Воины гнули спины.
Ультрадесант, Кровавые Ангелы, Имперские Кулаки. В честь их героев слагали поэмы, их подвиги увековечивали в произведениях искусства. Но где триумфы, устроенные в честь Железных Воинов? Где слава этого легиона?
Ответ был прост: в пепле Олимпии. В развеянном ветром прахе погребального костра, в который превратился целый мир. Сказания о сынах этого мира, ставших крестоносцами, некому было слушать: легион сжег всех, и отчаяние того дня впиталось в кожу воинов, как пепел на щеках скорбящих вдов и заблудших отпрысков.
Но Кроагер не чувствовал вины за то, что они сотворили с Олимпией. Что с того, что именно эту планету Железный Владыка считал домом? Неважно, чей это дом, все планеты горят одинаково, и никому нет до этого дела.
Разница заключалась только в названии, а названия и имена – это пустой шум.
И горе, и вина разъедают душу воина подобно ржавчине, и Пертурабо в той речи, которую он произнес перед всем легионом под пепельным дождем на их родной планете, прямо сказал, что среди его людей чувству вины нет места.
Сожаление – это удел слабых, которые копаются в прошлом, ища себе оправдание. Железные Воины никогда не позволят этому разрушительному чувству завладеть собой, ибо для них оправдание было только в будущем.
Размышления Кроагера прервались, когда в первом ряду гранд‑батальона он заметил знакомое лицо. Он понимал, что не нужно останавливаться, что не стоит еще раз напоминать воинам под его командованием об ударе, нанесенном их самолюбию. И все же зловредность не дала ему упустить этот случай еще раз провернуть нож в ране.
Кроагер остановился перед Харкором, с удовольствием отмечая, как сильно понизился статус бывшего кузнеца войны.
– Харкор, – заговорил он и едва удержался, чтобы не добавить привычное звание.
– Кроагер, – ответил Харкор.
– Теперь кузнец войны Кроагер.
Харкор кивнул, проглотив наверняка подступившую к горлу обиду.
– Тебе нашлось место в гранд‑батальоне?
– Да, кузнец войны. Я боевой брат 55‑го штурмового отделения.
Кроагер был в курсе, что это за отделение: посредственные землекопы, пушечное мясо.
– Ты отлично туда впишешься. Сержант Гаста знает свое дело.
– Мне всегда было мало просто «знать свое дело»… кузнец войны, – сказал Харкор с такой явной горечью, что Кроагер с трудом не рассмеялся.
– Да, и посмотри, куда это тебя привело.
– Позвольте говорить откровенно, кузнец войны, – попросил Харкор.
Кроагер помедлил, но в конце концов кивнул:
– Говори, но не трать мое время попусту.
– Быть кузнецом войны – тяжелое бремя, это я знаю даже слишком хорошо. Тысяча обязанностей ложится исключительно на ваши плечи, и пусть вы сильны, кузнец войны Кроагер, у вас пока не хватит опыта справиться со всем. Я мог бы помочь.
На этот раз он рассмеялся. Прямо Харкору в лицо.
– Ты? Помочь? Я занял твое место, после того как примарх разжаловал тебя. Уже чувствую, как ты втыкаешь мне нож в спину.
– Нет, кузнец войны, – покачал головой Харкор.
– И с чего же мне тебе верить?
– Потому что мне больше нечего терять. Владыка железа никогда снова не назначит меня кузнецом войны, так ради чего мне вас предавать?
– Ради личной мести?
– В этом есть своя правда, не спорю, – ответил Харкор, – но я мог бы помочь вам превратить этот гранд‑батальон в легенду. Примарх к вам прислушивается, в вас есть азарт и сила. Добавьте к этому мой опыт – и к тому моменту, когда Хорус займет трон Терры, вы будете любимым триархом Пертурабо.
– Ты будешь помогать мне только ради собственного продвижения, – усмехнулся Кроагер.
Харкор пожал плечами:
– А что в этом плохого?
– Наверное, ничего. – Но доверять тебе – все равно что пригреть змею на груди.
– Я ничего не говорил о доверии, – уточнил Харкор. – Лишь о том, что вам стоит ко мне прислушиваться.
– Я об этом подумаю, – сказал Кроагер.
Командный мостик «Железной крови» обрамляла колоннада опор без каких‑либо украшений, на которой, ярус за ярусом, возвышались клепаные помосты. На них расположились аугментированные сервиторы, обслуживавшие более простые приборы корабля; там же, где требовалась постчеловеческая реакция, работали Железные Воины, хотя из этой горстки легионеров Пертурабо знал только нескольких.
