– Да.
Ханна переводит взгляд на дверь, как будто услышала шаги возвращающегося Кайзера.
– Я тоже иногда бывала такой, когда училась в медицинской школе. Но ты чем-то отличаешься от меня. И это все равно ненормально, чтобы ты там себе ни говорила. Ты не можешь делать вид, что не состояла в близком родстве с Энн. Ты была и есть ее родственницей. В том смысле, что прошлое никогда по-настоящему не становится прошлым, как утверждал Фолкнер. Он говорил, что если бы прошлое действительно оставалось прошлым, в мире не было бы скорби и печали. Энн была твоей близкой родственницей, Кэт, и она лишила себя жизни. О чем ты и сама подумывала неоднократно.
– Я должна узнать правду, Ханна. Это единственное, что помогает мне сейчас сохранить здравомыслие.
Она не отводит взгляда.
– В самом деле?
– Это моя единственная надежда.
Открывается дверь, и входит Кайзер, держа в руках несколько фотографий размером восемь на десять дюймов. Не оставляя себе возможности передумать, я хватаю их и бегло просматриваю, как всегда поступала с фотографиями с места преступления.
Ханна права. Для меня это не просто очередное дело.
Один только вид клиники вызывает у меня приступ тошноты. Небольшое здание под оцинкованной крышей стоит на выжженной солнцем поляне. Позади него растет одинокая смоковница. Я буквально чувствую, как из моих ладоней вынимают занозы, а в предплечье впиваются уколы против столбняка.
Глядя на следующее фото, я благодарю Бога за то, что ничего не ела. На нем нет ничего особенно страшного – по обеденному столу не разбрызгана кровь или серое вещество мозга, и на изуродованном лице, бывшем когда-то человеческим, не лежит стреляная гильза. Это всего лишь Энн, моя некогда очаровательная тетя, лежит обнаженной на голом деревянном полу, и ее грудь и бедра обвисли, как мешочки с растаявшим воском. Ее рот приоткрыт, как во сне, вот только сон на этот раз вечный, и…
|
|
– Кэт? – негромко спрашивает Ханна. – С тобой все в порядке?
– Да.
Снимок сделан сверху. На нем видны ножки стола для обследования больных, коричневые ноги в сандалиях – это, скорее всего, Луиза – и следы плесени внизу медицинского шкафчика. Совсем рядом с головой Энн лежит что-то круглое и темное, но я не могу разглядеть, что это такое. Я переворачиваю снимок и кладу его в самый низ стопки.
И вдруг сердце у меня останавливается.
На следующей фотографии, снятой под другим углом, видна плюшевая набивная игрушка, которая лежит на полу примерно в трех футах от головы Энн. Это не просто какая-то игрушка. Это черепашка. Его зовут Томас. Томас, Робкая Черепашка.
– Томас… – выдыхаю я.
– Что? – спрашивает Кайзер.
Я показываю на черепаху.
Кайзер подходит ко мне, чтобы взглянуть.
– Эта черепашка имеет такое большое значение?
– Томас был любимой игрушкой Энн с тех пор, как она была маленькой.
– А я и понятия не имел об этом. По-моему, в комнате находилось несколько плюшевых игрушек. Мы решили, что они предназначались для детей, чтобы отвлечь их, пока им делают уколы или что-нибудь в этом роде.
– Так оно и есть.
Айви всегда держала в клинике плюшевых зверушек. И вы, как только туда входили, сразу получали от нее игрушку. Но вместе с ощущением комфорта возникало и ощущение предательства, потому что вы знали: скоро придет боль. Но все равно не выпускали игрушку из рук. Ведь она не виновата, что вам больно.
|
|
– Томаса не было в клинике. Это Энн принесла его туда. Я удивлена, что она, умирая, не держала его в руках.
– Может быть, и держала поначалу. Мы обнаружили некоторые признаки того, что она сначала легла на стол для обследования пациентов и скатилась на пол уже после того, как потеряла сознание.
