СТРАШНАЯ НОВОСТЬ
Екатерина в последнее время чувствовала себя неважно. Какая- то смутная тревога постоянно подкрадывалась к ее сердцу, все переживала: «Может, что с Сашей случилось? – но старалась гнать такие мысли прочь, успокаивая себя, – да что там может случиться, сын пишет, что у него все хорошо, скучает по мне, я и спокойна от письма до письма».
Катя уже пришла в себя от приговора, вынесенного сыну и старалась сильно не волноваться о пережитом. Порой от переживаний у нее действительно побаливало сердце, и ей пришлось убедить себя: держаться и принимать произошедшее с ней и сыном, как нелегкий поворот судьбы. Как она предполагала, чувствуя близкую беду, так все и вышло, и пострадал сын опять же, защищая своего близкого друга Валерку Морозова. Понесла их нелегкая в тот роковой день на танцы.
Из обвинения, предъявленного сыну, она поняла, что Саша с друзьями ввязался в драку с парнями, приехавшими из другого города. Во время драки Валерику Морозову пришлось очень туго, его бил парень по голове арматурой, завернутой в газету, и Саша подоспел к другу на помощь. В тот момент сын сорвался и, не контролируя себя, жестоко избил парня, нанеся ему тяжкие телесные повреждения. Голова парня угодила между прутьев решетки, лежавшей над подвальным окном, были повреждены уши и частично содрана кожа с лица. Скорая помощь увезла его в тяжелом состоянии. Все это излагалось в материалах уголовного дела. А на самом деле?
Суд не принял во внимание обстоятельство, что иногородний парень бил Морозова по голове и различным частям тела железкой, он же впоследствии и был пострадавшим от Саши Воробьева. Сколько не пыталась Катя с адвокатом переквалифицировать статью на обоюдную драку, но прокурор упрямо стоял на своем. Даже показания на суде Морозова, который был жестоко избит приезжим парнем, не помогли. Сыну дали большой срок – пять лет. Женщина-адвокат потом по секрету ей сказала, что избитый Сашей парень был сынком одного влиятельного человека, живущего в Кузбассе. Естественно, прокурора и судью хорошо «умаслили» и результат на лицо, крайним пустили Александра. Катя упрашивала сына подать кассационную жалобу, но Саша отказался, считая, что этим делу не поможешь, хотя в принципе согласился, чтобы через год дело направили на пересуд.
Николай – муж Екатерины, после последнего освобождения из мест заключения, сначала держался, не пил спиртное, но видимо старые ошибки не пошли ему впрок, он снова потянулся за рюмкой и пил так много, что порой терял голову. Устроившись грузчиком на складах «Речпорта», он приходил каждый вечер домой чуть «тепленьким». Он снова спился и никак не реагировал на Катины слова. В отношении драк и дебоширства он стал спокойнее, но это не меняло дело, отношения с Катей совершенно разладились. Когда Саша попал в беду, отец палец о палец не ударил, чтобы как-то помочь сыну. На суд Николай не пошел, сославшись на болезнь, и целый месяц пребывал в глубоком запое.
По своей природе Катя была решительная женщина и могла любому человеку высказать свои неудовольствия, но все, что касалось семьи, она глубоко переживала и не спешила с разрывом: все на что-то надеялась. Развод – дело серьезное, на него еще решиться нужно, да и идти ей было некуда, уезжать к отцу в деревню она пока не хотела. Катя затягивала с серьезным разговором, относительно мужа, она уже не пыталась вразумить его и решила просто с ним не разговаривать.
Единственным утешением для нее был сын Саша, но теперь его рядом не было. В последнее время у Кати появился настоящий друг, который был всегда рядом и готовый помочь ей в любом деле. Он ухаживал за молодой женщиной, встречал с работы, провожал до дома. Катя не боялась сама себе признаться, что с некоторых пор ей стал нравиться этот мужчина. Он любил Екатерину, и она это чувствовала, но старалась не выказывать к нему особой симпатии, потому, как считала себя нравственным человеком.
