В черепушке так бурлит и кипит, что глаз дергается, точно обожженный. Супермикроинсульт. Крестный ход nach megasushi. Улица Бредвей. Сверхраскачка в люльке. А тут, как назло, понедельник. О Иисусе Назарейский! Что теперь? В таком состоянии? Каким образом? Вместо мозга мочеточники, наполненные фантазиями на тему сангигиенических установок. Помогите. Мама? Глюкоза? Двойной экстрапа‑надол? Мега‑биовиталь из корня женьшеня? Родимая нетрадиционная медицина? Бабушкин свекольный сок? Дедушкин огуречный рассол? Тетино молочко? Дядин кефирчик? Вычерк. Гримаса.
Воскресенье
А закончится, вероятно, воскресным помешательством, как обычно кончается воскресенье, потому что, как известно, в Божий этот день в границах домашнего очага разгораются конфликты. Значит, кто‑то подбрасывает дровишки.
– Почему ты не хочешь выглядеть по‑человечески? Все ребята с лестницы выглядят как люди! Почему ты один не хочешь выглядеть как человек? Одеться по‑человечески? Выйти прилично одетым на площадку, как‑то показать себя? Доказать, что ты нормальный человек? В конце концов, ты живешь среди нормальных людей!
Мы являемся потребителями культурных кодов, выдаваемых медийными машинками для производства башлей.
– Соседи смотрят, как ты выглядишь, и что они подумают? Что ты неряха, что родители о тебе не заботятся, что ты какой‑то не приспособленный к жизни. Хочешь, мы с мамой дадим тебе на пальто, сколько скажешь дадим. Но только чтобы ты купил пальто, а то профукаешь деньги, и не будет ни денег, ни пальто! Ну ответь мне, почему ты не хочешь пальто? Элегантное черное пальто, чтобы ходить на работу, представляешь, как бы ты выглядел в таком пальто? Погляди, ребята с лестницы имеют такие пальто, и Яцек, и Артек, все имеют, все хотят нормально выглядеть, хотят нравиться девушкам! В таком пальто ты сразу бы стал смотреться по‑другому, выглядеть как человек! Ответь мне, почему ты не хочешь купить себе такое пальто? Ты можешь мне ответить?
|
|
Большинство культурных кодов и предписанных нам ролей не обязательно соответствуют нашему видению мира. Кто их навязывает?
– Был бы у тебя приличный костюм, чтобы в кино сходить, в костел, показаться среди людей. Чтобы нормально выглядеть, а то ведь родителям стыдно, мне все время приходится краснеть за тебя, потому что то одна соседка, то другая обращает мое внимание. Нужно, в конце концов, приспособиться. Начать жить как человек. Купить себе приличное пальто. Приличные брюки, приличную куртку, красивую рубашку. Купить машину. У тебя хорошая работа, надо ценить ее. Ты должен наконец как‑то измениться. Начать ходить в костел.
Каждый хочет дышать и, как заметили ситуационистские пророки, никто не может дышать, и каждый говорит: ладно, подышим потом. Но большинство из нас так никогда этого и не сделает, потому что просто‑напросто умирает. Между прочим, большинство из нас даже не рождается.
Понедельник
– Привет, – говорит Кшись.
– Привет, – говорю я.
– И что? – спрашивает Кшись.
– А ничего, – отвечаю я.
– Как дела? – спрашивает Кшись.
– Как у бляди в дождь, – отвечаю я, что вполне соответствует истине. – Слушай, помнишь, мы с тобой разговаривали?
– Ну да, чего‑то было, а что?
– Да так. Слушай, а может, все‑таки получится? Купить, одолжить, взять на время, достать, даже не знаю сам.
|
|
– Чего, жахнул бы в тыкву? – спрашивает Кшись.
– Ну, – говорю я и смеюсь, как будто нет, не жахнул бы я в тыкву, а просто собираюсь поехать с телкой погулять в лесок на второе издание какого‑нибудь психоза.
