Давным-давно, во время оно, я королем был леса и полян
С цветами и травой
На реках вдруг пролившегося света.
И я был юн, и безмятежен, и славен меж амбаров
Счастливого двора, где песню пел об отчем доме
Под солнцем, юным только раз,
Ведь время
Позволяло мне по милости своей играть и золотеть.
Я — золотой охотник и пастух,
Телят я окликаю звучным рогом, с холмов несется лисий лай,
И дня воскресного неспешный слышен перезвон
От камешков священного ручья.
Дилан Томас, «Папоротниковый холм»
Безопасный мир
Наш путь к возрождению сыновства мы начнем со взгляда в прошлое, на то, какой была наша мальчишеская жизнь и, что важнее, какой она должна была быть. Ведь столь многое из того, с чем мытеперь подходим к жизни в качестве мужчин, было заложено в нашем детстве — как хорошее, так и не очень. Мы хотим вернуть то, что было хорошо, и найти исцеление для всего остального.
Мальчишеское детство — это время открытий и чудес, и быть мальчишкой — значит быть первооткрывателем от момента, когда малец придумывает, как незаметно прокрасться по лестнице (это момент быстропроходящий), до момента, когда он открывает, что, перепрыгнув через забор на задворках сада, может спуститься к дому Джимми, где у них тайком построена крепость. Когда Бог поместил Адама в Эдемский сад, Он поместил Своего сына в мир, который в одно и то же время был надежным и безопасным, но полным приключений и тайн. В нем не существовало причин бояться чего бы то ни было и имелись все основания для того, чтобы дерзать. Как сказал Марк Твен, «в [правильно складывающейся] жизни каждого нормального мальчика наступает пора, когда он испытывает безумное желание пойти куда-нибудь и порыться в земле, чтобы выкопать спрятанный клад»[8]. (Кто из вас в своем мальчишеском детстве не надеялся на то, что где-то во дворе зарыто или на дедушкином чердаке припрятано сокровище?) Зло — на это время — приперто к стене. Таков мир, предназначенный Богом для мальчишек, и этот мир устроен так, чтобы сила защищающего вас отца дала вам почувствовать себя в полной безопасности.
Именно в эту пору жизни каждый из нас должен узнать, что он — Возлюбленный сын, которого отец бережет как зеницу ока.
Мой друг Барт, брат которого был на четыре года его старше, однажды мне сказал:
— В детстве меня не покидало чувство, что я живу в тени своего брата. — У старшего брата было больше успехов в спорте, и Барт постоянно ощущал, что отцовское одобрение всегда достается старшему. — Но был у меня в те годы период, когда брат пошел в школу, а мне было еще рано — мне тогда было четыре или пять лет, и я целые дни проводил на семейной ферме с отцом. Два года отец был в полном моем распоряжении. Утром он будил меня и брал с собой на ферму. Я помню наш трактор — тогда, в начале пятидесятых, у тракторов еще не было таких кабин, как сейчас, и нужно было ехать на открытом сиденье, а вокруг грохотали всякие движущиеся части. Меня, мальчишку, это приводило в полный восторг. Страшновато, конечно, но между коленями отца я чувствовал себя в безопасности. Он давал мне подержаться за руль, так что я мог думать, будто сам управляю этой огромной и мощной машиной.
Семья Барта жила на западе Техаса, и он вспоминает, как они заехали в гости на ферму его дяди милях в двадцати от дома, и тут по радио передали предупреждение о торнадо.
— Семья дяди отнесла в погреб матрасы, приготовившись там отсиживаться, и принялась уговаривать нас остаться у них. Но отец хотел вернуться домой, где нас ждали моя мама и брат. Мы уже ехали домой, как вдруг увидели смерч, движущийся по равнине примерно в миле от нас. Отец вытащил меня из машины и посадил рядом с собой на подножку нашего пикапа. Он крепко меня обнял, и мы вместе смотрели на этот смерч, разрушивший городок Коттон-Сентер. Рядом с отцом я чувствовал себя в такой безопасности!
