Вскоре после свидания с матерью, Сашке в камеру передали мешок, заполненный продуктами и одеждой.
Потянулись дни, недели, месяцы, наполненные ожиданием. Сначала вызывали на допросы часто, затем все реже и реже. Медленно тянулось время, и неумолимо приближало закрытие уголовного дела, то есть к подписания 201 статьи. Потом произойдет процедура обвинительного заключения и в конечном результате состоится суд, не предвещавший Воробьеву и его подельникам ничего хорошего.
После шести месяцев следствия, в жизни Сашки начались ощутимые перемены в худшую сторону. Началось с того, что в камере, где он сидел, пацанов и мужиков стали вызывать в оперчасть или того интереснее: к операм, приезжающим из разных РОВД города. Подозрительным образом складывались обстоятельства, что все разговоры и истории о похождениях братвы на воле, становились достоянием оперативников. Сашка уединился на прогулке с Трактором и они сошлись в едином мнении, что в хате завелась кумовская наседка.[191] Нужно срочно вычислить и наказать предателя, но как это сделать? Ведь в камере без малого, тридцать человек.
Однажды ночью, открылась кормушка и Сашка тихо, чтобы никого не разбудить, подкрался к двери. Он как раз ждал передачи грева со свободы. Вольная братва не оставляла без внимания участников бунта, и постоянно через прикормленных тюремных надзирателей подкидывала им: то денег, то продуктов с табаком. На этот раз Сашке передали деньги.
В эту ночь в камере не спало четыре человека: Трактор, Кулага, Томский и соответственно Воробей. В деревянном полу, под ножкой шконки, находился «курок»[192], специально выдолбленный в полу накануне. Часть денег Сашка положил в него, а основную запрятал чуть позже, в другом месте, чтобы никто не видел.
Примерно через день Кулагина вызвали к следователю, а после обеда всю камеру выпроводили в коридор: начался тщательный обыск. Тюремщики перерыли все, и казалось, ничего не найдя, завели заключенных обратно в камеру.
Сразу же кинулись к потайному месту, но денег там не оказалось. Сашка многозначительно переглянулся с Трактором, и они без слов поняли друг друга. Подозвали Толяна Томского, которому они доверяли больше, чем кому либо, и пошушукались с ним. Выслушав пацанов, Толян молча кивнул.
Томский – крепкий здоровяк, и умом не был обижен, он понял суть и присоединился к Сашке и Трактору.
Со следствия привели Кулагина, в этот раз он принес чай и папиросы.
– Адвокат передал от Маришки,– соврал он, и бросил принесенное на общак. Никто из парней не произнес ни слова.
На другой день всю камеру повели мыться в баню. Вели по коридорам, затем спустились в подземные переходы. Заключенные и надзиратели по тоннелям ходят раздельно, а разобщает их стена с вмонтированными в нее решетками для просмотра. В одном из таких переходов, когда тюремщик закрыл за последним заключенным дверь, трое сокамерников зажали Кулагу.
– Что, мразь, кумовьям продался! Ты стуканул, что в начке[193] были деньги?– просил Сашка.
– Да вы что, братва, вы совсем охрен… он не успел договорить до конца, крепкая пятерня Томского обхватив его глотку, приперла к шероховатой стене. Кулага задыхался.
– Говори сука, или останешься здесь навеки,– угрожающе прохрипел Трактор.
– Кроме нас четверых, никто не знал, что в тайник положены деньги,– сказал Сашка и ударил Кулагу под дых.
– Короче, Томский, души его, что с ним базарить,– припугнул Трактор.
Лицо Кулаги побагровело, и он захрипел, Томский приослабил хватку руки.
– Я последний раз тебя спрашиваю, стучишь куму? Если хочешь жить, говори, или я…– рука Томского опять сжала горло Кулагина, тот закивал головой и, четко сознавая, что с ним не шутят, сказал:
– Пацаны, я все вам расскажу, только не опускайте меня, дайте мне уйти из хаты.
– Не позже, чем ты нам все расскажешь,– сказал Санек,– да не трясись ты так, пока тебя никто не тронет.
