– Что вы имеете в виду? – спросил Сюлака.
– То, что слухи, доходившие до нас, оказались больше, чем слухами, – сказал Пертурабо и, пригнув голову, вошел в апотекарион; три робота из Железного круга последовали за ним. В зале и так было тесно; с появлением в нем примарха и трех телохранителей апотекарион начал вызывать клаустрофобию.
– Слухи, милорд? – переспросил Фулл Бронн. – Какие слухи?
– Те, что зародились после Исствана‑V, – ответил Пертурабо, – невероятные россказни об оргиях, что проводились в честь старых богов и демонов. О волшебстве и жертвоприношениях.
– Но это же только слухи, да? – спросил Форрикс, у которого такие предположения вызвали негодование. – Мы же не станем всерьез говорить, что в варпе и правда существуют какие‑то древние силы. Что бы ни происходило с Детьми Императора, это помешательство, одержимость совершенством, подогреваемая Фениксийцем. Но не более того.
Пертурабо ответил не сразу:
– Я пытался отрицать это, пытался найти объяснение, списать все на помутнение рассудка, но мы видели, во что превратился III легион, и слышали рассказ Кадараса Гренделя о событиях на «Гордости Императора». Нет сомнений: Фулгрим верит, что действительно служит демоническим богам.
– Богам? – Бронн не хотел допускать такой мысли, но, произнеся ее вслух, почувствовал, что в ней есть правда. – Волшебство и демонические силы?
– Звучит безумно, согласен, но если Фулгрим и его легион действительно в это верят, нам придется считаться с их убеждениями.
– Я помню… чудовищ, – сказал Бронн. – Эйдолон называл их тератами, сказал, что они – пасынки апотекария Фабия.
– Фабий создает новые формы жизни? – спросил Сюлака. – На что они похожи?
– Жуткие создания, чудовищная смесь хирургических уродств и генетических отклонений.
Бронн сглотнул отвратительную горечь: в памяти всплыло воспоминание об этих безобразных рабах, об их извращенном уродстве. Ужасный опыт, который оставила после себя вакханалия III легиона, вызывал неотступную физическую боль, и Бронн обратился за утешением к догматам Железных Воинов:
– Из железа рождается сила. Из силы рождается воля. – Подкатила новая волна тошноты, с которой он еле справился. – Из воли рождается вера. Из веры рождается честь. Из чести рождается железо.
– Да будет так вечно, – закончил литанию Сюлака и склонился над Бронном. – Но расскажи подробнее про эти новые формы жизни, звучит интригующе.
– Забудь про них, Сюлака, – приказал Пертурабо и повернул к себе голову Бронна, рассматривая его со всех сторон. – Ничем хорошим такие эксперименты не кончатся, но в алхимии Фабий разбирается, если его зелья могут свалить с ног Железного Воина. – Лицо его окаменело. – Не стану делать вид, будто понимаю, что происходит в легионе моего брата, но больше мы наших воинов на их собрания посылать не будем. Что бы ни завладело легионерами Фулгрима, моих оно не получит.
– И что теперь? – спросил Форрикс.
– Я поговорю с братом, – сказал Пертурабо.
Барбан Фальк, облаченный в доспех Мк‑IV, мерил шагами мостик «Железной крови», сцепив руки за спиной. Он остановился ненадолго, чтобы понаблюдать за сводящим с ума калейдоскопом цветов и грозовых разрядов, что бесновался по ту сторону смотрового экрана. Око Ужаса – так теперь этот регион назывался на астрогационных картах – было неистовым вихрем имматериальной энергии, в котором ничто не могло выжить, однако линии курса, полученные от навигатора‑ксеноса на «Андронике», следовали вдоль прожилок реального пространства, которые блистательно обходили все турбулентные глубины.
Хотя все инстинкты Фалька подсказывали, что эльдар доверять не следует, он вынужден был признать, что Верхние пути оказались не более опасными, чем внутрисистемные маршруты, по которым ему доводилось летать: пока они не потеряли ни одного корабля. Базы данных «Железной крови» записывали курс, насколько могли, но Фальк подозревал, что этот путь останется проходим только до тех пор, пока не будет выполнена их миссия.