Когда Саша попал в беду, он был тем единственным, кто утешал ее и не оставлял в трудные минуты. Катерина была благодарна Александру Петровичу – бывшему Сашиному тренеру за дружескую поддержку.
Чувствуя, как она тает на глазах, с какой неохотой переходит улицу и открывает калитку в свой двор, и не в силах переживать арест сына, он решил предложить свою помощь. Через своего знакомого тренер пообещал Кате посодействовать в свидании с сыном. Когда Саша сидел под следствием в СИЗО свидания были запрещены, только после осуждения мать могла увидеться с сыном.
Александр Петрович тренировал ребят в спортивном обществе «Динамо». Клуб в основном посещали дети из числа лиц военного ведомства и служащих МВД.
В секцию бокса в то время водил своего десятилетнего сына майор внутренней службы, работающий в учреждении, где содержат подследственных граждан. Как-то, случайно разговорившись с майором, Александр Петрович смекнул, что Саша Воробьев находится теперь под следствием и непринужденная беседа незаметно перетекла в деловое русло.
Спустя неделю счастливая Екатерина уже сидела в одной комнате с Сашей, и они могли радоваться случайной, долгожданной встрече. После свидания Катя преобразилась, на губах чаще стала появляться улыбка, и она прониклась к Александру чувством благодарности.
Минул без малого год, как посадили сына. Катя готовилась к личному свиданию, в надежде провести с ним три дня, но буквально на днях почувствовала необъяснимое волнение и совсем не тревожащую до селе щемящую боль в груди. Она подумала, что заболело сердце, и не могла понять: с чего бы это?
И вот, в почтовом ящике она обнаружила повестку, ей надлежало явиться по указанному адресу. Катя сразу же смекнула, что здесь что-то неладное, и это что-то могло касаться ее родного сына.
В Областной прокуратуре ее осторожно опросили: давно ли она получала письма от сына, не писал ли он что-нибудь об изменениях в своей жизни за решеткой, и только после этого известили, что Александр в данное время находится в тюрьме под следствием, и что его обвиняют в тягчайшем преступлении. В подробности Катерину не посвящали, но сказали, что Воробьев Александр причастен к организации бунта в колонии, где содержался до недавнего времени.
Следователь, видимо играя на чувствах бедной женщины, решил применить свою методику и посулил ей, что поможет выхлопотать свидание с сыном, если она поможет следствию и повлияет на сына. Слащавыми умасливаниями следователя Екатерине было обещано: если ей удастся убедить Сашу говорить так, как хочет следователь, то возможно тому переквалифицируют тяжелую статью на более смягчающую. Катя, подумав немного, наотрез отказалась, она знала не понаслышке, что такое «раскинуть сети» для непосвященных, за что люди потом расплачиваются дополнительными годами тюрьмы.
Из здания прокуратуры домой она не пошла, а сразу же направилась к Александру Петровичу.
Увидев Катю расстроенной и в слезах, он сейчас же прервал тренировку и, поручив старшим ребятам последить за группой, пригласил ее в свой кабинет.
Екатерина очень переживала, то и дело, утирая платочком опухшие от слез глаза, она рассказала тренеру, зачем ее вызывали к следователю.
«Да, дело видимо действительно очень серьезное, раз областная прокуратура взялась за расследование»,– подумал Александр и подсел на диван к Екатерине. Он взял ее руки в свои и тихим голосом произнес:
– Катюша, милая, прошу тебя, не переживай так сильно. Ты должна успокоиться, на тебе лица нет,– он нежно погладил ее по руке, – мы что-нибудь придумаем, вот увидишь, все будет хорошо.
