Отец, веди меня. Верни меня к тому, что мной утрачено, что осталось незавершенным или даже неначатым. Веди меня на стадию Ковбоя и соверши в моей душе этот труд. Будь мне Отцом. Дай мне глаза, чтобы увидеть то, в чем Ты отечески меня наставлял, а я этого не знал, и то, в чем Ты сейчас совершаешь мою инициацию, хотя я могу этого не понимать. Я хочу быть мужественным и состоявшимся человеком. Я хочу быть сильным, чтобы служить людям. Веди меня.
И помоги мне сделать то же самое для моих сыновей и тех людей, которых по Твоей воле свела со мной жизнь. Дай мне глаза увидеть, в чем они нуждаются, и силы, чтобы именно это им дать. Покажи мне, как помочь им на пути возмужания, хотя и мой путь все еще далек от завершения.
ГОД СЭМА
Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нем.
Лк. 2:40
На пути возмужания есть много вех, много критических моментов. Один из самых важных — когда мальчишка оставляет позади свое детство и входит в мир взрослых мужчин. Полагаю, что этот переход относится к началу стадии Ковбоя, и считаю его одним из тех, которым следует осуществляться гораздо более целенаправленно, чем это было у большинства из нас. «В древних сообществах считали, что мальчик становится мужчиной только через обряд, только благодаря „активному вмешательству старших”», — напоминает нам Роберт Блай. Обязательное совершение обряда — это я и понимаю под целенаправленностью. Я хочу рассказать вам историю о так называемом Годе Сэма в надежде, что она послужит как примером совершения обряда, так и своего рода притчей, проливающей свет на тот процесс, который Бог, возможно, призывает нас пережить хотя бы в качестве мужчин, которым уже тридцать один или семьдесят два.
У Года Сэма было формальное начало, сценарий которого написал я, и неформальное, сценарий которого написал Бог. Формальное начало относится к выходным на его тринадцатый день рожденья, когда на высоте тридцати пяти тысяч футов мы летели в Атланту на самолете авиакомпании «Дельта эрлайнс». Оттуда мы собирались поехать на юг штата Джорджия, на ферму наших друзей, чтобы там провести первую для Сэма совместную охоту на фазанов. Эти длинные выходные были не просто необычным и волнующим подарком на день его рожденья — они были началом очень важного года жизни нашего сына-подростка, который в тот момент лишь смутно понимал, что для него это будут поиски своего жизненного призвания.
«Вот, Сэм... прочитай», — я протянул ему книгу «Неистовый Конь и Кастер» историка Стивена Амброуза, открытую на четвертой главе под названием «Видение Кудрявчика». Речь в ней шла о том, как юный индеец из общины оглала народности сиу по имени Неистовый Конь — при рождении он был назван Кудрявчиком — обрел свое жизненное призвание, а с ним получил и новое имя, намного лучше прежнего. С таким именем, как Кудрявчик, вас во дворе могут просто побить. А если вас зовут Неистовый Конь, друзья будут рады ринуться с вами в любое приключение... и в битву.
Насколько я могу судить, инициацию своих юношей индейцы проводили целенаправленно, как и все племена аборигенов Северной Америки и почти все известные в мире сообщества с начала времен и до промышленной революции. Инициация юного сиу как раз и включала в себя поиски им своего жизненного призвания, для чего ему предписывалось в одиночестве удалиться в безлюдные места и там ждать ниспосланного от богов видения.
Для юноши племени сиу поиски своего призвания были самым главным в жизни делом. Обычно этому предшествовали суровый обряд очищения и наставление праведным человеком. Затем подросток оставался один в каком-нибудь священном месте и заставлял себя бодрствовать, до тех пор пока к нему не придет видение. Праведный человек истолковывал это видение, становящееся для юноши путеводной звездой. Из таких снов сиу узнавали свое призвание. Эти видения могли побудить юных индейцев стать лекарями, воинами, наездниками, но что бы ни говорило видение получившему его юноше, это было откровение, которое игнорировать нельзя. Видение давало мужчине силу. Без него он был никем. Благодаря ему он соприкасался со священными началами.