Чувствовать себя в безопасности рядом с отцом — вот что значит быть Возлюбленным сыном.
Летом у нас на ранчо я спал в подвале на огромной продавленной от старости кровати с медным изголовьем и белым шелковым одеялом. Я, конечно, был уверен в том, что все сокровища спрятаны где-то здесь — в рядах банок со всеми этими заготовленными моей бабушкой консервированными персиками, абрикосами, фасолью. В подвале стояла влажная прохлада, что было особенно приятно, когда температура в августовские дни переваливала за сорок градусов. Но в иные ночи, когда через нас прокатывалась большая гроза, от которой в старом доме дребезжали стекла, ничего приятного там не было. Я бывал сильно напуган, а спальня дедушки казалась такой далекой и даже недосягаемой. Я прятался под одеялом, пока у меня не накапливалось достаточно отваги в душе и адреналина в крови, чтобы опрометью взбежать по лестнице и нырнуть в дедушкину постель. Там я снова мог заснуть, чувствуя себя в безопасности рядом с человеком, который, как я знал, мог совладать со всем на свете.
Прекрасный пример этого ощущения безопасности и надежности, которое отец дает своему сыну, можно увидеть в итальянском фильме «Жизнь прекрасна». Действие происходит во время Второй мировой войны. Мальчику там лет пять, он — сын еврея и итальянки. Когда всю семью везут в концлагерь, отец прячет сына среди отправляемых туда мужчин, чтобы не разлучаться с ним и иметь возможность хоть как-то его защищать. В концлагере отец много месяцев спасает сына от творящейся вокруг них жестокости. Там, в царстве тьмы, мальчик проявляет удивительную невосприимчивость ко злу, полностью доверяя доброте отца и играя с ним в нескончаемую игру, которую они вместе придумывают.
Обеспеченная силой отца, безопасность позволяет мальчишке быть мальчишкой и создает мир, в котором его сердце живет полноценной жизнью. Несколько лет мы со Стейси растили наших сыновей в доме, где был второй этаж. Лестница туда состояла, наверное, ступенек из тринадцати. Зачастую по вечерам, перед сном, когда дети уже надели свои пижамы, мы играли с ними в игру: они отступали в глубь лестничной площадки, разбегались и... взмывали над ступеньками, летя вниз прямо ко мне в руки. Меня сражало это их доверие ко мне, эта их безграничная убежденность в своей безопасности. Когда у мальчика есть такая уверенность в собственной безопасности, в надежности оберегающей его мужской силы, для него открыт весь мир. У него есть возможность жить в нем мальчишкой — первооткрывателем и искателем приключений.
Мир приключений и битв
После игры в прыжки с лестницы для наших детей наступало время отхода ко сну и особого ритуала. «Давным-давно жили-были три ковбоя, которых звали Сэм, Блейн и Люк, и было у них ранчо близ Колорадо-Спрингс...» Я ложился на пол их общей спальни и придумывал истории про охотников на бизонов, про спасение из рук кровожадных индейцев, про ловлю диких мустангов в узком каньоне, с одного конца которого выход преграждает гора, а с другого — пропасть. Этого-то и жаждет сердце мальчишки — отчаянных приключений, сражений, путешествий в неизведанные края. Проведите вечер, наблюдая за играющим мальчишкой, и вы увидите немало из того, что задумал Бог, сотворив мужчину мужчиной, создав мужество и мужественность.
Мой сын Люк, наткнувшись на старый скейт, снял с него ролики вместе с креплением, оставив только платформу, затем провел энергичные розыски старых кроссовок и скотча.
— Пап, можно мне это взять?
— А зачем?
— Для моего изобретения.
— Бери, конечно.