Ему надоело быть здесь одному, но Кроагер налаживал связь со своим гранд‑батальоном, Форрикс совещался с примархом, а мостик требовал присутствия хотя бы одного из Трезубца. Корабль удерживал на курсе капитан – механический гибрид по имени Бадет Ворт. Его тело было практически полностью инкорпорировано в алтарь, из которого капитан и осуществлял управление. Проигнорировав нескончаемый поток поправок к курсу, который исходил от Ворта, Фальк вновь зашагал по палубе, не в силах не смотреть на бурлящие миазмы всполохов, на этот вечный круговорот энергии, что буйствовал за хрупкой преградой защитных полей, окружавших корабль.
То и дело в этом вихре появлялись и исчезали контуры – лиц, глаз, тысяч других фрагментов человеческих лиц. Случайные, призрачные образы, ибо варп был царством иллюзии, малопонятным пространством постоянных предательских изменений, где предметы были не тем, чем казались, и где ничему нельзя было верить.
Во время полетов в варпе обычной практикой считалось держать оккулус закрытым, изолируя мостик от безумия снаружи; Фальк же, учитывая, насколько безопасным оказался их курс, приказал оставить заслонки открытыми. Мерцающие глянцевые цвета, окрасившие мостик, чудесные спирали света таких оттенков, которым он и названий подобрать не мог, были приятным контрастом блеклой функциональности корабельного интерьера.
Фальк остановился в центре мостика и, окруженный бормотанием сервиторов, бинарным шепотом и лязганьем катушек в вычислительных машинах, всмотрелся в глубины шторма. Словно почувствовав его взгляд, течения, омывавшие корабль, свились в новые, еще более прихотливые узоры. Изгибы и линии пересекались под случайными углами, складываясь в беспорядочную геометрию. Сами по себе они не имели смысла, но стоило Фальку приглядеться пристальнее, как в их соединении забрезжила какая‑то закономерность.
Вихри света и тьмы вначале казались совершенно хаотичными, но затем Фальк увидел в них мимолетный образ – ухмыляющееся лицо. Череп, похожий на тот, что украшал наплечники его доспеха. Стоило ему моргнуть – и образ пропал. Во рту у Фалька пересохло; он даже не знал толком, что именно увидел.
И увидел ли вообще что‑нибудь.
Он не отрывал взгляда от того бурлящего района варпа, в котором, как ему казалось, видел череп, но изгибы, линии и углы никак не хотели складываться во что‑то осмысленное. Тогда Фальк посмотрел на железную стену мостика: царапины, потертости и микротрещины в изношенном металле обрели под его взглядом иллюзию движения, и фрактальный рисунок поверхностных дефектов стал четче, образуя тот же череп, что явился из глубин варпа.
Фальк скрипнул зубами и отвернулся.
Он снова увидел череп в перекрещивающихся линиях решетчатых ферм. Вмятины на коже его перчаток превратились в пустые глазницы, которые рассматривали его со странным, навязчивым вниманием. Однажды увидев этот череп, его нельзя было развидеть, и Фальк с нарастающим чувством паники заметил, что потертости на железных плитах палубы и черно‑желтые шевроны складываются во все тот же оскал скелета. Он постарался успокоиться и дышать ровнее: варп мог обманывать рассудок, мог, в силу своих неведомых законов, изменить человеческое восприятие реальности.
– Изолировать мостик, – приказал Фальк. – Опустить заслонки.
Заслонки со скрежетом сомкнулись, но Фальк, прищурив глаза, вдруг вскинул руку: он увидел яркую вспышку искусственного света, которая подобно новорожденной звезде загорелась прямо по курсу «Железной крови».
– Стойте. Открыть заслонки.
С протестующим стоном затворы поднялись. Раздался сигнал обнаружения, и Фальк направился к терминалу сюрвейеров. Просмотрел данные с носового ауспекса – и почувствовал, как нарастает внутри радостное возбуждение.
– Лорд Пертурабо? – сказал Фальк, прижав палец к горжету. – Мы здесь не одни.
– Во имя примарха, что это было? – спросил Кадм Тиро, направляясь к посту, который обычно занимал фратер Таматика, но сейчас на его месте был Сабик Велунд.
Велунд тоже хотел бы знать ответ на этот вопрос. На экране в стальном корпусе один за другим загорались красные огоньки, и каждый означал, что из строя вышла какая‑то жизненно важная система.
– Точно не знаю, капитан. Внутренние контуры двигателей зарегистрировали критический выброс мощности реактора и автоматически запустили протоколы сброса. Почти все системы корабля отключены до тех пор, пока энергетические уровни не опустятся до безопасных пределов.