Я разжигал любопытство Сэма — какого мальчишку не очаровывают истории о легендарных воинах, индейских вождях? — и в то же время подготавливал почву. «Ух ты... ничего себе, — сказал он. — Да. Это было сильно, правда?» Затем я дал Сэму прочитать несколько страниц из книги Томаса Кахилла «Как ирландцы спасли цивилизацию». В ней описывается, как святой Патрик стал тем выдающимся человеком, которым ему предназначено было стать. Подросток из Уэльса (примерно того же возраста, что и Неистовый Конь во время получения им своего видения) был захвачен работорговцами и продан ирландскому язычнику, заставившему его присматривать за стадом свиней.
Работа свинопаса предполагала почти полную оторванность от людей, месяцы горестного одиночества на пустынных холмах... Мы знаем, что постоянных спутников у него было два — голод и нагота — и что терзающая боль внутри и холод снаружи были для него худшими страданиями, мучительной реальностью, от которой не отмахнешься. Из этих скудных сведений — а Патрика нельзя назвать любителем многословия — мы можем заключить, что организм у него был сильный и закаленный. Вероятно, в семье он рос любимым, получающим хорошее питание ребенком, иначе он не выжил бы в таких условиях.
Итак, мы видим, что Патрик сначала был Возлюбленным сыном, а потом насильственным образом оказался грубо вышвырнут на стадию Ковбоя. Но эта стадия шла своим чередом. Именно там и тогда — на пустынных холмах, в полном одиночестве — он встретил Бога.
«Присмотр за стадом был моей ежедневной работой, и в дневные часы я постоянно молился. Божья любовь и страх перед Ним подступали ко мне все ближе и ближе — и росла вера, и пробуждался Дух, так что за день я мог прочесть добрую сотню молитв и после заката еще почти столько же, хотя и оставался ночевать в лесу или на холмах».
Патрик выдержал шесть лет горестного одиночества и к концу их превратился из беззаботного мальчишки в человека, которым иначе ни за что не стал бы, — в праведника, в настоящего провидца... В свою последнюю ночь в качестве раба он во сне впервые соприкоснулся с миром сверхъестественного. Таинственный голос сказал ему: «Твои упования вознаграждены — ты отправляешься домой».
Так началась удивительная история бегства Патрика из Ирландии и его возвращения домой, где — из еще одного сновидения — он узнал о своем призвании стать миссионером для тех самых людей, которые некогда держали его в рабстве. Я сопоставил здесь две эти истории, чтобы показать, как Бог говорит с юношами — с помощью испытаний, молитв и поста, и чаще всего в безлюдных местах. И то, что Он им говорит, становится для них путеводной звездой. Время Сэму отправиться в лес должно было прийти позже. Я создавал контекст этого предстоящего ему года трудностей, испытаний и проверки сил, благодаря которым Сэм должен был получить подтверждение своей мужественности, а возможно, взял бы себе новое имя и обрел свое призвание.
Еще в 1997 году мой дорогой друг Брент Кертис поделился со мной идеей помочь нашим сыновьям, когда им исполнится по тринадцать лет, осуществить поиски своего жизненного призвания. Мы говорили о том, что это должен быть обряд, суть которого в преодолении различных трудностей, прохождении испытаний и, наконец, подтверждении мужественности. Когда Сэм приблизился к возрасту двенадцати лет, я подумал, что пора начинать этот уникальный этап его инициации, чтобы он закончился к его тринадцатому дню рожденья, на который мы устроим особую церемонию. Однако когда я молился, то почувствовал, что Бог мне говорит: «Нет, нужно подождать еще год». Я, честно говоря, был разочарован, но насколько же правильными и своевременными оказались эти слова! Они оказались правильными для Сэма, а позже и для Блейна: переход у них совершался по собственному расписанию — не в двенадцать, а в тринадцать лет. Переход от мальчишеского детства к взрослению — время активного вмешательства отца.
