По крайней мере, голос прозвучал – это уже неплохо. После присланной кассеты протянулась уже вторая тонкая ниточка в неизвестность. По паре слов трудно делать какие‑то выводы. Был это главарь банды или «шестерка» озвучила «высочайшее мнение»?
Андрей позвонил в дверь. Он был готов к любому приему. Возможно, Вика не станет спешить открывать, потребует объяснить, как он ее нашел, зачем явился.
Случилось по‑другому: она встретила его почти буднично.
– Я знала, что вы меня быстро разыщете.
– Дурных намерений у меня нет.
– В любом случае проходите, – произнесла она с обреченным видом.
Они снова вернулись к обращению на «вы», будто не было бурной сцены перед прошлым расставанием. Тетка дребезжащим голосом осведомилась из своей комнаты, кто пришел. «Ко мне», – успокоила Вика. Абросимов‑младший ревниво сделал вывод, что такие визиты не новость.
Неужели брат приходил сюда, в эту зачуханную квартирку с линолеумом на кухне и вытертым пледом на диване? Андрей никогда не замечал, чтобы Никита тяготился комфортом и тосковал по убогой обстановке. Чем же таким взяла его миниатюрная студенточка с гривой бронзовых завитых волос?
– Хотите сделать меня козлом отпущения, обвинить во всех неприятностях?
– Ну, козлом вас даже с помощью генной инженерии не сделаешь. Пол другой.
– Сразу хочу вам сообщить, что я не собиралась никак использовать Никиту Анатольевича. Мы вообще были только друзьями.
Такого признания Андрей не ожидал. За кого его держит эта провинциалочка? Поверить в дружеские встречи между зрелым мужчиной и юной девушкой, между богатым человеком и студенткой? Пусть она рассказывает сказки своей выжившей из ума тетке.
– Друзьями так друзьями. Не хочу лезть ни в чью частную жизнь. Меня интересует только то, что может сейчас помочь.
– Все может оказаться полезным, любая мелочь… – она помедлила, коснувшись дешевой занавески с цветочным узором. – Могу объяснить, хотя это «не для печати».
– Я первый заинтересован хранить доброе имя брата.
Между ними заново вырос тот же барьер, с которого они начинали. Андрей представил гриву бронзовых волос и обнаженное тело, как представляет мужчина еще не состоявшуюся близость.
– Между нами действительно ничего не было. Ему требовалось совсем другое: избавиться от самого себя.
– В смысле расслабиться?
Вика взглянула на гостя как на человека ляпнувшего пошлость перед живописным полотном – картиной великого мастера.
– Иногда слово вроде бы правильное, но смысл в него вкладывается другой. Ему нужно было сбросить шкуру, сменить кожу хотя бы на час. Человек не может без перерыва год за годом приказывать, руководить, брать на себя ответственность.
«А я? – подумал Абросимов‑младший. – Я ведь тоже год за годом делаю именно это. Хотя последнее слово все‑таки за Никитой, и здесь между нами важное отличие. И еще семья – там он тоже за главу «совета директоров». За порогом «Сибстали» я вольная птица, а Никита – нет».
– Он приходил ко мне уменьшиться в размерах, понимаете? Приходил пожаловаться, чтобы его погладили по голове, успокоили.
– И на что он жаловался? – насторожился Андрей. – Это не досужее любопытство, это важно.
– На что попало, – пожала плечиками Вика. – На погоду, на безвкусную еду из дорогого ресторана, на людей, которым нельзя ничего поручить. Это продолжалось часа полтора или два. Я безумно уставала его жалеть. Слава богу, он являлся раз в неделю, иначе я бы сама стала искать, кто бы меня погладил по головке.
Как и в прошлый раз, беспомощная ее грусть пробудила в Андрее дремлющее мужское начало. Он обнял Вику, потом взял на руки, она не сопротивлялась…
* * *
С приближением рассвета таяли шансы на успешное возвращение очередного посланца во внешний мир. Плащ не запрещал ему отрываться от городка слишком уж далеко. Но было изначально ясно, что сам Брателло не станет тянуться за пределы Московской области. Даже если бы сменившийся наблюдатель отправился на дальний конец Белокаменной, Брателло успел бы мотануть туда и обратно по ночной столице без «пробок».