– Откуда взялся этот выброс?
Велунд просмотрел данные по двигателям за последние пятнадцать минут: показатели мощности намного превышали норму, которая полагалась «Сизифею» при текущей скорости. Во время тонких маневров на Нижних путях внутренний контур каждого двигателя работал с сильно уменьшенной производительностью, но и в этих условиях энергия вырабатывалась колоссальная. Тяжелое и неотвратимое предчувствие подсказывало Велунду, куда эта энергия могла перенаправляться.
– Таматика, ты идиот, – сказал он.
– Что? – воскликнул Тиро в бешенстве, заставившем его орла вспорхнуть. – Что еще натворил этот проклятый маньяк?
– Думаю, фратер попытался во второй раз запустить свой термический направленный дислокатор. Он сказал, что нужны генераторы помощнее, и, судя по всему, ради этого он направил энергию двигателей в лабораториум.
– Таматика! – взревел Тиро по корабельному воксу. – Что ты сделал с моим кораблем? Немедленно иди сюда, чтобы я мог тебя прибить!
Отвечать ему не собирались, так что Тиро вновь накинулся на Велунда. С гудением включилось аварийное освещение, и мостик погрузился в красные сумерки. Велунд склонился над пультом, собирая все доступные ему данные. Он отметил, как изящно Таматика скрыл перекачку энергии из реакторов, как он накапливал нарастающую по экспоненте мощность, и какой катастрофой стал отвод этой энергии после завершения эксперимента.
– Что он с нами сделал? – спросил Сайбус, как раз пытавшийся восстановить орудийные системы корабля. – Я не могу подать энергию к артиллерийским батареям.
– Протоколы сброса все отключили, – ответил Велунд, глядя на обнуленные показатели на пульте. – Мы полностью потеряли ход.
– Да я с него за это голову сниму, – пообещал Тиро.
– Это еще не все, – сказал Велунд. – И продолжение вам не понравится.
– Что?
– Сбросить столько электромагнитной энергии в вакуум – это все равно что зажечь сигнальный огонь. Любой корабль в радиусе ста световых лет скорее всего нас заметил.
– Предатели? Они узнают, что мы здесь?
– Почти наверняка.
Тиро резко отвернулся и окликнул Варучи Вору, сидевшего в навигационном отсеке. Эльдарский ученый встал с низкого кресла и грациозно прошествовал к разгневанному капитану «Сизифея».
– Какое расстояние разделяет Верхние и Нижние пути?
Вора развел руки, а потом изобразил жестами спираль:
– На этот вопрос трудно ответить. В подобном шторме расстояние – понятие относительное. Как далеки друг от друга, например, сон и бодрствование?
– Уж от поэзии меня избавь, – огрызнулся Тиро. – Отвечай прямо, или я тебе голову прострелю. Эти пути достаточно близко, чтобы заметить вспышку от наших двигателей?
– Если на другом корабле следили за космосом вокруг, то да, они нас заметили, – сказал Варучи Вора.
Тиро кинулся к пульту слежения – одному из немногих приборов, которые не пострадали при отключении в результате разгона реакторов. Экран показывал поток бесполезных данных: искаженный помехами кошмар из отраженных сигналов, лишенных всякого смысла, и размытых образов, которые сканеры не могли распознать. В середине варп‑шторма от обычных ауспексов было мало проку, и только уникальная мутация навигатора позволяла хоть как‑то следовать курсу среди имматериальных течений.
Сейчас Тиро нужен был способ – какой угодно – узнать, где именно находится враг.
Ауспекс выдавал волну за волной белого шума и помех, но на мгновение экран очистился, показывая мимолетное изображение окружающего пространства. Засветился дисплей целей: прибор сделал снимок эхосигналов, которые он получал с пассивных датчиков.
Тиро почувствовал холод, словно стоял рядом со стазис‑контейнером Ульраха Брантана.
Более трехсот кораблей капитального типа, на низком параллельном векторе строго за кормой «Сизифея». Два передовых дозорных корабля, по меньшей мере ударные крейсеры, приближаются на векторах перехвата.
А обесточенный «Сизифей» дрейфует, беспомощный, как детеныш осколкозмея, попавший в капкан.
– Все по местам! – крикнул Тиро. – Вражеские корабли приближаются.