– Саша, что мы можем сделать? Пойми, мне женщины рассказали, их тоже вызвали в прокуратуру, что в колонии произошла ужасная трагедия. Наших сыновей убивали солдаты, в них даже стреляли, хотя прокуратура отвергает этот факт. Говорят со стороны военных тоже есть жертвы. Я не знаю в каком состоянии находится сейчас мой сын. Я вообще ничего не знаю! Я отказываюсь это понимать…,– она снова заплакала, уронив голову на плечо Александра. Он обнял ее за плечи, и тихо ждал, пока она не успокоится.
– Катя, я ничего обещать не могу, но постараюсь тебе помочь. Я поговорю со своим знакомым, может он устроит вам с Сашей свидание.
Она резко подняла голову: в глазах вспыхнул лучик надежды.
– Правда! А он поможет?!
– Ну, до сих пор не отказывал,– улыбнулся тренер,– ты только не плачь, я очень за тебя переживаю Катюша. Поверь, когда ты расстроена, у меня сердце кровью обливается.
Катя с благодарностью взглянула на него, и как бы стесняясь своего состояния, достала пудреницу и стала приводить лицо в порядок.
Мужу она решила не говорить о трагическом положении сына. Уходила рано утром на работу и возвращалась только поздно вечером. Каждый день, находясь в библиотеке, она с замиранием в сердце ждала весточки от Александра Петровича. Через три дня он навестил Катю: по выражению на его лице она не могла точно определить, радоваться ей или печалиться.
– Катюша, у меня две новости: одна хорошая, другая плохая, начну с хорошей. Завтра в семь часов вечера, тебя проведут к Саше, и вы встретитесь.
Она сложила руки и прижав к груди, радостно воскликнула:
– Саша, милый, тебе удалось договориться?!
– Да, Катюш, мы не должны опаздывать, я провожу тебя.
– А вторая? Ты сказал она плохая. Что случилось? –Александр молчал, собираясь с мыслями, – да говори же, Саша, не молчи!
– Катя, ты должна набраться мужества, Саше предъявляют тяжелые обвинения. Ты готова меня выслушать?
Сердце учащенно забилось. Катя вспомнила слова следователя, что ее сына ждет опасная уголовная статья и отчасти была подготовлена к предстоящему разговору. Она кивнула.
– Катя, Саша в серьезной опасности. Мой знакомый – инспектор оперчасти СИЗО сообщил, что он сейчас содержится в спецкоридоре и чтобы вывести его оттуда понадобилось подключить еще одного начальника.
– Нужны деньги?
– Нет, он очень просил, чтобы мы помалкивали. Сашиным делом сейчас занимаются оперативники из комитета.
– Что?! КГБ подключено?
– Да, но скоро его переведут в общий коридор, а пока…,– Александр Петрович замолчал.
– Что пока? Его истязают?,– догадалась Катя.
Петрович кивнул.
–Не его одного обвиняют в бунте, там много кого из заключенных обвиняют в тяжелых преступлениях, говорят: погибли люди…
Катя встала со стула и, вцепившись руками в пиджак Александра, тихо, едва сдерживая слезы, спросила:
– Его статья подходит под расстрел? Ты это хотел сказать! Тебя предупредили что его могут…,– язык не повернулся докончить фразу. Глаза ее заблестели от слез.
– Ну что ты Катюша, идет следствие, это будет решать суд. Не нужно так переживать, завтра ты сама больше узнаешь от сына. Катенька, сначала нужно узнать, в чем конкретно его обвиняют, а потом будем думать, как ему помочь.
Она немного успокоилась, и опять с благодарностью посмотрела на Александра. Уже несколько раз этот мужчина помогает ей: он участливо отзывается на любую беду, в тяжелые минуты утешает, не взирая на неприятности со стороны следственных органов пытается помочь ей. Вот и теперь Александр оказал неоценимую услугу. Катя всегда обращала внимание, что он ни разу не воспользовался ее тягостным состоянием и, как это бывает в таких ситуациях: другие мужчины овладевают женщинами. Он не позволял себе лишнего, за это она вдвойне была благодарна Александру.