Рассчитывать на «звонок другу» не приходилось – на такие звонки издавна был наложен запрет. Плащ верил в правила и принципы – именно на неуклонном их соблюдении не в последнюю очередь основывался его авторитет. Даже теперь, в тумане неизвестности, он не жалел о добровольном отказе от связи.
Что могло случиться с Брателло? Да все что угодно. Любое дерьмо, какое только можно представить: отвечает на вопросы в участке, валяется на асфальте с отстреленной башкой или его труп с переломанными костями выковыривают из «восьмерки», превратившейся в смятую консервную банку.
Хуже всего, если его подвесили за яйца и допрашивают. Менты, эфэсбэшники, наводчики. Ему крайне невыгодно в чем‑либо признаваться. Ему легче все отрицать, чем сдавать своих с потрохами. Но когда человеку больно, он не всегда понимает свою выгоду. И может быть, ему все труднее и труднее убедительно гнать туфту.
Не стоило отправлять его с заданием. Нужно было набраться терпения и выдержать паузу под колпаком. Пусть даже Брателло удалось оторваться от противника, пусть он сейчас где‑то прячется, не решаясь сразу вернуться. Все равно людям по ту сторону колпака уже ясно, что наблюдение обнаружено.
Какие выводы они сделают? Будут продолжать в прежнем режиме? Навострятся в ожидании скорой реакции – перемены убежища? Удалось ли вытянуть из Брателло сведения о старом газопроводе? Или враги знали о нем изначально, потому и прихватили беднягу? Хотя Бубну и Поручику позволили выполнить миссию.
Давно уже не было столько безответных вопросов. Плащ не спешил выходить к «народу», а «народ» потихоньку перестал киснуть. Опасность стала принимать реальные очертания, но всех это только взбодрило.
Неприятность должна подтолкнуть шефа к эвакуации. Тягостное пребывание под колпаком так или иначе закончится. Даже если прорываться придется с боем, это лучше, чем сидеть в неизвестности, в ожидании худшего.
Вирус потихоньку разминался, хрустя суставами. Поручик сидел неподвижно, почти слившись с рисунком обоев. Сыч проверял арсенал – перещелкивал затворы, смотрел, все ли обоймы заполнены до отказа. Бубен надел на голое тело удобный тонкий бронежилет французского производства.
– Любишь ты себя, – усмехнулся Сыч.
– А как же? Столько талантов пропадет, если пострадает мое бренное тело.
– А как все хорошо начиналось, – прищурился белобрысый Вирус. – Как мы этих охранников в тачке покрошили.
Держа в руках воображаемый автомат, он пустил по дуге неслышную очередь.
– Уложили, как шпроты в банку. Нанимаются на работу, а сами лохи‑лохами.
– На, держи, – Сыч протянул только что проверенный короткоствольный автомат. – Так лучше показывать.
– Не могли Брателло ухватить, – нарушил Поручик долгое свое молчание. – За рулем он царь и Бог. Но если из тачки вышел…
– Хреновато без связи, – Сыч высморкался.
Никому даже не пришло в голову, что он подвергает сомнению правильность решения Плаща. Главному виднее. Если он забрал к себе все мобильники, значит, так в самом деле лучше. Может, и лучше, но хреновато.
Тем временем Плащ обозначился на пороге просторного помещения. Его бледное, лишенное всяких следов щетины лицо с массивными чертами выглядело слепком с живого лица. Казалось, слепок вот‑вот отвалится и под ним обнаружится реальный облик этого человека.
– Плановое учение? – поинтересовался он с мрачной иронией.
Сыч озвучил общее беспокойство за судьбу Брателло.
– Карта плохо легла, – сам себя успокаивая, пожал плечами Бубен. – Обстоятельства мешают залезть в трубу. Приходится выжидать.
– В натуре, – облизнул тонкие губы Вирус. – Почему бы нет?
– Что делать будем? – от имени всех обратился к шефу Сыч.
– Терпеть. Достаточно уже шевелились. «Глаз» за домом следит не ментовской. Те не стали бы тянуть, а эти тянут. В кольцо нас не возьмут, осаду устраивать не станут. А вот на выходе могут подстеречь.
Минуту назад никто не рассматривал всерьез вариант остаться на месте. Но теперь он показался самым разумным.
– Будем ждать. Если Брателло обнаружили «глазастые», значит, они уже знают, что мы в курсе слежки. Сейчас их главная задача – спровоцировать наш уход отсюда и сделать все, чтобы мы поверили, будто вырвались из‑под колпака.