Пертурабо еще раз просмотрел запись с носового ауспекса; полученные на пределе дальности прибора, эти недостоверные показания состояли из аномальных данных и варп‑помех – и среди них, при каждом повторе в одно и то же время, внезапный и яркий электромагнитный импульс. Импульс оставил мощнейший след в виде искажений частот, радиации и ядерного спектра, и глубинные пласты когнитивных уровней Пертурабо зафиксировали эту информацию.
– Это же вражеский корабль, – сказал Форрикс с нескрываемым удивлением.
– Мы знаем, чей? – спросил Кроагер.
– Железных Рук, – ответил Пертурабо и провел пальцем по цепочке данных, которую снова воспроизводила запись.
– Десятый легион? – отозвался Форрикс. – Те ассасины на Гидре Кордатус были из Железных Рук.
– Один из них, – поправил Пертурабо. – Но я точно знаю, что они пришли с этого корабля.
Остановив запись, на которой вокруг вражеского корабля расцветал ореол энергии, примарх не мог понять, как воины Медузы допустили такую оплошность и столь явно обнаружили свое присутствие.
– Такие ошибки не в стиле Десятого, – заметил Кроагер.
– И я так думаю, – согласился Пертурабо. – В обычных обстоятельствах я бы сказал, что они слишком уж откровенно сигнализируют о себе, но на ловушку это не похоже. Кажется, нам просто подвернулся замечательный шанс.
– Есть прицел по координатам их последнего положения, – доложил Фальк, стоявший у командного алтаря Ворта. – Мы в авангарде флота и через несколько минут подойдем на дистанцию действительного огня.
Пертурабо кивнул и склонился к монитору, на котором застыл расширяющийся след электромагнитного импульса. Примарх прищурил глаза, анализируя данные, и задумчиво постучал пальцем по экрану. Затем перевел взгляд на сводящие с ума завихрения урагана, метавшиеся снаружи, – и увидел в них холодную логику, увидел порядок в этом кипящем средоточии бури, некое примитивное сознание, обретшее зачатки формы благодаря тем самым ничтожествам, что плыли по его имматериальным волнам. Путешествие в Око Ужаса только усиливало так знакомое Пертурабо чувство, будто его внимательно изучают: казалось, вечный хаос этого шторма теперь обратился вовнутрь, чтобы рассмотреть посторонних, проникнувших в его заповедное сердце.
Генетические сыны Пертурабо не понимали варп столь же хорошо, как он сам, ведь они не прожили всю жизнь под звук его манящей песни. Для них Око Ужаса было неприступной аномалией, странной и загадочной. Географической опасностью, которую следует избегать.
Для Пертурабо же этот феномен был уцелевшей частью древней галактической симфонии, сопровождавшей саму жизнь как отголоски – постепенно стихающие – музыки творения, звучавшей на заре времен.
– Милорд? – заговорил Форрикс. – Что‑то не так?
– Здесь есть что‑то неправильное, – ответил Пертурабо; в его сознание всколыхнулось новое подозрение, пока еще смутное, которое нужно было осторожно выманить на поверхность. – На что я, собственно, смотрю? На что‑то… чего здесь быть не должно.
Он старался смотреть сквозь очевидные данные, указывавшие на то, что корабль терпит бедствие, и при этом позволил растущему подозрению оформиться без сознательной подсказки. Ответ всплывет из подсознания, но только в свое время.
Сигнал из трех восходящих звуков, раздавшийся за его спиной, возвестил, что поступило входящее сообщение от Детей Императора. Еще до того как Барбан Фальк подтвердил получение, Пертурабо знал, кто был отправителем.
– Нас вызывает по воксу «Гордость Императора». Лорд Фулгрим хочет поговорить с вами, милорд.
Пертурабо кивнул, и над проектором, встроенным в палубу перед смотровым экраном, возник прозрачный образ из зеленого контрастного света. Фениксиец был облачен в пышные, свободные одеяния; херувим, окутанный пламенем, нес крылатый шлем и поддерживал шлейф плаща примарха.
– Вы его заметили? – тихо проговорил Фулгрим; его голос звучал хрипло от возбуждения.
– Заметили, брат, – ответил Пертурабо. – Мы через несколько мгновений выйдем на прицельную дальность.
– Прицельную дальность? Ты же не собираешься просто уничтожить этот корабль?