Он стоял, скрестив руки на груди, и бесстрастно наблюдал за клубящимися всполохами, непонятными потоками и завихрениями варп‑вещества, отображавшимися на смотровом экране. Объединенный флот Железных Воинов и Детей Императора занял позицию на самом краю звездного вихря, чья пламенеющая сердцевина сияла, словно умирающая звезда, а бушующая корона расширялась, чтобы поглотить все вокруг. Ржавый свет, который излучала сердцевина, озарял лицо Пертурабо, придавая ему румяный оттенок здоровья, и огнем отражался в его холодных глазах.
Впервые в жизни Пертурабо смотрел на звездный вихрь и знал, что другие тоже его видят. Да, видят иначе, чем он сам, но хотя бы признают, что это явление существует. Его же взору открывались и планеты, что плавали внутри темного света: призраки, мелькавшие на грани восприятия, зыбкая твердь в царстве, ненавидевшем постоянство. Он видел планеты, на которых не действовали ни логика, ни евклидовы аксиомы, на которых физические законы, управлявшие Галактикой, становились игрушками сил, недоступных человеческому пониманию.
Огненные миры; миры, невероятным образом сложенные из геометрических форм; миры, охваченные вечными грозами; эфемерные островки, всплывавшие над породившей их пеной хаоса и мгновением позже вновь в ней тонувшие. В этом кошмарном смешении штормовых потоков правило безумие, в изменчивости своей способное сломить даже самый крепкий рассудок.
Но одна планета все же сохраняла ненормальную стабильность в этом круговороте рождений и смертей: мрачный мир безжизненных скал и изломанных шпилей, в вечной пустоте его неба – непостижимое солнце, похожее на зрачок чудовищного глаза. Стоило Пертурабо моргнуть – и эта мертвая планета с ее черным солнцем растворилась в болезнетворных красках звездного вихря.
Он всегда, с того самого дня, как обнаружил себя на мокром от дождя утесе, чувствовал присутствие этого водоворота. Вихрь неотступно следил за ним с неба, оценивал его поступки, решал, чего он достоин. Это неусыпно бдящее око сделало Пертурабо мрачным и недоверчивым, заставляло всегда держаться настороже, всегда помнить, что зловещий взгляд устремлен именно на него.
Так было в прошлом, так будет и в будущем.
И вот теперь Пертурабо собирался погрузиться в глубины вихря, следуя указаниям провидца‑чужака. Что найдет он внутри, и самое главное, что найдет его?
Он всегда каким‑то образом знал, что рано или поздно отправится внутрь звездного вихря. Аномалия звала его, тихо, но настойчиво. Тянула к себе невидимыми нитями, не замечать которые, однако, было невозможно.
Часть его восставала против мысли о таком зове. Он мог бы отдать приказ, и легион с его сотнями кораблей развернулся и отправился бы туда, где от них было бы больше проку в войне Хоруса Луперкаля. Но стоило Пертурабо только подумать об этом, как мысль сразу же рассыпалась в прах, словно деревянная стена под мелта‑тараном.
Вся его жизнь прошла под взглядом звездного вихря, но лишь сейчас его флот приблизился к аномалии вплотную. Почему так получилось? Ведь он был примархом в армии Императора, в его распоряжении были сотни кораблей, и никто бы не стал задавать вопросов, направь он экспедиционную миссию к этим координатам.
Ответ был очевиден.
До недавних пор у него не было причин отправляться внутрь.
Внешним поводом стал Фулгрим с его байками про богов войны, заточенных в темнице, и оружии апокалипсиса, но Пертурабо понимал, что настоящая причина иная. Он прибыл сюда потому, что настало время заглянуть в сердце звездного вихря.
«Звездного вихря?»
Сколько он уже пользуется этим эпитетом, не пытаясь даже узнать, как на самом деле называется аномалия?
Пертурабо вызвал астрогационные карты этого района космоса, которые хранились в базах данных «Железной крови». На замерцавшем экране появилась неоново‑яркая сетка, исчерченная дугами траекторий и отмеченная мигающими подписями у тех немногих звездных объектов, что заслуживали собственного названия. Посередине экрана высветилась вертикальная черная рамка, которая пересекала огненное пятно вихря, словно зрачок огромной кошки. Внутри рамки имелось и название.
Лебедь Х‑1.
Пертурабо знал, что звездный вихрь был не первой пространственной аномалией, носившей это имя. Жалкий писарь, который обозначил вихрь этим чужим названием, был идиотом. Нечто столь колоссальное и ужасное заслуживало имени, которое вселяло бы в сердца страх, которое бы помнили до скончания времен, до того дня, когда звезды погаснут, и единственным светом во вселенной останется это жуткое зарево прожорливой оболочки вихря.