Екатерина была красивая, стройная, очень привлекательная женщина. В сорок с небольшим, она выглядела гораздо моложе своих сверстниц. Когда невзгоды и печали не трогали ее лицо, оно необыкновенно светилось. Ни один мужчина, зашедший в библиотеку, не мог остаться равнодушным от очаровательной улыбки. Иные под предлогом почитать или взять книгу, по несколько раз заглядывали к ней, чтобы только увидеть ее или пообщаться. Начитанная, грамотная, она всегда привлекала собеседников своим интеллектом. Но не больше…
Там, где заканчивались деловые и дружеские отношения, и начинались амурные дела, Екатерина была тверда, словно камень. До недавнего времени, она хранила верность своей первой любви, и даже слушать не хотела об интимных связях на стороне, пока Николай срок за сроком сидел в тюрьме.
Она могла еще в чем - то согласиться с мужем, и простить ему за годы, потраченные впустую, думая, что тот наконец-то образумится. Но, когда Саша очутился в тюрьме, и родной отец практически отказался от сына, это надломило ее душу. Такого предательства отца по отношению к сыну, она не могла простить. Все слова, поучения Николая, когда он пытался что-то донести до Саши, оказались пустыми и лживыми. Этот человек никогда не любил по-настоящему ни ее, ни сына. В этом она окончательно убедилась. Срок за сроком он предавал их, бросая на одиночество, и теперь Кате было неприятно вспоминать, как она отгораживалась от смелых мыслей – порвать с мужем.
Александр Петрович до поры до времени был для нее просто другом, хорошим человеком, и она, наблюдая за его ухаживаниями, понимала, что он ее любит. Но держала его на расстоянии, опасаясь сделать последний шаг, разделяющий ее с мужем. Она мысленно сравнивала его с Николаем, начиная понимать, что этот мужчина не просто ее друг, а гораздо больше. Иногда Катя боялась себе в этом признаться, а тем более ему, что он ей тоже нравится. Александр чувствовал напряжение Екатерины, и понимая ее нелегкое состояние, ждал того момента, когда она примет решение и откроет ему свою душу.
Катя прильнула к его груди, и какое-то время ощущала биение его сердца, затем прикоснулась губами к его щеке и тихо сказала:
– Сашенька, я так тебе благодарна.
Он обнял ее и прижал к себе. Теперь он знал, что пословица: «Вода камни точит», помогла ему терпеливо дождаться минуты, когда она сама поцеловала его. Он посмотрел на ее лицо, закрытые глаза и прикоснулся поцелуем к ее губам. Катя не воспротивилась, а только, спрятав голову на его груди, с нежностью сказала:
– Чтобы я без тебя делала.
В день предстоящего свидания, майор - оперативник заступил на суточное дежурство. После обеда, капитан Брагин вывел подследственного Воробьева из камеры и передал в руки майора. Сашка даже не догадывался, что ожидает его в последующие минуты, а только подумал, что его вызвали к следователю. Но когда его вывели со спецкоридора, и провели по этажам, он стал теряться в догадках. Его посадили в одиночный бокс, приказав соблюдать спокойствие. Ждать пришлось долго, он стал проявлять нетерпение, и хотел уже постучать в дверь, как открылся смотровой глазок и кто-то тихо произнес:
– Сиди тихо. Так надо, скоро за тобой придут.
Сашка, не предполагая, что его ждет что-то особенное, отнесся к просьбе настороженно: «Что там менты задумали? Держат полдня в боксе, если бы в карцер направили, давно бы уже посадили».
Дверь открыл сержант и резко произнес:
– Руки за спину, лицом к стене. Иди вперед.
Он повел Сашку коридорами, затем, спустившись на этаж ниже, завел в узкую комнату, посредине которой располагался стол и два стула.