– Конечно, собираюсь, а как же иначе?
– «Андроник» готовит абордажные суда, чтобы захватить его, – ответил Фулгрим, как будто не было ничего очевиднее. – Ты же узнал в нем один из кораблей Горгона?
– Да, Десятый легион, ну и что?
– Я ни за что не упущу шанс еще раз посрамить бедного мертвого Ферруса.
– Нет, – сказал Пертурабо. – Как только у нас будет расчет цели, «Железная кровь» разнесет его на атомы.
Голограмма Фулгрима изобразила разочарование.
– И тебе совсем не интересно, как они сумели нас опередить? Кто они, что здесь делают?
– Нет.
– Правда? Каручи Вора говорит, что у них на борту может быть проводник вроде него.
– Еще одна причина, почему корабль следует уничтожить немедленно.
– Не лишай меня удовольствия, – обиделся мерцающий Фулгрим. – Будь это корабль Имперских Кулаков, сомневаюсь, что ты поспешил бы навести на него бомбардировочные орудия. Нет, ты бы загрузился в свою неуклюжую «Грозовую птицу» и начал искать слабое место в их корпусе.
Пертурабо отключил связь между «Железной кровью» и «Гордостью Императора», после чего повернулся к Фальку:
– Когда будет готов расчет целей, уничтожь эти корабли.
– Корабли, милорд? – переспросил Фальк.
Пертурабо кивнул, понимая теперь причину своих сомнений. Он вновь посмотрел на закольцованную пикт‑запись электромагнитного импульса: да, вот она, тень в световой вспышке, намек на тьму там, где тьме не было места.
Отражение в зеркале урагана, где не могло существовать ничего, способного отбрасывать отражение.
– Один из них убегает, – заметил Пертурабо, – но здесь все равно два корабля.
Приказ атаковать был отдан, и Дети Императора среагировали моментально. Посадочная палуба «Андроника» погрузилась в хаос: каждая банда стремилась первой пробиться к «Грозовым птицам» и абордажным торпедам. Шла погрузка клеток с рапторами, чья броня была недавно выкрашена в пронзительно яркие розовый, синий и желтый цвета. Великолепные знамена из кожи и шелка, свисавшие с железных балок, развевались в потоках воздуха, раскаленного ожившими двигателями.
Люций бросился сквозь толпу, направляясь к ближайшей «Грозовой птице».
Беспомощный вражеский корабль – а именно таким и должен быть враг – дрейфовал в космосе в пределах досягаемости дозорной группы, и его экипаж просто напрашивался на смерть. Мечи Люция чуть ли не выпрыгивали из ножен, и хотя он говорил себе, что это лишь его воображение, звучало это не очень убедительно. Доспех его, смазанный человеческим жиром, влажно блестел; на оскверненном орле, украшавшем нагрудник, еще не высохла кровь из свежих шрамов, которые мечник нанес себе на лицо.
Люций запрыгнул на штурмовую аппарель «Грозовой птицы» и, уверенный, что обеспечил себе место в первой волне абордажа, оглянулся, чтобы узнать, кто еще присоединится к нему. Легионеры буквально дрались за право первыми сцепиться с врагом; после Призматики их рвение не находило выхода, и этот восхитительный шанс окунуться в страдания врага нельзя было упускать.
Марий Вайросеан проложил себе путь трубным ревом; следом за ним к ждущей «Грозовой птице» прорывались какофоны, и их акустические пушки кричали и стенали, словно хор проклятых. Бастарне Абранкс и Лономия Руэн, его партнер, с боем пробились к одному из кораблей. Заметив Люция, Абранкс поднял меч – то ли в приветствии, то ли с вызовом. Люцию было все равно.
Его взгляд метнулся к абордажной торпеде, стоявшей, словно прокаженная, в дальнем конце палубы отдельно от других. За место на этом транспорте никто не дрался: перед ним стоял апотекарий Фабий, спокойно руководивший работой тяжелого подъемника, что переправлял из недр корабля огромный контейнер. Стенки его были помечены таким количеством предупреждающих знаков, что даже Дети Императора, всегда открытые острым ощущениям, предпочитали держаться подальше от ужасов, которые родились в безумном логове Фабия. Контейнер поддерживали и направляли сервиторы в накидках с капюшонами, сшитых из плоти; они трудились, как рабы какого‑то древнего зодчего. Когда сервиторы закрепили груз внутри торпеды, Фабий поднялся на борт и опустил за собой взрывостойкие заслонки.