– Башли у тебя есть? Сколько? Всего? Тогда короткий будет, коротенький, коротюсенький…
– Может быть даже длинным.
– На когда тебе?
– Да сейчас.
– Сейчас это такая большая бактерия.
– Страшноблинсмешно, а когда?
– Ну чего там будем рассусоливать, завтра?
– Пойдет.
Понедельник
Стоит. Права лежать не имеет.
Штемпель кассира, резиновый коврик, чтобы удобней шлепать штемпель, подушка с тушью, карточки с заметками, самые ходовые телефоны, номера счетов самых важных клиентов, тревожная кнопка, клавиатура, монитор, мышка, ручки с логотипом банка, листы для кассовых распечаток с логотипом банка, блокноты с логотипом банка, пачка конвертов с логотипом банка, бандероли для пачек банкнотов, все в идеальном порядке, все на своих местах, все в точности так, как было оставлено в пятницу вечером.
Плакаты на стенах. Воспользуйся. Плакаты, развешенные на больших сплошных окнах. Воспользуйся. Плакаты в помещениях банкоматов. Воспользуйся. Плакаты. Висящие на уровне глаз клиента. Воспользуйся. Плакаты спереди, сзади, по бокам. Воспользуйся. Всюду рулоны, тубы, свитки, куски плакатов. Воспользуйся.
Мы можем убедить воспользоваться. Мы выучены убеждать воспользоваться. Наши лица – живая реклама. Мы стоим на позиции активной продажи и говорим: воспользуйся. Воспользуйся, потому что это выгодно. Потому что это действительно выгодно. Ибо это правда, и она такова.
|
|
Эта пастельность, эта белизна, этот гипсо‑картон, это помещение – сплошные стекла…Ты должен поверить, что предложение выгодно. Слушай, подожди, вот тут несколько рекламных листовок без ценника услуг. Сядь. Спокойно изучи. Здесь никто не будет силой удерживать тебя. Тут никто не собирается втюхать тебе какую‑нибудь туфту. Это действительно выгодно. Проверь. Воспользуйся. Что тебе стоит. Ну чего ты боишься? Вечно никто не живет. Все умирают.
Вторник
Пан гуру директор увозит Басю в автомобиле фирмы на встречу менеджеров, где будут подавать в хрустальных вазочках вкуснейший сарин‑пудинг с маленькими кусочками иприта, который макают в соус.
– Справитесь без меня? – спрашивает Бася.
– Придется, – говорит притворно фамильярным тоном пан директор.
– Да уж, придется, – подтверждает Бася, хотя до конца в этом она не уверена, она просто не способна представить, что они тут справятся сами. – Госька, обязательно мне позвони, – говорит она напоследок, с укоризной глядя на Гоху.
– Хорошо, Бася, – говорит Гоха и нежно улыбается пану директору.
– Ее нет, Мирек, и вот засеки, когда мы сегодня уйдем, – говорит Гоха. – Смотри, сейчас полседьмого, а не восемь. И что ты на это скажешь? Если бы этой стервы долбаной не было, мы уходили бы так каждый день. Но если кому дома делать нечего, ребенком занимается мать, то можно отсиживать задницу, играть в шарики, в утки, в проститутки, в херню, в мурню, в диких змей и притворяться, будто работаешь. Вот посмотри, когда мы сегодня уйдем, в полседьмого, а что мы так не могли бы уходить каждый день? Яцек дома мне скандалы устраивает, дескать, я там сплю на работе, а что я могу сделать, если Басе нужно пропердеться, чаю напиться, в уток наиграться? А теперь смотри, как это делается в Чикаго, раз, закрываем кассу, два, махнем кассовые отчеты, три, собираем манатки и адью. Думаешь, я не хочу поваляться, посмотреть телек? Может, думаешь, у меня дома делать нечего? А она мне тут воняет, что побила рекорд в шарики. Да чтоб ее парализовало ниже пояса! Вот смотри, полседьмого, а все выглядит лучше, чем при ней.