– Сиди здесь и жди,– приказал охранник и закрыл дверь. Ждать пришлось минут пятнадцать. Щелкнул замок открываемой двери и в комнату вошла Сашина мама. Сопровождавший ее майор предупредил:
– У вас один час, потом сержант уведет тебя назад в камеру. Постарайся, чтобы никто об этой встрече не узнал, иначе у меня будут крупные неприятности.
– Спасибо гражданин майор. На этот счет, можете не переживать, все будет тихо, – заверил его Саша.
Как только дверь закрылась, сын остался наедине с матерью. Она бросилась к нему в объятия.
– Сынок, Сашенька, милый мой…
– Мама, мама, дорогая моя мама!
– Сашенька, как я по тебе соскучилась.
Слезы текли по ее щекам.
– Мама, не плачь, не надо, прошу тебя.
– Родной мой, как я за тебя переживаю.
Катя, обняв его стояла и никак не могла успокоиться.
– Мамуль, не надо плакать, успокойся.
– Не буду сынок, все! Сейчас я успокоюсь.
Они сели напротив друг друга.
– Как ты возмужал, тебя не узнать, ты стал такой большой,– радовалась она, обласкивая взглядом сына.
– А ты, все та же, ничуть не изменилась.
– А что со мной сделается, это я иду к старости, а ты растешь.
– Ну, о какой старости ты говоришь, ты у меня самая молодая и красивая мама,– он поглаживал ее руку, как когда-то она сама любила его успокаивать, – мам, наверно твой знакомый помог со свиданием?
Саша поднес палец к губам, давая понять, что их могут прослушивать. Она кивнула.
– Да - да, конечно, я все поняла. Саша, расскажи, что у вас там произошло? Почему тебя обвиняют в тяжких преступлениях?
– Во многом обвиняют. Конкретики мало, в основном стараются навязать то, чего по большому счету не было.
Чтобы сильно не волновать мать, он рассказал вкратце, упуская серьезные моменты, о которых ей не стоило знать.
– Что же теперь будет, сынок?
– Будет суд.
– Ты понимаешь, что кое-кому из вас грозит высшая мера,– ее глаза стали наполняться слезами.
– Мам, я никого не убил. Нам пришлось отстаивать свои права, мы защищались, иначе в той ситуации нас бы искалечили. Многого не могу рассказать – это выглядит жутко. В своих показаниях я вынужден стоять на своем, а по-другому меня могут подвести под расстрельную статью. Мам, что бы тебе там не наговорили, как бы вам не преподносили, что мы убийцы и бандиты – не верь. Наша доля вины есть, не отрицаю, но власть повела себя еще хуже. Теперь все в их руках, нас стараются разобщить и половина тех, кто принимал участие в бунте, уже стали предателями. Пожалуй, ты можешь за меня гордиться, в тяжелый момент я не стал предавать своих друзей и доносить на них. Я остаюсь со своими товарищами до конца.
– Ты всегда был таким, я не помню такого случая, чтобы ты прошел мимо чьей-то беды. Саша - Саша, ну почему судьба к нам так не милостива, почему мы иногда страдаем за кого-то?
– Мам, люди вокруг разные, я начал здесь понимать, что всех не обогреешь, но пройти мимо несправедливости не могу. Я не сторонник убийств, и потому отношусь к властям с презрением, они доказали нам, что могут быть палачами. Я противник драк, но здесь с моим характером, иначе не выживешь, мне всегда приходилось отстаивать свои взгляды.
– Вот я и говорю, что участь тебе нелегкая досталась.
– Мам, я не могу иначе, поверь. Жить, зарыв в песок голову, подобно страусу и ничего не замечать – это не для меня. В тюрьме столько творится несправедливости. Я вспомнил твой рассказ, как вы с отцом познакомились. Много изменилось с тех пор? Я думаю что нет, как власть была деспотичная, такая и осталась. Беспредел в первую очередь исходит от администрации, а чтобы нас услышали там – наверху, нам необходимо было громко о себе заявлять.