Ты — моя радость
Пока Сэм читал Томаса Кахилла, я на первой странице переплетенного в кожу дневника, который подарил ему к началу его пребывания на стадии Ковбоя, написал напутственные слова. Они должны остаться моим сугубо личным обращением к Сэму, однако суть их заключается в том, что, во-первых, я объясняю сыну смысл этого года и почему мы посвящаем его взрослению Сэма, а во-вторых, обещаю наставлять его и руководить им. Задача Сэма — оставаться открытым по отношению ко всему, что делает Бог, и довериться мне в том, что делаю я. Обращение отца к сыну. Потом я молился. «Что главное в этой поездке, Иисус?» Было так много всего, о чем мне хотелось поговорить с Сэмом, — о девчонках, о храбрости, о молитвах и Боге, о том, как становятся мужчиной.
— Твоя радость в нем.
Это то, что я услышал. Моя радость в тебе. Но это естественно. Это урок номер один. Ты — сын десницы моей, моя радость, мой Возлюбленный сын, в котором мое благоволение. Это фундамент всего остального.
Правду сказать, я почувствовал облегчение. Подобно столь многим отцам, родившимся в эпоху бэби-бума, я достаточно упорно стараюсь сделать то, что не было сделано для меня, и мы, отцы, даже можем стать одержимыми, взваливая на ребенка слишком много «уроков», «ценностей» и «поучительных моментов», при этом теряя для себя его сердце. Ты — моя радость. Отлично. Это я сделать могу. Те выходные были волшебными, наполненными смехом, приключениями и радостью. Мы удили рыбу в пруду, вместе съездили на лошадях в лес, ели на природе. Мы остановились в старой хижине Отиса, и хотя внизу пустовала хозяйская кровать, я спал на чердаке рядом с Сэмом. Ты — моя радость. Мне нравится просто быть рядом с тобой.
За день до большой фазаньей охоты я отвел Сэма в тир потренироваться в стрельбе. И это тоже чудесная часть истории о Божьей воле во всем происходящем, ведь всего лишь за неделю или две до этого Сэм спросил меня за завтраком: «Папа, а в чем я силен?» Его младший брат Блейн проявляет одаренность во всем, к чему ни приложит руку, — в музыке, спорте, науках, — и я думаю, что из-за этого Сэм чувствует себя несколько неполноценным. У него есть множество своих достоинств, но, увы, мы всегда последними готовы поверить, что в нас самих есть что-то замечательное. В то самое утро, когда он задал этот вопрос, я отправился с ним пострелять по тарелочкам, в чем он проявил несомненный талант. Выбив двадцать тарелочек из двадцати пяти (достаточно, чтобы выиграть турнир), Сэм, взглянув на меня с улыбкой, сказал: «Ну что, может, посоревнуемся?»
Фазанья охота оказалась буквально легендарной. В лесных чащобах Джорджии нас вел вперед местный старожил со своей собакой. Это был настоящий дед-лесовик, учивший нас обоих искусству охоты на фазанов. Вы должны понять — мой отец никогда ничего подобного для меня не делал. Те поездки на рыбалку в моем детстве — это да. Но охота, ружья и все прочее — нет. Целенаправленная инициация — никогда. Не знал, как, или не понимал, зачем. Ко времени, когда мне исполнилось тринадцать, его давно уже затянула пучина пьянства. Поэтому я занимаюсь охотой, в общем-то, как дилетант, обучаясь делу на какой-нибудь шаг впереди моих сыновей. И Отец послал нам этого деда-лесовика, чтобы тот день стал таким чудесным. По-моему, мы, по большей части благодаря Сэму, добыли около тридцати птиц. Полет на самолете, эта необыкновенная ферма, время наедине с отцом — я хотел, чтобы суть этого прозвучала для Сэма громко и отчетливо: «Тебя ценят. И ты вступаешь в совершенно невероятный год своей жизни».