Щедрой рукой отматывая скотч, он прикрепил кроссовки к доске (или наоборот?), и вот он уже прыгает на батуте, выполняя все трюки сноубордистов — обратное сальто и тому подобное, — отталкиваясь элементарно прикрепленной к ногам доской. Для нашей семьи это классика жанра. Конечно, у нас есть батут, но как вывести его на качественно новый уровень? Как пережить настоящее приключение, используя то, что есть под рукой? Для мальчишки задавать подобные вопросы так же естественно, как дышать.
В моем раннем детстве, когда мне не было и шести лет, мы жили в восточном пригороде Сан-Франциско. Это были многие акры земли, после Второй мировой войны застроенной коттеджами для супружеских пар, ныне выращивающих свое многочисленное потомство. Тот бэби-бум не вышел за пределы
Пало-Альто, и там открывался простор незастроенных участков земли и пустырей, которые мы с приятелями могли исследовать часами. Всюду рос дикий анис, по вкусу напоминающий лакрицу. Мы срывали его, чтобы жевать во время наших вылазок в поисках приключений. Как и любые мальчишки на нашем месте, мы скоро нашли ход в один из дренажных каналов — в бетонную трубу, в которую был заключен ручей, некогда протекавший меж полей и рощ с калифорнийскими дубами (лаз в ограде становится для мальчишки приглашением, даже вызовом: «Узнай-ка, что там?»). В прудах водились головастики. Мы голыми руками ловили этих извивающихся тварей и кидали их в майонезные банки с мутной водой, чтобы отнести домой и смотреть, как у них вырастают лапки и отваливаются хвосты, пока они не превратятся в лягушек.
Многие приключения мальчишеского детства переживаются при чтении книг. Я, например, любил «Приключения Джерри Ондатры» Т. Бургесса, «Ветер в ивах» Г. Кеннета и «Прощание с Шеди-Глейдом» Б. Пита. А вот моим сыновьям нравится серия «Redwell» о животных, оказывающихся вовлеченными в великие битвы и опасные приключения. Это напоминает нам о том, что мальчишка — также воин, и все игры, в которые он играет, как и все его воображаемые битвы, готовят его к тому дню, когда он перейдет на стадию Воина. Ребенок воображает себя кем-то из персонажей, и это почти всегда супергерой. Помню свой шестой день рожденья. Это было 6 июня 1966 года. Проснувшись, я увидел кругом воздушные шарики, а по полу тянулась веревка, которая через дверь моей спальни вела вниз в холл, в ванную, назад, вниз в другой холл — маршрут охотника за сокровищами. К концу веревки была привязана коробка, а в ней обнаружилась моя заветная мечта — костюм Бэтмена. Я был потрясен. Я надел этот костюм и не снимал его неделю, носясь по дому, прыгая на диванах, продираясь сквозь заросли комнатных растений и все время воспроизводя позывные Бэтмена.
Мальчишка хочет быть могущественным. В этом суть супергероев. Появление желания быть могущественным, опасным, тем, с кем приходится считаться, свидетельствует о пробуждении Воина. По-моему, первыми звуками, которые научились издавать мои сыновья, были звуки взрывов, вскоре дополненные грохотанием пулеметов, базук и прочего мощного оружия. Большинство мальчишек осваивают это раньше, чем начинают говорить. Вообразите себе карапуза, надувшего щеки и изображающего, так что из его рта вылетают капельки слюны, взрывы и пулеметные очереди: «Б-дум! Б-дум! Ту-ту-ту-ту-ту-ту!» Это, в сущности, дар, это талант, которым мальчики наделены от Бога (когда эти звуки издает девочка, получается очень глупо). Я как-то спросил своих сыновей, что было самым лучшим в их жизни. Первый же ответ был такой: «Оружие, которое мы себе делали, все эти игры, в которые мы играли».
Когда Блейну было лет восемь, мы отправились в Диснейленд, и весь день он без умолку трещал о «кремневом ружье Дэниела Буна», которое он купит во «фронтирской деревне»[9]. Мы просили его подождать до вечера, ведь тяжело все-таки кататься на «русских горках» с четырехфутовым игрушечным мушкетом в руках, но уже к трем часам дня мы не выдержали и купили ему ружье, потому что он не переставая талдычил о нем.