Но назавтра у Баси оказывается другое мнение.
Среда
– Как это не отправили факс в Варшаву? Госька, меня не касается, что номер был занят, надо было дождаться, когда освободится. А мне плевать, что все отделения отправляют факс утром и ничего не происходит. Здесь не другие отделения, здесь должно быть так, как я приказываю. Хочешь посмотреть регламент? В регламенте черным по белому написано, что все документы, будь то факсы или отчеты, должны быть отправлены в центральное отделение в тот же расчетный день. Госька, почему вы факс в Варшаву не отослали? Домой хотели уйти пораньше, да? Ну так сегодня вы у меня узнаете, что такое поздно уходить. Сегодня я буду производить проверку состояния касс, так что приготовьтесь, что просидеть придется долго. Ты, Госька, слишком много себе позволяешь. То, что ты моя заместительница, вовсе не значит, будто ты можешь игнорировать мои распоряжения и придумывать свои правила, отступлений не должно быть. А потом директор спрашивает на совещании, почему они не отсылают факсы в тот же день, а я не хочу, чтоб директор мне делал выговор за ваши недоработки. Я этого не допущу!
– Ну я‑то знаю, как им там директор выговаривает, – говорит Госька в задней комнате. – Думаешь я не знаю, что на этих совещаниях делается? И что делается в других отделениях, там вообще не отсылают эти вонючие факсы в Варшаву, и никто из‑за этого не переживает, никого регламент, кроме Баси, не колышет, потому что если поступать точно по регламенту, то уходили бы отсюда не в полвосьмого, а в девять, а я в заднице видела такую работу за такие деньги. Я эту суку когда‑нибудь придушу голыми руками! О, уже зовет. Да, Бася? Уже иду, Бася. Что такое, Бася? Да, да, уже делаю, три ложечки, как обычно?
Воскресенье
Мания нормальности. Мания пальто. Гуща воняющих химикалиями стереотипов, умственных клише, коллективных галлюцинаций.
Срал я на пальто. Срал на машину. Срал на домашний кинотеатр. Но окружение придерживается другого мнения.
Ты обязан выглядеть как нравственно нормальный человек!
Посмотри, мама купила тебе в гипермаркете твою любимую туалетную бумагу. На распродаже. Сходи купи еще. А заодно что‑нибудь и себе купишь. Что‑нибудь красивое. Там есть очень дешевые электробритвы. Ты даже себе не представляешь, сколько товаров идет по распродаже. А сколько людей в гипермаркете. Трудно даже протолкнуться. Иди, мама даст тебе боны.
Что ж, видно, настало время. Чтобы одеться. Что‑то натянуть на себя. Проверить подлинность сообщенной информации.
Справа мультикинотеатр, слева аквапарк, бензозаправочная станция, паркинг, один гипермаркет, другой гипермаркет. Чего уж тут обманывать себя – культурный центр города давно переместился на окраины. Столько тут света, что даже робеешь, Так светло, что чувство такое, будто ты попал на небо. Усилитель вкуса и запаха, щедро рассыпанный среди холодильных агрегатов и стеллажей, усиливает мистические ощущения.
Вот эти красивые молодые девушки трудятся в рекламе, они сидят за кассами, чтобы по предъявлении чека вручить его счастливому обладателю какой‑нибудь продукт экстра‑класса, может, кружку с надпечаткой, может, что‑то еще. А вот эти крепкие молодые люди – это охранники. Они стоят и смотрят, не выносит ли кто‑нибудь что‑нибудь, не ведет ли себя кто‑нибудь как‑нибудь ненормально. Не происходит ли что‑нибудь необычное. Или не происходит ли так, что ничего не происходит, поскольку это противоречит.