Дикий Гусь
Вообще-то настоящее начало Года Сэма относилось к более раннему времени, когда у него еще оставался какой-то срок до тринадцатилетия. Как и у святого Патрика, поиски Сэмом своего жизненного призвания тоже происходили в безлюдной горной местности, где его одолевали голод и холод, и хотя он был не один, он тоже подвергался испытаниям и ощущал потребность молиться. Когда кому-то из моих сыновей исполняется двенадцать лет, он может пойти охотиться на вапити. Пусть он еще не охотится сам — это право надо заслужить, — но может идти вместе со взрослыми мужчинами, есть с ними, слушать их шутки и охотничьи рассказы, шаг за шагом следуя в поисках неуловимой добычи и сообща перенося все тяготы охоты. Вставать до рассвета, весь день охотиться, затемно возвращаться домой, чтобы съесть что-нибудь горячее и изнуренным рухнуть на кровать, и то только для того, чтобы, едва, кажется, коснувшись щекой подушки, услышать будильник, словно гонг, объявляющий новый раунд, — призыв боксеру встать и выйти на середину ринга.
Уолт Харрингтон о подобном приглашении в компанию опытных охотников сказал: «Какую честь оказали мне эти люди, приняв меня в свой круг!» Однако к нему пришло понимание того, что хотя они и научили его «достаточно хорошо стрелять кроликов», все же это «оказалось наипростейшим из охотничьих умений и наипростейшим из того, чему [он] научился за многие годы охоты вместе с этими людьми».
Сценой разыгравшейся вскоре драмы стал безымянный каньон на юго-восточном склоне Куотс-Дома, невысокой горы в хребте Саватч Скалистых гор (в центральной части штата Колорадо). Мы выдержали несколько дней изматывающих переходов по сильно пересеченной местности — «вооруженного туризма», как мы охарактеризовали свое занятие, когда неудачные дни стали безнадежно сменять друг друга, а потом с нарастающим цинизмом заговорили о поисках Усамы бен Ладена, с пулеметом в руках, должно быть, скрывающегося в этих горах. В тот вечер нам совсем не хотелось продолжать в том же духе. Нам был нужен план попроще. Мы решили, что будем охотиться, двигаясь вниз по склону.
Поэтому наш приятель Мэтт по каким-то старым лесовозным дорогам подвез нас поближе к вершине Куотс-Дома, и мы разработали простой до гениальности план. Я и Сэм будем спускаться с горы в направлении на юго-восток. Наш друг Ларри высадится на один гребень южнее и начнет охотиться на параллельном, но сближающемся маршруте, пока мы не встретимся на небольшой возвышенности, на последнем плато перед крутым, идущим уже до самой подошвы горы, склоном. Мэтт схематично начертил на земле карту местности, постаравшись как можно лучше нас сориентировать, и заключил инструктаж предостережением: «Не забирайте слишком далеко влево, не то попадете в ужасный каньон, заросший таким буреломом, что пройти по нему практически невозможно. Скверное место. Не вздумайте там спускаться».
Это был бы превосходный план, если бы наш маршрут начинался с того места, в которое, как думал Мэтт, он нас доставил. Но, как слишком часто бывает в лесах (и на войне, и в любви) с самыми замечательными планами, мы неверно оценили свое положение, начав движение намного севернее предполагаемой отправной точки, и, как бывает в классической античной трагедии, прямиком направились в тот самый каньон, который всеми силами хотели обойти стороной. Уезжая на своем старом нещадно дымящем джипе, Мэтт выдал в окошко заключительный совет: «Первые полмили — самая лучшая охота. Потом идти довольно трудно. Если вы завалите там оленя, нам придется арендовать лошадей, чтобы его вывезти». Классическая прощальная реплика парня, который, как мы с тех пор поняли, недооценивает трудности чего бы то ни было, потому что он в силах справиться с чем бы то ни было и полагает, что и все остальные тоже в силах сделать это. Мы видели, как он в одиночку тащил, наверное, сотни две фунтов оленины по горам, по которым большинство туристов не захотели бы тащить в рюкзаке что-нибудь тяжелее своего дневного пайка. Хотел бы я тогда, слушая его, все это понимать.