Пальцы Пертурабо запорхали над панелью, с которой он вывел на экран карты; название в вертикальной рамке изменилось, и его тонкие губы изогнулись в некоем подобии улыбки. Это изменение распространится по всем флотам и теперь будет отражено во всех базах данных, где хранятся карты северо‑западного региона Галактики.
– Да, – сказал он. – Имя, которое никто, однажды услышав, не забудет.
Подчиняясь команде Пертурабо, двигатели «Железной крови» полыхнули, унося корабль вглубь звездного вихря.
Нет, больше это не «звездный вихрь». Теперь его будут называть Око Ужаса.
Они называли его Додекатеон – в честь двенадцати тиранов Олимпии. Собрания ордена каменщиков IV легиона проходили на кораблях Железных Воинов с давних времен, еще до того, как Пертурабо воссоединился со своими генетическими сынами. Ни в самом ордене, ни в его собраниях не было ничего таинственного: никакого тайного учения, никаких секретов, связанных с его деятельностью. Это было просто место для встреч строителей и воинов, где можно было обсуждать новые архитектурные проекты, моделировать прошлые битвы и предлагать новые методы ведения войны.
Сюда мог прийти любой легионер, но на практике посещать собрания ложи могли только офицеры. Кроагер, как и каждый Железный Воин, знал о существовании ордена, но раньше никогда не мог выкроить время, чтобы сходить туда самому. Теперь же, когда флот приближался к аномалии, скрывавшей оружие Ангела Экстерминатуса, а он занимался тем, что заменял стершиеся зубцы на полотне цепного меча, в его оружейную пожаловали Барбан Фальк и Форрикс.
– Мог бы поручить это сервам, – заметил Форрикс.
– Предпочитаю делать сам, – ответил Кроагер. Он сидел скрестив ноги, поверх облегающего комбинезона облаченный в тунику из стального цвета мешковины. Перед ним на промасленной ветоши лежали около сотни острых как бритва зубьев, словно выдернутых из челюстей какой‑то механической акулы. Все новые, отполированные, смазанные и готовые разрывать тела.
– У тебя есть более важные дела, – казалось, Фальк раздражен тем, что его собрат‑триарх занимается такой примитивной работой.
– Например?
– Ты должен пойти с нами, – ответил Форрикс и протянул руку, чтобы забрать у товарища меч, но Кроагер резко отдернул оружие:
– Не трогай мой клинок. – Его пальцы сжались, крепче обхватывая рукоятку. – Куда мы идем?
– В Додекатеон, – пояснил Форрикс. – Пора тебя представить.
Кроагер ослабил хватку и вернул меч на стойку у стены, заполненную другими клинками, палицами и огнестрельным оружием.
– Орден каменщиков?
Форрикс кивнул, и Кроагер последовал за ними в освещенные неверным светом, пропахшие маслом коридоры «Железной крови». Некоторые были ему хорошо знакомы, в некоторых же помещениях он никогда не бывал. Они проходили через арочные галереи, где выстроились рядами артиллерийские орудия, где сотни тяжелобронированных машин были подвешены на толстых цепях к усиленным фермам потолка. Они поднимались по огромным спиралям лестниц, обвивавших колонны гудящей, обжигающей энергии, мимо сверхзащищенных магазинов, доверху забитых снарядами, шанцевым инструментом и миллионами зарядов с взрывчатыми веществами. На кораблях Железных Воинов, по сравнению с другими легионами, гораздо больше места отводилось под материальные средства обеспечения, так как их способ ведения войны подразумевал бесперебойные поставки боеприпасов большой взрывчатой силы.
Хотя в лабиринтах «Железной крови» легко было заблудиться, Кроагер знал, что они направляются в переднюю часть корабля. Высокие залы с раскаленными стенами и покрытыми конденсатом трубами сменялись все более тесными помещениями, в которых практически все пространство было занято носовыми орудийными системами: огромными трубами торпедных аппаратов и реле питания, обслуживавшими батареи крупнокалиберных орудий, установленных по обе стороны от изогнутого носового тарана.
– Ты правда никогда не был на собрании Додекатеона? – спросил Фальк.
– Никогда.
– А почему нет?
Кроагер пожал плечами.
– Всегда находились более важные занятия, чем просто разговоры о войне. Я предпочитаю готовиться к бою.
– Ты триарх, – сказал Форрикс, – и теперь для тебя разговоры о войне – часть этой подготовки.