Я не замечаю, что плачу, пока слезы не начинают капать на непристойную фотографию, одну из сотен, которые мне довелось держать в руках за последние несколько лет. Мне хочется никогда больше не видеть ничего подобного.
– Кэт? – обращается ко мне Кайзер.
Я качаю головой и пытаюсь взять себя в руки, но слезы текут и текут ручьем у меня по лицу. И не собираются останавливаться.
Глава сорок шестая
Ханна осторожно забирает у меня фотографии и отдает их Кайзеру.
– Думаю, на сегодня достаточно.
– Нет, – возражаю я. – Мы должны двигаться дальше.
Я быстро пересказываю им преследующий меня кошмар о грузовичке-пикапе, пруде и отце, вытаскивающем Лену-леопарда из огнестрельной раны в груди. Пока я говорю, Ханна не сводит с меня глаз, слушая с предельным вниманием.
– Господи Иисусе! – восклицает Кайзер, когда я заканчиваю рассказ. – С точки зрения вашей жизни, думаю, это очень важно. Но пока у меня нет предположений относительно того, как это соприкасается с делами об убийстве. Похоже, ваша тетя в детстве подверглась сексуальным домогательствам – так же, как и вы, – и здесь замешана эта плюшевая игрушка. Единственная связь, прослеживающаяся с нашим делом, заключается в том, что именно сексуальное насилие, скорее всего, и привело Энн к доктору Малику.
|
|
Я делаю шаг к Кайзеру.
– Мне надо выбраться отсюда.
– Зачем?
– У меня есть важные дела.
Он бросает взгляд на Ханну.
– Например?
– Я хочу взглянуть на плюшевую игрушку, которую похоронила вместе с отцом. Это мой дед предложил, чтобы я положила Лену в гроб. Чтобы папе было не так скучно, сказал он.
– Вы хотите эксгумировать тело отца только для того, чтобы взглянуть на плюшевую набивную игрушку?
– Да. Слишком много совпадений. Энн совершает самоубийство, держа в руках свою любимую плюшевую игрушку. И дед – после того как убил моего отца за то, что тот предположительно растлевал меня, – предлагает похоронить мою любимую плюшевую игрушку. Я хочу свести Лену и Томаса вместе и подвергнуть их всем тестам, которые только известны судебно-медицинской науке. И еще я хочу, чтобы вскрытие тела моего отца провели заново. Вы говорили, что первоначальный отчет о вскрытии утерян, правильно?
– Да, – отвечает Кайзер, глядя на меня так, словно увидел перед собой настоящего психопата. – Но я не могу позволить вам уйти отсюда. Вам это известно.
– Почему?
– Кэт, у вас есть только два выхода. Или остаться здесь, или позволить Управлению полиции Нового Орлеана арестовать вас и посадить в тюрьму. Естественно, вы можете потребовать и добиться освобождения под залог, но на свободу выйдете не раньше завтрашнего дня.
У меня в груди раскручивается маховик, накапливая колоссальные запасы нервной энергии, которая не разрядится, пока я не выберусь из этого здания и не узнаю то, что должна узнать.
– Вы можете отдать распоряжение провести эксгумацию тела моего отца для нового вскрытия?
Кайзер снова обменивается взглядами с Ханной, потом пристально смотрит на меня.
– Я не уверен в том, что говорит на этот счет законодательство Миссисипи.
– Не будьте столь бережны по отношению ко мне, Джон. Неужели все дело только в законодательстве штата Миссисипи? Вы ведь ФБР, в конце концов.