В самом деле, первые полмили маршрута были прекрасными — отлогие склоны и лес со множеством оленьих следов. Мы шли медленно, надеясь поднять дичь в местах повыше. Постепенно спускаясь, мы старательно придерживались своего направления на юго-восток, высматривая последнее плато и нашего приятеля Ларри. Минут через сорок мы вышли к поросшей лесом возвышенности, поднявшись на которую, на мгновение увидели потрясающий окрестный пейзаж. Но меня беспокоили две вещи — не было видно никаких признаков Ларри, и я заметил, что солнце уже опускается за горизонт. Мы еще подождали, теряя последние драгоценные минуты дневного света, не охотясь и не спускаясь обратно. Я внимательнее присмотрелся к окрестностям и обнаружил, что южнее находится еще одна возвышенность, но слишком далеко, чтобы теперь до нее можно было добраться. А за ней, кажется, была еще и третья. Так какая же из них нам нужна? Где мы, в конце концов? Хотя это я как раз начинал понимать: мы сильно отклонились от маршрута.
В этот момент наш поход из прогулки вниз по склону превратился в старания обойтись без суровых испытаний нашей способности выжить. Так и начинаются все эти истории: «Все шло прекрасно, пока не...» До полной темноты оставалось минут десять. Мы были изнурены многодневной физической нагрузкой, сбились с пути — пусть не окончательно, но довольно серьезно — и в неприятную местность спускались без фонариков, без раций, без пищи, имея лишь самое общее представление о нужном направлении. У нас была вода, но не было ни спичек, ни палатки. Одеты мы были легко, а ночь грозила оказаться холодной. Повернувшись к Сэму, я сказал: «Сэмюэл, ситуация изменилась. Мы больше не охотимся. Мы не пытаемся найти Ларри. Нам нужно как можно быстрее спуститься вниз и обойтись при этом без травм. Я сейчас пойду быстрее, а ты, сынок, иди за мной след в след». Уверенно и спокойно я посмотрел ему в глаза: «Хорошо?» Я разглядел в мальчишеских глазах обеспокоенность, однако Сэм просто ответил: «Хорошо».
К настоящему времени я уже лет тридцать в том или ином качестве хожу в горы — в качестве туриста, скалолаза, охотника, рыболова — и видел кое-какие неприятные рельефы. Эта местность была просто зверской — всюду валялись бревна, словно тайфун налетел на старую судоверфь, огромные стволы желтой сосны, слишком большие, чтобы их перешагнуть, так что приходилось на них взбираться, а потом прыгать вниз на скрытый густой порослью ненадежный откос. Казалось, что перелома ноги не миновать. Сквозь такие дебри хотелось пробираться помедленнее, но я чуть не бежал. Я стремился преодолеть как можно больше этих завалов в последних оставшихся нам сумерках. В темноте все это превратится в ночной кошмар. Сэм бежал позади меня, след в след.
Мэтт рассчитывал, что за час мы не спеша спустимся с горы. На спуск ушло свыше четырех часов наших настойчивых усилий. Несколько раз я ловил себя на том, что устало выдыхаю: «Это нехорошо. Это нехорошо». Примерно в это время упал и покатился вниз Ларри, повредив прицел винтовки, а ведь он спускался по правильному маршруту. Наш же маршрут вел нас через настоящий ад. Мэтт оказался прав в одном — мы наткнулись на вапити. Даже два раза. Но в тот момент ничто не могло нас взволновать меньше этого обстоятельства. Никакая лошадь в такой местности пройти бы не смогла. Чтобы вывезти отсюда добычу, нам пришлось бы арендовать вертолет.