– Что же ты задумал, старый некромант? – пробормотал Люций с внезапным любопытством.
Он услышал, как в грохотом закрываются люки полностью загруженных торпед, и, ухмыльнувшись, сам нырнул в отсек экипажа, залитый красным светом.
Десятки легионеров закрепляли на себе страховочные скобы, резали ладони цепными мечами, раскачивались взад и вперед от возбуждения, пока не находившего выхода; некоторые выли, как волки, взбесившиеся от изобильной добычи. Аппарель поднялась, и «Грозовая птица» дрогнула в фиксаторах, которые удерживали ее на рельсовой направляющей. Едва Люций успел занять свободное место, как корабль, завибрировав, пришел в движение.
Мощные двигатели выплюнули «Птицу» в безмятежную пустоту между «Андроником» и его жертвой. Перегрузки вжали Люция в сиденье, и он облизнул окровавленные губы, сплюнув кровь на клинки, которые уже достал из ножен, даже не отдавая себе в этом отчета. Все тело его вибрировало от удовольствия.
«Андроник», резко запустив маневровые двигатели, развернулся так, что оказался между «Железной кровью» и дрейфующим кораблем X легиона; увидев это, Пертурабо выругался.
– Будь ты проклят, братец, – прошипел он.
– Есть расчет цели, – доложил Фальк.
– Ты попадешь в «Андроника», – покачал головой Пертурабо.
– Фулгрим специально направил корабль так, чтобы блокировать наш выстрел, – проворчал Форрикс.
– Почти наверняка, – согласился примарх.
– Он же знал, что мы собираемся стрелять, – сказал Кроагер, – так давайте выстрелим. Они сами виноваты в том, что подставились.
Пертурабо обдумал это предложение, испытывая соблазн отдать приказ открыть огонь, наплевав на последствия. Но Фулгрим достиг опасной стадии самовлюбленности, и неизвестно, к чему подтолкнет его эта новоявленная вера в богов и демонов, если он вдруг решит, что ему угрожают. Эгоист вроде него раздует до вселенских масштабов любую мелкую обиду, нанесенную случайно или вообще воображаемую, а разжигать космическую войну между двумя целыми легионами в Оке Ужаса – вряд ли такой уж разумный поступок.
– Нет, – сказал Пертурабо. – Этого наш хрупкий союз не переживет, а я еще не выяснил, что именно ищет мой брат.
– Но он нарушил ваш приказ! – рыкнул Форрикс. – Он должен быть наказан.
– Довольно. – Пертурабо вытащил Сокрушитель наковален из заплечного крепления. – Если Фулгрим хочет захватить этот корабль, мы не допустим, чтобы вся слава досталась только ему.
Кроагер быстрее всех понял, что стоит за этими словами:
– Я подготовлю «Грозовые птицы», – сказал он, направляясь к бронированным дверям, ведущим на мостик. – Через десять минут можем стартовать.
– Нет, к этому времени все уже закончится, – возразил Пертурабо.
– А что насчет второго корабля? – спросил Форрикс.
– Он уже скрылся. Кто бы они ни были, драки они не ищут – пока. Если мы хотим ударить железом по камню, то делать это нужно сейчас же.
– Милорд, – начал Форрикс с тревогой в голосе: он понял, что планировал примарх. – Так близко к варп‑возмущению? Без установленных точек привязки? Риск слишком велик.
– Фулгрим все это начал, а мы закончим. – Пертурабо обернулся к Барбану Фальку: – Выводи нас на позицию над вражеским кораблем и включай телепортационные камеры.
Глава 14
ЗДЕСЬ ЖИВУТ МОНСТРЫ
ТЫМЕНЯ РАНИЛ
ЗАМКНУВШИЙСЯ КРУГ
Оглушающие взрывы заполняли надстройку «Сизифея» звенящим эхом металла, бьющего по металлу. Внутренние переборки сминались, как листовая фольга, под напором абордажных торпед, врезающихся в борт беспомощно дрейфующего корабля. Их тупые носы разламывали слои стали и керамита, пробивая путь к самому большому помещению на корабле Железных Рук – к его посадочной палубе.