– Ускорить проведение вскрытия тела вашей тети, Кэт, – одно дело. Она умерла при подозрительных обстоятельствах. Она важный свидетель в том, что касается деятельности Малика, – это в лучшем случае. А в худшем – соучастница убийства. Ваш же отец был убит двадцать три года назад. И хотя его смерть меня интересует, она не имеет явного и очевидного отношения к этому делу. Его военное личное дело засекречено еще на пятнадцать лет. Если я скажу начальству, что мне пришла в голову чудесная мысль эксгумировать Люка Ферри, чтобы взглянуть на плюшевую игрушку, боюсь, оно меня не поймет.
Я взглядом умоляю Ханну о помощи, но она молчит.
– Если вы хотите подвергнуть обследованию Лену-леопарда, вам придется найти способ сделать это самостоятельно. После того как вы покинете это здание. О'кей? ФБР не занимается психотерапией.
Кайзер говорит строгим, официальным тоном, но что-то в его глазах подсказывает мне, что сам он придерживается другого мнения.
– Отлично, – говорю я. – Все понятно.
Он идет к двери.
– Я упомянул законодательство штата Миссисипи только потому, что иногда добиться эксгумации тела не так уж сложно. Для членов семьи, я имею в виду. – Он открывает дверь. – Сейчас в воздухе крутится много шариков, один из которых удерживает вас от заключения в тюрьму. Если я услышу что-нибудь, что, по моему мнению, вам следует знать, я приду и скажу вам об этом. А сейчас распоряжусь, чтобы из кафетерия вам принесли что-нибудь поесть. Вы наверняка умираете с голоду.
Я не голодна, но все равно говорю ему «спасибо».
Кайзер уходит.
Ханна берет меня за руку и усаживает рядом с собой на кровати. Потом обнимает меня за плечи и прижимает к себе, как сестра, которой у меня никогда не было.
– Это было здорово, – говорит она. – Ты крутая девочка.
– Но? – спрашиваю я, страшась неизбежного.
– Ты хочешь услышать правду?
– Да.
– Я думаю, ты очень близка к тому, чтобы сломаться.
Я упираюсь локтями в колени.
– Это все та же вечная дилемма. Или сорваться со скалы в пропасть депрессии, или взлететь высоко, до приступа психоза. И я не могу сказать, что это будет.
– Я не это имею в виду, – рассудительно замечает Ханна. – На этот раз, боюсь, с тобой не произойдет ни того, ни другого. На этот раз ты действительно сломаешься. Я говорю о полном психологическом коллапсе. Комната со стенами, обитыми резиной, Кэт.
– Но почему? В чем разница?
– Потому что тот факт, что ты потеряла тетю, не просто эхо потери тобой отца. Это больше походит на то, как если бы ты потеряла себя. Ты всегда была своего рода тенью Энн. Ее болезнь носила более серьезный характер, чем твоя, но, по сути, была такой же.
Ханна права, но что я могу поделать с этим?
– Я не все вам рассказала.
Ее глаза говорят, что она уже догадалась об этом. Ни один пациент никогда не рассказывает всего.
Я пересказываю ей свой сон о том, как видела отца мастурбирующим в амбаре, под дождем, который барабанил по оцинкованной крыше у меня над головой. Она слушает безучастно и я наконец умолкаю.
– Зрелище мастурбирующего отца может нанести травму маленькой девочке, – говорит она, – но это вполне обычное занятие. В зависимости от того, на что он смотрел, пока занимался этим, естественно.
– Интересно, почему я не увидела этого в своем сне?
Она пожимает плечами.
– Сны всегда приносят больше вопросов, чем ответов. Итак, перед тобой по-прежнему та же загадка: «Кто растлитель? Отец или кто-то другой?»
– Я должна выяснить это, Ханна. Я должна знать, кто такой мой отец на самом деле – герой, который погиб, защищая меня, или извращенец, который никогда меня не любил. То же самое относится и к деду. На первый взгляд, он герой войны, а мой отец – человек со странностями, но…
– Видишь ли, ответ необязательно будет однозначным.
– Что вы имеете в виду?
– Может случиться так, что они оба виновны.
Новая волна страха накрывает меня с головой, внося свою толику ужаса в бездну, которая уже открылась в моей душе.