Есть ли здесь металлодетекторы? Нету. Можешь незаметно войти с небольшой красной корзинкой. Потом тебе придется пробираться вдоль больших металлических стеллажей, на которых выложены товары максимально дешевого предложения. Далее тебя ждут два ряда плотно заставленных полок, товары на которых выложены в соответствии с неким ключом продаж. И только после этого ты окажешься там, куда стремился. В самом центре, в сердце, в средоточии тьмы.
В первый раз с поднятой головой, в первый раз без золотой кредитной карточки, в первый раз без тени сомнения и легкого заикания, которое всегда появляется в кризисных ситуациях.
С одной стороны дегустация йогуртов, с другой – разложенные на подносе фрагменты вафель с глазурью и без. Ты стоишь посередине, и со всех сторон тебя толкают безымянные тела, которые катят нагруженные дешевкой тележки, и в принципе ты можешь что‑то сказать. Но ты не говоришь. Это не театр. И не кино. Это не игра в симуляцию самоубийства. Это реалити‑шоу со смертью в главной роли. Человек‑бомба – это дешевизна, простота и легкость использования. Ты снимаешь пальто. То самое. Черное, приличное, внушающее доверие. Пальто, которое в это трудное время позволяет тебе выглядеть. Которое заставляет людей верить в твою доброту, открытость, привязанность к подлинным ценностям. В твои добрые намерения и доброжелательное отношение.
И только через минуту некоторые начинают соображать. Женщина в цвете лет спрашивает корпулентного мужчину:
– Ты посмотри, что на нем надето? Неужели, дорогой Стефан, это самый модный в нынешнем сезоне пояс шахида?
– Да, дорогая Антонина, сейчас все это взлетит на воздух, и мы не успеем даже помолиться за наши души, если у нас есть души.
– Почему, дорогой Стефан, почему? Почему без молитвы?
– Почему, почему… Перестань все время спрашивать, почему то, почему это. Перестань задавать глупые вопросы, ты же сама прекрасно знаешь, что на ответы не будет времени.
Пора прощаться. Аминь. Теракт на широкую ногу. Мультикино хаоса и крови. «Бойня 3D МАХ». Римский папа не умывается. А точней, размывается. Ну, да все это уже было и не возвратится. Прошлое – это тьма, мы ощупью бродим в ней, дотрагиваемся до нее так, словно наматываем на палец использованную магнитофонную ленту. Если и удастся на ней что‑то прочесть, то только какие‑то туманные фрагменты, непонятное столкновение звуков. Будущее выглядит запроектированным и водоотталкивающим. И только это гребаное сейчас, вечное сейчас, восточное сейчас, смутное сейчас ускользает из‑под контроля.
Среда
Бодун, он и есть бодун, но Бася не настолько забывчива, чтобы не вспомнить, что следует поднять еще один крайне важный вопрос.
– Так вот директор, а для вас пан директор, сказал, что даже не представлял себе, какие глупости вы шлете по электронной почте. И вот сейчас пан директор объявил, что теперь будет выборочно проверять почту сотрудников, да, да, я раньше вам про это не говорила, так как надеялась, что вы будете разумно вести себя, но вы перешли все границы. Я не знаю, вы ли это, но, наверно, вы, вы все, директор не говорил, чью почту он читал, ни на кого пальцем не указывал, сказал только, что такая чушь, что просто руки опускаются, что он и понятия не имел, чем сотрудники его банка занимаются в рабочее время, за которое они получают заработную плату. Сотрудники занимаются отправкой идиотских писем, что является доказательством in vitro[10]того, что им явно нечем заняться, и придется закрутить гайки, так как подобное поведение вредно сказывается на облике фирмы, и потому, имея в виду безопасность и эффективность, он ежемесячно будет проверять случайно выбранный почтовый ящик, так что, Госька, забудь о том, чтобы обмениваться всякими дурацкими мейлами с Томеком. Даже думать об этом забудь. Уж не думаешь ли ты, Госька, что я совсем глупая и не вижу, чем ты занимаешься? Я тебе запрещаю, ты поняла? И никаких дискуссий, это касается вас всех. Как только я замечу, что кто‑то отправляет идиотские письма, не связанные с работой, то он надолго запомнит. Всем ясно? А потом директор мне говорит, что в сети вирусы. А откуда они берутся? Из вашей переписки, и если я только замечу, что кто‑то пишет кому‑то о том, что происходит в нашем отделении, этот кто‑то тогда увидит. Думаете, я не знаю, кто такие письма отправляет? Думаете, я совсем дура? Я все знаю и не позволю никому своевольничать. А если кому не нравится, скатертью дорога. И ты, Госька, прекрасно знаешь, что я имею в виду.