– А наша задача? – ляпнул Вирус.
– Остаться в живых и получить бабло. Вопросы еще есть?
Тут вдруг из коридора донесся стук в дверь. Кто‑то из пленников хотел привлечь к себе внимание.
– Сказано же было сидеть и не чирикать, – досадливо поморщился Бубен.
Стук повторился – еще громче и настойчивей.
– Сходи спроси, в чем дело, и пригрози им через дверь, чтобы не гремели там костями, – велел Плащ Поручику. – Настроение и так неважное, можем и на цепь посадить.
Поручик быстро вернулся:
– Я думал, у кого‑то из сучек истерика, а оказывается, мужику невмоготу. Хочет побазарить лично с тобой, сообщить нечто важное.
Часть третья
Глава двадцать первая
Вика рассказала, что познакомилась с владельцем «Сибстали» на выставке‑продаже современной скульптуры. Одна из ее подруг пыталась там пристроить свои творения. Сама подруга отсутствовала в Москве и попросила Вику привезти в галерею полдюжины каменных женских бюстов в натуральную величину. Заодно постоять рядом в первые дни работы выставки, презентуя автора и условия продажи.
Работы не произвели особого впечатления на публику. Всего три‑четыре потенциальных покупателя пожелали навести справки и попросили Викин телефон. Позвонил же только один – мужчина, который был на выставке вместе с супругой, но подошел без нее. Вскоре выяснилось, что на каменных женщин ему плевать, ему нужно только Викино общество.
Бог знает, что разглядел Абросимов‑старший в миниатюрной девушке с завитыми прядями. Или просто стало невмоготу, и он почувствовал, что срочно должен найти кого‑то. Скорее всего Вика просто оказалась в нужном месте в нужное время. Хотя, конечно, не со всякой молодой девушкой Никита Анатольевич мог бы связаться. На выставке их было море, но выбрал он именно ее.
Потом состоялась первая встреча. Тогда и выяснилось, что именно нужно этому благополучному мужчине. Он не назвал Вике свою фамилию, только имя. Сказал, что занимается бизнесом, признался, что женат, имеет дочь – Викину ровесницу. Только во время телерепортажей о похищении девушка узнала, кто он на самом деле такой.
Сейчас ее голова со спутанными, примятыми волосами покоилась на коленях Абросимова‑младшего. Широко открытые глаза смотрели вверх, в потолок.
– Вначале я безумно испугалась. Потом мне стало неприятно: я поняла, что ему на меня наплевать. Перед другими он старается держать себя в руках, выглядеть в лучшем виде. А передо мной не стыдно вывернуться наизнанку. Кто я, в конце концов? Даже не подчиненная, не какая‑нибудь девочка на побегушках, которая потом начнет распускать сплетни в офисе. Вообще никто.
– Любой человек – это уже кто‑то, – ответил Андрей, разглядывая ее лицо сверху вниз, в новом, еще непривычном ракурсе. – Тем более ты.
– Потом мне, конечно, стало жаль его. Может быть, ему на меня и плевать. А другим нет? Да здесь, в Москве, всем на всех плевать; главное – использовать ближнего по полной программе. Так почему Никита должен отличаться от других? Да, он меня использует. Но ведь не унижает. Да, не признается, кто он. Но ведь не обманывает.
«Три миллиона евро, – вдруг вспомнилось Андрею. – Нет, они точно с ума сошли. После похищения курс акций компании каждый день падает на несколько пунктов».
– Иногда он хоть немного сдерживался, а иногда буквально начинал рыдать. Его прямо трясло. При этом любых лекарств он боится, особенно антидепрессантов. Не хочет глотать химию. У меня дома теткина валерьянка, но он даже от нее отказывался.
«В каком же состоянии он вернется на свободу? – думал Андрей. – Внешне, конечно, опять все будет в ажуре. А на самом деле? Что, если все проблемы «Сибстали» прошлого года – следствие именно внутренних проблем Никиты?»
Он погрузил пальцы в волосы Вики, ему очень нравились упругие витые пряди.
– Пойду взгляну, вдруг ей что‑то надо, – Вика встала на ноги. – Она не может так долго не подавать голоса.