– Почему вы так говорите?
На лице Ханны написано сомнение: она не уверена, стоит ли продолжать, и если стоит, то в какой форме.
– Многие из тех, кому довелось пережить сексуальное насилие, пострадали от нескольких насильников, Кэт. Если твоя мать сносила домогательства своего отца, то вполне могла выйти замуж за человека, в свою очередь, склонного к насилию.
– Не думаю, что я смогу это вынести.
Ханна еще крепче обнимает меня за плечи.
– Будем надеяться, что ответ будет иным. Но раз уж ты вступила на этот путь, то должна быть готова к самому худшему.
Чтобы не дать мне с головой погрузиться в обдумывание такого поворота событий, она меняет тему.
– Как ты думаешь, может зеленый мешок из твоего сна по-прежнему оставаться спрятанным под полом амбара?
– Почему бы и нет? Я никогда не видела его раньше, только во сне. Да и амбар, совершенно очевидно, некоторое время был заперт.
– Почему ты не рассказала об этом сне Кайзеру?
– Не знаю. Может быть, потому что хочу раньше него увидеть то, что лежит в мешке. – Я беру Ханну за руку и сжимаю ее. – Вы поможете мне выбраться отсюда?
Она улыбается.
– Тебе не нужна моя помощь. Ты ведь не под арестом. Даже ФБР не может задержать тебя, не арестовав, разве что по сфабрикованному обвинению в терроризме. Твоей главной заботой остается Управление полиции Нового Орлеана.
– Они ничего не смогут сделать, если не будут знать, где я.
Улыбка Ханны гаснет.
– Ты хочешь вернуться в Миссисипи?
– Я должна это сделать. И вдобавок у меня такое чувство, будто Кайзер хочет, чтобы я самостоятельно добилась эксгумации тела отца. Вы заметили это?
– В общем-то, да. Ему мастерски удается невербальная коммуникация.
– Угу.
Ханна внимательно смотрит на меня какое-то время, а потом хихикает, как девчонка.
– Держу пари, он хорош в постели.
– Я знала, что вы думаете об этом.
– Нет, ты не могла знать этого. Но я думаю, что если тебе удастся ускользнуть отсюда, он не будет слишком усердно разыскивать тебя.
– Но я же не могу просто взять и выйти вместе с вами. Здесь повсюду установлены камеры, особенно на входе. Вы должны помочь мне.
– Каким образом?
– Дайте мне свой сотовый.
Она достает из кармана серебристую «моторолу» и протягивает мне. Торопливо, чтобы доктор не успела передумать, я набираю номер сотового Майкла Уэллса. Несколько мгновений мне кажется, что он не ответит, но вот я слышу его голос.
– Это Кэт.
– Господи, наконец-то! С тобой все в порядке?
– И да, и нет. Моя тетя умерла, и все перевернулось с ног на голову. Сейчас я в Новом Орлеане, и мне необходимо вернуться в Натчес. Полиция пока еще не ищет меня, но скоро начнет. Не будет полным бесстыдством с моей стороны снова попросить тебя о помощи?
Какое-то мгновение Майкл обдумывает услышанное.
– Где именно ты находишься?
– В местном отделении ФБР.
– Где это?
– Неподалеку от университета Нового Орлеана.
– Это рядом с аэропортом «Лэйкфрант»?
– Да. Из окон виден аэропорт. – Разумеется, не из той комнаты, в которой я в данный момент нахожусь, но с четвертого этажа.
– Если у тебя есть возможность добраться до аэропорта, я прилечу за тобой.
Сердце у меня начинает учащенно биться.
– Ты серьезно?
– Конечно. Я летал туда несколько раз. В последний раз это было, когда я смотрел выступление Дэйва Мэтьюза в аэропорту.
– Майкл, ты уверен, что тебе это сойдет с рук?
– Что сделает полиция, если найдет тебя?