Это ружье пережило несколько модификаций. После того как эпоха первопроходцев и ковбоев уступила место современному арсеналу «морских котиков» и снайперов, Блейн покрасил его в черный цвет, включая кусок пластмассовой трубы, приделанный им над стволом в качестве оптического прицела. Это ружье все еще стреляет. Я сам им воспользовался прошлым вечером, подкравшись к моим сыновьям, когда они делали домашние задания. «Ту-ту-ту! Ту-ту-ту! Ту-ту-ту!» После чего, конечно, домашние задания на добрые полчаса были забыты, ведь я объявил им войну, и они — как и все мальчишки на свете — должны были ответить на вызов.
Мир подарков
Один человек рассказал мне трогательную историю о принятом в его семье обычае. Когда вечерами отец приходил с работы, он менял свою рабочую одежду — деловой костюм — на домашнюю, и дети вытаскивали из карманов его рабочих брюк все «сокровища», которые только могли там обнаружить, — монету, ручку, запонки, жевательную резинку. Дети автоматически назначались хранителями этих «сокровищ», поэтому приход папы домой всегда был событием, ожидавшимся с волнением и надеждой. И это замечательная вещь в отношениях с отцом, особенно когда мы приходим к единению с Богом — нашим Отцом, от Которого, согласно Писанию, исходит «всякое даяние доброе и всякий дар совершенный» (Иак. 1:17).
Если вы вспомните книги и фильмы, в которых изображаются подобные сцены, вы заметите, что они имеют решающее значение для осознания сыном того, как сильно любит его отец. Бальян получает от своего отца дары — меч и перстень, который дает ему право обладания всем достоянием отца, — помогающие ему поверить в то, что отец действительно считает его своим сыном. Фродо получает дары от Бильбо, своего дяди по крови, но отца по духу.
Утром за день до выступления в путь Фродо один забежал к Бильбо, и тот, плотно притворив дверь, выдвинул из-под кровати деревянный сундучок, открыл крышку и вынул меч в сильно потертых кожаных ножнах. <...>
Бильбо вытащил меч из ножен, и его искусно отполированный клинок озарил комнату холодным блеском. — Меня он часто спасал от гибели. Но сейчас тебе он нужнее, чем мне. — Фродо с благодарностью принял меч. — И вот еще что я хочу тебе подарить. — Бильбо бережно вынул из сундучка небольшой, но явно увесистый сверток, и, когда он размотал серую тряпицу, Фродо увидел кольчужную рубаху, скованную из матово-серебристых колец, — тонкая, однако плотная и прочная, она была украшена прозрачными самоцветами, а пояс к ней поблескивал светлыми жемчужинами. — Красивая, правда? — проговорил Бильбо, подойдя с кольчугой поближе к окну. — И очень полезная, можешь не сомневаться. Мне подарил ее некогда Торин...
Дж. Р. Р. Толкиен, «Братство кольца». Кн. 2, гл. 3
Впоследствии эти дары спасли Фродо жизнь.
Как-то вечером мы с друзьями собрались и говорили о наших отцах, делясь дорогими нам воспоминаниями. Морган о своем отце, имевшем обыкновение каждую неделю играть в покер, рассказал чуть ли не целую историю, которую я как раз сейчас попытаюсь вспомнить и записать. Детей отсылали спать задолго до того, как отец возвращался домой, но, наутро проснувшись, они на кухонном столе находили его выигрыш, разложенный стопками в качестве подарков каждому из детей. Сокровища. Трофеи. Дары. Без какой бы то ни было причины, кроме одной: «Вы — мои возлюбленные дочери и сыновья». А потом Гэри припомнил случай, когда он был еще очень маленьким и отец ему сказал: «Вот поспишь, а когда проснешься, увидишь, какой я тебе приготовил сюрприз». Отец сделал для Гэри веревочные качели и повесил их на дереве во дворе. «Я почувствовал, что он думает обо мне, и хочет, чтобы я был счастлив». И это тоже что-то закладывает в сердце ребенка, ведь он начинает узнавать, что жизнь — не такая вещь, которую ему обязательно надо как-то самому устроить. Есть кто-то, кто заботится о нем, есть кто-то, кто хочет его одарить. Вспомним о красивой и дорогой одежде Иосифа. Тот юноша, о котором я вам рассказывал, Сэм, не сомневался бы насчет каяка, если бы его отец в детстве хотя бы раз одарил его сокровищами.