В последний час спуска мы видели фары машины, курсирующей туда и обратно по шоссе номер 76, футов на тысячу ниже нас. Это (несомненно) Мэтт и (надо надеяться) Ларри ищут, где мы выйдем на дорогу. Когда мы впервые увидели эти огни, они были так далеко, словно огни корабля для терпящих бедствие моряков. Выбившиеся из сил, промокшие от пота, ввергавшего нас в холодную дрожь, мы практически проползли последнюю милю по сланцевому склону, поскальзываясь чуть ли не на каждом шагу. На шоссе мы вышли в десять вечера. Мне хотелось упасть на колени и поцеловать асфальт. Мне хотелось убить Мэтта.
На четырнадцатый день рождения Сэма мы устроили церемонию по поводу окончания его Года и вступления в сообщество мужчин. Я начал празднество с рассказа об этом дне и сказал: «Сэмюэл вел себя как настоящий мужчина. Он не позволил страху завладеть собой. В темноте по ужасной местности он шел со скоростью взрослого мужчины и держался молодцом. Этот молодой человек произвел на меня очень сильное впечатление». Я не собирался делать то происшествие вехой на пути его возмужания, но таков уж он, путь мужчины. С нами случается то, что случается. В конце концов, нас ведет Святой Дух, Которого первые кельтские христиане, такие как святой Патрик, называли Дикий Гусь. Они понимали, что Его нельзя укротить. Наше дело — просто Ему доверять и откликаться на Его неустанный призыв, и Он приведет нас к уготованному нам приключению. «...Все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии» (Рим. 8:14). Как сказал Честертон, «приключение по самой своей природе есть то, что к нам приходит. Оно выбирает нас, а не мы его». То, как мы поведем себя в этом приключении, и формирует из нас тех мужчин, которыми мы становимся.
Миссионерская поездка со взрослыми
Это был другой полет, на этот раз на маленьком чартерном самолете, и речь шла об иного рода сражении. Наша миссия направлялась на конференцию в штат Висконсин, и Сэм впервые отправился с нами. Его братья ему завидовали — к тому моменту ни один из них не участвовал в закулисье таких сражений, не приобщался к нашему мужскому братству, когда мы боремся за сердца Божьего народа. Разыгрывалась драма, которую трудно описать, и я хотел, чтобы Сэм ее пережил. Он видел, как мы вместе трудимся, вместе развлекаемся. Теперь я хотел, чтобы он увидел, как мы вместе сражаемся, услышал, как мы молимся, понял, как мы поддерживаем друг друга, продвигаясь по территории врага, чтобы освободить пленных.
Мне было важно, чтобы он увидел нас во время исполнения нами своей миссии — узнал, как мы общаемся с Богом и друг с другом, услышал, как мы молимся о прекращении духовной войны, как мы ходим в смирении, чтобы передать Благую весть. Сэм не был просто зрителем — ему поручили выполнять свою часть общей работы, и мы относились к нему как к члену нашей команды. Один из шагов на пути возмужания, который мы в нашем братстве предлагаем совершить нашим сыновьям, когда им исполнится четырнадцать лет, — присоединение к команде мужчин, совершающих служение в рамках нашей организации. Это долгожданная привилегия! Мальчишки о ней говорят как о главном событии года. Как хорошо для сына увидеть, чем отец зарабатывает на жизнь, и даже более того — лично поучаствовать в деле. Узнать, что мы действительно живем чем-то эпическим и что христианство — нечто большее, чем видеофильмы в воскресной школе или детские отряды «Авана»[20]. Это опасно, это требует самоотдачи, но это прекрасно.