– Посадит в тюрьму.
– По какому обвинению?
– Убийство.
– Ты кого-нибудь убила?
– Нет.
– Тогда я готов рискнуть. Хотя, само собой разумеется, придется побеспокоиться о прикрытии. Позвони мне на сотовый примерно через час. К этому времени я уже должен буду взлететь. Тогда обсудим подробнее, что и как. Если возникнут проблемы с телефоном, просто постарайся попасть в аэропорт и наблюдай за прибывающими самолетами. Я буду в бело-голубой «Сессне-210». Регистрационный номер 324MD.
К тому времени, когда я выхожу в коридор четвертого этажа, Ханна Гольдман уже десять минут как ушла. Она должна попрощаться с Кайзером, а потом неспеша направиться к своему автомобилю на парковочной площадке.
Моя задача состоит в том, что я должна пробраться в гараж ФБР так, чтобы меня не заметил никто из тех, кому известно, кто я такая. Гараж занимает большую часть подвального помещения здания, и его огромные ворота выходят как раз на парковочную площадку. Мне уже приходилось бывать здесь пару раз, когда я выезжала вместе с бригадой экспертов ФБР на расследование серийного убийства. И тогда же познакомилась с Шоном.
Кабина лифта находится всего в тридцати футах дальше по коридору, и я уже почти добралась до нее, когда слышу голос Джона Кайзера:
– Кэт? Куда это вы собрались?
Я поворачиваюсь и небрежно машу ему рукой. Он стоит у двери комнаты, из которой я только что вышла, и сейчас более чем когда-либо напоминает обеспокоенного папашу.
– Меня тошнит. Мне нужно в ванную.
– Прямо мимо лифта, а потом направо. – Он направляется ко мне. – Вам принесли поесть? Это после еды вас затошнило?
После ухода Ханны кто-то и в самом деле принес поднос с бутербродами, но я к ним не прикоснулась.
– Нет, я только собралась приступить, когда почувствовала приступ тошноты.
– Наверное, во всем виноват удар по голове. Я пришел, чтобы показать вам вот это.
Кайзер подошел ко мне почти вплотную. Он держит что-то в руке.
– Что это?
– Первые результаты по культурам, о которых вы говорили. Слюна из следов укусов на теле Квентина Баптиста.
Погибший детектив из отдела по расследованию убийств… жертва номер шесть.
– А, отлично. И что мы имеем?
Он протягивает мне отчет из лаборатории.
– Это вы мне скажите.
Я смотрю на ряды букв и цифр, пытаясь не показать, что нервы у меня напряжены до предела, и делаю вид, что целиком поглощена бумагой, которую держу в руке, а не тем, как выбраться из этого здания. Передо мной моментальный биологический слепок обычного человеческого рта. Если не считать одной вещи.
– Это очень странно.
– Что? – спрашивает Кайзер.
– Может быть, это ошибка.
– Что?
– В общем, двенадцать часов – достаточно малый срок, но мы должны были заметить хотя бы признаки роста стрептококковых бактерий Streptococcus mutans. В любом рту, в котором есть зубы, эти бактерии присутствуют в избытке. Бактерии S.mutans размножаются на твердых поверхностях. Они образуют кислоту, которая приводит к возникновению каверн и дырок в зубах.
– И здесь их нет?
– Нет.
– В таком случае, если это не ошибка, то что это значит?
– Это может означать одно из двух. Слюна может принадлежать человеку, проходящему курс лечения антибиотиками. Это наверняка скажется на нормальной флоре полости рта. Я бы сказала, что это пенициллин, точнее пенициллин с гентамицином.
Я пытаюсь сосредоточиться на лабораторном отчете, но все, о чем я могу сейчас думать, это то, что Ханна Гольдман ждет внизу.
– Кэт? – напоминает о себе Кайзер.
– Простите, я задумалась. Эта слюна также может принадлежать беззубому человеку.