Пока Вика разбиралась с теткой, Андрей обдумывал последние новости от капитана Балашова. Особых сдвигов в расследовании не произошло. По‑прежнему шла рутинная работа: в Москве допрашивалось и опрашивалось огромное множество людей – все, кто имел хоть какое‑то отношение к семье Абросимова и компании «Сибсталь».
Пытались нащупать следы предварительной подготовки к похищению, выявить тех, кто, возможно, предоставил похитителям информацию. Дотошная проверка сотрудников службы безопасности компании никаких зацепок не дала.
Андрей не знал, радоваться или печалиться такому медленному продвижению дела. С одной стороны, неплохо бы выяснить хоть что‑то о похитителях, получить хотя бы мелкий козырь. С другой – любая информация может вывести оперативников на след, а там рукой подать до окружения, штурма.
Вернулась Вика. Сообщила, что тетка заснула у телевизора, не доев обеда.
– Чего ж ты телевизор не выключила?
– Так ей привычнее. Станет в комнате тихо, она сразу проснется.
Ничего толком не зная о Вике, Андрей чувствовал ее такой близкой – ближе не бывает. Но с трудом представлял, как они встретятся в следующий раз. Возможно, разговор снова начнется на «вы»…
* * *
– Упустили?
– Вот‑вот снова ухватим. Уже знаем, на какой он теперь машине. Влез в частный дом, застрелил хозяйку, хозяина заставил себя везти. Как оклемался немного после ранения, так и хозяина тоже кончил, сам сел за руль.
– То есть машина известна? Давай мне данные, черт возьми, – поиски нужно вести масштабно. Сами будете возиться, пока не найдете ее брошенной.
– Там «копейка». Местные сотрудники уже приехали по вызову. Вот‑вот осмотрятся и разошлют приметы. Только хорошо ли это? Допустим, его захомутают. Заставят говорить, и все полетит к черту.
– Давай вернемся назад. Ребята уверены, что он сел им на хвост?
– Абсолютно.
– Когда он вышел наружу?
– Здание круглые сутки под наблюдением. Никто даже носа не высовывал.
– Входил он вообще туда вместе с остальными?
– Вели их от самого поворота на Глухово, передавали из рук в руки. Он не вылез вместе со всеми. Поехал отгонять подальше микроавтобус. Оборудование мы смонтировали за два часа. После этого никто не видел ни входящих, ни «исходящих».
– А до?
– Наблюдали вживую. Не видели.
– Значит, Брателло остался на поверхности? Следить за обстановкой?
– Получается так.
– И отследил ведь. Может, сразу дал знать?
– Мы ведь не напрасно с Узбеком возились. Он сказал так: «Как только залезаем в щель, шеф налагает на связь строжайший запрет».
– Запрет запретом, но канал для сигнала тревоги он вполне мог оставить. Иначе зачем держать кого‑то на поверхности? Узбек ничего про это не болтал?
– Нет.
– Не спросили, вот и не болтал. Спрашивать надо было.
– Звонки по сотовому мы четко отрабатываем. Был один‑единственный, когда сумму озвучивали.
– Не мне вас учить: каналы связи разными бывают. Слова, знаки, чтобы из окна можно было разглядеть…
– Если б Брателло послал им сигнал тревоги, они бы давно с места снялись. Всей кодлой рванули бы.
– Да, вряд ли они продолжали бы яйца высиживать. Так ты надеешься, он пока не успел ничего ляпнуть?
– Не поручусь. Я думал, водила у них самый тихий, а этот гаденыш столько натворил. Хорошо хоть не рядом с местом.
– Как, Узбек сказал, они его называют?
– Убежище.
– Вот‑вот начнется розыск. Если Брателло отловят, если он сдаст своих…
– Так ищите!
– Постараемся. Мы ведь, слава богу, не пришельцы из космоса. Жили и работали здесь, старые связи никуда не делись.
– Знаю я ваши старые связи, у самого достаточно. Если палка всякая о двух концах, так связи тем более. С одного конца «плюсом» зарядишься, а другого «минусом» двинет. Так что осторожнее, людей задействуйте по минимуму.
– Понятно.
– Смотри, чтоб не просочились из‑под носа. Там нет подземных коммуникаций?
– Смотрели схемы. Канализация, теплоснабжение, даже водопровод. Это же не Москва, там диаметры другие. Не выберешься, застрянешь. Короткий подземный ход они, может, и заготовили. Это мы держим в уме.