– Вот вы и заявили…
– Мама, никто не ожидал таких последствий. Мои друзья погибли. Мне тяжело об этом вспоминать, я никогда бы не подумал, что в нас станут стрелять, а потом калечить. Хотя сейчас начинаю понимать, что во многом, мы тоже были не правы. В своей жизни я мало видел смертей, и потому так остро воспринимаю гибель своих товарищей.
Знаешь, мам, мне иногда хочется оказаться рядом с дедом, и чтобы ты была с нами вместе – это единственное на земле место, где я по- настоящему чувствовал себя свободным и счастливым.
Екатерине не хотелось думать, что через полчаса они расстанутся, она молча слушала и смотрела на повзрослевшего сына, и ни как не могла наглядеться.
– Я бы многое отдала, чтобы мы с тобой оказались сейчас в Михеевке, рядом с нашими родными.
– Мам, я думаю, что мы когда - нибудь уедем с тобой туда.
Она кивнула, поддерживая сына.
– Как там отец?
– Плохо Саша, пьет беспробудно. Я бы давно ушла от него, но тогда мне придется бросить работу и уехать из города. Но теперь, пока не решится твоя судьба, я ни за что не покину тебя, а там будет видно, может правда, уеду к папе.
Наш общий знакомый передает тебе привет и просит по возможности, не показывать свой крутой норов, – она улыбнулась.
Саша догадался, что речь идет об Александре Петровиче.
– И ему передай привет, огромное спасибо за помощь, я всегда буду помнить и ценить его дружбу. Он замечательный человек.
– Правда, Саш, ты тоже считаешь, что он хороший?– спросила, и слегка покраснела.
– Да, мам, считаю, он тебе и мне помогает, я всегда буду благодарен ему.
Время свидания закончилось. Дверь открылась, и сержант пригласил Екатерину на выход. Она поднялась из-за стола, подошла к сыну, мужественно взглянула ему в лицо и, перекрестив три раза, тихо произнесла:
– Храни тебя Господь, сынок,– поцеловала в щеку и, не оглядываясь, вышла из комнаты.
В ТЮРЬМЕ. СЛЕДСТВИЕ
Галина Алексеевна возвращалась с сыном домой. Две недели ей пришлось гостить у родителей в деревеньке под Сокуром. Пока электричка добиралась до города, она сидела и наблюдала за проплывающими мимо станциями, полями, лесами, а заодно задумывалась о жизни.
Завтра заканчивается ее административный отпуск и снова работа. Отдыхать хорошо, если конечно ее прибывание в деревне можно назвать отдыхом. У родителей огород пять соток, вспаханный под картошку и грядок столько, что спину вечеров не разогнуть.
Ей приходилось частенько вспоминать о просьбе своего нового знакомого. Ему удалось заинтересовать Галину: до сих пор не могла понять, почему ей нужно было на две недели уезжать из города. «Может это как-то связано с уголовным делом моего сына? – гадала она,– или в какой-то мере с обстановкой в колонии». Тон Алексея, с каким он обратился к ней, давал ей почву к размышлению – это даже не походило на просьбу, а скорее на интригующий нажим. Она не любила, когда в ее жизни присутствовали неразрешенные вопросы, и потому считала, что при выходе на работу, сразу же поставит точку.
Алексей признался ей, что она нравится ему. Что же в этом плохого, если провести тайный опрос: «Нравится ли кому-нибудь из заключенных Галина Алексеевна, то ответ будет однозначным – Да!»