Мой дед к тому времени, когда я его узнал, уже давно бросил курить и в качестве своего рода замены полюбил ириски «LifeSavers». Цилиндрик этих ирисок всегда лежал у него в «бардачке» пикапа. И вот едем мы себе по дороге, а он откидывает крышку и предлагает мне: «Сигарету?» Мне эти ириски очень нравились, нравятся и по сей день. На ранчо у него жил помощник, закаленный старый ковбой по имени Билл, обосновавшийся в трейлере около конюшен. Как-то летним днем симпатизировавший мне Билл подозвал меня к своему трейлеру и сказал: «У меня для тебя кое-что есть». Порывшись в карманах, он достал складной нож, долго ему служивший и порядком износившийся, и протянул мне подарок. Что за сокровище для мальчишки, ведь собственный складной нож открывает перед ним бесконечное море новых возможностей! Благодаря этому скромному подарку я был счастлив все лето.
Возлюбленный сын
Именно благодаря такому опыту сердце мальчишки слышит: «О тебе заботятся. Твои чувства важны. Отец тебя обожает». Ведь мы должны помнить, что мальчишеское детство — это, прежде всего, время подтверждения мужественности, время, когда мальчик начинает понимать, и понимать глубоко, что он действительно Возлюбленный сын.
Как я писал в «Необузданном сердце», каждый мальчишка и каждый мужчина задают себе один главный вопрос: «Есть ли во мне то, что нужно?» Именно поэтому, когда мои сыновья едут на велосипеде без рук или учатся делать на батуте обратное сальто, они хотят, чтобы я был рядом и увидел это. И все неистовства юности — прыжки в реку с обрыва, езда на мотоцикле, спортивная борьба — порождены тем же самым стремлением. Это проявление мужской потребности в подтверждении мужественности. «Есть ли во мне то, что нужно?» — безусловно, центральный вопрос, и я по-прежнему считаю, что это решающий вопрос на пути возмужания. Но на этой стадии есть более глубокая и фундаментальная потребность, потребность первоочередная, и удовлетворена она должна быть в первую очередь, иначе мальчишка не сможет с уверенностью перейти ни на одну из других стадий.
Мальчишке нужно знать, что его ценят.
Это нечто большее, чем просто любовь, любовь вообще. «Конечно, я тебя люблю, ведь ты мой сын». Мальчишка в состоянии сразу распознать малейшую фальшь. Он жаждет знать, что его превозносят, причем уникальным образом. Что в сердце отца ему отведен особый уголок, где никто и ничто не может соперничать с ним. Не имея такой уверенности, мальчишка будет неправильно понимать предстоящие ему стадии и их уроки, ведь в качестве юноши (Ковбоя) он вскоре подвергнется испытаниям, а в качестве Воина будет сражаться и терпеть лишения. Эти испытания зачастую воспринимаются мужчинами как проявление неодобрения или равнодушия со стороны Бога, потому что в самых глубинах их сердец нет первоочередного знания, что они — действительно Возлюбленные сыновья. «Сын десницы моей», как при рождении назвали Вениамина; «сын радости»[10], как думал Израиль о сыне своем Иосифе; или Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение, как Отец сказал об Иисусе.