– Пасите Брателло там, возле дома. Он должен вернуться предупредить своих.
– Если смелости хватит.
– Я здесь ситуацию проконтролирую, постараюсь. Буду в курсе, если что‑то вылезет. А вы крутитесь, раз уж напортачили. Причем дважды. Первый раз, когда он вас вычислил, второй – когда дали ему уйти.
– Да знаю я, знаю. Разберемся.
Глава двадцать вторая
У Глеба не было времени долго задерживаться в Люблино, дежурить возле Викиной квартиры. Он вообще не любил долгого бездействия. Прекращал движение только на финальной стадии, дожидаясь «объекта», определенного к ликвидации.
Сейчас его интересовал другой адрес – посольство Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Там у «леваков» и антиглобалистов намечалась очередная акция.
Федор Филиппович упомянул о странном объявлении на сайте одной из московских левых организаций. Среди пламенных лозунгов и гневных обличений в самом конце длинной и хаотично заполненной страницы вдруг поместили призыв к похитителям Абросимова обратиться по адресу электронной почты «Трудового фронта имени Че Гевары».
– О чем они собираются говорить с бандитами? – искренне удивлялся Потапчук. – Зная отношение этих ребят к олигархам, можно предположить, что они хотят бескорыстно дать ценные советы по вытягиванию из «Сибстали» денег. Может, похитители и пользуются Интернетом, но уж на сайты «леваков» вряд ли заходят. А вот мои подчиненные вынуждены делать это регулярно.
– Надо бы отработать по объявлению, – заметил Сиверов. – Даша Абросимова с этими товарищами, как сейчас говорят, тусуется.
На этот раз акция заключалась не в бросании яиц, не в вывешивании флагов на крыше. «Фронт» решил выразить очередной протест против оккупации Ирака и сделать это возле британского посольства, поскольку американское охранялось гораздо большими силами.
Глеб надел черную кожаную «косуху», пристроил в верхний карман цветок красной гвоздики и отправился к месту событий.
Подоспел как раз вовремя. С разных концов улицы вдруг собралась воедино кучка молодежи и моментально оказалась возле ограды посольства. Каждый в этой кучке четко знал свою функцию. Четверо мгновенно приковали себя к ограде наручниками, еще четверо развернули яркий транспарант, где черными буквами на красном фоне было написано: «Позор новым колонизаторам! Закройте свои концлагеря!» Самый рослый растянул над головой полотнище с портретом Че Гевары, остальные уселись полукругом на асфальт, пытаясь задержать продвижение дежурных стражей порядка.
Милиционеров было всего трое – маловато для такого случая. Двое английских охранников по ту сторону охраны флегматично наблюдали за их усилиями. Молодежь громко скандировала лозунги. Такая же кучка по ту сторону улицы вытащила из мешков чучела Буша и Блэера. Обе карикатурных фигуры подняли на палках и подожгли. Двое заранее приглашенных репортеров снимали происходящее.
Прошло не больше минуты, и откуда‑то из‑за угла выскочил десяток омоновцев – в шлемах с забралами, с пластиковыми щитами и дубинками в руках. Тут уж дело у милиции пошло быстрей. Били не разбирая, в полную силу – по спинам, рукам, ногам. У кого‑то из парней пошла кровь, пачкая пластиковый щит.
Лозунг и знамя с Че Геварой омоновцы разодрали в клочья. Участников акции поволокли по асфальту, заталкивая друг за другом в «воронок». Глеб тоже получил удар сзади. Падать он умел. В этот раз упал на асфальт, сцепив руки за головой. Цветок гвоздики вылетел из кармана, и его тут же смял ботинок на толстой подошве.
Потом Глеба впихнули в машину. Напоследок он увидел, как один из омоновцев режет автогеном цепь наручников, которыми парни приковали себя к решетке. Те, кто уже находился в «воронке», продолжали выкрикивать антивоенные лозунги. «Пассажиры» были притиснуты друг к другу – лоб упирался в затылок, плечо к плечу.
В участке всех закинули в «обезьянник», потом стали вызывать по одному для составления протоколов. Никому не знакомого Глеба «леваки» совершенно спокойно признали за своего – видно, решили, что старшие товарищи в последний момент послали к посольству одного из своих рядов. Разговаривали в «обезьяннике» много и на самые разные темы. Преобладала эйфория – каждый с гордостью демонстрировал синяки от ударов резиновых дубинок. Девушки, не желая отставать от парней, закатывали ради этого рукава, задирали на спине майки и кофты.