Тяжелый труд
Еще один дар Дикий Гусь прислал нам в виде рабочего дня на ранчо Барта. Барт хотел построить круглый загон для выездки лошадей футов пятидесяти в диаметре, со столбами высотой шесть футов и четырьмя рядами свеженапиленных досок профилем два на десять дюймов (доски были еще сырыми и тяжелыми!). Барт попросил нас помочь ему в строительстве загона, и я спросил, можно ли Сэму принять участие в этой работе. Кожаные рабочие рукавицы, тяжелые пиломатериалы, серьезные мужские инструменты, компания взрослых мужчин — все это очень полезно для подростка.
Когда ранним субботним утром мы приехали на ранчо Барта, тот просто подошел к Сэму и сказал: «Вот, Сэм, возьми это», вручив ему большой ключ для болтов — инструмент, создающий достаточный момент силы, что позволяет вкрутить в столб восьмидюймовый болт через двухдюймовую доску. «Вкручивай эти болты, когда твой отец и Аарон скажут, что готовы держать доску». А потом Барт повернулся и ушел. О, как это было важно! Мужчина, которого Сэм уважал, в компании других мужчин показал, что и к Сэму все относятся как к мужчине. В тебе есть то, что для этого нужно. И в самом деле, есть. Думаю, тот загон теперь не повалит даже ураган.
Духовные уроки
Может быть, дело тут во мне самом, но, по моему опыту, наполнить жизнь подростка подлинными духовными уроками — это самая трудная часть инициации. Хотя если об этом задуматься всерьез, вся инициация — трудное дело. Прав был Габриель Марсель — это действительно «рискованное завоевание... шаг за шагом осуществляемое в труднопроходимых землях, где полно засад». Как представляется, духовное наставление особенно чревато всевозможными ловушками. Подростки наделены невероятной чуткостью в отношении даже малейшего намека на поверхностность, скудоумие, лицемерие и рисовку. Им ни секунды не хватит терпения усваивать уроки, которые явно не имеют отношения к реальной жизни. Разумеется, везде есть много церковной мишуры, но мои сыновья это видят насквозь. Они достаточно вкусили Божьего Царства, чтобы сразу распознать фальшь, и, хотя это мне в них нравится, из-за этого их труднее дисциплинировать. Их уже невозможно обмануть, просто так всучить им в руки духовную фальшивку.
Я обеспечил Сэму два курса изучения Библии — один был посвящен постижению нашей индивидуальности во Христе, другой — изучению Евангелия как
Священного романа[21]. Мы вместе смотрели фильмы, затрагивающие важные мужские темы, такие как «Гладиатор» — о храбрости и честности, «Легенда о Баггере Вэнсе» — о том, что Бог запечатлел нечто в сердце каждого мужчины и это нечто и есть его жизненное призвание. Мы также обсудили тему нового имени, ведь в Писании Бог зачастую дает избранному Им человеку новое имя (Аврам стал Авраамом, Иаков — Израилем, Симон — Петром, Савл — Павлом), и это новое имя выявляет истинную сущность человека, его жизненное призвание. На протяжении своей жизни мальчик или мужчина может зваться по-разному, но, сколько бы мы ни твердили, мол, «хоть горшком назови, только в печь не сажай», некоторые из этих характеристик действительно больно бьют нас и в конечном счете формируют наше восприятие самих себя.
Потребность мужчины в подтверждении своей состоятельности — одна из самых отчаянных. Пока у нас нет такого подтверждения, мы живем с глубоко скрытой от посторонних глаз неуверенностью в себе. Нам, мужчинам, нужно знать, кто мы такие на самом деле и кем нам предназначено стать, и единственно надежный источник этого знания — сотворивший нас Бог. Поэтому нам нужно слышать от Бога, что Он о нас думает. Иногда с этим связано получение от Него нашего нового имени. Собственно, Иисус говорил, что Его имя — это имя Его Отца, которое Ему дал Отец. Точно так же, как Неистовый Конь (бывший Кудрявчик) получил это имя от своего отца. «Я открыл имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира... <...> Отче Святой! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы. Когда Я был с ними в мире, Я соблюдал их во имя Твое...» (Ин. 17:6, 11-12). Твое имя, которое Ты мне дал. Как прекрасно! Как сильно!