Без этого подтверждения мужественности, без этой основы для уверенности в себе мужчина будет нетвердо держаться жизненного пути, посредством своих достижений или тысячами других способов стараясь отстоять свое достоинство, заслужить признание и любовь. Очень часто он даже не понимает, что это — его поиск. Он просто где-то глубоко внутри ощущает неуверенность в себе, руководствуется страхом и чужими мнениями, жаждет, чтобы кто-то обратил на него внимание. Он ищет утешений, и ему самому это неприятно, потому что к своим тридцати семи или пятидесяти одному разве не должен он обходиться без этого? Сохранившимся с детства уголком сердца он жаждет чего-то, что так и не получил в своей жизни.
Наши поездки с отцом по дорогам Запада, рыбалки вдвоем с ним в лодке на озерах, поиски минералов, остановки у кафе с лимонадом, все то время, которое отец уделял мне и только мне, было величайшим даром подтверждения мужественности. Это не делалось им нехотя. Он делал это не потому, что такова была его обязанность, его долг. Он хотел быть со мной. Это его радовало. Он хотел, чтобы я был с ним. Он ценил меня. В этом я никогда не сомневался, по крайней мере, пока был молод.
Я полностью согласен с тем, что в жизни мальчика мать играет исключительно важную роль. От нее он узнаёт, что такое жалость, нежность, не обусловленная никакими требованиями любовь. К кому вы побежите, когда разобьете себе коленку? Кому вы предпочтете признаться, что у вас плохи дела в школе, — маме или папе? Отец обычно воздает по справедливости, а мама может пожалеть. Но коренным образом, существенным для нашего пути возмужания, пожалование мантии Возлюбленного сына должно осуществляться отцом. Этот отец может не быть вашим биологическим родителем — он может быть вашим отцом в другом, более верном смысле. Павел называл Тимофея своим Возлюбленным сыном, и вы можете себе представить, как это преображало весь мир в глазах его юного ученика (см.: 1 Кор. 4:17; 2 Тим. 1:2).
Мой дед в каком-то очень важном смысле тоже был для меня отцом. Он называл меня Джонни и был единственным, кто меня так называл. О, как я любил эти летние каникулы на ранчо! Мы рано вставали и ехали в небольшую закусочную в соседнем городке попить кофе с молоком, отведать пончиков. Закусочная «Nina's Diner» служила местом сбора фермеров, рассаживающихся у стойки и обменивающихся соображениями относительно погоды и цен на скот. Мой дед сажал меня в самую их гущу, хотя и рядом с собой. Я гордился тем, что он мой дед, и, могу вас заверить, он гордился тем, что я — его внук, его Джонни. Меня ценил человек, которого я любил. Это величайший дар, который вообще может получить мальчишка.
Но на минуту вернемся к испытующим вопросам Иисуса о нашем отношении к Богу как нашему Отцу. Иисус выглядит едва ли не озадаченным. «Вы не гораздо ли лучше их? Не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? Насколько же больше Отец ваш Небесный хочет давать дары благие просящим у Него?» Иными словами, разве вы не знаете, как к вам относится ваш Отец? Иисус это знал. По Своему жизненному пути Он шел, зная, что Он — Возлюбленный Сын, Тот, в Ком благоволение Отца. Именно это позволило Ему жить так, как Он жил. Ян Бовенмарс пишет:
У Иисуса было сердце Сына... Он знал о Себе, что Он — Сын, ощущал Себя [Возлюбленным] Сыном, обращался к Богу «Авва», то есть «дорогой Отец», жил как Сын Своего Отца. Божественные отношения Отца и Сына наполняли Его человеческое сердце; это была Его тайна, Его счастье; постоянное понимание этого... определяло Его поведение.
«А Biblical Spirituality of the Heart»
Такие отношения Отца и Сына предназначены для того, чтобы и для нас составить нашу тайну, наше счастье. Нам тоже предназначено это осознавать. Сначала с помощью наших земных отцов, а потом, при расширении сыновних отношений, с помощью нашего Отца, Который на небесах. Но мало кто в целости и сохранности, без тени сомнений пронес это знание через свое мальчишеское детство.