Мужчин, особенно за решеткой, понять не сложно и делятся они не на много категорий: одним женщина нужна для ежеминутной утехи, другим для того, чтобы их пожалели, и только единицы могли сказать, что хотят женщину по любви. Относился ли Алексей к третьей категории, Галина точно не знала, но их разговоры, его признание, что она пришлась ему по душе, и его безвозмездная помощь, заставляли ее ум работать в другом направлении. Конечно их дружеская «интрижка» не может долго продолжаться: все его похождения в санчасть уже известны в оперативном отделе, и как только Ефремов объявится на работе, ее ждет серьезный разговор. «Да плевать мне на Ефремова и на его службу, хоть сегодня напишу заявление на увольнение. Разве это работа, когда за тобой дневальный чуть ли не в туалете подсматривает, а потом докладывает. Омерзительно все это! Ефремов привык так жить и работать. Уж мне ли не знать его, слава Богу пожила с ним и знаю его темные стороны. Мне внутренняя свобода нужна и хорошие люди, чтобы окружали. Разве можно так жить? Сколько было случаев: приходит больной и просит: "Галина Алексеевна, помогите пожалуйста, хочу отлежаться в отряде – недомогаю". Я ему выписываю освобождение от работы, а через два дня Ефремов мне заявляет: "Ты совсем уже не соображаешь, что делаешь. От работы освободила, он специально к тебе за этим приходил, а сам в отряде игру в карты организовал и все эти дни спокойно отдыхал".
Вот как можно им верить? Людям добро делаешь, а они тебя же потом подставляют. А может правда, перейти на другую работу? Так что же все-таки Алексей там задумал?»
Прибыв на Главный вокзал, она разрешила Никитке пойти к другу, а сама села в подошедший трамвай. Настроение было хорошее, светило солнышко. Люди, одетые легко по-летнему были заняты поездками в воскресный день. Сойдя на остановке, Галина прошла через арку высотки в свой двор, и уже направилась к подъезду, как на глаза ей попался парень, с виду крепкий и вполне симпатичный. Галя прошла мимо лавочки и поднявшись на крыльцо, резко обернулась. Парень пристально смотрел ей вслед. Она открыла дверь и когда поднялась на лифте на свой этаж, то услышала внизу, как хлопнула входная дверь. Зашла в квартиру, и только собиралась открыть форточки для проветривания, как в прихожей зазвенел звонок. Она никого не ждала, Никитке еще рано возвращаться и, пожав плечами, открыла дверь. За порогом стоял тот самый парень, что сидел на лавочке, наблюдавшего за ней с любопытством.
– Добрый день,– обратился он вежливо, – Вас Галиной зовут?
– Да, а Вы собственно кто? Я не встречала Вас раньше.
– Галина Алексеевна,– обратился официально парень,– меня попросили передать Вам письмо.
– Письмо?– удивилась она,– от кого? – И, тут же спохватившись, открыла дверь шире,– да Вы проходите, что мы с Вами на пороге стоим.
Она закрыла дверь и пригласила его пройти в зал и сесть на диван.
– Хотите чай? Я сейчас поставлю.
– Нет-нет, Галина Алексеевна, я собственно не надолго.
Гость как-то замялся, и не спеша полез рукой в левый нутренной карман пиджака. Он достал свернутый вдвое конверт и протянув его Гале, как-то печально произнес:
– Он просил передать Вам письмо, если… – Крутов не договорил и встал с дивана.
Галина, сдвинув брови, спросила:
– Что это все значит? И кто это – он?
– Алексей Дронов.
Теперь брови Галины медленно поползли вверх.
– Алексей?! Странно,– но уловив тревожное состояние гостя и, присев на стул возле стола, спросила,– с ним что-то случилось?
Крутов молча кивнул и направился к двери.
– Куда же Вы, а чай?
– Галина Алексеевна, я думаю, что Вам сейчас лучше побыть одной,– и Сергей, кивнув головой на прощание, покинул квартиру.