– Как это понимать?
Я пожимаю плечами, полагая, что ответ не нуждается в объяснениях.
– Это человек, у которого нет зубов.
– Тот, кто носит зубные протезы?
– Нет. Тот, у кого есть зубные протезы, но он их не носит. У зубных протезов твердая поверхность, с трещинками и выщербинами, которые представляют собой идеальную среду для роста колоний бактерий, совсем как настоящие зубы. Это может быть человек, который живет один. Который не испытывает нужды надевать вставные зубы, потому что его никто не видит.
Кайзер выглядит заинтересованным.
– Это обязательно должен быть пожилой человек?
– Господи, нет, конечно! У многих людей настолько плохие зубы, что к тридцати годам они полностью разрушаются. Вам следует искать человека, которому нужны зубные протезы, но который не может себе их позволить.
– Многие заключенные в тюрьме лишаются зубов, – задумчиво бормочет Кайзер. – И при последующем осуждении положительная идентификация из-за этого затруднена.
– В общем, может быть, эта культура нам что-нибудь даст, как я и надеялась. Вы можете проверить всех мужчин, родственников жертв, на предмет наличия инфекций, тюремных сроков или отсутствие зубов. Точка. Послушайте, мне в самом деле нужно в ванную.
– Ах, да. Простите.
– Я могу оставить отчет себе?
– Конечно.
Я сую бумагу в задний карман.
– Давайте подождем и посмотрим, что вырастет еще через шесть часов.
К тому времени меня здесь уже давно не будет.
Я похлопываю Кайзера по руке, а потом быстро иду по коридору к ванной комнате. Открывая дверь, я бросаю взгляд вправо.
Его уже нет в коридоре. Резко развернувшись на месте, я устремляюсь к лифту. Меня подмывает воспользоваться пожарным выходом, но, наверное, это как раз то здание, в котором стоит только открыть пожарную дверь, как все черти сорвутся с цепи.
Прежде чем дверь кабины лифта успевает закрыться, внутрь протискивается блондинка в голубом форменном костюме и одаривает меня извиняющейся улыбкой. Я улыбаюсь в ответ и нажимаю кнопку подвального этажа. Я чувствую, что она рассматривает мою одежду, которая выглядит несвежей и потрепанной. Совершенно определенно, она не похожа на униформу женщин, агентов ФБР.
– С вами все в порядке? – интересуется она.
– О да! – Я протягиваю ей руку. – Кэтрин Ферри. Я работаю над делом НОУ в качестве консультанта для Джона Кайзера. Я судебно-медицинский одонтолог.
На ее лице написаны заинтересованность и уважение. Я явно произвела на нее впечатление.
– Я слышала, они обнаружили очередную жертву.
– Да. На этот раз полицейского.
– Вот это да!
Лифт останавливается на втором этаже.
– Мне выходить, – говорит она. – Удачи!
Дверь открывается в квадратное переполненное помещение, в котором между перегородками с деловым видом снуют мужчины и женщины. Когда дверь закрывается, я с облегчением вздыхаю и без сил прислоняюсь к стене. Через двадцать секунд лифт останавливается в гараже с бетонным полом.
С левой стороны от меня, у стены, наискосок припарковано примерно с дюжину правительственных седанов. Справа стоят два больших черных фургона, на них разъезжает бригада судебно-медицинских и технических экспертов ФБР. Примерно в тридцати ярдах виднеются большие поднимающиеся двери, которые могут выпустить меня из здания. Я никого не вижу, но где-то здесь обязательно должен быть охранник.
Внезапно раздается громкий металлический лязг. С таким звуком на бетон мог бы упасть тяжелый инструмент. Молясь, чтобы неосторожный механик лежал под автомобилем, я быстро шагаю по направлению к дверям. Приблизившись, я вижу большую белую кнопку, очень похожую на те, которые бывают в палатах реанимации и отделениях экстренной медицинской помощи. На случай, если кто-нибудь поинтересуется, что я здесь делаю, неплохо было бы иметь наготове убедительную историю, но у меня ее нет. Если кто-то пожелает остановить меня, придется импровизировать на ходу.