Раненые
Когда я учился в начальной школе — затрудняюсь точнее сказать, когда, так как за годы воспоминания перепутались, а события потускнели, но это могло быть в классе четвертом или пятом, — в мире вдруг что-то разладилось. Мой отец начал куда-то исчезать. История его жизни слишком длинна, чтобы здесь ее рассказывать, но после приведших к потере работы разочарований и неудач он стал пить. Пьянство затягивало его, как отхлынувшая волна тянет вас за ноги даже на мелководье. Став алкоголиком, он начал отдаляться от нас, уходить, но не на работу, а просто уходить, иногда часами в полном одиночестве просиживая в своем гараже, где просто решал кроссворды и пил. Это было началом крушения нашей семьи.
Летним поездкам пришел конец. Рыбалке пришел конец. Мама вынуждена была найти себе работу. Я ходил на занятия бойскаутов и возвращался в пустой дом. Я чувствовал себя покинутым. Мой мир больше не был безопасным. В эмоциональном, физическом, духовном плане я стал сиротой. Глубоко в моем сердце угнездилась ужасная ложь: ты предоставлен самому себе. Мальчик без отца живет в полном опасностей мире. Время Возлюбленного сына оборвалось, и я совсем не знал, почему. Может быть, я что-то сделал не так. Может быть, в моих силах было это предотвратить.
Чрезвычайно важно в отношении стадии Возлюбленного сына — да и, если уж на то пошло, любой другой стадии — понять одно: ее нельзя обрывать, укорачивать, не давая ей завершиться, нельзя ее красть у мужчины. Мы были созданы для того, чтобы у нас были отцовская любовь и мальчишеское детство, чтобы мы впитывали их годами, усвоили все их уроки, навсегда запечатлели их в своих сердцах, а потом перешли с этой стадии на следующую, унося с собой все сокровища предыдущей. Нам было предназначено перейти на очередную стадию инициации с помощью наших отцов.
Увы. Назовите известных вам мужчин, с которыми все так и было.
В подавляющем большинстве случаев эта стадия оказывается украденной. Как скоро изведал Иосиф предательство и рабство после того, как отец подарил ему разноцветную одежду — знак своей отцовской любви? Мы в точности не знаем, сколько тогда прошло времени, но эти события описаны в одной и той же главе Книги Бытие и вряд ли даже разделены промежуточными стихами. В итоге возникает резкий сюжетный контраст: время Возлюбленного сына оборвано предательством.
Сердце мальчишки может быть ранено по многим причинам. Рана появляется, если он не живет в мире, который безопасным сделал его отец, если у него нет свободы исследовать и дерзать и просто быть мальчишкой, если он вынужден слишком рано взрослеть. Если такой мир у него был, но все закончилось из-за внезапного удара по этой безмятежности, появляется рана. И тем более мальчик бывает ранен в самое сердце, если он так и не узнал, что он — Возлюбленный сын. Иногда раны наносятся намеренно, зачастую — нет, но такова история многих мальчишек, многих мужчин, живущих так далеко от Эдема, а сейчас читающих эту книгу.
Я вспоминаю молодого человека, которого много лет назад консультировал как психолог, умного и одаренного, но также слишком серьезного и целеустремленного. До предела требовательного к себе. Когда ему было двенадцать лет, отец ушел из семьи, просто перешагнул порог и не вернулся, так что мальчику пришлось работать, чтобы семья сводила концы с концами. После занятий в школе он стриг соседям газоны и находил себе еще какую-то подработку. Каждое лето он работал спасателем на местном пляже. Он рассказал мне, что летом у него никогда не было времени для игр, он не ходил с приятелями поесть мороженого и ни разу к ним не присоединился, когда они лезли в воду купаться. Но в бойскаутах он занял высшую ступень — стал Орлом, в школе получал отличные оценки, много трудился. И никто не видел его трагедии. Мальчишка, пытающийся быть мужчиной и держать на своих плечах мир.