Ничего не понимая, но чувствуя, как к сердцу подкрадывается холодок, Галя разорвала конверт и вынула листок от школьной тетради, исписанный мелким, ровным подчерком:
«Дорогая Галя, соберись пожалуйста с духом. Если ты сейчас читаешь это письмо – значит меня уже нет. Когда ты придешь на работу, то обязательно узнаешь, что в колонии что-то случилось. Я еще сам ничего не знаю, но предполагая, какие могут быть события, прошу тебя: выслушай меня и прости, – Галина остановила чтение, еще раз прочла сначала и только сейчас до нее дошло, что случилось что-то ужасное, – Я мог бы не писать тебе это письмо и все остальное в нашей жизни прошло бы обыденно. Галин, поверь, правда не хотел писать, но не смог удержаться. Я вот над чем подумал: мы когда-нибудь с тобой все равно встретимся и о многом поговорим. Ты интересная женщина, к тому же добрая и отзывчивая. Придешь с отпуска, меня в колонии уже не будет. Не огорчайся – мне свою судьбу не изменить, а тебе я хочу пожелать, найти свое счастье. Я понимаю, кто я такой, чтобы тебе советовать, но если захочешь прислушаться, то скажу: уходи с этой работы, ничего хорошего там ты не найдешь, кроме подлости, интриг и предательства. Знаю, что скажешь, что кто-то должен выполнять свою работу здесь. Но только не с твоим характером, тобой всегда будут пользоваться, не все зэки и вольнонаемные могут называться людьми.
Будь счастлива Галя! Не слушай тех, кто будет лить на меня помои, я знаю – ты умная и имеешь свою точку зрения.
Прощай. С глубоким уважением и симпатией – Алексей.
Дочитав письмо, она еще какое-то время обдумывала, а затем быстро встала и подошла к телефону. Набрала домашний номер Громова.
– Слушаю, Громов у телефона.
– Громов, здравствуй – это Галина. Узнал?
– Привет Галь. А ты где?
– Я только что приехала, у родителей гостила в деревне.
– Так ты ничего не знаешь…
– Громов, чего я не знаю?
– Даже не представляю с чего начать, все вести очень и очень мрачные, особенно последняя.
– Говори.
– Ефремова убили.
– Как?!!
– Подробностей не знаю, но позвонили его жене с милиции и сказали, чтобы в больницу, где его оперировали, приехала на опознание.
– Так подожди, давай по - порядку. Кого оперировали, Ефремова?
– Ах, да, Галина, ты же ничего не знаешь. В колонии две недели назад заключенные взбунтовались, и при подавлении беспорядков ранили Ефремова, и теперь в больнице сказали, что его задушили.
– Боже мой! Какой ужас! Что там за бунт?
– Страшный Галя, страшный. Есть жертвы.
– Со стороны администрации кто-нибудь пострадал?
– Брагину сильно досталось, да одну женщину учительницу изнасиловали сволочи, а вот среди военнослужащих есть убитые.
– Господи, да что же это такое?! Почему заключенные бунт подняли?
– Блатные сволочи стали свои права качать и многих мужиков подбили на бунт, но им тоже досталось, считай половину главарей уничтожили.
У Галины еще сильнее заколотилось сердце, весть о смерти Ефремова потрясла ее, но о другом ей хотелось узнать поскорее, язык не поворачивался спросить в открытую Громова.
– Громов, так кого обвиняют в ранении Ефремова?– спросила она с осторожностью.
– Наверно ты о нем слышала – это Дронов, – на другом конце провода молчали и Громов забеспокоился,– Галя, ты почему молчишь? Алё, ты меня слышишь?
– Слышу, я завтра приеду на работу.
– Сереброва отстранили, Кузнецова тоже. Кое-кто из наших подал на увольнение. Я сейчас возглавляю отдел оперчасти. Галь, мне с тобой поговорить нужно – это касается Ефремова и осужденного Дронова. Приезжай.
– Хорошо, до завтра.
Галина положила трубку.
«Какой ужас! Вот теперь все прояснилось, почему Алексей просил меня уехать из города. Господи, что же они там натворили? Зачем?! С ума можно сойти от таких новостей»,– внутри поднялась волна недоумения, следом душа закипела от негодования,– как он мог так поступить со мной? Строил свои мерзкие планы, а мне объяснял, какой он хороший. Как же все это подло и омерзительно!»