Они ускорили шаг и догнали в переходе всех сокамерников. Сашка сдержал свое слово, Кулагу в бане никто пальцем не тронул, но когда они помылись и сидели в боксе, дожидаясь своих вещей из прожарки, тихушник поведал им свою историю, как опер подцепил его на крючок.
– Ах ты козлище! – возмутился Сашка,– так ты за изнасилование и убийство сидишь.
Воробьева затрясло от возмущения. Он еще долго распинался: почему в следственной камере, где сидел этот гад, никто не передал по тюрьме, что он из себя представляет, но когда вспомнил, что насильника прикрывала оперчасть, плюнул ему в рожу и отошел от греха подальше.
После признания Кулагина, вечером после ужина братва размышляла, как поступить с кумовским стукачом, но вопрос разрешился сам собой: на вечерней поверке Кулагин выскочил в коридор, обосновывая свои действия, что не ужился с мужиками. Но этим дело не закончилось.
Брагин уже сменился, и пришедший ему на смену капитан Ермолов, решил по-своему наказать всех в камере за притеснение Кулагина. Ближе к ночи, когда в изоляторе все спали, дверь распахнулась и двадцать семь человек вывели в коридор. Под ударами дубинок всех погнали на первый этаж. Открыли дверь двухместного бокса и стали «утрамбовывать». Колотили дубинками, а так как после бунта тюремщики имели особые полномочия, то били с цинизмом. Последнего заталкивали с помощью немецкой овчарки.
Прошел час, с тел заключенных градом струился пот. Кто-то стал задыхаться и просить о помощи, мужики закричали и забарабанили в дверь. Всех вывели, и отправили назад в камеру, но одного с сердечным приступом унесли в больничный блок. Пока вели заключенных в камеру, Сашка от «всей души» наговорил капитану Ермолову колкостей, за что тот невзлюбил его, а когда узнал, что Воробьев пришел в СИЗО из бунтарской зоны, пообещал Сашке «счастливую» жизнь.
Прибыв на работу, Сергей Брагин удивился, услышав, что его агент был раскрыт, и загадочно улыбнувшись, приказал привести его в кабинет.
– Ну, что Кулагин, рассекретил ты себя.
– Черт их знает, гражданин начальник, я не пойму, как они меня вычислили. Если бы Томский меня не душил, я ни за что бы не признался, что работаю на кума. Вы прессаните его, гражданин начальник, как никак одно дело делаем.
– Что?! – Брагин прищурился,– одно дело говоришь. Быстро ты мразь забыл, за что сюда попал.
Кулагин заегозил:
– Так я свое получил, начальник – тринадцать лет считай не за что впаяли.
– Изнасиловать и убить девочку – это ты считаешь ни за что?!
– Я же говорил, что ничего не помню, я и на суде стоял на своем.
– Экспертиза доказала, чего тебе еще нужно. Ладно, Кулагин, переведу тебя в другой корпус, подальше от неприятностей, будешь продолжать докладывать мне обо всем, что услышишь.
Пересадили тихушника в другую камеру, но как только за ним захлопнулась дверь его встретили настороженные взгляды заключенных. Им только что была заброшена малява, в которой говорилось, что Кулагин насильник и убийца малолетней девочки, и к тому же он «пашет на кума». Ему выделили место на втором ярусе. Никто не трогал насильника, опасаясь, что за него оперчасть, «замордует» всю камеру, и потому ждали удобного момента, чтобы поквитаться с тихушником. Кулагин, уверовав в свою безнаказанность, несколько дней прибывал в спокойствии.
«Тюремная почта» доложила, что в одну из ночей Кулагин неловко повернулся на верхней шконке и слетев вниз, сильно ударился о бетонный пол головой.
Оперативники долго допрашивали сокамерников, добиваясь признания о применении насильственных действий, послуживших причиной смерти, но кому нужно брать на себя 102 статью за убийство. Все молча терпели. Не получив признания от заключенных, следователи отстали, и прокуратура списала труп на несчастный случай.
Сергей и Анатолий Брагины снова порадовались, так удачно исполненному приговору в отношении насильника.
Сергей взял очередной отпуск и воспользовавшись им, проводил свою любовницу Анжелу к ее родителям, ее недавно освободили условно-досрочно.