Глеб смотрел на них с симпатией, как мог бы смотреть на собственных детей. С одним из парней он завел разговор о сайте и узнал, что им заведует некий Илья.
– Не будьте слишком наивными, – предупредил Слепой. – Ты ведь меня первый раз видишь. За решеткой к людям подсаживают «наседок», стукачей. У таких типов талант входить в доверие, развязывать языки.
– Вы же были там, я помню, как вас повалили. Так что не беспокойтесь, бдительность мы не утратили, – счастливо улыбнулся парень.
– А на митинг, по‑твоему, не могли подослать провокатора? Такому ничего не стоит получить пару раз по спине и костюмчик испачкать. Такой может год внедряться к вам, чтобы в нужный момент кинуть камнем в милиционера. Тогда уже появится предлог хорошенько вас упаковать.
– Знаем, товарищ… Как вас, извините?
– Товарищ Глеб. Не знать надо, а применять. И взрослеть потихоньку, заканчивать с цирком для репортеров.
– Тут вы не правы, это важный элемент борьбы.
Договорить не удалось, парня забрали на допрос.
Через два часа нескольких девушек и Глеба, первый раз задержанных в связи с подобными мероприятиями, отпустили с миром. Остальным вкатили по пятнадцать суток за нарушение общественного порядка.
На улице освобожденных уже ждали товарищи. Подходили по очереди, пожимали руки, спрашивали о других, оставшихся за решеткой. Потом повезли делиться впечатлениями. Хотя слово «повезли» не совсем подходило. Никаких легковых автомобилей – все гурьбой потащились в метро.
В конце концов Слепой попал в полуподвальное помещение, освещенное холодным светом люминесцентных ламп, с плакатами и знаменами на стенах, где преобладали красный и черный цвета. Здесь уже встречались и люди более зрелого возраста.
Услышав имя Илья, Сиверов обратил внимание на щуплого парня лет двадцати с волосами до плеч, в черной майке с портретом Че Гевары. Через некоторое время они уже запросто беседовали об отношении Че к идеям Троцкого и к маоизму.
После выпитого «на брудершафт» чифиря из дешевых кружек, Илья похвастал, что взрыв уже на носу, к концу месяца хлопнет; рванет под утро, чтобы никого не задело.
– Ну, разве только пара‑другая стекол вылетит.
– Какой взрыв? В первый раз слышу.
– Да нового памятника Николаю Кровавому. Не надоест им никак империю пропагандировать. Красивая вывеска для народа: я вам не кто‑нибудь, я в империи живу. Неважно, что с президентом, это мелочи. Зато орел двуглавый. А то, что олигархи процветают, крупный бизнес разворачивается, а трудовой народ перебивается от зарплаты до зарплаты…
– Взрывы устраивать в любом случае не годится. Сколько грамм тротила?
– Полкило.
– Народ сейчас нервный. Не знаю, как насчет империи, но взрывами вы точно себе сторонников не прибавите. Кстати, насчет олигархов. С каких пор левые заботятся о таких, как Абросимов? Видел я на сайте объявление.
– Моя личная инициатива. Вместе с этим денежным мешком в заложницах держат его дочку, нашу соратницу по борьбе. Даша – вы должны ее знать. У нас всего две Даши: у этой волосы потемнее, ходит в слишком дорогих джинсах.
– Так чего ты добиваешься?
– Чтобы менты не дорвались, не устроили войны. Я хочу свести этих бандитов с другими – теми, которые сейчас в «Сибстали» заправляют. Бандиты с бандитами должны найти общий язык. Они своих не обманут. Деньги уйдут туда, заложники сюда.
– Ну и как, откликнулся кто‑нибудь?
– Пока нет. Но шанс ведь есть, правда? – Илья машинально стал скручивать двумя пальцами жиденький пук волос на подбородке.
Слепой снова поразился наивности этих людей, намеренных переустроить мир в соответствии со своими принципами, но не понимающих самых простых вещей.
* * *
Брателло вспомнил слова шефа. Однажды Плащ сказал, что по трубе можно было бы уйти и в другом направлении. Но выход не скоро, километров через восемь – там, где начали когда‑то рыть котлован, а потом забросили. Труба «порвана» по одному из сварных швов, оползень по краю ямы лишь слегка ее присыпал.