Гоха прекрасно знает, но изображает совсем глупую. Нет, эта Гоха чистое наказание Божье. Просто невыносимая.
Понедельник
– Ремня на тебя нет! Ты собираешься вставать на работу?
– Мама, который час? Семь? Мама, мне же к девяти.
– Дурачком прикидываешься? Это я просто хотела тебе напомнить, чтобы не проспал, а то ведь сам знаешь, у тебя есть тенденция просыпать.
Что сегодня?
Блин, понедельник. А ты чего ждал?
– Мирек, почему ты совсем не улыбаешься? – спрашивает Бася. – Сидишь и не улыбаешься.
– Я не улыбаюсь? Нет, я улыбаюсь, – возражаю я.
– Послушай, я же вижу, как ты улыбаешься. Я ведь сижу тут и смотрю, а ты мне будешь рассказывать, что улыбаешься. – Бася с сожалением смотрит на меня. – Будешь мне всякую лапшу вешать. Не думаешь ли ты, что я отсюда не вижу? Я весь зал вижу отсюда. Когда входит клиент, ты, вместо того чтобы улыбнуться, вежливым жестом пригласить клиента, неподвижно сидишь, как кукла, и что‑то невнятно бормочешь. Так тебя учили на повышении квалификации?
– Но я ведь встаю со стула, я же говорю…
– Подожди, дай мне докончить. Так тебя учили на повышении квалификации, отвечай, так тебя учили? Наверно, не так, да? Хорошо, я расскажу, как тебя учили, потому что сама проходила повышение квалификации. А учили тебя так: когда входит клиент, ты должен отчетливо произнести: «Здравствуйте, чем я могу вам помочь?» Причем произнести это так, чтобы клиент почувствовал себя в нашем отделении как дома, чтобы у него возникло желание подойти, задать вопрос, сесть. Ты же должен знать, что, когда клиент сел, ему легче представить наше предложение, и такой клиент от нас быстро не уйдет, такой клиент это в принципе наш клиент. Знаешь, что я скажу тебе? Мне не хотелось бы наблюдать подобные сцены в будущем.
Вторник
– Здравствуйте, – говорю я, вставая со стула. – Вы, должно быть, за пенсией, сейчас проверю, пришла ли она на счет. Ой, к сожалению, еще нет. Да, да, я знаю, что должна уже быть, но происходит это не по вине банка. Да, я знаю, что работодатель заверил вас, что перевел деньги еще три дня назад. Полностью в этом пункте с вами согласен, однако на вашем счете этих денег, увы, еще нет. Если бы банк получил их, они тут же были бы перечислены вам, в этом никаких сомнений быть не может, но ведь очень часто бывает, что работодатель переводит деньги в срок, но по системе неэлектронного перевода, называемой «Сибирь», потому что такой перевод дешевле, и тогда деньги идут дольше, чуть ли не целую неделю, а если бы он перевел электронным путем, иначе «Эликсиром», вы сразу бы получили их. Прошу мне поверить, банк не задерживает ваши деньги. Да, да, я понимаю, что у вас финансовые обязательства, вы должны платить, однако в данный момент я ничем вам помочь не могу. Благодарю вас. До свидания.
Наша цель – удовлетворить клиента.
У Баси имеется соответствующее по этому поводу, а точней, соответствующее указание.