Я нажимаю белую кнопку, и цепной привод у меня над головой начинает поднимать огромную дверь. Она движется неспешно и неторопливо, совсем как в моем гараже. Когда она приподнимается на четыре фута над землей, я ныряю в образовавшуюся щель и быстро поднимаюсь по пандусу к наружной парковочной стоянке.
Ханна ездит на белом БМВ пятой серии, но я нигде его не вижу. Свернув направо, в сторону главного входа в штаб-квартиру местного отделения, я внимательно рассматриваю ряды припаркованных автомобилей. Как и следовало ожидать, белый «бимер» Ханны задом выезжает со стоянки неподалеку от меня, потом едет вперед и останавливается рядом. Окно с ее стороны открыто. Бросив взгляд поверх припаркованных автомобилей, я вижу сторожку охраны у главных ворот. Не знаю, смотрит ли сейчас на нас охранник, но он явно не позволит мне покинуть территорию вместе с Ханной, не позвонив на всякий случай наверх.
– Вы открыли багажник? – спрашиваю я у нее через окно.
– Да, но боюсь, что ты задохнешься.
Я обхожу ее машину сзади и поднимаю крышку багажника, как будто собираюсь достать что-то оттуда. Потом делаю глубокий вдох и забираюсь в тесное пространство багажника, сворачиваюсь клубочком, чуть ли не пополам, и захлопываю крышку у себя над головой.
У меня, конечно, есть ментальные проблемы, но клаустрофобия не относится к их числу. Из меня был бы неважный свободный ныряльщик, если бы я не могла долгое время находиться в ограниченном пространстве. Люди обычно не склонны считать океан таковым, но когда вы находитесь на глубине трехсот футов, а холодная вода пытается раздавить вас в лепешку, то, смею уверить, ощущение ограниченности пространства возникает неизбежно.
Ханна останавливается у ворот.
Зажмурив глаза, я отправляю разум в его потайное убежище к коралловой стене, вдоль которой я погружаюсь все глубже и глубже, пока синий цвет наконец не сменяется черным и меня охватывает исступленный восторг, когда я чувствую себя неотделимой от воды вокруг. Мой мозг растворяется в окружающем мире. Если охранник и обнаружит меня в багажнике, то совсем не потому, что сумел почуять мое присутствие.
Меня здесь больше нет.
БМВ рывком прыгает вперед, выводя меня из транса. Пару раз качнувшись на ухабах, мы наконец катим по ровному участку дороги. На каждой остановке я жду, что вот сейчас Ханна выйдет из машины и освободит меня, но этого пока что не происходит. На мгновение меня охватывает ужасное предчувствие, что Ханна собирается сдать меня в Управление полиции Нового Орлеана, но этого не может быть. Она просто подыскивает безопасное местечко, чтобы выпустить меня.
Наконец машина останавливается.
Я слышу, как открывается и снова закрывается дверца. Потом крышка багажника поднимается, и даже сквозь опущенные веки в сетчатку мне ударяют солнечные лучи. Черный силуэт берет меня за руку и помогает выбраться из багажника. Коленные суставы у меня трещат, как веревка из конского волоса, и я принимаюсь разминать их.
– Ты и в самом деле нечто, – признается Ханна. – Я чувствую себя Ингрид Бергман.
Мы еще не в аэропорту. Мы стоим на парковочной площадке небольшого элитного торгового центра. Я бывала здесь несколько раз, покупала кое-что из одежды.
Ханна замечает мое беспокойство.
– Здесь ты привлечешь намного меньше внимания, чем в аэропорту. Это спокойное и тихое место. – Она сует мне в руку какие-то бумажки. – Здесь восемьдесят долларов. Вызови такси с таким расчетом, чтобы прибыть в аэропорт в последнюю минуту. Отсюда до него меньше десяти минут езды.