Конечно, это не слишком простой аварийный выход. Быстро передвигаться по трубе в состоянии только лилипут, для нормального взрослого человека это тяжело. Не успеешь пройти даже треть пути, а твои противники, какими бы тупыми они ни были, обнаружат ход в подвале.
Если это милицейский спецназ, они быстро запросят и получат информацию о старом газопроводе. Узнают, где нарушена цельность трубы, и успеют к «очку» с достаточным запасом времени, чтобы подготовить теплый прием.
Но обратный путь по трубе в сторону убежища не выглядел таким же бесперспективным. Скоростью Брателло мог вполне пожертвовать ради безопасности.
Избавившись и от хозяина «копейки» и от нее самой, он добрался лесом до заброшенного котлована. Поверхностный слой почвы давно уже стек вниз от снегов и дождей. Стенки стали пологими и поросли сорняками, как и дно.
Теперь нужно было обнаружить стальное, засыпанное землей отверстие. Обломанная ковшом экскаватора секция трубы валялась на плоском замусоренном дне котлована. И вряд ли она могла подсказать точное направление трубопровода.
Брателло сориентировался по сторонам света, вспомнил, что убежище находится на юго‑востоке, и, подобрав со дна длинную тонкую палку, стал тыкать ею в пологий склон.
Плащ говорил, что выход лишь слегка присыпан, но, судя по всему, детальных исследований он не счел нужным проводить. Почва успела уже слежаться, уплотниться, сорняки распустили в ней свои длиннющие корни. Палка входила с большим трудом, к тому же Брателло мог работать только одной рукой.
Он почти уже отчаялся, когда его орудие, преодолев первое сопротивление в месте очередного «тыка», вдруг пошло дальше как по маслу. Лопаты не было, он подобрал среди мусора дырявое ведро и кое‑как расковырял с его помощью земляную пробку.
Через час путешествия по трубе ему стало не хватать воздуха. Он сел, обливаясь потом, чувствуя новый прилив боли. Плечо начало сочиться кровью, бинт слегка намок. Пуля прошла навылет, но Брателло не был уверен, хорошо ли он продезинфицировал рану, не началось ли нагноение.
Немного передохнув, он снова отправился в путь на четвереньках. Он даже отдаленно не представлял себе, какое расстояние прошел, сколько еще осталось. Тьма была кромешной, он не мог разглядеть даже испачканную в земле руку, которой время от времени вытирал пот со лба.
Труба пока еще берегла для него главный сюрприз, но первое предвестие уже появилось. Время от времени упираясь ладонями, он почувствовал влагу в нижней части трубы. Это могло означать одно – старый газопровод где‑то потерял герметичность.
Слой грязи на дне рос, свободный диаметр отверстия постепенно сужался. Брателло уже терся о металл затылком, спиной. Вскоре ему пришлось лечь на живот и передвигаться дальше ползком. Если впереди пробка, ее уже не проткнешь палочкой, она может тянуться на полкилометра.
Грязь чем дальше, тем больше превращалась в липкую тину. Видимо, щель образовалась в подземной трубе где‑то поблизости от русла небольшой речушки. Пока не поздно, надо возвращаться назад. Если только хватит сил и воздуха, если он не потеряет сознание и не подохнет в этом замечательном месте.
Брателло живо представил, как раздуется его труп, как начнет потом лопаться и опадать, как высохнет и истлеет. Эти яркие картины в кромешном мраке помогли ему дотянуть до выхода к воздуху и свету.
Здесь он решил, что все к лучшему. Если б даже трубу не забило жидкой грязью, если б он на последнем издыхании добрался‑таки с грехом пополам до убежища, он запросто мог бы запоздать с приходом.
Ребята давно должны были почувствовать неладное, понять, что с товарищем беда. Будет ли Плащ при таком раскладе сидеть на месте, ждать у моря погоды? Почти наверняка они попробуют, пока не поздно, эвакуироваться на «объект номер два».
Они могут предполагать, что его, Брателло, схватили и допрашивают с пристрастием. Могут сомневаться в его стойкости. Но «запасной аэродром» он никак не может выдать – там никто, кроме Плаща и Сыча, не бывал. Ему только приблизительно известно местонахождение второго «объекта» – на окраине Пушкино. На какой окраине – черт его знает.