– Зачем ты все это им объясняешь? – возмущенно говорит она. – Зачем ты им рассказываешь про разницу между «Сибирью» и «Эликсиром»? Ты что, думаешь, они что‑нибудь в этом понимают? Нужно говорить: пенсия есть либо пенсии еще нет. Спасибо, все. А ты им про систему электронного перевода, про банковскую сеть. Ты что думаешь, они это понимают? Дашь такой палец, так она тебе всю руку оттяпает, ты хоть это‑то понимаешь? Ты ей объясняешь пять минут, а у нее за спиной очередь выстроилась. Что ты вообще себе воображаешь? Говори коротко и конкретно, понял?
Да. Понял. Знаю. Это чернь. Аморфная масса. Закваска, из которой никогда не получится хлеба. Несостоявшиеся алкоголики и потенциальные потаскухи. Нет смысла с ними разговаривать. Только: есть пенсия или нет пенсии. Вон отсюда! Это Гамбургер Банк, а не зал ожидания на вокзале. Сюда приходят с конкретными проблемами. С соответствующими вопросами. Нам плевать, что у вас не уплачены взносы по кредиту, а зачем вы, жопы безмозглые, брали этот кредит, надо было раньше думать. Нам безразлично, что у вас квартплата, и телевизор, и проездной билет, и еще какие‑то там траты, и нам насрать, что ребенок, что семья, что муж безработный, где у тебя, дура, глаза были, что ты такого мужа выбрала, он настругал тебе сопляков и не работает, ведь так, да? Пошли вон из банка, на панель, на улицу – там ваше место.
Освободите пространство для клиентов с повышенными запросами, которым, собственно говоря, и адресованы предложения нашего Гамбургер Банка. Это люди с доходом, превышающим определенную планку, имеющие хорошие машины, люди образованные и устроенные в жизни, люди, обладающие внутренней культурой соответствующего уровня, люди улыбающиеся и довольные, люди, знающие механику общества и осознающие определенные факты, люди, ценящие удобства и изысканные закуски, люди, обладающие вкусом и неизменно утонченные, люди, претендующие на принадлежность к породе всемедийно известных, люди, которых любят и которыми восхищаются, – наши, одним словом, наши.
А вы, шваль из городского лазарета, можете сгнить. Нет вам места в храме финансов. Так случилось, что вы были необходимы для достижения установленных контрольных цифр, но это было давно и неправда. Эпоха сострадания к братьям нашим меньшим давно закончилась. Единственное, что мы можем для вас сделать, это подарить зараженные нетипичной пневмонией спальные мешки фирмы, широко известной на мировом рынке.
– Зачем ты с ними дискутируешь? – кричит Бася, когда отделение Гамбургер Банка наконец опустело. – Разве я тебе не говорила? Хочешь работать здесь? Да? В таком случае веди себя в соответствии с моими указаниями.
– Знаешь что, Бася? – сокрушенно шепчу я. – Я хотел бы, то есть очень, жутко хотел бы попросить прощения, это моя вина, моя вина, моя величайшая вина, потому я молю тебя, Бася, и всех святых, и нашего господа бога единого пана директора простить меня и отпустить мне мою вину, а в качестве искупительной жертвы я хотел бы тебе предложить вот такое… но где же это, черт, ну где же оно… погоди, погоди, уже вытаскиваю, старая, но еще вполне, нет, правда, замечательная, противотанковая, погоди, блин, сейчас я энергично дерну, и она лишится символической чеки, и теперь. Бася, у нас уже, наверно, не будет времени попрощаться с нашими близкими, но вполне хватит, чтобы плюнуть тебе в рожу.
Бух! Бам! Бах! Трах! Телепицца за стенкой переживает внезапное сокращение. У некоторых клиентов застревают в горле двойной сыр, двойные шампиньоны, двойной кетчуп и двойной абонемент. Кассирша роняет всю мелочь, которую намеревалась отдать в качестве сдачи. Монеты катятся по бежевым плиткам пола, словно гайки, на внутренней стороне которых производитель поместил призыв крупными буквами: «Попробуй счастья еще раз!»