Я крепко обнимаю ее, потом отстраняюсь.
– Сматывайтесь отсюда, Ингрид. Вы и так сделали более чем достаточно.
Ханна берет мою правую руку обеими руками и крепко пожимает.
– Ты близка к тому, чтобы узнать правду, Кэт. Но не жди ослепительной вспышки озарения или мгновенного умиротворения. В таких случаях, как у тебя, обнаружение подлинных фактов означает лишь начало. Многие из тех, кому довелось испытать в детстве сексуальное насилие, так и не находят развязки, которую ищут.
– Я слишком долго чувствовала себя потерянной, Ханна. Так что для меня и начало звучит вполне подходяще.
Она грустно улыбается, потом садится в машину и уезжает. Я смотрю на часы и думаю о том, успел ли взлететь Майкл.
Мне нужно найти телефон-автомат.
Глава сорок седьмая
Я нахожусь на высоте пяти тысяч футов над рекой Миссисипи и лечу на север со скоростью две сотни миль в час. Майкл Уэллс рядом со мной ведет свою «сессну» с таким видом, словно в данную минуту для него не существует занятия более важного и привлекательного. До Натчеса остается тридцать минут полета.
Шок и треволнения последних двадцати четырех часов довели меня до такого состояния, что полет на крошечном самолетике даже не вызывает приступов воздушной болезни.
– Что ты собираешься делать дальше? – спрашивает Майкл, и на лице его появляется мрачное и суровое выражение.
– То, что следовало сделать с самого начала. Узнать, кто убил моего отца. Я намерена эксгумировать его тело.
Майкл смотрит на меня так, словно я окончательно и бесповоротно спятила.
– И чего ты надеешься этим добиться?
– Во-первых, я получу ДНК, которую могу сравнить с любыми жидкостями из организма, которые обнаружу на полу в спальне. Я надеюсь найти сохранившуюся сперму.
– Ты сама собираешься обследовать спальню?
– Нет. Я намерена привлечь команду первоклассных профессионалов, что бы там ни говорил мой дед. Я также собираюсь попасть в амбар и посмотреть, по-прежнему ли лежит под полом зеленый вещмешок отца. Амбар заперт на висячий замок, но, думаю, у меня не возникнет особых проблем с проникновением внутрь.
– Ты думаешь, вещмешок существует на самом деле?
– Конечно.
– Формально амбар является собственностью Киркланда, верно?
– Вообще-то я не уверена. Некоторые старые активы ДеСаллей переведены в доверительное управление от моего имени. На самом деле я не знаю, что принадлежит дедушке, а чем он только управляет от имени моей матери и меня. Все очень сложно и запутанно. Но если он попытается остановить меня, я обращусь к окружному прокурору и добьюсь официального возбуждения дела об убийстве. Хотя, в сущности, мне нужно не тело отца. Мне нужна Лена.
Майкл отводит глаза в сторону. Он молчит достаточно долго, чтобы я уловила его смущение.
– Твой плюшевый леопард?
– Леопардица, самка леопарда. Я не знаю, о чем она мне расскажет, но знаю, что она имеет очень важное значение. Я могу воспользоваться твоим сотовым?
Он отстегивает телефон от пояса и протягивает мне. Гордость требует, чтобы я не делала того, что собираюсь сделать, но у меня нет другого выхода. Я набираю номер Шона Ригана.
– Детектив Шон Риган, – отвечает он.
– Это Кэт.
– Господи Иисусе! На тебя объявлена охота по всему штату, а ты звонишь мне на сотовый!
– Прошу прощения за доставленные неудобства.
– Черт, да не в этом дело! Но теперь Карен хочет видеть копии счетов за разговоры по моему сотовому телефону. Я уверен, что и Пиацца их тоже просматривает.