Заложив этот библейский фундамент и запечатлев в памяти такие образы, как образ святого Патрика, в юности услышавшего Бога, мы с Сэмом направились в леса, чтобы у Сэма был день поста и одиночества, день поисков Бога. Мы обосновались в одном национальном парке, и на следующее утро я отвел Сэма в уединенное место, где он мог бы провести этот день. Затем я ушел искать местечко для самого себя, чтобы молиться за Сэма и тоже спрашивать Бога о его жизни. Раньше Сэм никогда не постился и никогда не оставался в лесу один на целый день.
К вечеру, когда уже сгущались сумерки, я вернулся за Сэмом, и мы вместе направились в наш лагерь, по пути разговаривая о пережитом. Сэм сказал, что это было трудно и «немного странно» — находиться в одиночестве в лесу и стараться услышать Бога. Но он услышал от Него нечто важное, как, впрочем, и я. Пока мы готовили ужин и я учил Сэма разводить костер, мы поделились тем, что услышали от нашего Господа. Становилось холодно, так что мы забрались в палатку и завершили ужин целой коробкой шоколадного печенья «Огеов» — львиная доля, конечно же, досталась Сэму. Забравшись в спальные мешки, мы устроили борцовский поединок. Сэм снова и снова припечатывал меня к полу, и мы отчаянно пытались отдышаться от разбиравшего нас безудержного смеха. Этот момент останется моим любимым воспоминанием о Годе Сэма. Мы хорошо выспались, а на следующий день спустились с холмов, чтобы закатить грандиозный завтрак в ближайшем ковбойском кафе, как только его найдем.
Гранд-Тетон
Была уже середина Года Сэма, когда мы вместе поднимались по гребню Экзама, что грозило стать одним из труднейших испытаний этого года. Твердо придерживаясь убеждения в том, что для инициации юноши необходимо сообщество мужчин, мы совершали восхождение командой — с Гэри, Джессом, Морганом и Аароном. С собой мы взяли проводников. Горные проводники обосновались здесь же, в парке, в анналы которого вписаны самые славные среди альпинистов имена. Я решил взять проводников по трем причинам: во-первых, потому что мы никогда раньше не поднимались на пик Гранд-Тетон. Во-вторых, потому что мне хотелось во время восхождения порадоваться обществу Сэма, отдать ему все свое внимание, не обременяя себя обязанностями руководителя группы. А в-третьих, из смирения. Эта добродетель превыше всех прочих, и в приключениях она — самая важная. Не переоценивайте свои силы, и у вас будет больше шансов вернуться домой.
Такая экспедиция — трехдневная, и первый день в ней отводится на проверку «Альпинистской школой Экзама» своих клиентов, перед тем как ее инструкторам придется страховать их над пропастью глубиной в несколько тысяч футов. Это был замечательный день — мы все вместе занимались скалолазанием, приводили в порядок нервы, физически и психологически готовясь к штурму вершины. Последний экзамен в этой школе — спуск на веревке по стофутовому скальному обрыву, когда каждый альпинист в одиночку шагает за край уступа в пустоту и спускается вниз, упираясь ногами в отвесную стену. «Если кто-то из вас сейчас засомневается в себе, восхождение отменяется». Причина этого в том, что подобный спуск совершается при возвращении с Гранд-Тетона, а там уж не время собираться с духом. Напряженность момента обострялась одним обстоятельством, которое я пока не упоминал: у Сэма страх высоты. Не убийственный страх — за минувшие годы мы с ним не раз занимались скалолазанием на стенах пусть и пониже, но более трудных, чем горные кручи Экзама. Но все-таки какая-то тень страха у него оставалась. Я подумал тогда: «Ладно — это испытание ничуть не хуже любого другого. Если он сейчас дрогнет, нам просто придется считать это одним из этапов его поисков».