Через секунду мы находимся в эпилептическом сердце циклона. Тут происходит встреча с грустной и суровой правдой, но это правда. А затем начинается бойня номер два. Возвращение турбобуйного с мегаспецэффектами. Сумасшедший строчит из калаша. Бюрократы, флегматики, бомжи, инвалиды, пенсионеры, дети – безвинных нету.
Начинается широкая рекламная кампания анестетиков с одновременной распродажей. Первые страницы газет заполнены диспутами и размышлениями. Военный каток превращает побежденных в низкокалорийный, не содержащий сахара, но исключительно вкусный джем. Конъюнктура за два дня прыгает на два лестничных марша. Ребята из прессы потирают руки. Духовные особы подсчитывают, какие тачки можно будет приобрести на похоронные тантьемы. В общем и целом всем это оказывается выгодно.
Понедельник
Наконец‑то что‑то происходит. Наконец‑то мы разговариваем как люди. Прорезается некая конкретность.
– Чего, ствол? – Кшись щелкает охнарик в какого‑то проходящего говнюка.
Я смотрю, как говнюк, согнувшись, убегает, негодующе вереща.
– Ну чего, Кшись? Может, чего, поговорим? Можем же мы поговорить? Покажи, – лезу я Кшисю под мышку за главным козырем его охранной фирмы.
– Показывал, когда маленький был.
– Ну покажи, ну чего ты, не жмотничай, покажи. Покажи, – говорю. – Ух ты, ловко в руку ложится. Прямо как будто родился с ним. Может, что‑нибудь похожее? Знаешь кого‑нибудь?
– А ты что думаешь? Ну, похожу, понюхаю, погляжу, поспрашиваю, когда тебе? Завтра? Ну, блин!
Вначале был свет, потом кто‑то влез в систему.
Станца двенадцатая. Спираль желаний, поставленная тебе в матку, привела тебя на ложный путь. На этой станции ты сходишь.
И вот я приношу в жертву себя.
– Э‑э… шучу, шучу, на этой неделе, на следующей, на следующей, не горит, ну… пойдет? Верным путем.
Воскресенье
Просыпаешься и не просыпаешься. Смотришь сны. В качке настроений. Переходные состояния преследуют тебя, как плохо сбалансированное колесо.
Что может сделать позитивно ориентированное воображение? Вероятно, много. Гораздо больше, чем нам кажется. Вот пожалуйста, только взгляни – с той стороны зеркала тебя ждет подарок от фирмы. День, когда ты вступаешь в новую должность, мгновение счастья после сдачи экзамена, радостные, завороженные глаза влюбленного в тебя партнера, удивление окружающих, когда ты сделаешь что‑то, что, казалось, невозможно было сделать.
День, когда ты запрешь кассу, опустишь лифты, свернешь программу, встанешь и пойдешь домой, и от последнего моста, который, впрочем, был страшно далеко, не останется даже воспоминания. Генералов, королей, несушек, дам, валетов и прочий курятник засосет ад стихии.
Сделай глубокий вдох и расслабься. У тебя в резерве есть еще одна таблетка. Помнишь? Ты взял ее на всякий случай. Помню. Да. Теперь запей водой, как рекомендуется в инструкции. И вот уже барби очень хорошо.
Внезапно в этот день, в данный момент ты становишься бескомпромиссным и отважным. Стоишь лицом к лицу с последствиями. Во время утреннего кофе протягиваешь руку в направлении большой порции фактов. Расслабляешься в ведерке белого шампанского и читаешь серьезную рецензию на свой последний фильм. Критика не оставила от него камня на камне. Слишком мало взрывов. Продолжение будет лучше, уверяешь ты в телеинтервью.
Ну, еще разок снимем, и все. Но снимем с креста. Воистину, воистину. Жжет меня. Что? Неизолированные провода… Почки. Печенка. Говенный день. Уй!