Из магнамельт на фронтальных частях вырвались вспышки, а штурмовые минометы по конусу раскидали раскаленную докрасна шрапнель. Иного урона почти не было, поскольку Кадм Тиро, предвидевший подобную атаку, приказал убрать с палубы все трансатмосферные корабли. Бритвенно‑острые вращающиеся зубцы абордажных торпед остановились, и крепежные болты отлетели один за другим.
Вермана Сайбус отдал приказ об атаке, направив синаптический импульс в БМУ, имплантированный в голову. Не успели его приказы достичь получателей, как противовзрывные заслонки на краю посадочной палубы ушли в пазы, и пара десятков «Носорогов», эбенового и железно‑серого цветов, помчались к абордажным торпедам. Сайбус не станет организовывать на своем корабле позиционную оборону – он проведет стремительную контратаку.
Он ехал в башне своего значительно модифицированного командирского «Носорога», зафиксированный магнитными зажимами на нижней части механизированного тела, и, давя на гашетки станковых штурмболтеров, поливал зубастые, как у червей, пасти торпед грохочущими потоками, оставлявшими инверсионные следы. Прикрытые щитами штурмовые турели выдвинулись из ниш, открыли ответный огонь, и по опаленному броневому покрытию торпед заколотили гильзы.
Но ничто не могло остановить бронированные машины, на пределе мощностей мчащиеся через обломки, возникшие при появлении торпед. Из торпед вылетели внутренние противовзрывные заслонки, и изнутри донесся полный ненависти животный рев, напомнивший о жутких пещерных ферродраконах Карааши. Сайбус развернул свой «Носорог» и остановился, когда носы торпед отпали, и на поврежденный взрывами настил с грохотом упали штурмовые трапы.
– В атаку! – прокричал он по нескольким частотам. – Железо превозмогает!
Кабинные люки «Носорогов» откинулись назад, и воины в черных доспехах, почти двести боевых братьев, выступили из машин и двинулись вперед, занимая позиции в укрытии повалившихся стоек, обломков палубного настила и обрушившихся переборок.
Из торпеды, упавшей первой, изверглась воющая масса изуродованной плоти и разнотипных доспехов – около сотни или чуть больше… существ, подобных которым Сайбус никогда не видел. Его искусственные глаза были способны передавать визуальную информацию в нескольких спектрах и с великолепной четкостью, и сейчас он об этом пожалел.
Они все выглядели по‑разному, но все были гибридными монстрами с поблескивавшей плотью, деформированными телами и раздувшимися мускулами. У них были удлиненные руки, заканчивающиеся лезвиями и обмотанные цепями, на концах которых покачивались крючья, а двигались они с невероятной быстротой, одни – на ногах, напоминающих органические пружины, другие – на мощных алых конечностях, как у вьючных животных.
В их пластичных телах, словно в восковых фигурках, забытых рядом с горячей лампой, сплавились части тел от сотен различных существ: генетика породила гнусных созданий, не заслуживающих права на жизнь.
Но хуже любых уродств и отклонений была очевидность того, что тела эти когда‑то принадлежали космическим десантникам. Смертная плоть не смогла бы снести столь мучительные клеточные мутации и выжить. Обстрел со стороны Железноруких замедлился, когда их настигла ужасная истина, а монстры воспользовались моментным замешательством и с ужасающей скоростью преодолели расстояние, разделявшее два отряда.
Нескольких скосили неуверенные потоки огня, пока Железные Руки приходили в себя. Разрывные снаряды и выпущенные с небольшого расстояния ракеты оставляли от убитых лишь куски органов, но остановить волны изуродованной плоти они не могли.
Монстры – эти груды каменно‑твердых мышц и костей – набросились на Железноруких.
Терата, кощунственные и извращенные создания апотекария Фабия
Кассандр был наделен заложенной в генах способностью игнорировать обессиливающий эффект страха. Его организм умел блокировать химические и нейрологические реакции на эту эмоцию, а сознание научили не поддаваться его влиянию. Он сотни лет сражался в войнах Императора, и ни разу он не позволил многочисленным ужасам галактики свести его с пути.
Но ничто не могло приготовить его к этому.
К битве с воинами, которых он до сих пор считал братьями.
После его неудавшегося возмездия над Фабием помешанные рабы‑сервиторы бросили его в одну из мрачных комнат с железными стенами, к группе хнычущих, дурно пахнущих монстров. Он думал, что они нападут, бросятся на него со своими анатомически невозможными конечностями‑клинками и разорвут на части.