Закругленный пандус, по которому они спускались, выходил на длинную парадную галерею со стрельчатым сводом. Железные Воины, собравшиеся в галерее, разбились на множество небольших групп: некоторые внимательно изучали подборки архитектурных планов, другие же рассматривали на гололитических экранах чертежи стен, вероятные схемы их обстрела и таблицы огня. Всего здесь было около ста воинов, кто‑то в доспехах, кто‑то – в кольчужных туниках.
– Все выглядит очень… непринужденно, – заметил Кроагер.
– Только на первый взгляд, – возразил Форрикс. – Уж поверь, это настоящее змеиное гнездо. Здесь заключаются и расторгаются союзы, здесь скрепляют договоры и приносят клятвы, о которых забывают еще до конца собрания, что очень полезно.
– Да какая же в этом польза.
Форрикс широко улыбнулся:
– Напротив, выгодно знать, кто кого поддерживает и кто с кем сговорился. Может пригодиться, когда будешь планировать свой боевой порядок. Когда любым трем кузницам войны приходится сражаться вместе, здоровый дух соперничества только подстегивает их. Если ты правильно оценил, насколько далеко должно зайти это соперничество, каждый из них постарается превзойти самого себя; но если ты ошибся, твоя армия будет занята не врагом, а внутренними склоками.
– Понятно, – сказал Кроагер, хотя идея стравливать кузнецов войны между собой показалась ему слишком разрушительной. – А в других легионах есть подобные ордены?
– В последнее время появились, но Додекатеон существовал еще до того, как Лоргаров мальчик на побегушках надумал заменить его собственной ложей.
– Да уж, мы его быстро спровадили, – засмеялся Фальк. – У нас есть свой орден, и другой нам не нужен.
В их сторону стали оборачиваться: новость о прибытии Трезубца распространялась среди собравшихся воинов. Додекатеон не признавал рангов и чинов, но о некоторых из них, слишком важных, нельзя было забывать даже здесь. Идущих триархов встречали вежливыми кивками; кого‑то Кроагер знал, многих видел впервые, а кое‑кто, кажется, был вообще не из IV легиона.
Одним из них был мечник из Детей Императора с лицом, изуродованным шрамами, тот самый, кто сопровождал Фулгрима в Железную пещеру, кто сбил Кроагера с ног. Фулгрим называл его Люцием. Воин был без своей пары мечей – на поясе висели пустые ножны, – и рука триарха потянулась к оружию прежде, чем он вспомнил, что и сам не вооружен. Люций, заметив его ярость, ухмыльнулся и небрежно отсалютовал.
– Почему этот скользкий паршивец здесь? – спросил Кроагер.
– Знак сотрудничества между легионами, – Фальк чуть ли не плевался от злости. – Мы приглашаем одного представителя из ордена Фулгрима, они берут одного из наших.
– Шпион?
– Эмиссар, – уточнил Форрикс. – Посол.
– И кто представляет нас?
Форрикс пожал плечами:
– Камнерожденный и кто‑то из людей Беросса, не знаю, как его зовут.
Люций куда‑то скрылся, а Кроагер заметил серебристо‑белые волосы кузнеца войны Торамино – он разговаривал с бритоголовым воином, который стоял к Кроагеру спиной. Затем они оба отошли в боковую галерею, но прежде воин повернул голову, и Кроагер узнал в нем Харкора. Хотя он с настороженностью отнесся к предложению помощи от бывшего кузнеца войны, зная, что тот рано или поздно предаст его ради собственного продвижения, его все равно поразило, как быстро Харкор побежал к Торамино, чтобы похвастаться своим влиянием на нового триарха.
Возможно, на эти собрания и правда стоит ходить – чтобы оценить, когда верность сменится предательством и подлостью.
– Трезубец, – произнес голос, в котором тепла было не больше, чем в леднике. – Нечасто нам выпадает честь видеть вас здесь вместе. Значит, предстоит действительно серьезный бой.
Железный Воин в полном доспехе появился из толпы и подошел к ним. На его броне было и вороненое железо – цвет легиона, и черно‑золотые шевроны, отполированные до блеска, но основным цветом был холодный оттенок слоновой кости – знак апотекария. Одна перчатка казалась больше, так как содержала инструменты целителя и хранителя мертвых; в другой воин сжимал нефритовый жезл в форме удлиненной молнии. Один конец жезла был увенчан сапфировой сферой, наполненной туманом, другой – сферой нефритовой, в которой под защитой невидимого энергетического поля плескалась какая‑то жидкость.