Нельзя вынуждать мальчишку слишком быстро взрослеть. Это тема прекрасного фильма «Волшебная страна», в котором мальчик лишается детства из-за болезни и смерти матери. Он становится мужчиной в том смысле, что закрывает свое сердце на засов, чтобы оно больше никогда не было разбито, и ведет себя как взрослый. Фредерик Бюхнер так описывает последствия чрезмерно раннего требования стать взрослым, которые он увидел на изображениях своего отца:
Даже на фотографиях, где он маленький, он выглядит озабоченным, неулыбчивым, как будто знает, что, как только сработает затвор, все начнется заново. Моя бабушка взвалила на него, как я подозреваю, совсем недетскую долю своего тяжелого бремени, а его младшие братья и сестры искали в нем некую силу, некую устойчивость, которые он вынужден был черпать откуда-то изнутри себя. Вряд ли в том возрасте, как я могу лишь догадываться, у него была достаточная сила хотя бы для самого себя.
«Священное путешествие»
Пару месяцев назад я и несколько близких мне людей сидели вечером у камина и делились своими мечтами. Тему беседе задал вопрос «Какой жизнью ты хотел бы жить?» Речь не шла о яхтах и Багамах. Мы говорили о поисках Божьего предназначения в нашей жизни, о стремлении жить такой жизнью, для которой мы были созданы. Оказалось, что особенно трудно осуществить свою мечту Крейгу. Когда мы мягко преодолели его нерасположенность объясняться, он нам признался: «Я просто не верю, что что-то хорошее может оказаться правдой». Это было его глубокое убеждение, которое формировало его жизнь со времени, когда ему исполнилось восемь лет. У этого есть своя история. Отец Крейга погиб на войне, когда сыну было семь или восемь месяцев, — об этом Крейг узнал однажды вечером. Его мать и человек, которого он считал своим отцом, усадили его, восьмилетнего мальчика, на диван в гостиной и сказали: «Человек, которого ты зовешь папой, — тебе не отец. Твой настоящий отец погиб на войне. Это твой отчим».
«Во всех подробностях помню комнату в тот день — помню, как выглядел диван, и попугая в углу. Время замерло. Оглядываясь назад, я понимаю, что это был поворотный момент в моей жизни. Каким-то ужасным образом это был ее решающий момент. Я тогда умер». Внезапный удар по безмятежности, и мир мальчишки сбивается со своей орбиты, никогда больше на нее не возвращаясь. И, наконец, есть раны, появляющиеся, когда мальчик очень хорошо знает, что он — не Возлюбленный сын. Не далее как на прошлых выходных я разговорился с человеком, который в возрасте пятидесяти пяти лет начал это понимать. Его родители были миссионерами в Южной Америке, и большую часть времени отец отсутствовал «по церковным делам». «У меня было ощущение, что они [боливийцы] для него важнее, чем я. Он никогда со мной не играл, вообще редко бывал дома. Меня не покидало ощущение, что если у моего отца и есть в бумажнике фотокарточка, то это фотокарточка какого-нибудь боливийского ребенка». Он никогда не ощущал одобрения отца. До сих пор этому человеку трудно обратиться к Богу как к доброму и любящему Отцу, «потому что этот Бог отнял у меня отца».
Такого рода отчуждение может быть скрытым, может маскироваться занятостью отца «более важными делами» или просто его отсутствием. Один мой друг рассказывал мне обо всех вечерах, которые провел, сидя у кабинета отца с запертой изнутри дверью. Отец был одержимый работой человек, трудоголик, и на сына у него не оставалось ни времени, ни нежных чувств. Сквозь слезы друг описывал мне, как девяти-десятилетним мальчиком он сидел у отцовского кабинета, писал записочки и просовывал их отцу под дверь, надеясь, что однажды придет ответ. Ни одного ответа он так и не получил. Ни одного. Ни разу. Ответ был ясен и так: «Я тебя не ценю. Ничто связанное с тобой меня не заботит. Ты никогда не был и не будешь моим Возлюбленным сыном».